Читать книгу Последний козырь Президента - Александр Овчаренко - Страница 4

Хороший был день: июльский, солнечный, настоянный на мирной тишине и наполненный запахом разнотравья. В такие дни особенно хочется жить: полной грудью вдыхать пахучий летний воздух, подставлять лицо тёплому ласковому ветерку, и беспричинно радоваться, глядя на бегущие по небесной лазури белые барашки облаков. Хороший был день!

По горькой иронии судьбы именно в этот день меня повели на расстрел. В полдень заскрежетал замок, противно скрипнула дверь узилища, и на пороге показался Казбек – дальний родственник Иссы, моего нынешнего хозяина, вечно небритый и вечно злой. На плече у Казбека болтался потёртый и потерявший воронение автомат «АК». Как истинный горец, Казбек оружие любил и, несмотря на то, что автомат был ему ровесником, относился к нему бережно и никогда с ним не расставался.

– Пойдём, – буднично, без обычной злобы произнёс он и повёл стволом в сторону выхода. Я вздохнул и с трудом поднялся с соломенной подстилки, служившей мне постелью. Я не полностью оправился от последней экзекуции, поэтому движения мои были заторможенными, и к выходу я направился, подволакивая левую ногу.

– Давай, шагай вперёд, – вяло скомандовал конвоир, когда мы вышли за сложенный из необработанных камней забор. Дорога вела вниз, к ущелью, и не требовалось большого ума, чтобы догадаться, зачем он меня туда ведёт.

– Стой, – резко произнёс Казбек, когда я стоял лицом к пропасти. Мой конвоир чего-то ждал, возможно, когда я повернусь к нему лицом. Видимо, считал недостойным настоящего мужчины стрелять в спину пленнику.

– Хочешь, глаза завяжу? Не так страшно будет, – предложил начинающий палач.

– Не надо, – мотнул я головой. – Давай так!

– Не хочешь? А чего хочешь? Свой последний желаний говори.

– Можно, я отдышусь немного, а то у вас в зиндане вечно дерьмом воняет.

– Можно, – раздобрился чеченец. – Только, как у вас, у русских, говорят: «Перед смертью не надышишься». Возьми, покури перед смертью, – и он протянул мне самокрутку. – Тоже не хочешь? Зря! Анаша душу веселит. Ладно, дыши, пока я курю, – и щёлкнул зажигалкой.

Раньше это была моя зажигалка, настоящая «Zippo», но на краю жизни на такие мелочи перестаёшь обращать внимание.

Запрокинув голову, я бездумно смотрел на мирно скользящие по летнему небосводу белые барашки облаков. Всё, что окружало меня, казалось мирным, почти домашним, и никак не вязалось с тем, что должно произойти через пару минут. Я слышал, как за каменным забором кудахчут куры, и как в хлеву блеют овцы, как женщина прикрикивает на расшалившегося ребёнка, и как тот заливается чистым детским смехом. Хороший день, жаль, что он заканчивался, впрочем, как и сама жизнь.

– Надышался? – затаптывая окурок, поинтересовался Казбек. Глаза у него были пьяные и весёлые. Откуда-то прилетела стрекоза, сделала вокруг Казбека вираж и неожиданно уселась на мушку ствола.

– Да вроде того, – машинально отследив стрекозьи пируэты, ответил я с показной бравадой, хотя на душе было тоскливо и страшно. Кому хочется умирать в тридцать лет? Да никому! По большому счёту, и в пятьдесят под стволом стоять страшно, и в семьдесят, а уж умирать в молодые годы…

– Вот и хорошо, – беспричинно рассмеялся палач, и, привычно передёрнув затвор, не целясь, нажал на курок.

* * *

Удача, как и любовь стриптизёрши, вещь шальная и непостоянная, а посему рассчитывать на расположение этой ветреницы в мирное время глупо, а при ведении боевых действий – смертельно опасно.

Военная удача – явление ещё более непостоянное и абсолютно непредсказуемое. В любом случае надеяться на благосклонность двух этих ветреных сестёр так же глупо, как ожидать от вокзальной проститутки целомудрия.

Конечно, мою службу в Москве к боевым действиям в «горячей точке» не приравняешь, но и назвать её абсолютно мирной и безопасной у меня язык не поворачивается. Большой город таит в себе большие опасности, особенно если работа состоит в том, чтобы эти опасности не только выискивать, но и в обязательном порядке совать в них свой офицерский нос.

