Читать книгу Эликсир для президента - Александр Павлович Константинов - Страница 3

Ах, мама,

Какая драма!

Зашла в Овальный кабинет —

А там Обама.

Шлягер вытащил меня из дурного сна. Там я лежал пластом на операционном столе. Надо мной колдовали двое в резиновых фартуках. Плотный курчавый брюнет распиливал «болгаркой» мой череп, а немолодой красавец-атлет с ослепительно белой шевелюрой руководил операцией:

– Осторожнее, мозг не задень. Подцепил? Вытаскивай. На-ка, держи. Да аккуратней внедряй, аккуратнее. Закрывай и заклеивай. Волосы ему причеши. Всё, закончили.

– Белый, зачем? – спрашивал я блондина.

– Тебе знать не положено. Операция засекречена, гриф «АС» – абсолютно сугубо, – и, уже брюнету. – Активируй.

В уши ворвался бешеный рёв и грохот, и я проснулся.

А наяву ещё гаже. Вместе с дочкой я угодил в огромную каменную пещеру; из глубины появился чёрный хищник – за нами началась охота. Я рвал Катюшку за собой, но плотный, как вода, воздух туго пеленал ноги и руки, тянул к земле.

Да ведь и это сон.

– Граждане пассажиры! – чеканный голос вконец развеял дремоту. – Наш поезд находится в шлюзе. В Большую Зону прибываем через тридцать минут. Прослушайте правила безопасности.

Радио замолчало, будто подыскивая слова, и вновь ожило.

– Правило первое. Командированные на один день должны покинуть Большую Зону засветло. В противном случае Российская Федерация не отвечает за вашу жизнь и здоровье.

– Правило второе. Прочие прибывшие в Би Зед руководствуются понятиями Большой Зоны. В противном случае Российская Федерация не гарантирует вашу безопасность.

Кто бы сказал – не поверил: трёх часов не пройдёт – и я нарушу главные понятия Большой Зоны. А заодно и серьёзные статьи Уголовного кодекса Российской Федерации.

Дверь открылась, в купе заглянула светленькая проводница с овальным бейджиком на высокой груди. «Наталья. 2.000».

Две тысячи – чего? Часов трудового стажа? Ладно, без интереса, сегодня же обратно.

– Распишитесь за ознакомление с правилами, – Наталья протянула журнал. – Прошу сдать гаджет.

– А линейка логарифмическая дозволяется?

– Пожалуйста, – она улыбнулась. – Даже калькулятор не грех.

А девочка с юмором; чем-то похожа на мою Катюшку.

– Папуль, я не хочу, чтобы ты ехал.

– Всё будет хорошо, Катёнок. Там ведь тоже люди.

– Нет, преступники. И ещё говорят, оттуда не все возвращаются. Уедет человек – и пропал, никаких следов.

– Так бывает, но редко. Да я же всего на день. Даже вторые очки не беру, для близи.

– Пап, у меня предчувствие…

– Доча, я вернусь, вернусь обязательно.

– Обещаешь?

– Век свободы не видать.

Двадцать тысяч нужны прямо сейчас, ей на операцию. И два раза в год по пять штук – на лекарства и санаторий, чтоб исключить рецидивы. Слава богу, тема в Би Зед подвернулась, на Материке такие деньги не взять.

За окном проплывает глухая бетонная стена со свёрнутой спиралью колючкой.

Радио хрюкнуло и завершило прерванный шедевр:

– Вы слушали хит сезона «Овальные страдания» в исполнении группы «Кузькина мать». Приготовьте вещи к досмотру.

На станции меня ждали.

– Добро пожаловать в каменный век, – похожий на колобка мужичок в синем комбинезон первый протянул руку. – Пухлый.

– Александр…

– Хренушки. Здесь ты будешь Доцент, на весь день. Так решили. Ну, пошли.

Он заглянул в глаза:

– Я, между прочим, тоже кандидат наук. А здесь по контракту, из пяти лет полгода осталось.

– На пять лет – добровольно?

– А что делать? Жена больная, детей трое. На Материке-то нынче не заработаешь. А нам каждый год полсотни надо.

– Пятьдесят штук? Рашенбаксов?

– Я даже больше имею, но расходы, туда-сюда.

Пухлый отстал и, нагнав меня, подкатился с другой стороны.

– Не сегодня-завтра и тут всё схлопнется. И что тогда делать, ума не приложу. Смотри, Доцент, вот наши кормильцы. ЭР-заводы.

– Господи, ну и монстры. А почему трубы-то лиловые?

– Другой краски не было. А вон «лисий хвост», видишь? Последний дымит, остальные уже на приколе.

– А что случилось?

– Доцент, а чего ты меня никак не называешь? Говори «ты», здесь так принято.

– Хорошо, Пухлый.

– Что стряслось, спрашиваешь? Китайцы свои редкие земли на рынок выбросили. Цены обрушили, и крякнули наши заводы. Один-одинёшенек вон остался.

По обеим сторонам безлюдной улицы уныло тянулись бараки.

– Слушай, Доцент. Мы, учёные, вместе держаться должны. А эти, – он кивнул на бараки, – они чужие. Говорить наловчились складно, а по сути-то звери. Спиной к ним лучше не поворачиваться.

– А вообще здесь как?

– Херово.

– А хоть что-то хорошее имеется?

– Бабы.

– ?!

– Их тут мало, да. Зато всё проще, никаких церемоний. Баба, она ведь тоже человек, ей и самой хочется. Так чего стесняться?

– В смысле? А если ты ей не по душе?

– Тогда деньги. Если много, то перевесят. Ты к нам надолго? А, ну да. Не поймёшь, не успеешь.

Мы забрали влево, в такой же серый переулок, миновали какой-то бетонный куб, абсолютно глухой, без окон и дверей, и снова очутились на пустынной улице.

– Пухлый, а что за слухи про командированных и контрактников?

– Слухи?

– Мол, исчезают люди.

– Очкуешь? – он засмеялся, обнажив гнилые зубы. – Не ссы, Доцент. Кто пропал, сам же и виноват. Есть понятия, кровью писаные; если держишься – живи себе на здоровье. Вот и пришли, это у нас управа.

– Заводоуправление?

– Да, всех ЭР-заводов. Лаборатория и мой стол тут же. Ксиву покажи человеку. Сбор у нас через десять минут…

– Где можно ознакомиться с устройством вашего туалета?

– А, понял, ты шутишь. Дальняк за углом. Давай сумку-то прихвачу.

– Да не, у меня там щётка зубная, то-сё, умыться с дороги…

– Ладно. Ты подходи к старшому, третья дверь по коридору.

Удивительная вещь: никаких мрачных предчувствий у меня тогда не возникло.