Читать книгу 365 рассказов на 2007 год - Александр Образцов - Страница 26

Сгорела школа

В половине пятого утра 19 августа жители посёлка С. Ларионовской волости проснулись от пальбы. В ночное небо взвивались куски раскалённого шифера. Горела школа, самое большое и старинное здание С. Она служила системе народного образования ещё при Маннергейме.

Две пожарные машины из Приозерска вовсю поливали белое жадное пламя, дорвавшееся до финского довоенного бруса. Пламя отражалось в глазах молчаливой толпы жителей С. и дачников. Наверняка в толпе же были и поджигатели, малолетние любители «кислоты». Они зажгли с вечера костерок в пустующем здании, на чердаке.

Через два дня я встретился с кузнецом одного из петербургских таксопарков Виктором Омельяненко. Он тридцать пять лет назад бегал через дорогу в эту школу.

– Японский бог! – сказал Виктор. – Даже уголовного дела не завели! Мать-то их перемать! А завтра они пойдут по дворам! Присудили бы родителям по пять тысяч да вывели бы корову со двора с судебным исполнителем – тогда бы не лезли по чужим чердакам! Хотя, – Виктор успокоился и загрустил, – школу не вернуть. Уже года три-четыре рушится жизнь в посёлке. Закрыли магазин. И тут же его начали штурмовать по ночам – стёкла бьют, рвут двери, крышу ломают. Потом продали вокзал на вывоз. Не успели продать, как ночами начали растаскивать: кто рамы вырвет, кто доски оторвёт. Хозяин еле успел разобрать и увезти купленное. Так. Вокзал исчез – начали ломать туалет с буквами «эм» и «жо». Два раза раскатывали по бревнышку. Это ведь представить только – ночами, без света, бесшумно провели такую работу! – Виктор снова заволновался. – А на производстве еле ходят! За тележку навоза две тысячи требуют! И не выгрузят без бутылки! А потом клуб продали Петру Горюнову. А я в этот клуб на танцы уже после армии ходил. Стадион травой зарос. Моховики растут во вратарской площадке. А мужики ведь собирались, ещё в семидесятые, и в волейбол до ночи колотились! Куда всё ушло? – Виктор вздохнул и ушёл к амбару. Амбар построили ещё при Маннергейме, и пришла пора менять шифер.

Я огляделся. На горках и в лесу, у высоковольтной линии на последние три-четыре года построили столько новых домов. Причём те, первые стандартные дачи в два этажа, казавшиеся когда-то верхом роскоши и беспутства, теперь уже кажутся по сравнению с новыми свободными проектами чем-то вымученным и советским. Архитектурная самодеятельность так и рвётся в мир из каждого сарая.

Какая уж тут, Витя, лапта. Времени нет для лапты или рыбалки. Уже и жёны бьют вагонку, и дочери раскатывают рубероид.

Я ещё подумал.

В двадцатые годы тоже рушили. Но рушили по указанию. Сидящая в каждом из нас любовь к пожару и землетрясению бешено поощрялась и доводилась до страсти, до патологии. Чем мы до сих пор и наслаждаемся в своих городах и посёлках.

С другой стороны, разрушения в посёлке С. можно отнести уже к другим, стихийным проявлениям. Уже как бы сама природа руками поджигателей и хулиганов, как самых чутких и юных членов нового общества, мечтает вымести весь старый хлам, все прежние символы.

Но при чём здесь школа?

А при том. При том, что школа уже лет пятнадцать стояла заколоченная и числилась на балансе совхоза, который продал её неведомым пчеловодам. Пчеловоды разорились или сели.

При том, что магазин торговал два месяца в году спичками и мылом и не приносил ничего, кроме убытков.

При том, что билеты на электричку мало кто купляет.

При том, что даже в «Паризиане» в центре Петербурга зрителей не собрать на стереоскопический показ женских гениталий. Что уж тут говорить о клубе посёлка С, где живёт с семьёй временами пьющий Пётр Горюнов?

При том, что стадион моего детства в день 300-летия воссоединения Украины с Россией торговал «крем-содой» и «дюшесом», на женщинах были крепдешиновые платья, летали биты на городошных площадках, деревянные трибуны проседали от единодушного восторга зрителей, когда лысый маленький Чита-Софронов забивал команде рудника Кирова свой обязательный гол…

Где теперь та Украина?

Пусть уж тогда растут моховики во вратарской площадке.