Читать книгу Последний козырь Президента - Александр Овчаренко - Страница 5

Вот уж никогда бы не подумал, что моим спасителем окажется мой бывший начальник, генерал-лейтенант ФСБ Владимир Афанасьевич Баринов. Если бы меня попросили охарактеризовать его тремя словами, я бы сказал, что Владимир Афанасьевич – сухарь, педант и трудоголик. Одним словом – профессионал высшего класса. С Бариновым я проработал в тесном контакте несколько лет, и для себя сделал вывод, что, по большому счёту, он умница, хотя и любит побрюзжать. Сотрудники центрального аппарата ФСБ были твёрдо уверены в том, что автором широко известного в узких профессиональных кругах афоризма «Жизнь коротка, а дел ох как много!» является не кто иной, как Владимир Афанасьевич.

Когда меня переводили из Центрального аппарата на Кавказ, Баринов находился на лечении в ЦКБ. У новоизбранного Президента прорезался реформаторский зуд, и родную «контору» трясло так, что звёздочки градом сыпались с генеральских погон. После очередного организационного приказа, предусматривавшего целый комплекс мер направленных на то, чтобы деятельность ФСБ сделать «…более прозрачной и подконтрольной представителям государственной власти», Владимир Афанасьевич слёг с сердечным приступом, а вскоре настал и мой черед. Мои тайные недоброжелатели состряпали приказ и, выбрав удобный момент, подсунули на подпись Директору ФСБ. Конечно, Павлу Станиславовичу Ромодановскому моя фамилия была знакома, но, видимо, его сбила с толку формулировка о моем повышении в должности, а то, что эта должность находилась в Северокавказском округе, прошло мимо его внимания.

После выхода из больницы Баринов скрупулёзно просмотрел все документы, которые поступили за время его отсутствия и, конечно, обнаружил рапорт начальника регионального отделения ФСБ в городе Минеральные Воды о моём исчезновении.

Владимир Афанасьевич тут же направил в Мин. Воды бригаду лучших сотрудников из Центрального аппарата, которые вместе с местными товарищами быстро провели следственно-оперативные мероприятия, и выяснили, что последней меня видела продавщица из газетного киоска.

Молодая женщина заинтересовалась моей брутальной внешностью, и хорошо запомнила, как я вместе с мужчиной примерно двадцати пяти – тридцати лет сел в тонированную «десятку».

После просмотра записей камер видеонаблюдения установили номер тонированной «десятки» и имя владельца автомобиля. Им оказался ранее судимый за грабёж житель Пятигорска Алмаз Санжеев, которого я так опрометчиво принял за встречавшего меня сотрудника местного отделения ФСБ.

Автомобиль в Пятигорске отыскали быстро, но оказалось, что Санжеев его продал другому владельцу, а сам как в воду канул. На этом ниточка обрывалась. Тогда Баринов напряг всю имевшуюся в округе резидентуру. Операция проводилась в течение двух месяцев, и в ходе её проведения была обнаружена дюжина военнослужащих, которые пропали без вести, а некоторые и вообще уже не числились в списках живых. Все они, как и я, находились в рабстве у местных жителей.

Однако моё местонахождение для родной «конторы» продолжало оставаться неизвестным. Тогда старший оперативно-следственной группы полковник Калинин вышел на связь с Бариновым и предложил разыграть необычную оперативную комбинацию. Баринов его внимательно выслушал и дал «добро».

Вскоре по Минеральным Водам, Пятигорску и Владикавказу прошёл слух, что на территории кавказских Минеральных Вод пропал офицер ФСБ – сын высокопоставленного московского чиновника, и что безутешный папаша якобы громогласно заявил, что не пожалеет никаких денег, лишь бы вернуть сынка живым и по возможности здоровым обратно на Рублёвку.

Через неделю в местное отделение ФСБ позвонил неизвестный, который сообщил, что у него есть информация о предположительном нахождении пропавшего офицера ФСБ, и что он за небольшой процент от вознаграждения согласен быть посредником между оперативниками и нынешним хозяином проданного в рабство россиянина. Местные товарищи информацию тщательно перепроверили, установили личность предполагаемого посредника, и лишь после этого вышли с ним на прямой контакт. Посредник не соврал, и его наводка дала положительный результат. Однако напрямую с бизнесменом из Грозного Иссой Усмановым решили не контактировать, а подкупили его дальнего родственника Казбека Адашева, который и устроил мне побег.

После освобождения меня целый месяц лечили в ведомственном госпитале от физического и нервного истощения, а после выписки из госпиталя ещё на две недели отправили поправлять здоровье в одной закрытой черноморской здравнице.

