Читать книгу Перемена мест - Александр Полещук - Страница 11

Добравшись до цели, мы распрощались со словоохотливым губернатором и молчаливым начальником полиции. Сумрачный лес, похожий на тайгу, обступил нас со всех сторон. Ветер раскачивал вершины гигантских сосен и шевелил спутанные травы, покрывавшие двор обители. Если бы не далёкое треньканье колокольчика пасущегося мула, можно было подумать, что находишься в необитаемом месте.

Старый Руссик – второй по времени основания приют русского иночества на Афоне. Первым был скит Богоматери Ксилургу, одноимённая древняя церковь существует там по сей день.

Русский писатель Борис Зайцев, живший после революции в эмиграции, приезжал на Святую Гору в 1928 году. За 17 дней он побывал в нескольких монастырях и скитах, обогнул южную оконечность полуострова, читал сочинения по истории Афона в библиотеке Русского монастыря. О своём путешествии он написал очерковую книгу «Афон». Вот что говорится в ней: «Сохранился акт передачи русским, дотоле ютившимся в небольшом скиту Богородицы Ксилургу (Древоделия), захудалого монастыря Фессалоникийца в честь св. Пантелеимона, на месте несколько выше теперешнего нашего монастыря – где сейчас Старый, или Нагорный Руссик. Русские получили монастырь Фессалоникийца в 1169 г. Вот с каких пор поднял св. Пантелеимон свою целительную ложечку (он с ней всегда изображается) над Русью. Почему монастырь Фессалоникийца, уступленный русским (им, очевидно, стало тесно в скиту Ксилургу), назван Пантелеимоновским и сохранил это название – я не знаю, об этом не упоминается в источниках… Около 1770 г. монахи „оскудевшего“ Руссика спустились от него вниз, к морю, и, поселившись вокруг уже существовавшей кельи иерисского епископа Христофора, основали нынешний огромный монастырь, оплот всего русского на Афоне».

Старый Руссик снова переживает нелёгкие времена.

В молчании обошли мы запертый на замок храм, осмотрели ветхий братский корпус с пристроенной к нему башней из плитняка, обшитой почерневшими, кое-где отставшими досками. На тяжёлых дверях корпуса висел амбарный замок. Третье строение мы определили как склад или сарай. У его стены торчал из травы покосившийся могильный крест. Продравшись сквозь заросли шиповника, я разглядел вырезанные на нём буквы «К» и «В».

Тут громкие возгласы оповестили нас о явлении живой души. Невесть откуда взявшийся сухой сутулый монах, назвавшийся Ионой, радостно приветствовал нас. Он отпер амбарный замок ключом соответствующего размера и повёл нас осматривать параклисы – церковки, расположенные одна над другой на трёх этажах той самой обшитой досками башни, что разглядывали мы снаружи.

– Один вы здесь… – полувопросительно произнёс Борис.

– Один, спаси Господь, пять лет уже, – ответил монах Иона с характерной южнорусской интонацией. – Тяжело одному. Заболел или ещё чего… Всё один.

По всему было видно, что разруха свила здесь гнездо давно и основательно. Монаху хватает сил только на то, чтобы поддерживать в порядке показанные нам старинные церкви во имя великомученицы Варвары, Сорока двух мучеников и Саввы Сербского. Последняя – самая знаменитая и памятная. Растко, сын сербского государя Стефана Неманича, совершая паломничество, остался послушником в Старом Руссике. Из окна той самой башни, где мы теперь находились, он сбросил своё царское одеяние к ногам приехавших за ним посланцам отца и принял монашеский постриг под именем Саввы. Было это давно, ещё в XII веке. Савва, впоследствии ставший сербским архиепископом, – один из самых почитаемых святых в Сербии.

«Сербский след» в истории монастыря встречается ещё раз. В XIV – XV вв., когда на Руси было монгольское иго, именно сербская церковь не дала умереть обители.

Прошлым летом, продолжает наш провожатый, случилась большая беда: провалилась крыша, и дожди залили иконостас. Одному было не справиться. Хорошо, монастырь дал деньги и рабочих, залатали…

– И что же, будет всё это когда-нибудь восстанавливаться? – спрашиваю я, осторожно ступая по изгнившим ступенькам.

– Как Бог даст, – смеётся Иона.

– Надо, чтобы люди захотели.

– Истина, истина! – Лицо монаха озаряется, и он согласно кивает головой. – Бог ведь хочет в любое время помочь, но люди неспособны воспринять его желание. Очень тяжело оторваться им от этого, знаете, ну…

– От земного?

– Вот-вот, от чувственного. И мы, монахи, теперь другие стали, нам и то надо, и это, суетимся, а у тех было больше святости…

На улице он указал на погнутую ржавую решётку в окне храма Воскресения:

– Вот, видите, охотники ходят. Кто-то залез лет десять назад. Вытащили иконы, хорошие были иконы.

– И не нашли?

В ответ монах смеётся, показывая редкие нездоровые зубы.

А я вспоминаю историю о том, как один греческий дипломат, знаток древностей, случайно оказался на знаменитом европейском аукционе и увидел в числе выставленных на продажу вещей то, что было украдено из афонского монастыря…

На обратном пути обсуждаем увиденное и услышанное. Моё наивное представление о безоблачном существовании русской обители, далёкой от переживаемых Россией проблем, улетучилось. Монахи, обитавшие в монастырских скитах, умирают, а замены из России нет – и скиты переходят к новым хозяевам, грекам; метохи – монастырские угодья, орошённые потом многих поколений русских иноков, заброшены; восстанавливать сгоревшие корпуса не на что…

Тут встретился нам полуразвалившийся скит. Он мог бы пополнить собой грустный перечень утрат, но у штабеля досок на поляне появился молодой монах с топором в руке. Знак отрадный!

Грунтовка, кое-где замощённая камнем, вьётся по горному уступу к морскому берегу. За каждым поворотом открываются живописные виды: то красная черепица келий, то белые бастионы далёкого монастыря, то старая мельница, нависшая над пересохшим ручьём, – и лес, лес, бесконечные разливы зелени всех оттенков. Сверкающая солнечная дорожка уходит по морю к размытым силуэтам островов, словно подчёркивая великолепие благословенного уголка. Возможно, это величие и божественная красота в сочетании с энергетическими токами человеческого духа рождают здесь неповторимое ощущение: как будто приближаешься к постижению самих основ бытия.

По дороге Алексис угощает нас ягодами с похожего на боярышник куста и рассказывает о чудесном явлении иконы Божией Матери, приплывшей к берегам Афона из Малой Азии и сохраняемой с тех пор в Иверском монастыре. Это та самая икона, копия (список) которой особо почиталась раньше на Москве.2

Затем следует притча о дьяволе, который под видом трудолюбивого послушника проник в один монастырь, но был разоблачён, лопнул, как гриб-пороховик, и вылетел вон через дымоход; не были обойдены вниманием и подвиги многочисленных афонских схимников, среди которых преподобный Антоний, основатель Киево-Печерской лавры, и старец Силуан, которому не раз являлся Иисус Христос.

Так, разговаривая, мы спустились к Свято-Пантелеимонову монастырю. Близился час вечерней трапезы.