Читать книгу Поэмы - Александр Сергеевич Пушкин, Александр Пушкин, Pushkin Aleksandr - Страница 7

     Не стая воронов слеталась

На груды тлеющих костей,

За Волгой, ночью, вкруг огней

Удалых шайка собиралась.

Какая смесь одежд и лиц,

Племен, наречий, состояний!

Из хат, из келий, из темниц

Они стеклися для стяжаний!

Здесь цель одна для всех сердец —

Живут без власти, без закона.

Меж ними зрится и беглец

С брегов воинственного Дона,

И в черных локонах еврей,

И дикие сыны степей,

Калмык, башкирец безобразный,

И рыжий финн, и с ленью праздной

Везде кочующий цыган!

Опасность, кровь, разврат, обман —

Суть узы страшного семейства;

Тот их, кто с каменной душой

Прошел все степени злодейства;

Кто режет хладною рукой

Вдовицу с бедной сиротой,

Кому смешно детей стенанье,

Кто не прощает, не щадит,

Кого убийство веселит,

Как юношу любви свиданье.

     Затихло всё, теперь луна

Свой бледный свет на них наводит,

И чарка пенного вина

Из рук в другие переходит.

Простерты на земле сырой,

Иные чутко засыпают:

И сны зловещие летают

Над их преступной головой.

Другим рассказы сокращают

Угрюмой ночи праздный час;

Умолкли все – их занимает

Пришельца нового рассказ,

И всё вокруг его внимает:

     «Нас было двое: брат и я.

Росли мы вместе; нашу младость

Вскормила чуждая семья:

Нам, детям, жизнь была не в радость;

Уже мы знали нужды глас,

Сносили горькое презренье,

И рано волновало нас

Жестокой зависти мученье.

Не оставалось у сирот

Ни бедной хижинки, ни поля;

Мы жили в горе, средь забот,

Наскучила нам эта доля,

И согласились меж собой

Мы жребий испытать иной:

В товарищи себе мы взяли

Булатный нож да темну ночь;

Забыли робость и печали,

А совесть отогнали прочь.

     Ах, юность, юность удалая!

Житье в то время было нам,

Когда, погибель презирая,

Мы всё делили пополам.

Бывало, только месяц ясный

Взойдет и станет средь небес,

Из подземелия мы в лес

Идем на промысел опасный.

За деревом сидим и ждем:

Идет ли позднею дорогой

Богатый жид иль поп убогий, —

Всё наше! всё себе берем.

Зимой, бывало, в ночь глухую

Заложим тройку удалую,

Поем и свищем, и стрелой

Летим над снежной глубиной.

Кто не боялся нашей встречи?

Завидели в харчевне свечи —

Туда! к воротам, и стучим,

Хозяйку громко вызываем,

Вошли – всё даром: пьем, едим

И красных девушек ласкаем!

     И что ж? попались молодцы;

Не долго братья пировали;

Поймали нас – и кузнецы

Нас друг ко другу приковали,

И стража отвела в острог.

     Я старший был пятью годами

И вынесть больше брата мог.

В цепях, за душными стенами

Я уцелел – он изнемог.

С трудом дыша, томим тоскою,

В забвенье, жаркой головою

Склоняясь к моему плечу,

Он умирал, твердя всечасно:

«Мне душно здесь… я в лес хочу…

Воды, воды!..» – но я напрасно

Страдальцу воду подавал:

Он снова жаждою томился,

И градом пот по нем катился.

В нем кровь и мысли волновал

Жар ядовитого недуга;

Уж он меня не узнавал

И поминутно призывал

К себе товарища и друга.

Он говорил: «Где скрылся ты?

Куда свой тайный путь направил?

Зачем мой брат меня оставил

Средь этой смрадной темноты?

Не он ли сам от мирных пашен

Меня в дремучий лес сманил

И ночью там, могущ и страшен,

Убийству первый научил?

Теперь он без меня на воле

Один гуляет в чистом поле,

Тяжелым машет кистенем[21]

И позабыл в завидной доле

Он о товарище своем!..»

