Читать книгу И ничего не происходит - Александр Павлович Зубков - Страница 30

Вечером после этого я пошел к морю. Вино и вечерняя бухта примирили мою душу и с прошлым и с будущим; мысы горели огоньками, вода колыхалась, и прямо над горлом бухты стояла половинная луна. Я стал думать о будущем. Можно душу дьяволу продать, чтобы приехать в такое место с семьей, в середине лета; играла музыка, пели – шел концерт. Отдыхающие беззаботно веселились, потом расходились семьями по корпусам, оживленно переговаривались. Ночь, море, огоньки.

У нас еще все впереди; мы обязательно приедем в такое место. Хоть раз в жизни.

Часов в девять вечера уже стемнело. Внезапно я почувствовал боль в желудке, слабость и озноб. Не хотелось идти в свою берлогу. Шахматные плитки тротуара, неоновые огни, деревья, я пошел по тропинке от хинкальной к домикам общежития. Невероятная метафизическая тоска одиночества лежала на душе; кажется, что ничего не получится из этой жизни.

Как будто и статьи есть и еще там что-то, а где результат? Три с половиной года я работаю, и так до сих пор – инженер; мы вынуждены отдыхать врозь, и мой отпуск совершенно бездарно пропадает. Я казался маленьким, никому не нужным в этом мире человечком, перед лицом каких-то равнодушных сил; как будто какие-то великаны громоздятся где-то и равнодушно переговариваются: «А, этот? Нет, ни на что не способен, слаб. Пусть уж кое-как довлачит свое жалкое существование».

Когда я сидел на скамейке и обнимал руками живот, в котором ощущалась боль, сначала женщина, немного похожая на нашу Валю, стояла у перил; потом она ушла с лысым и пожилым мужчиной. А затем подсел ко мне здоровый дядька, за сорок лет, немного поговорили. Отдыхает здесь по путевке, я позавидовал. «Работать надо.» Работает в Ростове на заводе, ездил в этом году дважды по путевке – один раз в Ленинград, теперь сюда; я стал говорить о том, что, когда сам живешь – проблема питания. Он, не дослушав, встал и ушел, наверное, искал компанию.

Народ здесь хлещет пиво, вино, водку, ест Бог знает что, и хорошо ему. А мой желудок уже не таков, и тут я вынужден вспоминать наш сектор. Я думаю – есть ли у здешнего отдыхающего народа воспоминания, тоска по прошлому? Или они умеют так здорово забывать? Надо уметь жить настоящим; я это плохо умею.

Иногда мне казалось – не могу больше! Какое-то давление на душу, не разрешимое слезами, как предгрозовая тяжесть; теснятся вспоминания о других поездках. Мама и Вера, удалившись на двести километров, кажутся средоточием невысказываемого света. Проклятая меланхолия. И опять я стал уговаривать себя – не надо распространять это состояние на будущее, экстраполировать на все; просто неудавшаяся, глупая поездка, одиночество, нездоровье.

Вчера говорил себе: надо перестать заниматься самокопательством, толку от этого никакого. Надо смотреть на людей, попытаться возродить свою фантазию. Отец сказал: у тебя в детстве была великолепная фантазия. Бросил? Да – сказал я. Почему? Умнее стал? Да, скажем так. Или глупее? Можно и так повернуть; можно и так, и эдак.

Захотелось скорее к Аннушке, купил ей ракушку – рапана, Анна будет тихо играть, задумавшись.