Читать книгу Поселение - Александр Попов - Страница 6

Первым желанием Витька, когда он отошел от болевого шока, было догнать своего обидчика и всадить ему куда-нибудь в почку нож, а потом еще раз, и еще, и еще… Он нащупал в кармане куртки складник с откидывающимся лезвием, сработанный еще умельцами на зоне. Но мысль, что за нападение на полицейского грозит ему немалый срок – остудила его. В тюрьму он снова не хотел. Только что вышел и обратно туда? Нет, так не пойдет. Туда рисковому человеку всегда успеется, а хотелось пожить вольготно, с оттягом, с ленивой беспечностью и удовольствием. А для этого нужны были приличные бабки, на деревенском баре хапок не сделаешь, а бабки нужно было еще где-то добыть, не засветившись. Так что залипать с этим ментом в первые же дни на свободе был бы чистейший наивняк. А там время покажет, поквитаться еще успеем… Так решил Витек, остывая и принимая снова уверенно-беспечный вид. Впрочем, никто ничего и не заметил, исключая бармена. А бармен был старый кореш из Иванграда, замутились еще до отсидки, вряд ли будет бакланить лишнее… Витек приказал ему «хорошей» водки. «Ты ничего не видел», – сказал на всякий случай, принимая рюмку. Выпил, закурил и вышел на крыльцо клуба. Боль при ходьбе еще отдавала в паху. Витек, морщась, присел на низенькие, с облупленной краской перильца, и, без удовольствия покуривая, огляделся. Рядом, сбившись в стайку, длинно плюясь и нарочито-цветисто матерясь, перебивая друг друга в каком-то бессмысленном оре, пили дешевое пиво из горла, беспощадно смоля одну сигарету за другой, полупьяные подростки. «Пацаны, а нельзя ли потише и без плевков!» – раздражаясь, сказал Витек. Что-то было все-таки не так и ему отчаянно захотелось потрогать больное место, хотя бы через карман штанов. Пацаны почтительно притихли. «Шли бы вы, поплясали!» – не выдержав, сунул руку в карман штанов Витек. Пацаны, как один, щеголевато отстреливая щелчками недокуренные сигареты в кусты за крыльцом, послушно, гуськом потянулись в клуб. Витек, привстав с перил, пощупал через тряпку кармана свое самое главное. Все было при нем, кажется, целое и невредимое, он с облегчением вздохнул, повеселел и всмотрелся в дальний, плохо освещенный угол крыльца. В толстой, с некрасивым круглым лицом девахе с трудом узнал дочку Бяки Тоньку Макарову. Рядом с ней крутился, что-то быстро говорил, часто вставал с перил и снова садился, механически-бережно придерживая правой рукой левую, какой-то доходяга, кажется, работник Тонькиного отца, что-то типа вывезенный с матерью из Москвы, вроде Игорьком зовут… Витек до этого встречал его несколько раз у деревенского магазина, запомнил. Придурки, отметил Витек, критически оглядывая пару. Он вспомнил Тоньку белесой, неуклюжей свинкой в школе, всегда застенчивой и какой-то сконфуженной, смотревшей на парней старшеклассников глазами, полными вожделенческой мути раннего созревания. Внезапно что-то подсказало ему, что эта «толстая чмошница» и этот «полный задрот» могут быть полезны ему. Какое-то странное чутье вдруг повело его к ним, как маньяка ведет к уловленным жертвам. Тонька раздвинула тонкой, буратинистой прорезью рот в подобие улыбки и сделала попытку даже помахать ему рукой. Доходяга тоже обернулся в его сторону и остро, настороженно взглянул. Витек, вдруг однозначно понявший, что ему надо от них, уверенно и с распоясанной небрежностью хулигана шагнул в сторону парочки.

– А я смотрю, ты не ты… нет, думаю, все-таки Макарова, – подошел Витек к Тоньке с Игорьком, сдержанно улыбаясь своими красивыми, нагловатыми глазами.