То снова разгорались в нем

Докучной совести мученья:

Пред ним толпились привиденья,

Грозя перстом издалека.

Всех чаще образ старика,

Давно зарезанного нами,

Ему на мысли приходил;

Больной, зажав глаза руками,

За старца так меня молил:

«Брат! сжалься над его слезами!

Не режь его на старость лет…

Мне дряхлый крик его ужасен…

Пусти его – он не опасен;

В нем крови капли теплой нет…

Не смейся, брат, над сединами,

Не мучь его… авось мольбами

Смягчит за нас он Божий гнев!..»

Я слушал, ужас одолев;

Хотел унять больного слезы

И удалить пустые грезы.

Он видел пляски мертвецов,

В тюрьму пришедших из лесов,

То слышал их ужасный шепот,

То вдруг погони близкий топот,

И дико взгляд его сверкал,

Стояли волосы горою,

И весь, как лист, он трепетал.

То мнил уж видеть пред собою

На площадях толпы людей,

И страшный ход до места казни,

И кнут, и грозных палачей…

Без чувств, исполненный боязни,

Брат упадал ко мне на грудь.

Так проводил я дни и ночи,

Не мог минуты отдохнуть,

И сна не знали наши очи.

     Но молодость свое взяла:

Вновь силы брата возвратились,

Болезнь ужасная прошла,

И с нею грезы удалились.

Воскресли мы. Тогда сильней

Взяла тоска по прежней доле;

Душа рвалась к лесам и к воле,

Алкала воздуха полей.

Нам тошен был и мрак темницы,

И сквозь решетки свет денницы[22],

И стражи клик, и звон цепей,

И легкий шум залетной птицы.

     По улицам однажды мы,

В цепях, для городской тюрьмы

Сбирали вместе подаянье

И согласились в тишине

Исполнить давнее желанье;

Река шумела в стороне,

Мы к ней – и с берегов высоких

Бух! поплыли в водах глубоких.

Цепями общими гремим,

Бьем волны дружными ногами,

Песчаный видим островок

И, рассекая быстрый ток,

Туда стремимся. Вслед за нами

Кричат: «Лови! лови! уйдут!»

Два стража издали плывут,

Но уж на остров мы ступаем,

Оковы камнем разбиваем,

Друг с друга рвем клочки одежд,

Отягощенные водою…

Погоню видим за собою;

Но смело, полные надежд,

Сидим и ждем. Один уж тонет,

То захлебнется, то застонет

И, как свинец, пошел ко дну.

Другой проплыл уж глубину,

С ружьем в руках, он вброд упрямо,

Не внемля крику моему,

Идет, но в голову ему

Два камня полетели прямо —

И хлынула на волны кровь;

Он утонул – мы в воду вновь,

За нами гнаться не посмели,

Мы берегов достичь успели

И в лес ушли. Но бедный брат…

И труд, и волн осенний хлад

Недавних сил его лишили:

Опять недуг его сломил,

И злые грезы посетили.

Три дня больной не говорил

И не смыкал очей дремотой;

В четвертый грустною заботой,

Казалось, он исполнен был;

Позвал меня, пожал мне руку,

Потухший взор изобразил

Одолевающую муку;

Рука задрогла, он вздохнул

И на груди моей уснул.

     Над хладным телом я остался,

Три ночи с ним не расставался,

Всё ждал, очнется ли мертвец?

И горько плакал. Наконец

Взял заступ; грешную молитву

Над братней ямой совершил

И тело в землю схоронил…

Потом на прежнюю ловитву

Пошел один… Но прежних лет

Уж не дождусь: их нет как нет!

Пиры, веселые ночлеги

И наши буйные набеги —

Могила брата всё взяла.

Влачусь угрюмый, одинокий,

Окаменел мой дух жестокий,

И в сердце жалость умерла.

Но иногда щажу морщины:

Мне страшно резать старика;

На беззащитные седины

Не подымается рука.

Я помню, как в тюрьме жестокой

Больной, в цепях, лишенный сил,

Без памяти, в тоске глубокой

За старца брат меня молил».