Мои недоброжелатели не зря называли меня «офицером для особо интимных поручений». После недельного отдыха на берегу ласкового южного моря я взбодрился, вновь ощутил вкус к жизни, и как результат одновременно закрутил сразу два романа: один с медсестрой – жгучей брюнеткой по имени Галя, второй – с грациозной рыжеволосой официанткой Светой. После того, как оба бурных романа закончились двумя не менее бурными выяснениями отношений, я понял, что здоров.

Видимо, до Баринова дошли слухи о моих черноморских похождениях, и он не дожидаясь окончания курса лечения, отозвал меня в Москву.

– Имейте в виду, подполковник, что Вы подчиняетесь мне, – по обыкновению брюзжа, заявил Владимир Афанасьевич.

В ответ я что-то промямлил о своём новом месте службы в городе Минеральные Воды, куда, правда, так и не добрался.

Выслушав мой детский лепет, Баринов криво усмехнулся, и заявил, что с момента выписки из госпиталя я официально нахожусь в служебной командировке, в связи с чем откомандирован из территориального отделения ФСБ города Мин. Воды в город Москву, Центральный аппарат ФСБ, в распоряжение генерал-лейтенанта Баринова В.А.

– Можете сходить в финансовый отдел и получить командировочные, – проскрипел заместитель Директора. – Я распорядился.

Вот так неожиданно я снова оказался в Златоглавой. Оставалось узнать, зачем меня Баринов вытянул с периферии. Однако за этим дело не стало: верно в народе говорят, что работа дураков, простите, оперативников, любит, поэтому скучать им не приходится. Я не успел потратить и десятой доли из той суммы, что причиталась на командировочные расходы, как Баринов снова вызвал меня к себе в кабинет. Словно заботясь о моей нравственности, генерал назначил очередное рандеву как раз в тот момент, когда я готовился к долгожданному ужину при свечах с одной молодой и прелестной особой.

Десять дней назад, несмотря на служебную занятость, я выкроил время и выбрался в Алмазный фонд, где проводилась выставка холодного оружия XVIII века. Я не являюсь экспертом в этой области, но такие вещи стараюсь не пропускать, тем более что экспонаты были не только из музейных запасников, но и из собраний частных коллекционеров. И в тот самый момент, когда я наслаждался созерцанием наградной офицерской шпаги с позолоченным эфесом и какой-то витиеватой надписью на клинке, за моей спиной раздалось вежливое покашливание.

Обернувшись, я встретился взглядом с кареглазой шатенкой, которую держал под руку мой старый товарищ Мишка Семигайлов. Зря он это сделал! Видит бог, когда Мишка знакомил меня со своей подругой, которой едва доставал до плеча, я ничего худого не замышлял, но я всё-таки мужчина, поэтому не мог не отметить (про себя) её стройную осанку, горделиво задранный пикантный носик, соблазнительно приподнятую грудь и полные, цвета спелой вишни, слегка приоткрытые губы. Ему бы сделать вид, что не заметил старого знакомого и пройти мимо, но Михаил так поступить не смог: подвело интеллигента воспитание!

Мишка был работником МИДа, и с ним я познакомился лет пять назад, когда по заданию родной «конторы» ненадолго выезжал в страну с сухим и очень жарким климатом. В это время Семигайлов в нашем посольстве был не то вторым, не то третьим советником по культуре. Сошлись мы с ним на почве любви к «гимнастике ума», то бишь к шахматам. Он был хорошим шахматным партнёром, большим эрудитом и замечательным рассказчиком. Короче, в стране, где прогулки вне территории посольства опасны для жизни и вредны для здоровья, наши шахматные турниры были для меня единственной отдушиной.

– Катенька, это мой старинный товарищ, Кантемир, – представил меня Мишка, и попытался заглянуть своей подруге в глаза. Сделать ему это не удалось из-за разницы в росте, и к тому же Катькин взгляд в это время был устремлён на меня.

– Воронцова, – немного нараспев произнесла она и манерно протянула мне руку.

– Каледин, – представился я и галантно изогнулся в полупоклоне. В тот миг, когда я губами коснулся её запястья, в моём сознании окончательно сформировалось предчувствие очередной любовной авантюры, отчего тоскливо заныло в груди. Наверное, что-то подобное испытывает пьяница накануне очередного запоя.

