Читать книгу Нервные люди - Александр Пономарев - Страница 7

Прежде чем начать повествование, предлагаю вам, граждане дачники, порассуждать, без чего невозможна полноценная жизнь на современных дачах?

Нет, это не грядки с кинзой. И не здоровая печень. Постарайтесь посмотреть на предмет обсуждения несколько шире. Кстати, если уж и орган, то скорее административный. Ну… ну…Бинго!.. Конечно же, Правление стоит во главе нашего живописного угла в Садовом Некоммерческом Товариществе. А кто у нас самый главный в Правлении? Тут уж двух мнений точно быть не может. На этот вопрос вам и негр преклонных годов без запинки протараторит:

– Мистер пресьедатьель, ну или миссис, тут уж как кому повезет.

А вот Садовому товариществу «Твоя Земля», или, как это принято нынче говорить, Некоммерческому партнерству, не повезло со своим председателем от слова совсем.

Мистер Прокопий Алексеевич Прохорчук, занимавший Богом данное ему доходное место уже лет десять подряд, и на заре карьеры не слишком-то стеснялся согревать свои натруженные ладони общественным добром, а под конец второго срока так и вовсе обнаглел.

Любой дачник с гримасой скорби на лице поведает вам про непомерно раздутый аппарат административного насилия, состоящий исключительно из лиц с фамилией Прохорчук или же с отчеством Прокопьевна. А также про немыслимые премии себе любимому на день рождения и именины, про сданную на металлолом водонапорную башню, про залоговые махинации с земельным фондом, после чего название их СНТ впору было переименовывать в «Не Твоя Земля» и еще про много всякого, за что Прокопчуку придется давать ответ на Страшном суде.

Но граждане садоводы терпели все его возмутительные выходки с истинно христианским смирением. Увы, всему когда-то приходит свой кирдык, в том числе и ангельскому терпению дачников. И вот в один прекрасный день те наконец смекнули, что пришла пора предъявить векселя зарвавшемуся феодалу.

Хотя начиналось все, казалось бы, очень даже безобидно. С одной совершенно плёвой народной инициативы. Просто в какой-то момент товарищам-партнерам обрыдло собираться для решения бытовых вопросов «ах, у ели, у сосны» или даже вообще в чистом поле «после дождичка в четверг» или, тем паче, во время оного. И тогда у кого-то родилась гениальная идея: «А почему бы нам не скинуться на избушку для Правления, то есть по сути для нас для всех, где можно было бы с комфортом помитинговать, уютно поспорить о величине неподъёмных целевых взносов и сладко помечтать о планах тотальной газификации. А заодно побаловать себя чайком, послушать Джо Дассена или, на худой конец, звезд местной самодеятельности». В общем, гражданам срочно понадобился клуб. Представив себе такую перспективу, дачники, все как один, воодушевились, даже несмотря на то, что впереди маячил очередной неподъёмный целевой взнос. В общем, сказано – сделано.

Единственным свободным местом, пригодным для клубного строительства, оказался заросший чертополохом и дикой малиной клочок земли, что располагался напротив участка председателя – последняя пядь, которую тот еще не успел пристроить по назначению, то есть заложить на аукционе да и то, возможно, потому, что сам имел на нее виды.

Прокопий Прохорчук только недовольно поморщился в ответ на дерзкую инициативу снизу:

– Не хватало мне еще тут капитального строительства под боком. Эта стройплощадка совсем испортит вид из окна моего нового уличного туалета.

– Так ведь нету туалета-то у вас там, Прокопий Алексеич, – робко возразило благородное собрание. – Сирень вон есть, крапива есть, а туалета нету…

– Ну и что с того-то, а вам не приходило в голову, что я, может быть, только собираюсь его там установить. Давно уже мечтаю, средства на материалы только вот никак не соберу. Так, что, ребята, нет на данное строительство моего председательского благословения, – изо всех сил упрямился Прокопий, видя, как кусок вожделенной земли дрейфует мимо его вездесущего клюва.

Но потом, правда, несколько оттаял душой, когда ему, учитывая его высокий статус, было предложено в качестве моральной компенсации слегка порыться в общественных стройматериалах и выбрать себе оттуда малость для возведения туалета своей мечты.

