Читать книгу Перемена мест - Александр Полещук - Страница 7

В далёких закоулках памяти сохранилась картинка: прямоугольные строения, похожие на куски жжёного сахара, сгрудившись вокруг массивного дворца, плавятся в струях горячего воздуха. И называется это «Толедо».

Реальный Толедо выглядел со смотровой площадки над рекой, конечно, не совсем так, как на старой репродукции из «Огонька». Внизу я увидел громоздившиеся друг над другом дома, церкви, арки, галереи, лестницы, деревья, а над ними действительно господствовал дворец Алькасар с четырьмя башенками по углам. Но январское небо было затянуто серенькой кисеёй облаков, из-за чего в пейзаже преобладали тускло-коричневые тона, не было ожидаемого жёлто-оранжевого горячего расплава. И всё-таки это был Толедо, а река в глубоком каньоне – Тахо.

Тахо огибает Толедо с юга почти ровной петлёй, а с севера петля замкнута крепостной стеной. От этого город кажется островом. Со смотровой площадки видно, что он, в сущности, невелик. «Толедо – город маленький, но сильный, благодаря своему расположению», – определил когда-то римский проконсул Марк Фульвий Нобилий, и с ним нельзя не согласиться.

Один край города упирается в мост Алькантара. Его возвели для крепости Толетум римляне две тысячи лет назад, позднее арабы укрепили и дали своё название. На противоположном конце города – другой мост. Ему семьсот лет, называется он Сан-Мартин. Кажется, что мосты символизируют две опоры Толедо – христианство и мусульманство.

Арабы отняли Толедо у христиан-вестготов в 711 году без особых усилий, поэтому явили милость к побеждённым. Оставшемуся в городе населению позволили сохранить свои церкви и священников. Несколько веков сосуществования христиан и арабов в условиях изоляции породили оригинальные формы искусства. Mozarab – так назывались в Испании подобные цивилизационные острова, где сформировалась культура гибридного характера. Существовало также реальное двуязычие. (Когда читаешь придорожные указатели или рассматриваешь карту Испании, всё время отмечаешь арабские начала названий: Альмерия, Альпера, Альморади, Аликанте…)

Король Альфонсо VI отвоевал Толедо у мусульман в 1085 году. На сей раз христиане благосклонно отнеслись к религии, привычкам и языку оставшихся в Толедо мавров, поскольку им нужны были ремесленники и художники. С годами здесь сформировался особый художественный стиль мудехар, сочетающий западную строительную технику и восточный декор. Стиль проявил себя в архитектуре, резьбе по дереву, керамике, металлообработке, переплётном деле и стал, как справедливо утверждают путеводители, визитной карточкой города.

В кафедральном соборе, одном из самых вместительных и богатых храмов католического мира, есть зал капитула – высшего духовного совета епархии. На стенах размещена вереница портретов прелатов, занимавших престол Толедо на протяжении 1 900 лет (разумеется, по меньшей мере половина портретов – чистая фантазия художников). Тёмный потолок покрыт великолепной резьбой. Никто не знает, кем были мастера-резчики – арабами ли, обращёнными в христианство, или испанцами, научившимися у арабов их ремеслу.

Черты стиля мудехар в Толедо повсюду: не только в резных потолках, но и в вычурных прямоугольных колокольнях, похожих на минареты, в тихих внутренних двориках с фонтанами и решётчатыми беседками, в мозаиках из глазурованных плиток, в подковообразных арках, в узорах на толедских клинках.

Со смотровой площадки возле монастыря Сан-Хуан мы разглядывали город, реку Тахо и окружную дорогу, откуда мне впервые открылся Толедо. Фасад монастыря увешан кандалами, снятыми с христианских узников мавританских тюрем после освобождения Андалусии. Это вечное напоминание потомкам о врагах веры не помешало архитекторам добавить к «пламенеющей готике» изрядную долю мавританских мотивов.

Значительно меньше материальных следов осталось от евреев, игравших в истории Толедо при мусульманском владычестве и позднее немаловажную роль. Третьего моста, который бы символизировал еврейское присутствие, у Толедо нет, но зато в крепостной стене есть нарядные ворота, известные из средневековых документов под названием Баб аль-Яхуд – «Ворота Евреев», через которые шла дорога в Жудерию, еврейский квартал города.

Здесь селились сефарды («Сефард» или «Сфарад» – еврейское название Испании в Средние века). Остались две синагоги, свидетели периода «мирного сосуществования» испанской, еврейской и мавританской общин Толедо в XIII – начале XIV века. В убранстве синагоги Самуэля Леви, построенной в середине XIV века на деньги казначея короля Педро Жестокого, усматривается стиль мудехар. После изгнания евреев из Испании в 1492 году она была превращена в церковь Успения Богоматери (Эль Трансито де Нуэстра Сеньора), отчего и носит теперь странное название «Синагога Трансито». Под изящным мавританским фризом, декорированным арабесками, – надпись на иврите, воздающая славу королю Педро, казначею Га-Леви и Богу Израиля. В боковом приделе церкви теперь размещается музей истории сефардов.

Другая церковь, бывшая синагога, тоже называется словами из разных словарей – Синагога Санта Мария ла Бланка. Считается, что её построил в XIII веке некто Юсеф бен Хоссейн, собиратель налогов при короле Альфонсо VIII. Это известие отсылает нас к роману Лиона Фейхтвангера «Испанская баллада», где речь идёт о любви Альфонсо VIII к еврейской девушке, дочери главного королевского откупщика налогов. Отца девушки звали Ибрагимом, он был евреем, принявшим ислам.