Дальнейшее моё знакомство с коллекцией холодного оружия проходило в компании Семигайлова и его очаровательной подруги. Мишка, почувствовав конкуренцию, заливался соловьём, но Воронцова слушала его невнимательно. Переходя из зала в зал, я всё чаще ловил на себе её откровенные взгляды. Я не прыщавый юнец в период полового созревания, и хорошо знаю, что означают этот брошенный искоса взгляд. Да простят меня женщины, но такие взгляды для меня понятней любых слов: это откровенный намёк на продолжение знакомства в более приватной обстановке. Женщина, может, и сама не в полной мере осознала произошедшие в её душе подвижки, а природа сделала за неё всё сама. Поэтому когда возле витрины с обширной экспозицией кавказских кинжалов Катенька вроде бы случайно обмолвилась, что в пятницу вечером – единственно свободное время от массажа и фитнеса – она любит посещать итальянскую пиццерию на Старом Арбате, я понял, что старого товарища и партнёра по шахматам я точно потерял.

Наша первая с Катериной встреча, как и планировалась, прошла в помещении итальянской пиццерии – территории нейтральной и к амурным похождениям никак не располагающей. Назвать этот вечер томным у меня язык не поворачивается. Скорее он напоминал разведку боем: обе стороны присматривались друг к другу, осторожно, под видом светской беседы, задавали наводящие вопросы и со скучающим видом пытались угадать, насколько новый партнёр будет хорош в постели.

Вторая встреча состоялась в «Современнике». В тот вечер давали «Пигмалиона» Бернарда Шоу и мы с Катериной, изображая завзятых театралов, с умным видом пялились на сцену, изредка отпуская глубокомысленные замечания. В этот памятный вечер мне было позволено взять её за руку.

После того, как все внешние приличия были соблюдены, третье свидание должно было состояться у меня на квартире, и пройти при свечах за изысканно накрытым столом. Что ждёт меня после ужина, я не загадывал, но что-то подсказывало, что этой ночью Катенька будет сладко посапывать курносым носиком, доверчиво уткнувшись в моё плечо.

Я это так явственно себе представлял, что когда услышал в трубке вечно недовольный голос Баринова, у меня от обиды аж челюсть свело. И хотя с начальством спорить не принято, я промямлил про званый ужин и про гостей.

– Званый ужин? – проскрипел Баринов, и мне послышались в его голосе нотки удивления. – Выдайте присутствующим угощение сухим пайком, а сами через полчаса будьте добры быть у меня в кабинете!

Вот и пойми его: шутка это или приказ! И ведь не объяснишь этому сухарю, что Катерина не из той категории женщин, которые молча выслушивают твоё сообщение об изменении планов на вечер и, кусая от досады губы, бормочут что-то успокаивающее, дескать, ничего страшного, встретимся в следующий раз.

На всё про всё у меня полчаса. Значит, закуски обратно в холодильник, шампанское – в бар, хорошее настроение и несбывшиеся надежды – на помойку!

Несмотря на то, что я вызвал такси (свою машину перед отъездом я продал), я опоздал на целых двадцать минут: пробки! За что получил от начальника небольшую «головомойку» и очередную порцию нравоучений.

– Пробки? – жёлчно переспросил иезуит в генеральских погонах. – Да что Вы говорите? Неужели? А почему я на службу никогда не опаздываю?

В ответ я чуть не брякнул про персональный автомобиль с проблесковым маячком, прозванный в народе «синим ведёрком», но вовремя сдержался.

– Скажите, подполковник, что Вы знаете об алмазах? – перешёл к делу Баринов.

– Знаком в общих чертах, – не задумываясь, выдал я. – В основном по выражению: «Сейчас я вам покажу небо в алмазах»!

– На меня намекаете? – проскрипел генерал, но обыкновенной желчи в голосе я не уловил. – Зря! Я Вам, подполковник только добра желаю. Однако вернёмся к нашим баранам…

– На меня намекаете, – не утерпел я. – Зря! Ведь всё, что я делаю – от моего неумного желания быть благодарным.

– Я вижу, Каледин, что Вы окончательно выздоровели, раз осмеливаетесь хамить старшему по званию и должности. Отчасти меня это радует.

– Почему только отчасти?

– Да потому, что вчера сам Премьер интересовался вашим самочувствием. Теперь я с чистой совестью могу доложить, что Вы снова в строю бойцов невидимого фронта.

– Это потому, что меня никто на фронте не видел?

– Хорошая шутка. Жаль, что сейчас нет штрафных батальонов, а то бы я Вас туда сослал за дерзость! Причём немедленно! Как зовут ту особу, с которой я Вам помешал встретиться, и Вы в отместку брызгаете на меня ядом?

– Екатерина! Екатерина Воронцова.

– Екатерина Николаевна? Дочь Николая Аркадьевича?