– Чай не обеднеем с туалета-то, – порешило народное вече под сосной. – Зато, глядишь, наш клептоман успокоится, на время, конечно, а у нас при этом появится крыша над головой.

И вот, когда застучали топоры и завизжали пилы, рядом выросли сразу две кучи стройматериалов. Большая груда разнообразных стройматериалов раскинулась у траншеи, где должно было вскоре вознестись новое здание правления, а напротив, через дорогу, рядом с будущим отхожим местом Прокопчука притулилась скромная кучка шифера и обрезной доски. Однако со временем штабель, что находился рядом с траншеей будущего Правления, начал неуклонно усыхать в объеме. При этом самое странное заключалось в том, что по мере того, как иссякали кубометры общественных материалов, маленькая кучка шифера у пятистенной бани председателя стала необъяснимо увеличиваться как в размере, так и в ассортименте. Нет, вы не ослышались. Ну да, именно у бани председателя, а что тут такого непонятного? Разве председатель не может позволить себе баню на собственном участке. Нет, не вместо, а на месте предполагавшегося туалета. Ну а в бане, разумеется, уже туалет. Так, что не вижу тут никакого противоречия с первоначальными председательскими амбициями.

В общем, это необъяснимое с точки зрения банальной логики явление протекало достаточно долго, пока на месте будущего правления не осталась только груда битых кирпичей, да и они потом куда-то делись. А строители, те, что сначала растерянно топтались у разоренной общественной стройплощадки, стали потихоньку мигрировать туда, где со стройматериалами проблем не наблюдалось и, соответственно, кипела работа, другими словами, в сторону банного строительства председателя. В конце концов всеми забытую траншею размыли ноябрьские дожди, а остатки кирпича припорошил декабрьский снежок. Таким образом, когда председатель открывал под Новый год парной сезон, никакая стройплощадка уже не омрачала вид из окна его шикарной двухэтажной бани.

Наконец, ближе к весне, когда на деревьях набухли почки, и по колеям местной автострады с грохотом потекли мутные потоки талых вод, дачники косяками потянулись в родные края – жарить на углях мясо и расчехлять садовый инвентарь. И первое, что они там увидели – это довольную и красную физиономию мистера Прохорчука, вальяжно сидевшего с супругой на крылечке своей новой бани, когда тот не спеша восстанавливал электролитный баланс, осторожно отхлебывая из резной кружки чай с жасмином.

А второе – дерущих горло в брачном экстазе лягушек, что комфортно расположились в канаве, которая некогда была строительной траншеей, а рядом – сиротливо висящую на покосившемся столбе табличку «Здание Правления. Срок сдачи…»

И вот это обстоятельство стало последней каплей, переполнившей чашу общественного терпения. Возникла классическая ситуация, когда низы не могут, а верхи не хотят.

Или точнее, когда верхи не могут, а низы не хотят. Хотя со стороны могло сложиться впечатление, что не могут и не хотят обе противоборствующие стороны.

После долгих дебатов переворот был намечен на первое мая, когда в их товариществе должно было состояться очередное перевыборное собрание. Ну и сама дата, которая настойчиво призывала всех трудящихся к единству, тоже внушала некоторый оптимизм и звала на баррикады. Решили, что вместо выстрела с «Авроры» сигналом для выступления должна быть речь с разгромными обличениями прогнившего режима Прохорчука.

Оставалось только найти лидера – того, кто повел бы толпу на штурм Правления, ну или того места, где в сознании обманутых дачников оно должно было теперь находиться, и зачитал бы обвинительный приговор председателю. И этот лидер-спикер не заставил себя долго искать. Выбор пал на Дмитрия Петровича, что громче всех разорялся по поводу творившегося произвола и беззакония, ловко подбирая для этого нужные эпитеты и междометия. Увидев Дмитрия Петровича в праведном гневе, когда тот как мантру, по поводу и без, повторял ставшую уже крылатой фразу: «Весь актив должен быть распущен», мало-мальски эрудированный человек непременно бы сразу же вспомнил непримиримого Катона – римского сенатора эпохи Пунических войн – с его историческим и пресловутым: «Карфаген должен быть разрушен». Но, к сожалению, у нашего Катона оказалась запущенная гипертония:

– Мужики, стоит только мне разволноваться, верхнее сразу под двести. Ну я-то еще ладно, боязно в ответственный момент гикнуться и тем самым общее дело загубить, – оправдывался несостоявшийся предводитель крестьянского восстания.