Удача долго шла со мной рука об руку, и мне грех жаловаться на судьбу: меня любили женщины, ко мне благоволил сам Президент, в тридцать лет я носил погоны подполковника, и непосредственное начальство мужественно терпело и прощало мне неуставные выходки. Как «офицер для особо ответственных поручений», я имел по службе массу привилегий, которые, в конце концов, завистники и тайные недоброжелатели мне же и припомнили.

«Последний козырь Президента», как любил в шутку называть меня Премьер, был бит, как только мой покровитель после очередных президентских выборов сошёл с политической сцены. В лучших традициях русского офицерства меня отправили служить на Кавказ. Официально – повысили в должности, неофициально – наглухо закрыли двери в кремлёвские кабинеты и отослали подальше от Москвы.

К переменам я отнёсся спокойно, но не потому, что обладаю несгибаемой волей и железным характером, а потому, что реально не представлял всю глубину этих перемен и весь трагизм своего положения.

Был месяц май, когда я, насвистывая какую-то незамысловатую мелодию, паковал походный баул. На самое дно я бросил пару упаковок с сухим пайком, четыре банки армейской тушёнки с этикеткой «Госрезерв», солдатскую фляжку с армянским коньяком, бритвенные принадлежности да пару сменного белья. Сверху аккуратно положил полевую форму вместе с наплечной кобурой. В отдельный кармашек под «молнию» спрятал документы, крупную сумму наличных и прощальный подарок коллег – швейцарский армейский нож с умопомрачительным набором лезвий, пилочек и других полезных приспособлений.

На этом сборы закончились. Сказать, что к тридцати годам я больше добра не нажил, было бы неправдой: у меня оставалась роскошная московская квартира, и надёжный, в хорошем состоянии, четырёхколёсный друг «Volvo».

После недолгих раздумий «друга» я продал, а квартиру, чтобы не пустовала, хотел сдать в долгосрочную аренду, но в последний момент передумал. Мне вдруг стало не по себе от одной мысли, что в родных стенах будут хозяйничать чужие люди.

В день отъезда, вернее, отлёта, мне стало по-особому тоскливо, и я, несмотря на раннее утро, «накатил» для храбрости и блеску глаз целый стакан армянского коньяка. В такси по дороге в аэропорт я почувствовал, что совсем опьянел, но это не помешало мне посетить расположенный рядом с залом ожидания бар, где я прилично добавил к утренней дозе, и чудом не пропустил свой рейс.

Сразу же после взлёта и набора высоты я заснул и проспал весь полет. Видимо, во сне я храпел, так как после пробуждения ловил на себе откровенно недовольные взгляды соседей.

Помассировав лицо ладонями и откровенно зевнув, я взглянул в иллюминатор, в надежде увидеть признаки местного колорита, но узрел только серый бетон взлётно-посадочной полосы. Тем временем стюардесса открыла люк, и пассажиры цепочкой потянулись на выход.

В зал аэропорта, где находился багаж, нас отвезли на автобусе. Ещё из окна автобуса среди толпы местных горожан я приметил встречающего.

– В аэропорту Вас встретит сотрудник регионального отделения ФСБ и отвезёт в гостиницу, где для Вас заказан номер, – сказал московский начальник на прощание, крепко пожимая руку.

Выйдя из автобуса, я решительно направился к запримеченному парню. Надо сказать, что коллег я узнаю сразу: они по-особенному держатся на людях – молчаливо и с достоинством, не забывая периодически прочёсывать обозримое пространство внимательным взглядом. Молодой коллега был не столь опытен, поэтому мне удалось подойти к нему с левого фланга незамеченным.

– Вы не меня встречаете? – вместо приветствия задал я вопрос. Я видел, как в его глазах вспыхнуло удивление. Видимо, он ожидал, что начальник, присланный из самой Москвы, будет гораздо старше и солидней.

– А Вы кто? – с нескрываемым недоверием в голосе поинтересовался будущий подчинённый. Я раскрыл перед его носом удостоверение и терпеливо ждал, пока он внимательно ознакомится.

– Меня предупредили, что Вы меня встретите, – небрежно добавил я, пряча в карман «корочки».

– Конечно, конечно! – вдруг засуетился визави. – У меня машина за углом. – Сейчас поедем.

– Как Вас зовут? – поинтересовался я, идя за встречающим.