– Чья она дочь сказать не могу, так как до знакомства с родителями дело у нас с ней ещё не дошло.

– Вы уже отменили званый ужин?

– Пришлось, в связи с внезапным вызовом на службу.

– Вот что подполковник, возьмите мою машину и немедленно езжайте к ней. Не забудьте по дороге купить цветов. Считайте, что это приказ! Скажите, что это я, старый дурак, сорвал вам свиданье, и передайте мои извинения.

– Владимир Афанасьевич, Вы знакомы с Воронцовой?

– Не только с ней, но и с её семьёй в целом.

– А как же алмазы?

– Надеюсь, что «небо в алмазах» покажет Вам госпожа Воронцова, конечно, при условии, что Вы, наконец, остепенитесь и женитесь на ней.

– О свадьбе речь не идёт. Мы едва знакомы.

– Если будете стоять передо мной столбом и дальше тянуть время, тогда, подполковник точно останетесь в девках.

Наше дело солдатское: получил приказ – умри, но выполни! Поэтому я был вынужден подчиниться генеральскому диктату и воспользоваться персональным автомобилем заместителя Директора ФСБ. Водителя Баринов уже проинструктировал по телефону, потому что как только я захлопнул дверцу, он привычно включил спецсигнал и рванул по встречной полосе.

Эх, побольше бы таких приказов!

* * *

Всё произошло так, как я и ожидал: вечер удался на славу, и Катенька исчезла из моей постели под утро, когда я, утомлённый и счастливый, спал и видел розовые сны. Проснувшись, я нашёл записку, написанную округлым девичьим подчерком:

«У тебя во сне довольно глупая улыбка, – писала прелестница, – но мне она жутко нравится! Целую! Катя».

Она ушла, не прощаясь, по-английски, а подушка ещё долго хранила запах её духов.

В воскресенье рано утром меня разбудил звонок. Это был тот редкий случай, когда я проснулся в своей постели один. Накинув халат и бормоча проклятья на голову раннего визитёра, шаркая шлёпанцами, я направился открывать дверь. К моему большому удивлению, на пороге стоял тот, кого я меньше всего хотел бы видеть в это раннее воскресное утро: Семигайлов Мишка. Он был собран, решителен, и напоминал сжатую до крайности пружину, а на его умном лице крупными буквами проступало слово «месть».

– Надо поговорить, – решительно заявил дипломат.

– Уверен? – глядя на него сверху вниз, уточнил я.

– Более чем, – заверил меня незваный гость и, отодвинув меня в сторону, не снимая обуви, прошёл в квартиру.

Меньше всего мне сейчас хотелось бы драться со старым товарищем, тем более что Мишка значительно проигрывал мне как в весе, так и в физическом развитии вообще. Это была бы не драка, а «избиение младенцев». Это понимал и сам визитёр.

Пройдя на кухню, он без приглашения сел к столу и неторопливо закурил. Примерно минуту он курил молча, сбрасывая пепел в пустую кофейную чашку.

– Ты о чём-то хотел поговорить, – прислонясь к косяку, вежливо напомнил я ему.

– Подождёшь! – грубо ответил дипломат, не глядя на меня. Я ждал. Когда сигарета догорела до самого фильтра, он утопил окурок в кофейной жиже и впервые взглянул на меня:

– В тот день, когда я узнал, что Катерина ночевала у тебя, моим самым первым и естественным желанием было набить тебе морду! – произнёс он сквозь зубы.

– Будешь пробовать или поверишь мне на слово, что ни к чему это хорошему не приведёт? – спросил я, не меняя позы.

– К моему великому сожалению, ты прав, но врезать тебе очень хочется, даже сейчас!

– Знаешь, Мишка, я, конечно, негодяй, и, возможно, пару оплеух заслужил, но я не Христос, и если меня бьют по правой щеке, я в ответ бью ногой в промежность, а не подставляю левую щёку.

– Ты не просто негодяй, – процедил Семигайлов, – ты самодовольный негодяй! Ты даже сейчас красуешься и при этом уверен, что ничем не рискуешь! А ведь я мог задействовать свои связи, и тебя убрали бы из Москвы в два счёта!

– Не получится, – грустно улыбнулся я. – Вот уже четыре месяца, как я не служу в Москве. Осмелюсь напомнить: я здесь в командировке, а «порт моей приписки» – город Минеральные Воды.

– Ты хоть понимаешь, что разрушил мою жизнь?

– Нет! Я только приблизил концовку твоей любовной драмы: у тебя с Воронцовой всё равно ничего бы не получилось.