Тогда обратили взор на индивидуального предпринимателя Степана. Орел, сажень в плечах, три куба дров наколоть – что пару затяжек сделать. «Мазду» Дмитрия Петровича из гиблой колеи на днях одним пинком выпер. А то хотели было уж за трактором посылать. Да и имя у него вполне подходящее для крестьянского атамана. Но Степа тоже, недолго думая, взял самоотвод:

– Дда я ббы ррад, браттцы, но, ссами понимаетте, ккуда мне с моим ппроизношением.

– Ну да, что верно, то верно, как мы сразу об этом не подумали.

В группе активистов поселилось уныние. Мужики какие-то нынче неполноценные пошли. Бабы вон – те и то лучше. При этом все посмотрели на многодетную мать – Алину – местную Жанну д’ Арк, без которой тут не обходилось ни одно мало-мальски значимое мероприятие, особенно если надо было при этом поорать. На ее обычно исполненное праведным гневом волевое конопатое лицо, сейчас почему-то опущенное долу, на инстинктивно поднятые ею на уровень груди, как бы для защиты, руки. Потом так же дружно перевели взгляд на живот, что устремился Жанне в подбородок и вопрос, к ее облегчению, исчерпался сам собой.

Долго или коротко перебирали так они кандидатуры, спорили – рядили, потом опять перебирали. И везде то одно, то другое, то третье. Каждый из кандидатов актива оказывался либо стар, либо млад, либо хвор, либо косноязычен, либо еще как-нибудь непригоден для ответственной миссии вождя. Хоть ты тресни. Кадровая яма прям какая-то. В итоге выбор народа пал на Ивана, когда тот совершенно случайно вышел из своей хижины, расположенной неподалеку от местного Гайд-парка, на гул возмущённых дачников – посмотреть, не случилось ли что.

Иван – мужик лет сорока пяти – кряжистый и немногословный, никогда, впрочем, не интересовался политикой и жил исключительно сам по себе, единоличником, никак и нигде не отсвечивая. В споры не лез, в общественные дискуссии не встревал, знай, мотыжил как святой Франциск свои грядки. Не мудрено, что про него все забыли. А тут такая удача, сам, можно сказать, нарисовался.

В толпе сразу же раздались ликующие голоса:

– А что, он молодой, плечистый, с хорошей дикцией. Потомственный пролетарий. А пролетарии всех стран, как нам известно из истории… должны все совершать совместно с крестьянами.

– Ты давай, дорогой – впрягайся, а мы уж тебя поддержим, жми, наяривай.

Тот сначала отнекивался как мог, но революция – великая сила, заломала, затянула, увлекла даже, казалось бы, такого кроткого и аполитичного человека, как Иван.

И вот настал день отчетно-перевыборного собрания, которое должно было перерасти в маевку и далее в мужицкий бунт – бессмысленный и беспощадный.

Собрались все, как обычно, под сосной. Сначала все шло по набившему уже за столько лет оскомину регламенту: «Собрали столько-то, на вывоз мусора не сдали такие-то, нажгли, охренеть, столько-то». Потом потихоньку перешли к самому интересному вопросу: «Кто будет следующие пять лет запускать руку в общественный кошелек?». На мгновенье повисла гнетущая тишина, что, как известно, всегда является затишьем перед бурей.

Безмолвие нарушила бухгалтерша, проскрипев словно несмазанная дверная петля:

– Предлагаю единогласно оставить нашего уважаемого Прокопия Алексеевича на третий срок. Есть ли у кого возражения?

И тут же быстро-быстро затараторила:

– Хотя, думаю, тут нам и так все понятно. Я, собственно, только для проформы и спрашиваю.

Есть – загудело собрание. При этом сразу несколько рук выпихнули Ивана в середину круга.