– Алмаз, – обернувшись, бросил он через плечо и заискивающее улыбнулся.

– А отчество?

– Можно без отчества, – снова улыбнулся он. – Я ещё не седой аксакал.

– Уважаемый Кантемир Константинович, – тщательно выговаривая не самое удобное словосочетание, коим являются моё имя и отчество, обратился он, когда мы сели в тонированную «десятку», – хотите, я Вас по городу покатаю?

– Неожиданное предложение, – усмехнулся я.

– Почему неожиданное? – оживился новый знакомый. – Сейчас, в час заката, наш город особенно красив.

– Ладно! – согласился я, удобно устроившись на заднем сиденье. – Можно и город посмотреть, лишним не будет. Только я бы перед экскурсией чего-нибудь выпил, а то у меня после полёта голова что-то раскалывается.

– Это у Вас акклиматизация так проходит, – пояснил Алмаз и достал из бардачка плоскую металлическую фляжку. – Выпейте, полегчает! – протянул он фляжку мне.

– Что это? – отвернув пробку и втягивая носом персиковый аромат, поинтересовался я.

– Домашний коньяк, – охотно пояснил Алмаз. – Изготовлен из отборных персиков.

– У вас здесь персики растут?

– Нет. Эти персики росли в Абхазии, у меня там родственники. Вот они меня коньяком и снабжают. Да Вы пейте, не бойтесь! Коньяк хороший, не отравитесь. Проверено! – заверил новый знакомый, лихо выворачивая руль и выезжая на проспект. Я сделал большой глоток, потом ещё один. Коньяк действительно был вкусным и пахучим, но лучше мне не стало: неожиданно закружилась голова, и показалось, что я падаю в глубокую пропасть.

– Алмаз! – прохрипел я. – Что со мной?

– Всё нормально, – заверил необычный друг. – Акклиматизация!

Но в голосе его не было прежнего почтения, а последнее слово он произнёс с явной насмешкой.

Прежде чем упасть в тёмную пропасть беспамятства, я успел почувствовать, как чьи-то руки умело шарят по моим карманам, а потом сразу наступила тьма.

Очнулся я от острой боли в левом боку. Сознание было затуманено, но тошнота вместе с болью накатывала с завидным постоянством. Наконец я осознал, что лежу ничком на полу полутёмного сарая, лицом в соломе, а руки крепко связаны за спиной. При этом кто-то больно пинает меня по печени и требует, чтобы я поднялся. На мгновенье всё показалось дурным сном, но новый болезненный тычок заставил меня принять суровую реальность. Я попытался встать на колени, но ничего не получилось. После этого послышалась брань на чужом непонятном языке, и чьи-то руки, грубо схватив меня, поставили на ноги. Стоять также было затруднительно: голова кружилась, тело болело, словно его перед этим долго пинала толпа злобных карликов, а ноги казались ватными.

– Давай, Иван, ходи! Давай на выход. Быстро! – произнёс за моей спиной мужской голос, и тут же последовал удар в спину.

Так произошло моё знакомство с Казбеком – дальним родственником человека по имени Исса, которому Алмаз продал меня в рабство. В тот день Казбек был особенно зол и скор на расправу, видно, у него кончилась «травка», и он срывал злость на русском пленнике, то есть на мне. От удара прикладом автомата в спину я едва удержался на ногах.

– Я не Иван, – с трудом разлепив спёкшиеся губы, произнёс я.

– Все русские – Иваны, – философски заметил Казбек. – И ты тоже. – При этом он презрительно сплюнул мне под ноги.

Мой новый хозяин Исса встретил меня, сидя за столом. Это был мужчина полный сил, разменявший пятый десяток. К моему удивлению, перед ним был открыт ноутбук, и он сосредоточено тыкал пальцем в клавиатуру. Рядом с компьютером лежало раскрытое удостоверение сотрудника ФСБ – моё служебное удостоверение.

– Ты подполковник Каледин? – спросил он хорошо поставленным голосом, в котором не было ни малейшего акцента. Обычно так говорят люди, которым приходится много и подолгу выступать перед аудиторией. Отпираться было глупо, и я молча кивнул.

– Офицер… подполковник Федеральной службы безопасности, – продолжал вслух рассуждать Исса, – а попался, как… глупо попался. Какой ты после этого офицер? Ты не то, что свою страну защитить не можешь, ты себя не смог уберечь! Не удивительно, что наши полевые командиры бьют вас, и будут бить до тех пор, пока в российской армии служат такие профессионалы, как ты.