– Да, давно не виделись, – смущенно зашарила руками по перилам Тонька, не зная, что сказать.

«Квашня тупая», – подумал Витек и протянул руку Игорьку:

– Виктор.

Игорек представился, нарочито, как показалось Витьку, не отрываясь от перил. Ладонь у него была несоразмерно росту большая, каменно-загрубевшая, расплющенная тяжелой физической работой. Витек хищно прицелился: гонористый вроде, не лох б… тый, но оценил однозначно… мужик.

– А что так редко ходим в клуб? – спросил Тоньку. – Первый раз вижу вас здесь… Отец не пускает? Работа, наверное, все работа… поле, свиньи, коровы.

– Да нет, – засмущалась Тонька, – отец, наоборот… хотя работы хватает.

– Как, кстати, батя-то, не женился еще? Я его как-то видел тут, едет на новом тракторе, все блестит, сверкает… вполне солидно чувак смотрится. – От Витька не укрылось, что при упоминании Тонькиного отца Игорек напрягся и помрачнел.

– Не женился, – сухо сказала Тонька, – все по-старому.

– Знатный жених… богатый, – пробросил Витек, – надо ему бабу найти… молодой еще.

– Пятьдесят два, – уточнила Тонька.

– Не возраст для мужика, который всегда на свежем воздухе да на парном молочке, – внимательно, заиграв глазами, посмотрел Витек на Игорька. Игорек недовольно отвернулся в сторону. «Бяку точно не любит, – с удовлетворением подумал Витек, – нормально!»

– А не принять ли нам грамм по сто за встречу? – предложил вдруг Витек. – Выпить мне что-то сегодня охота… как смотришь, Игорище?

– Да нам бы домой уже… – неуверенно сказала Тонька, просительно и по-свойски подергав Игорька за полу куртки. Игорек промолчал. «Да они, похоже, спарились, – отметил Витек, – Бяке круто повезло», – ухмыльнулся про себя.

– Ну так что, мужик? – с подначкой спросил Игорька.

– Можно и выпить, – принял вызов Игорек.

Тонька неодобрительно зажевала тонкими губами, хотела что-то сказать, но хватило ума сдержаться. Витек, пропуская ее первой в клуб, поощрительно приобнял за плечи, хотя его так и подмывало шлепнуть эту толстую свинью по ее жирной заднице. Но тоже сдержался. Надуто-сосредоточенный вид Игорька говорил о том, что тот вряд ли бы оценил такой жест как дружески-приятельский. А ссориться с ним сейчас Витьку было крайне нежелательно. Хотя этот заморыш своей остренькой, крысиной физой его явно начал раздражать. Вот бы кому он врезал сейчас с удовольствием, ни с того ни с сего… Витек почувствовал, как его начинает переполнять не знающая выхода злоба, не отомщенная обида на Андрюху Смирнова и за что-то на всех окружающих разом, он уловил в себе, как начинает просыпаться, царапаться и метаться в нем тот зверек бешеной ярости и сладостного нетерпения, который укротить можно было, только сделав кому-нибудь больно. Такие ощущения возникали в нем, когда он прижигал чужое, трепетное, покрывающееся испариной тело раскаленным утюгом, подносил шило к глазу… Проходя душный, блистающий рябью опрокинутого ночного неба зал с пляшущей романовской ребятней, Витек выхватил взглядом в высверках разорванных огней бледное красивое лицо Людки Демьяновой. Витек дотянулся до него своей злобой, словно ядом плюнул, и, умиротворенно предвкушая, на ком он сегодня может отыграться, стал остывать. Вполне спокойным и даже улыбчивым он провел своих гостей мимо бара длинным, темным коридором в комнату для приватных встреч.