– Тебе видней! – хмыкнул Мишка. – Ты же у нас эксперт по этой части – «офицер для сугубо интимных поручений»!

– Я даже не уверен, что у меня с ней всё сложится, – продолжил я, пропустив его колкость мимо ушей. – Катенька относится к категории женщин-кошек. Она красива, умна, грациозна, но у неё нет и не будет хозяина. В этой жизни она гуляет сами по себе, и если даже греется возле чьего-то очага, то поверь мне – это ненадолго.

– Тогда зачем ты с ней связался?

– Затем же, зачем и ты: в очередной раз попытать счастье, в надежде, что на этот раз уж точно повезёт!

– Да… – обиженно протянул Мишка. – Счастье в любви – это лотерея, только мне в эту лотерею что-то не везёт!

– Признаться, мне тоже.

– Да ладно врать! Тебе грех жаловаться: ты же у нас «дамский угодник»!

– Мне надо тебе объяснять, что любовная интрижка и семейное счастье – это две большие разницы, или сам догадаешься? Ты зачем ко мне пришёл – морду бить? Я уже сказал, что это у тебя не получится.

– Я и сам не знаю, зачем, но не прийти я не мог. Я сейчас уйду, но перед тем, как уйти, я тебе поведаю одну короткую историю.

– Валяй! Я весь во внимании, – усмехнулся я, и, отлепившись от косяка, сел за стол рядом с гостем.

– Три года назад, после того, как мы с тобой расстались, меня из страны с жарким и сухим климатом перебросили для работы в только что отрывшееся посольство на самом краешке земли.

– В Японию?

– Да нет, в Южно-африканскую республику.

– Ты прав, дальше уж некуда.

– Так вот, через пару лет моей работы на новом месте вызывает меня к себе посол, и говорит, что из Москвы прилетает по служебной надобности какая-то «шишка» из Аппарата Президента. Курировать этого московского гостя во время его пребывания, а говоря по-русски – быть его нянькой, телохранителем и гидом в одном лице, поручили мне. Угадай с трёх раз, кто оказался в роли этого чиновника?

– Дай-ка подумать! Ну, если учесть, что твой визит ко мне связан с Катериной, то, по всей вероятности, это был кто-то из её родственников, возможно даже её отец, Николай Аркадьевич Воронцов.

– Сознайся, что ты знал об этом ещё до того, как я открыл рот.

– Отнюдь! Я не знаю Воронцова в лицо, не говоря уже о его месте работы. Я всего лишь предположил, и, судя по твоей реакции – бинго!

– Да уж, в сообразительности тебе не откажешь. Так вот, стал я Николая Аркадьевича сопровождать на различные деловые встречи, но чаще всего это были встречи с владельцами алмазных рудников. О чём они там говорили, я не знаю – он меня тогда чаще в роли шофёра использовал.

– Он так хорошо говорит по-английски, что обходился без переводчика?

– Не знаю, как у него дело обстоит со знанием иностранных языков, но переводчик ему был абсолютно не нужен, так как владельцы алмазных копей свободно изъяснялись на русском языке, правда, с ярко выраженным кавказским акцентом. В тот год чеченские эмиссары активно вкладывали деньги не только в покупку алмазных рудников, но и в разработку новых алмазных месторождений.

– И при чём здесь господин Воронцов?

– Точно не знаю, но через полгода после его отъезда началась Вторая Чеченская компания. Улавливаешь?

– Не очень. Если ты помнишь, Вторую Чеченскую начали мы, а не чеченцы. Если же ты намекаешь на причастность Воронцова к контрабанде алмазами, то с таким же успехом его можно подозревать в шпионаже в пользу марсиан.

– Я рассказал, а ты делай выводы сам.

– Браво, Михаил! Вот что значит хороший шахматист! Если помнишь, в шахматах подобная ситуация называется «цугцванг»: любой мой последующий ход, каким бы он ни был, ведёт только к ухудшению создавшейся ситуации. Значит, я сейчас должен, как истинный контрразведчик, уцепиться за полученную от тебя информацию, и с благословления своего высокого начальства начать разработку будущего тестя? Или я должен сделать вид, что ничего не случилось, и продолжать встречаться с дочерью человека, подозреваемого если не в государственной измене, то, как минимум в контрабанде драгоценностей! Однако после того, что я уже знаю, прежней идиллии между нами быть не может, и ситуация медленно, но верно начнёт сползать к разрыву отношений. Браво, Миша! Это даже круче, чем если бы ты набил мне физиономию.

Он ушёл, не попрощавшись. Говорят, что это английский стиль, а по мне так это самое настоящее свинство!