Произнося последнюю фразу, он презрительно скривил губы. Это было единственным, но кратковременным проявлением хоть какой-то эмоции по отношению ко мне.

– Раз ты не смог себя защитить, ты не мужчина, а значит, я могу относиться к тебе, как к рабу, – продолжил он. – Будешь у меня пасти овец, раз ты на большее не способен. Попытаешься сбежать – убью!

При этих словах стоявший рядом со мной Казбек довольно хмыкнул и зачем-то щёлкнул на автомате предохранителем.

– Всё! Давай, уходи, – махнул рукой мой новый хозяин и снова уставился в экран компьютера.

– Это дикость! – прохрипел я, когда Казбек попытался вытолкать меня из комнаты. – Вы считаете себя цивилизованным человеком, а по сути являетесь рабовладельцем.

Казбек опешил от моей наглости и перестал меня пинать. Он не привык, чтобы так разговаривали со старшим по возрасту и по положению. Несмотря на то, что в голове продолжала плавать наркотическая муть, которой меня опоил Алмаз, я успел отметить, что Исса не простой горец, и по социальному статусу находится гораздо выше своих родственников. Это подтверждала его развитая речь, дорогой костюм, из-под которого выглядывал воротник белоснежной рубашки, красивая ухоженная борода и аккуратная причёска, которую делал не местный цирюльник. Во всём облике чувствовался городской налёт. В этом я убедился, когда сумел рассмотреть его руки: чистые, ухоженные, с аккуратно подстриженными ногтями.

В ответ на дерзость мой новый хозяин зло сверкнул глазами и резко закрыл крышку ноутбука.

– Меня зовут Исса, – произнёс он, с трудом сдерживая гнев. – Мой род жил в этих горах задолго до того, как ваш царь Романов впервые сел в Москве на престол. Мои предки были настоящими воинами, многие из них погибли в бою до того, как в их бородах появилась первая седина, но ни один не покрыл себя бесчестием. Я имею два высших образования, и одно время преподавал экономику в Петербургском университете, но началась война, и я, оставив университетскую кафедру, вернулся на родину, чтобы защищать её! А кто ты такой, человек без роду, без племени? Зачем ты пришёл на мою землю?

Произнося последнюю фразу, он не сдержался и сорвался на крик.

– Ты обыкновенный наёмник, – немного успокоившись, продолжил Исса. – Тебе заплатили и отправили воевать. Ты действительно думал, что тебе разрешат просто прийти с оружием в чужой дом и навести свой порядок? Видимо, ты считал это своим долгом и в глубине души был готов умереть за свои идеалы, но умереть героем! А здесь тебя ждало бесчестие. И сейчас ты, русский офицер, стоишь передо мной в жалком виде и пытаешься уличить меня в нецивилизованном обращении с пленными? Ты не воин, ты наёмник, а значит, статус военнопленного тебе не положен. Так что будешь пасти овец, пока не сдохнешь, или пока тебя не выкупят родственники. Всё! Я так решил!

– Я приехал сюда не воевать! – выдохнул я в ответ. – И пришёл я не в твой дом, страна у нас одна, а значит, и земля у нас общая.

– Нет, русский, ты не прав, – ухватив бороду в кулак, произнёс чеченец. – Земля – не общественный сортир, и общей она быть не может. Она принадлежит тем, кто на ней живёт и может её защищать.

После этого он махнул рукой, и Казбек немилосердно вытолкал меня из хозяйского дома.

В тот день на работу меня не выводили. Видимо, Исса решил дать мне время оклематься после отравленного коньяка, и остаток дня, терзаемый похмельем и горестными раздумьями, я провалялся в хлеву на соломе.

Вот так я провёл свой первый день в качестве кавказского пленника. Впереди было шестьдесят четыре дня неволи, рабского труда и постоянных унижений. За это время я дважды пытался бежать. Дважды меня ловили и нещадно били.

Помню, как на третий день после второго неудавшегося побега, когда я был в состоянии передвигаться самостоятельно, и с трудом, но мог шевелить разбитыми губами, Казбек привёл меня в хозяйский дом.

Исса, как и в день нашей первой встречи, сидел за столом, но на столе перед ним вместо компьютера стояла большая расписная пиала с крепко заваренным чаем. Увидев меня, он отодвинул пиалу, и, не торопясь, достал из внутреннего кармана костюма дорогую сигару. Глядя, как он привычно вынимает сигару из алюминиевого футляра, как аккуратно обрезает кончик, я понял, что это не показной шик и что делает он это не в первый раз.

