Читать книгу Метафизика власти - Александр Рубцов - Страница 4

Инстанции, предъявляющие счет за украденные выборы, порой возникают не сразу, но зато мгновенно и неожиданно

В предыдущей статье о легитимности1 подчеркивалось, что в крестовый поход за сакральным под хоругвями РПЦ власть выдвинулась после падения рейтингов и ада последних выборов.

До декабря-2011 страна лишь лениво потягивалась, как эспандером напрягая рейтинги руководства. Но аналитики уже знали, что пружина сыграет. Выборы в Думу подтвердили лучшие опасения, а март-2012 закрепил облом модели. Режим устоял, протест вошел в берега, но произошла смена плана легитимации, а это принципиально. Между легальностью (соответствие закону) и легитимностью (признание прав на власть) нет прямой корреляции. Коммунистов в 1996 г. обобрали, они об этом привычно заявили, но никто не выступил, а сами они тактично никого не позвали. Страна согласилась терпеть эту власть и не была готова на протест настолько заметный, чтобы его нельзя было подавить или игнорировать. Шансов не было даже у волнений. В отличие от понимания легитимности как признания данной власти наилучшей у нас срабатало согласие на вариант хотя бы не худший. Пассивный консенсус мешал поставить режим под снос, двадцать лет и два года обеспечивая нужный минимум стабильности.

«Все изменила революция»: в замкнутом контуре с положительной обратной связью реакция на события усиливает факторы, ее вызывающие, – система идет вразнос. Первое падение рейтингов вызвало шок и острое желание тут же все вернуть, добавив оборотов машине пиара. Проверка началась, клиент вошел во вкус, начал «пересаливать лицом», им явно перекормили при очевидном фальстарте. Фокус-группы и прогнозы уже показывали смену настроений с переходом в непечатную зону, но рейтинги стали надувать во все дыры, забыв о том, что все дутое имеет свойство лопаться.

Решающим проколом стала рокировка. До этого фронду смиряла надежда, что режим сможет хоть как-то эволюционировать. Эту иллюзию особо цинично растоптали с остатками репутации местоблюстителя (из равновесия вывел серийный обвал близких по духу автократий, казавшихся железобетонными). Новую стратегию выбрали самую недальновидную: душить не в объятиях, а в колыбели, лучше в зародыше. Не возглавить неизбежное, а переломить тенденцию – и именно через колено. Ужас перемен породил желание победы «как раньше» – любой ценой, но именно сокрушительной, с огромным запасом прочности по количеству, но не по качеству результатов. Более того, показное небрежение формой понималось как демонстрация силы, уверенности в какой-то иной легитимности, не иначе харизматической (отсюда столько театра). Однако реальный мотив был от обратного: не допустить, чтобы выборы громогласно подтвердили плохой тренд (результаты ЦИК – это вам не социология ЦСР). Сильная идея наложилась на встречный план: выявить фальсификат и не простить. К сшибке готовились с обеих сторон: карусели и Чуров от власти – наблюдатели и злобные аналитики от оппозиции.

В итоге в электоральном соревновании все же возник независимый допинг-контроль. Алиби власти в стиле «он и так бы победил» перестало работать: пойманного на допинге дисквалифицируют независимо от силы препарата и отрыва от соперников, иногда пожизненно.

В политике победитель не может отвечать за все действия своих оголтелых сторонников, но тогда он обязан публично расследовать факты, отрекаться от виновных, наказывать их по статье и объявлять амнистию всем, кто готов каяться сам и сообщать о деяниях других. Власть демонстративно не сделала ничего – и тем подорвала остатки легитимности, которую в классификации Макса Вебера можно было бы хоть как-то счесть формально-рациональной. Просто это другая логика: акт Магнитского тоже был санкцией не за убийство, а именно за отказ от адекватного расследования.

В какой-то момент казалось, что протест, возбужденный поведением на выборах, постепенно схлопнется из-за отсутствия эффекта и перспективы. Однако возникла другая проблема: теперь лидеру надо доказывать еще и свою легитимность в узком кругу, в своей ОПГ – объективно правящей группировке. Для этого он должен являть хронический активизм, перехват инициативы, патологическую непрогибаемость и болезненную волю к власти, если надо, то и разрушительную, в том числе в отношении своих. Отсюда long list экзотических актов как высочайшего происхождения, так и низовой инициативы, улавливающей новый дух и подражающей лидеру с добавлением отсебятины. Не изменяя поданному примеру, вождь не может остановить племя, даже при желании.

Если бы не этот выброс думского «принтера» (кстати, не взбесившегося, а правильно сориентированного), проблема формальной легитимности машины по производству диких легислатур могла бы забыться. Но это политическое казачество уже не может перестать махать шашкой, попутно срубая головы своим же. Обострение чрезвычайщины будет все чаще напоминать о мине замедленного действия – о дефиците легальной составляющей в легитимности этого «большинства». Нелегальность избрания не всегда перекрывается легитимностью терпения, и если власть не остановится, то у всех есть шанс в этом убедиться раньше, чем ожидалось. Инстанции, предъявляющие счет за украденные выборы, порой возникают не сразу, но зато мгновенно и неожиданно.

Все это опровергает отношение к нашей избирательной системе как к чистой имитации западной формы в духе «культа карго». Избирательная система в политике работает, даже если ее насилуют. Россия уже не та страна, в которой разрыв между легальным и легитимными может быть вечным. Еще одни такие выборы она уже точно не снесет, даже если ЦИК полностью отойдет под эгиду РПЦ.

25 января 2013