«Ибрагиму отдавали на откуп налоги и пошлины, а также доходы с горных рудников, и он был уверен, что раздобудь он нужные деньги, и он выговорит себе ещё более благоприятные условия – в его ведении окажутся все доходы королевства, – пишет Фейхтвангер. – Правда, с тех пор, как христиане отвоевали страну у мусульман, торговля и ремёсла пришли в упадок; но Кастилия – самое большое из испанских государств – страна плодородная, в её недрах скрыты большие богатства, и Ибрагим верил, что сумеет снова поднять этот край на прежнюю высоту.

Но руководить таким огромным делом издалека нельзя: придётся на месте следить за его выполнением, придётся покинуть мусульманскую Севилью и переселиться сюда, в христианский Толедо».

Не тот ли Юсеф бен Хоссейн послужил писателю прототипом откупщика Ибрагима?..

Ремесленные лавки и сувенирные магазины Толедо забиты грудами товаров. Керамика и платки, украшения и картины, распятия и старинное оружие, тиснёная кожа и жемчуг – не хватит и страницы, чтобы перечислить продаваемые здесь вещи, среди которых есть и дешёвые поделки, и подлинные произведения прикладного искусства. Заглянув в одну такую лавку, я уже не вышел оттуда без покупок.

Сначала хозяин показал декоративные тарелки, расписанные золотом и красками, с явным преобладанием арабских мотивов, – они занимали три большие стены, и ни одна тарелка не повторяла другую.

Потом наступила очередь толедских клинков. Ковка дамасской стали – одна из древнейших специализаций местных мастеров. Настоящий кинжал или сабля воронёной стали, инкрустированные золотой и серебряной нитью, стоят дорого, не каждый турист может позволить себе такой роскошный сувенир. Поэтому здесь стали делать маленькие копии, воспроизводящие характерные черты толедского оружия.

Но и на этом знакомство с лавкой чудес не кончилось. Из застеклённых витрин были извлечены филигранные золотые украшения с инкрустацией, почти невесомые, с геометрическими и растительными узорами.

При желании можно было совершить увлекательное путешествие к истокам. Но так ли уж важно, кто начал делать декоративные тарелки, воронёные клинки и золотую филигрань: испанский гончар, арабский оружейник или еврейский ювелир? Всё переплелось, как узор на лезвии толедского меча, нет ни начала, ни конца у золотой нити…

Маленькая церковь Санто-Томе известна тем, что здесь находится одно из выдающихся полотен Эль Греко – «Похороны графа Оргаса». Когда смотришь Эль Греко именно в Толедо (а здесь десятки его полотен, в том числе внушительное собрание в кафедральном соборе), возникает уверенность, что только в этом фантастическом городе с уникальной культурной аурой мог появиться такой художник.

Эль Греко – по происхождению критянин, чем и объясняется его художественный псевдоним. Его подлинное имя – Доменико Теотокопули. В 26 лет он отправился в Венецию, учился живописи у самого Тициана, успешно начал творческую биографию. Если бы он продолжал работать в Италии, вероятно, стал бы превосходным живописцем Доменико, но никогда – великим Эль Греко. Что-то внушило ему отправиться ко двору короля Филиппа II расписывать Эскориал, а оттуда – в Толедо, где он и жил до смерти. На мраморной перекладине над закрытой (к сожалению!) входной кованой дверью в его дом я увидел надпись: «Музей Эль Греко».

Довольно часто приходится слышать, что такой-то художник или писатель «опередил время», то есть создал нечто недоступное пониманию современников и оценённое по достоинству лишь через годы или века. Это выражение вполне применимо к Эль Греко. Нельзя сказать, что он по такой причине бедствовал и подвергался насмешкам профанов. Напротив, его картины ценились высоко, хотя совершенно не вписывались в традиции живописи XVI века, да ещё в такой строгой католической стране, как Испания, и это тоже одна из загадок.

Фигуры святых на картинах Эль Греко вытянуты, мышцы на руках и ногах бугрятся, как у культуристов, повсюду неожиданные ракурсы, условный и мрачный фон, одежды показаны локальными красками, без полутонов. Что-то есть в нём от византийской художественной традиции. Хотя Доменико родился и вырос в католической семье, он, конечно же, разглядывал на Крите православные иконы и мозаики. Немало, наверное, почерпнул и в Италии. Но озарение гения, прокладывающего свободный путь, никому не дано постичь и объяснить.

Эль Греко был отвергнут Просвещением с его культом разума и только в XIX веке был вновь открыт французскими художниками, дерзнувшими отрицать традиционные способы отражения реальности. В XX веке его уже стали превозносить как гения формотворчества.

А что же картина, с которой я начал эту главу? По всей видимости, это был именно Эль Греко – «Вид Толедо в грозу». Я не то чтобы запомнил её, а уловил общее звучание, тональность, схватил детали. На этой картине узнаётся Алькасар, кафедральный собор, мост Алькантара, Тахо с чёрной водой. Топография города изменена: здания нарочито сближены и карабкаются на крутую гору, устремляясь к полыхающему небу, как будто им тесно на земле.