Это было небольшое помещение, почти квадратное, может быть, четыре на четыре метра, когда-то служившее кабинетом заведующему клубом. С тех далеких, уже полумифических времен на стенах комнаты каким-то чудом сохранились в простеньких деревянных рамочках несколько почетных грамот за призовые места в районных и областных смотрах Романовской художественной самодеятельности. Но на самом видном и почетном месте, в простенке между окнами, в пышной раме, богато декорированной раскрашенными под золото невиданными «райскими» цветами, красовалось, словно погребальный венок, свидетельство о регистрации Орешникова В. А. в качестве индивидуального предпринимателя. Стоял по стенке с тех незапамятных времен полированный, неубиваемый шкаф-шифоньер, в углу письменный, тоже еще советский, из грубой дээспэ стол, пара простеньких стульев. На полу был постелен вполне еще сносный, незатертый, чистый палас, на котором шиковатым островком были расставлены четыре мягких кресла и журнальный столик посередине. Витек усадил гостей в кресла, подошел к шкафу, открыл дверцу:

– Что будем пить, господа? Девушкам, естественно, винца, – бодренько сказал он, рассматривая полки, уставленные бутылками, – есть хорошее, чилийское. А мужчинам? Мужикам? Что желаете, ваш бродь, Игорище? Виски, коньяк?

– Да все равно, – пожал плечами Игорек, – можно виски. – Он все силился разгадать, с какого это перепуга блатной Витька Орешников так прогибается перед ними. Что-то подсказывало ему, что тут что-то не так.

Тонька из кресла внимательно рассматривала почетные грамоты на стене, потом встала и подошла к ним вплотную.

– Давно хочу выкинуть этот совок, – проследил за ней искоса от шкафа Витек, – да обои полиняли, и под рамками теперь белые пятна. Надо переклеить стены и снять это говно.

– Во, а тут моя мамка, – как всегда нерешительно сказала Тонька и прочитала, конфузясь, вслух: – «Награждается трио: Н. И. Ветрова, Л. М. Кабанова, Р. С. Макарова за лирическое исполнение песни „Старый клен“»… – Тонька обернулась к Витьку: – Можно я ее заберу, – сказала она, неожиданно разволновавшись. Витек посмотрел насмешливо и с интересом:

– Да хоть все забирай… меня от этого коммуняцкого хлама тошнит. Бабки надо было людям платить, бабки! А они эти бумажки, которыми даже подтереться неудобно, совали. Порожняк гнали, вот и просрали все, дешевки… На бабках все держится, на бабках! Америкосы давно это поняли и живут лучше всех!

Тонька сняла рамку со стенки, сдула с нее пыль, вернулась на прежнее место. Грамоту положила под руку на столик.

– Вот видишь, – показал рукой Витек на стену, – теперь белое пятно… Ладно, зеркало повешу…

– Вот скажи мне, американец, сила в чем? – неожиданно подал голос Игорек. – В деньгах? Я думаю, сила в правде, тот, за кем правда, тот и сильней.

Витек с удивленной оторопью посмотрел на Игорька:

– Ты это… о чем?

– Да о том, на чем все держится, – опустил глаза в пол Игорек.

– Постой, постой, что-то ты очень знакомое сейчас сказал, – заинтересованно развернулся в сторону Игорька со стаканами в руках Витек, – «сила в правде… за кем правда, тот и сильней…»

– Это «Брат-два», – морщась, проронил Игорек, укладывая нездоровую руку на колени.

Тонька могутно шевельнулась в кресле и с восхищением посмотрела на Игорька.

– Да, точно, вспомнил, – подошел Витек к столику и начал расставлять стаканы, бутылку вина, блюдце с солеными орешками, – нам это кино на зоне показывали… много туфтового, но в целом ничего, там этот главный герой вполне правильного пацана играет… Но это же кино, Игорище, в жизни-то все по-другому. Сила, она в силе, – посмотрел он на больную руку Игорька, – и в том, чем можно заткнуть каждого, – в бабках. Все остальное – фраерский треп… Так, значит, тебе вискаря? – снова победительно направился Витек к шкафу.

– Не каждого можно заткнуть деньгами, – вдруг неожиданно вырвалось у Игорька, – иногда лучше сдохнуть, чем издевательства и подачки терпеть!