Иван откашлялся и перечислил по врученной ему бумажке все грехи Председателя от младых ногтей вплоть до последних седин в бороду включительно.

По мере того, как Иван зачитывал обвинение, Прохорчук, словно хамелеон, менял лицо от розового до темно-фиолетового.

Видя, что звереющая толпа его вот-вот поднимет на вилы, и при этом ясно понимая, что все сказанное им в свое оправдание будет немедленно истолковано против него (тем более и сказать-то особо нечего), Прокопий принял единственно верное на тот момент решение – контратаковать:

– Баня моя вас, значит, не устраивает? А твоя, гляжу, Петрович, баня тебе очень даже по душе, та, что ты из соседнего строевого леса сманстрячил. Думаешь, я не видел, куда те сосны делись, под которыми все присутствующие по два центнера боровиков каждый год снимали.

– А не ты ли, Алинушка, десять соток нашего лесного фонда своим глухим забором обнесла?

– А ты, Степан, жучок свой со счетчика хоть иногда снимаешь, хотя бы так – для профилактики?

На каждого у меня из вас в этой тетрадочке что-нибудь да имеется – он помахал над головой потрёпанным блокнотом, – слышите, на каждого. И в нужный момент я эту тетрадочку достану и покажу кому следует, даже не переживайте.

В ответ в толпе кто-то всхлипнул, по рядам волной прошел противный запах то ли валерьянки, то ли еще каких-то медикаментов.

Поняв, что с кнутами он слегка перестарался, Прокопий решил отсыпать совсем уж было раскисшему обществу немного пряников:

– Да, кстати, чуть не забыл. А вот если мы будем жить дружно, то вместе мы много чего добьемся – дорогу отсыплем, гравийную, я уже с муниципалитетом, кстати, договорился. А там, глядишь, и газ проведем, даже не сомневайтесь, у меня глава поселения знаете где … вот он где. Прохорчук сжал кисть в кулак и внушительно помахал им над головой.

В толпе раздался вздох облегчения.

Прохорчук, понимая, что уже выиграл этот раунд, позволил себе, артистично подбоченясь, изречь красивую фразу, услышанную им недавно по телевизору:

– И вот в такое ответственное время среди нас находятся смутьяны, что начинают раскачивать лодку. Не о чем мне с вами после этого больше разговаривать, позорники. Надо было бы взять по-хорошему самоотвод и пропадайте без меня к чертовой матери. Ну да ладно, я отходчив на ваше счастье.

После чего Прохорчук кивнул бухгалтерше – давай, мол, продолжай голосование.

Тогда из-за широкой спины председателя раздался осторожный скрип:

– Ну, кто еще того же мнения, как этот… оппортунист Иван?

Неуверенно поднялась одна рука, но тут же опустилась. Это был глуховатый Дмитрий Петрович.

– Кто за то, чтобы сохранить уважаемого Прокопия Алексеевича на занимаемой должности?

В ответ взвился лес рук. Степан поднял с растерянности аж обе.

– Единогласно.

Голосование состоялось. Все расходились по домам тихо, изо всех сил стараясь не смотреть друг другу в глаза.

Прокопий сдержал-таки свое слово. Через пару месяцев у них на поле зашумела работа – зарычали грейдеры, на место вечно непролазной хляби посыпался гравий. При этом, случайно оно произошло или намеренно, гравий закончился ровно за десять метров до участка Ивана. Его, однако, это обстоятельство не сильно расстроило, ибо машины у Ивана отродясь не было.

Гораздо больше его задевало то, что в последнее время он стал ощущать на себе косые взгляды соседей, причем среди недоброжелателей попадались даже бывшие соратники по классовой борьбе. Бывало, до него долетали обрывки фраз:

– Ишь, склочник, председатель ему не угодил.

– Сам в председатели, поди, захотел, понятно ж, воровать так сподручнее…

– Чуть нас без дороги не оставил, горлодер. Бывают же такие дрянные люди…

Чтобы не трепать себе нервы попусту, Иван принимался с удвоенной энергией возделывать свои грядки, да так, что по осени он собрал небывалый урожай пасленовых. Все соседи обзавидовались. А Прокопий Прохорчук по осени поставил себе гостевой домик с барбекю.