Читать книгу Кнайпхофская феерия - Александр Попадин - Страница 4

Давным-давно, в пращурные времена, со стороны Натангии явился он.

Где-то, наверное, есть земли с такой плотностью магнетического бытия, что жители оной, дабы не ходить в крестовые походы, уходят вглубь земель. В скит, в чащу, в топи, в горы или холмы. Там они встречают местных с наивными глазами, и поселяются средь них и лошадей, что пасутся на лугу. Довольные соседством и своим внутренним одиночеством, они живут среди местных неведомым гостем, двойным оборотнем, нераспознанным ростком – так было и с тем, что пришёл давным-давно со стороны Натангии в пращурные времена, по имени Караваджо.

Был он человек немолодой, носил в бороде жуков и лелеял там же небольшую плантацию чайного гриба, из которого делал зонты и шляпы. Про зонты пока никто не знал, но уже при первом разговоре с ним было ясно: ох и тёрт же, чёртов корень! И хватит, точно хватит в его котомке всяких трав и кунштов для превращения поместной жизни в цветенье и в летний полдень.

Когда он говорил, сквозь его бороду прорастала трава и цветы, а земля начинала твердеть под ногами. А если вдруг ронял слово вещее неосторожно, там, где оно упало, вырастал холм, поросший всем вышесказанным – с бабочками, летанием четырьмя крылами, мышами и жуками.

Вот и тогда: шёл ломзенской топью на другой берег, повстречал пастуха на выпасе и обмолвился часом, а затем и получасом, и – вот! Вырос холм, который оказался самой твёрдой твердью на болотистом острове. Посмеявшись над силою случая, Караваджо построил на холме избушку и в ней бывал, но не жил, потому что жил он везде, где хаживал. Птица занесла сюда жёлудь, вырос дуб; сушь удвоилась, и стал здесь центр, место спасения в болотах Ломзе. Все путники, вознамерившиеся погулять по камышам в поисках болотных тайн, останавливались на этом холме передохнуть от ломзенских зыбей, заводили разговор-беседы, а избранные уходили с подарком, шляпой или зонтом невиданной шёлковой выделки.

На Кнайпхофе он собрал сводный ансамбль водяных и русалок обоих островов; два ломзенских бородача с удовольствием в том хоре пели, а лучших певцов Караваджо одаривал зонтами и шляпами. Прекрасными, ни на что не похожими зонтами и шляпами, неповторимыми на вид и напоминающими натюрморты голландцев.

Один был в подарках недостаток: попав под четверговый дождь, они тут же начинали расти, а затем выпускали в корне ствола деток. Стволом на тот момент получался хозяин зонта или шляпы. Не всякий, зонт несущий, был готов к деткам у своего ботинка! Ведь коль те пошли в рост, то, куда ни ступишь – следом детки-в-шляпках бегут-колосятся, зеньками хлопают… Срашновато.

И назад ведь не отправишь: всегда толпою, и всегда кричат: «Папа-папа!» – а какой ты папа? Ты просто зонт взял в подарок…

С тех пор календарь погод на четверг – самый ходовой товар среди членов нерегулярного сводного ансамбля водяных и русалок Лёбенихта и Кнайпхофа (НЕСАВРУ). Они его покупают у прорицателей, у ворожей, у астрологов, у гарпий с форштевней ганзейских кораблей, у алхимиков, у Петра Фоменко и у метеорологов, и даже у тряпичника на телеге, который иногда заезжает в их неверный зыбкий мирок; но всё врут календари. Четверг всегда приходит внезапно, без звонка и сигнальной ракеты; льёт дождём на нерегулярный ансамбль и умножает деток с зеньками, а потом уходит куда-то за горизонт, за угол, за шиворот пятницы, забирая и дождь, и народившихся деток.

Проснувшись поутру и обнаружив себя в пятничном благом одиночестве, члены ансамбля выдыхают с облегчением. Теперь можно спокойно полежать в пятничном ложе, подложив под голову старые лживые календари, да почитать свежий календарь грядущей четверговой погоды: какая там будет жизнь? что с дождём-поветрием? будет ли гастроль и какие планируются виды на урожай?

Впереди почти неделя привычной жизни.