– Вот тут ты правильно рисуешь, – сказал, не оборачиваясь, на мгновение застыв перед раскрытым шкафом, Витек, – от беспредела люди, бывает, на автоматы бросаются. «Это он, лопушок, зря, – быстро соображал Витек, – тут он прокололся, тут мы его и пощупаем». И уже не сомневаясь, взял с полки специальную бутылку виски с клофелином и разбавленный водой коньяк.

– У нас на зоне был мужик, который отказался ходить к куму, – начал по ходу сочинять он, возвращаясь с бутылками к журнальному столику, – решительно так отказался, не буду стучать и все… они его начали прессовать – придирки, избиения, карцер. Он не выдержал, бросился на колючку, ну, с вышки его очередью и срезали… Вот так, Игорище… понимаю тебя, давай за то, чтобы все рассосалось! – Он налил полный стакан Тоньке и по половинке Игорьку виски и себе коньяку. Чокнулись. – До дна! – с воодушевлением предложил. – За встречу и знакомство!

Томка нерешительно подняла стакан с вином, вопросительно-предупреждающе взглянула на Игорька.

– А давай! – вдруг назло ей почему-то сказал Игорек. – До дна так до дна… все равно мы все на дне! – И неожиданно ловко, с каким-то странным профессионализмом, опрокинул разом стакан в глотку.

– Вот это по-нашему, по-пацански! – сказал Витек и тоже махнул залпом свой разбавленный коньяк, выразительно посмотрел на Тоньку.

– Опьянею, – промямлила Тонька и начала пить вино мелкими глотками.

– Раз!.. – закричал Витек. – Два!.. Три!.. – На «девять!» Тонька допила стакан, поставила на столик, вытерла ладошкой губы и решительно запихнула почетную грамоту «с мамкой» в сумку под бок.

Витек придвинул ей орешки, Игорьку предложил сигарету. Уже после первых затяжек Игорька повело. Усилиями воли он старался смотреть трезво, держать лицо, несколько раз в голове мелькало, что он хмелеет слишком быстро и не подпаивает ли его этот блатарь как-то специально? Он хмурился, старался смотреть на Витька с упреждающей строгостью и даже спасительно попытался затушить сигарету в блюдце с орешками. Витек недовольно встал и принес с подоконника пепельницу.

– Между первой и второй… – брезгливо вытащил он окурок из блюдца и бросил в пепельницу. – Не так ли, красавица моя? – обратился к Тоньке и налил ей снова полный стакан. Тонька захихикала и, как показалось Игорьку, «дала» Витьку глазами. «Мстит, что не пляшу под ее дудку», – зло подумал Игорек и отважно подставил стакан под горлышко бутылки, нацеленной в его сторону рукой Витька. На этот раз Витек отмерил ему уже три четверти стакана. Игорек, не дождавшись каких-то обязательных слов и чоканий, заглотнул в два приема и эту порцию вискаря. Тонька надулась и вылакала до донышка, как воду, свое вино. Витек, кажется, тоже принял еще коньяка. Вроде он даже как-то нарочито демонстративно водил перед глазами Игорька стаканом со светло-коричневой жидкостью… и картинно медленно выпивал, шумно выдыхая и крякая. «Это он показывает, что пьет на равных», – догадывался Игорек и пытался додумать, связать мысли, что все тут не спроста, но нахлынувшая обида на Тоньку, что сразу начала перед чужим, видным мужиком жопой вертеть, ненависть к ее отцу, что держит его за скотину бесправную, за раба свинячьего, так неожиданно больно сжали его сердце, что он едва не разрыдался и начал горячо рассказывать Витьку, впрочем, не Витьку даже, а кому-то другому, внимательному и все понимающему, доброму человеку, что живет он хуже пса цепного, спит и ест в кормозапарнике, работает как негр на плантации за тарелку супа, что он давно бы повесился, если бы не Тонька, и что к осени он стрясет с Бяки кровные, потом заработанные, и уедут они с Тонькой отсюда куда глаза глядят… Впрочем, этого он уже и не помнил, как не помнил, когда перебралась со своего кресла к нему на подлокотник Тонька, как смущенно и нежно обнимала его и жалела, стыдливо целуя в голову. Не помнил, что он долго и бурно разъяснял Витьку, отвечая на его дешевые вопросы-подковырки, почему Бяка не платит ему, своему работнику, хотя всем известно, что Бяка мужик небедный. Осталось только в сознании, в какой-то кошмарной, лохматой мешанине сцен и видений, невнятное пятно смыслов, неясное мерцание мыслей, главных и определяющих тогда весь бред пьяных откровений… После мучительных попыток припомнить потом, о чем он больше всего говорил, вынырнуло вдруг откуда-то в памяти это нечто, это облако беспокойства и тревоги… И он вспомнил, что это была его болтовня о недавнем кредите Бяки и что помимо кредита тот немало выручил год назад на клевере, осенью на мясе, что денег у него где-то запрятано немерено… что их надо найти, взять положенное ему, честно заработанное, всего-то пол-ляма, и распрощаться навсегда с этим вонючим Свинячьим хутором, кормозапарником, кровососом Бякой…