– Чего добиваешься? – буднично задал он вопрос, пытаясь раскурить сигару. – Смерти?

– Нет, – разлепил я разбитые губы и с наслаждением втянул в себя запах дорогого табака. За время плена я практически отвык от пагубной привычки, но, глотнув табачного дыма, вновь почувствовал труднопреодолимое желание закурить.

– Тогда чего? – уточнил Исса и снова выдохнул клуб ароматного дыма.

– Воли, – тихо выговорил я, так как во рту у меня всё пересохло.

– Два месяца назад ты бы сказал: «Хочу на свободу»! – покачал головой чеченец. – Теперь же просишь воли.

– А что, есть разница между этими понятиями? – с нескрываемой иронией уточнил я и попытался усмехнуться, но скривился от боли: разбитые губы не позволили.

– Существенная, – заверил Исса и специально выпустил в мою сторону струю ароматного табачного дыма. – Помнишь выражение «Свобода есть осознанная необходимость»? Так вот человек не сразу, но со временем, осознал необходимость политических свобод, экономических, потребовал свободу выбора, свободу передвижения, ну и так далее. Согласись, в понятие «свобода» мы вкладываем не только личную независимость, но и целый набор политических требований. Так что свобода – скорее понятие социально-политическое. Воля – понятие строго индивидуальное, подразумевающее под собой не только личную свободу, но и свободу от обязанностей, которые на человека накладывает общество. Поэтому когда человек устаёт от диктата общества, он не просит демократических свобод, он просит воли.

– Приятно поговорить с образованным человеком, хоть он и рабовладелец, – сквозь зубы зло произнёс я. – Только мне сейчас философские изыскания по барабану. Я всё равно сбегу. Немножко оклемаюсь и сбегу.

Я ожидал вспышки гнева, но Исса на удивление вёл себя спокойно:

– Помнишь, во время нашей первой встречи я пообещал расстрелять тебя, если вдруг надумаешь сбежать?

– Как не помнить? Такие обещания захочешь забыть, да не забудешь, – хмыкнул я, и со второй попытки всё же скривил губы в усмешке.

– Разумней и выгодней было бы тебя перепродать, хоть какая-то от тебя была бы польза, – игнорируя мою реплику, продолжил чеченец, – но я дал слово, а настоящий мужчина должен выполнять обещание. Поэтому я тебя расстреляю, но не сейчас. Третьего шанса у тебя не будет: или ты продолжаешь работать на меня, или Казбек ведёт тебя к ущелью и пускает в расход. Свободу выбора я оставляю за тобой, а теперь пошёл вон!

Не буду лукавить: речь Иссы на меня произвела сильное впечатление, и не только на меня. Даже Казбек, когда вёл меня к месту заключения, был тих и задумчив. Казбек считал себя воином, и предстоящая роль палача ему явно претила.

Перед тем как закрыть за мной дверь, он помедлил, а потом, глядя куда-то в бок, произнёс: «Слышишь, русский? Не надо бегать! Хозяин слово дал, а он слово держит. Тебя всё равно поймают. Лучше потерпи, всё в руках аллаха, может, образуется». У него был такой вид, словно он хотел предупредить меня о чём-то, но не решался.

Через мгновенье из хозяйского дома раздался гортанный окрик, и мой конвоир торопливо навесил на двери замок.

Третий раз я бежал через две недели после достопамятного разговора с Иссой. Была пятница и все правоверные находились в небольшой местной мечети. Сам Исса уже три дня как был в отъезде, поэтому в поведении домашних, включая моего постоянного конвоира и надсмотрщика Казбека, чувствовалась некоторая расслабленность.

Говоря откровенно, у меня не было никакого плана побега. Я не знал, в какой республике я нахожусь: в Чечне, Ингушетии или в Дагестане. Я не знал плана местности, не знал, где ближайший населённый пункт, не знал названия села, в котором меня держали. Местные, за исключением Иссы и Казбека, со мной не общались, а никаких дорожных указателей в районе моего пребывания не было.