Все это потом – отрывочное и темное – мучительно выстраивал, кроил в подобие чего-то завершенного Игорек и с отчаянием признавался себе, что наболтал много лишнего и, может быть, даже непоправимо-рокового – с этой блататой нельзя связываться, нельзя откровенничать, на этом ведь погорела его мать… Единственное, что успокаивало, что он почувствовал тогда особую теплоту и преданность Тоньки. И это радовало, оставляло зацепку, что вместе они выберутся, выпутаются как-то вообще по жизни… Ну и конечно, оставалась надежда, что и урка тоже нажрался в хлам, ничего не помнит. Но на это была слабая надежда. Ведь как говорит Тонька, а она была потрезвее, она-то и доволокла его до дома, этот крендель не случайно выпроводил их через заднюю дверь, чтобы, значит, без лишних свидетелей все осталось. Значит, все четко соображал, продумывал детали. Да и прилип он к ним тогда на крыльце клуба только для того, чтобы пронюхать, есть ли у Бяки деньги, дошло через какое-то время до Игорька.

…Спровадив с довольно бесцеремонными понуканиями в ночь практически уже ничего не соображающих гостей через запасный выход с тыльной стороны клуба, Витек, довольный, что все было разыграно как по нотам, вернулся в директорскую комнату и первым делом спрятал поглубже в шкаф бутылку виски с клофелином (пригодилась все-таки). Чувствовал он себя превосходно. Этот дешевый фраерок, доходяга гребаный (хотя что-то он из себя мнит) при каком-то странном одобрении толстухи, рассказал ему все. Теперь он знал, где взять серьезное бабло… В самом добром расположении духа, вольготно закинув ноги на столик, Витек посидел в кресле, покурил, погрыз орешков. Пить больше не стал, впереди было еще одно важное дельце, в котором, знал по опыту, лишний алкоголь не помощник. Посидел, подумал, снял ноги со стола, энергично поводил вправо-влево раздвинутыми коленями. Боль в паху ушла полностью, нигде даже отдаленно не тянуло, не щемило. «И все-таки надо проверить на деле, – усмехнулся Витек, – тут выпивка еще как обезболивающее…» Через пару минут бодро встал с кресла, расправил модные, узкие штаны на коленях, поднял в стойку (подсмотрел в каком-то сериале) воротник рубахи и, не забыв щелкнуть выключателем на стене у порога, вышел в зал.

Было уже далеко за полночь, веселье угасало, притушили музыку, отключили пульсаторы света. Никто уже не плясал, не резвился, кто не ушел, утомленно расселись за столики по углам, вяло потягивали пиво и коктейли. Людка Демьянова, изнуренно-похудевшая, а от того еще более красивая, сидела с подружкой у барной стойки, прихлебывала из высокого стакана, улыбалась, искала рассеянно глазами что-то в воздухе. «Скучает… это то, что надо», – решил Витек, подошел и бесцеремонно положил руку на туго обтянутое джинсами бедро Людки:

– Грустно без мужика, Людок? Могу развеселить!

– Убери лапы, не в бордели! – грубо сказала Людка, сбрасывая руку Витька.

– Опаньки! Во мы как заговорили! – нехорошо засмеялся Витек. – Недотрога, значит. – И тут же поправился, поднимая руки вверх: – Не в настроении… понимаю, нет проблем… Может, чего-нибудь посущественнее этого пойла, для поднятия духа, так сказать… – Показал глазами на Людкину емкость с какой-то мутной жидкостью и долькой желтого лимона, проткнутого соломкой.

– Сегодня не хочется, – уже более миролюбиво сказала Людка и посмотрела на подружку: – Ты как? Я ухожу. – Соскочила с высокого табурета, стала застегивать ворот рубашки повыше. – Идем?

Подружка, Витек ее не знал, видимо из приезжих, хитренько посмотрела из-под густой, низкой челки на Витька, потом на Людку и благоразумно решила остаться еще «на полчасика». Витек одобрительно усмехнулся: «Сечет, коза!» – и двинулся вслед за Людкой к выходу.

Ночь выдалась совсем не июльская – темная, после дождей прохладная. Небо с северо-востока, из-под светлой предрассветной полосы затягивало высокими, бугристыми облаками. С подоблачной стороны сердито налетал, шумел листвой на деревьях свежий ветер. Людка ежилась в одной тоненькой рубашке. Витек снял куртку, набросил Людке на плечи, попытался приобнять.

– Не надо, – сказала Людка, неприязненно и решительно выворачиваясь из-под руки Витька, – и вообще, я одна дойду – подумала, сняла куртку и вернула ее Витьку.

– Что так? – посуровел Витек. Принимая куртку, не стал надевать, оглянулся, бегло пошарил глазами по сторонам. Ни души. До ближайших домов метров триста, все спят.

– Да как тебе сказать, Витя… – загадочно улыбнулась Людка. Витек в сумерках не то чтобы увидел, скорее почувствовал эту предательскую бабью улыбку: «Сучонка!» – Сегодня со мной случилось такое, – затаенно сказала Людка, – что нам… ну, вобщем, нам лучше больше не встречаться…

– Понятно, – хмыкнул Витек, – новый трахач появился… и кто он, этот шустрик?

– Зачем тебе… – показалось, снова улыбнулась Людка, – один хороший человек… он мне еще со школы нравился.

– А я не хороший? – Длинной струйкой сплюнул сквозь зубы Витек, внимательно приглядываясь к темному силуэту у дороги заброшенной, полуразрушенной подстанции, когда-то питавшей электричеством зерносушилки совхозного тока.

– Я не это хотела сказать… при чем здесь ты? – попыталась оправдаться Людка. – Просто я поняла сегодня, что он мне нужен, ну, что он хороший…

– Хочешь, я скажу, кто этот «хороший»? – в упор посмотрел на Людку Витек и стал торопливо, словно куда-то опаздывая, натягивать на себя куртку. Поравнялись с подстанцией. Людка, словно что-то почувствовав, со страхом посмотрела снизу вверх на Витька. Сказать ничего не успела. Витек глухо и больно залепил ей рот левой рукой. Правой обхватил за бедра, оторвал от земли, потащил в разбитый проем подстанции. Поставил лицом к стене. Почувствовал, как затрепетала Людка. Молча нашарил и расстегнул «молнию», рывком приспустил джинсы у жертвы, встряхнул и наклонил вперед. Людка интуитивно уперлась руками в стенку, невнятно под ладонью прокричала что-то. Коротким ударом кулака по почкам Витек прекратил всякое сопротивление… Он взял ее яростно и сильно, с остервенением. Заканчивая, прищемил мочку уха зубами, зашептал, глотая обильную слюну:

– Привет твоему менту поганому… передай, что у меня стал еще крепче!