Весь побег заключался в том, что я тупо шёл вниз по единственной имеющейся дороге до тех пор, пока на потрёпанном «УАЗике» меня не настигали люди Иссы. Потом преследователи становились в круг и начинали отрабатывать на мне приёмы рукопашного боя. Вдоволь натешившись, они забрасывали меня в багажный отсек и везли назад, к хозяину.

Такой сценарий повторялся два раза. Третий мне удалось пройти километров пять, прежде чем я услышал за спиной знакомый звук мотора и дребезжащей подвески. К моему удивлению, в машине кроме Казбека и водителя никого не было.

– А где остальные? – глупо поинтересовался я у своего преследователя.

– Пятница, все на молитве, – почти дружелюбно ответил Казбек. – А тебе что, меня мало? – и, не дожидаясь ответа, коротко, без замаха, врезал мне кулаком в солнечное сплетение. Удар был неожиданным и сильным, поэтому я не удержался на ногах и, согнувшись, рухнул в придорожную пыль.

– Я же тебе говорил: не бегай! Всё равно поймаем, – подытожил он, и, схватив меня за шиворот, поволок к машине. Напоследок, когда я неуклюже забирался в багажник, он решил поторопить меня, для чего от всей души врезал мне прикладом по левому бедру. На этом, к моей большой радости, экзекуция закончилась, и меня повезли обратно в село.

Два дня в ожидании приговора я безвылазно просидел в хлеву. Меня перестали выводить на работу и перестали носить еду. Правда, к вечеру, после моего принудительного возвращения, закутанная до самых глаз в платок женщина под присмотром Казбека принесла мне ведро воды. Этим всё и ограничилось.

Казбек пришёл на третий день, в полдень.

– Пойдём, – буднично, без обычной злобы, произнёс он и повёл стволом в сторону выхода. Тяжело вздохнув, я с трудом поднялся с соломенной подстилки, служившей мне постелью. Я не полностью оправился от последней экзекуции, поэтому движения мои были заторможенными, и к выходу я направился, подволакивая левую ногу.

… – Надышался? – затаптывая окурок, поинтересовался Казбек. Глаза у него были пьяные и весёлые. Откуда-то прилетела стрекоза, сделала вокруг Казбека вираж и неожиданно уселась на мушку ствола.

– Да вроде того, – машинально отследив стрекозьи пируэты, ответил я с показной бравадой, хотя на душе было тоскливо и страшно.

– Вот и хорошо, – беспричинно рассмеялся палач, и привычно передёрнув затвор, не целясь, нажал на курок.

Патронов Казбек не жалел, поэтому очередь получилась длинная и нерезультативная: пули прошли высоко над моей головой. После чего несостоявшийся палач деловито поставил автомат на предохранитель, а сам автомат привычно закинул за спину.

– Пойдёшь по дороге вниз, – неожиданно спокойным тоном произнёс он. – Через семь километров будет село. Зайдёшь в дом под красной черепицей, он третий с краю, не перепутаешь! Спросишь Руслана Дзгоева, передашь ему от меня привет. Руслан тебя спрячет.

– Зачем? – опешил я от неожиданного инструктажа.

– У него дождёшься своих. За тобой скоро приедут. Да отойди ты от края! – неожиданно прикрикнул он. – Ещё не хватало, чтобы ты сейчас вниз свалился.

– Зачем ты это делаешь? – допытывался я, не веря в случившееся. – Если Исса узнает, тебе конец!

– Не узнает! – усмехнулся Казбек. – В селе стрельбу слышали, ущелье глубокое, на дне горная речка бежит – вода быстрая, твой труп далеко унесла бы. Да и кто проверять будет?

– Вот уж не ожидал, что такой добренький!

– Я не добрый, – сверкнул глазами Казбек. – И мне твоя жизнь – тьфу! Просто мне уже тридцать пять, а я до сих пор не женат. Твои люди через посредника вышли на меня, предложили хорошие деньги. Очень хорошие! Они, конечно, могли договориться и с Иссой, но он жадный и запросил бы гораздо больше. Да и надоело мне на него ишачить. Деньги есть – Казбек теперь сам хозяином будет, – заговорил он о себе почему-то в третьем лице. – Прощай, Иван. Больше мне не попадайся! В следующий раз не промахнусь.

И он, не оборачиваясь, пошёл по просёлочной дороге вверх, в сторону села. Я тоже пошёл по этой же дороге, только в противоположном направлении, вниз.

Странно как-то заканчивался этот погожий летний день: я со своим бывшим врагом шёл по одной дороге, только пути у нас были разные.