Читать книгу Преступление из наказания. Прошлое переплетается с настоящим… - Александр Семёнович Черенов, Александр Черенов - Страница 3

«… – Петрович?

«Петровичем» к своим тридцати трём я стал по результатам производственной деятельности и совместного распития спиртных напитков. Но в половине седьмого утра фамильярность, приемлемая в любое другое время, как-то не радовала. Ведь спать ещё можно было целый час. А с учётом того, что я пришёл домой лишь в третьем часу ночи: очередная, хоть и заурядная «мокруха» – этот час шёл за три, как на фронте.

– Это – я, Михалыч!

Представление было излишним: разумеется, я узнал голос пожилого майора милиции, «определённого на дожитие» в дежурку областного УВД. Когда-то он был неплохим опером, и я даже успел с ним поработать на закате его профессиональной деятельности. Его голос за ещё не истекшие сутки мне довелось «узнавать» в седьмой или восьмой раз: я уже сбился со счёта. А всё потому, что областное начальство ввело идиотскую практику контроля за «товарищами на местах». По сути, дублирования. Это называлось «группа по расследованию умышленных убийств, совершённых в условиях неочевидности».

Под дежурство в областном УВД нам даже отвели «комнату отдыха», которую мы делили вместе с операми, судебно-медицинским экспертом и водителем милицейского «УАЗика», закреплённого за группой. Прямо, как в романе или в кино. И всё это затевалось под благовидными и благозвучными предлогами – даже в благих целях: «координация, рационализация, специализация». Мы должны были оказывать «товарищам на местах» руководящую – она же методическая – помощь, заодно присматривая громкие, но несложные дела для отъёма в своё производство: «галочки» ещё никто не отменял.

На деле же всё свелось к тому, что я, старший следователь областной прокуратуры, должен был выезжать в «город» и в районы на заурядную бытовую «мокруху», с которой справился бы – и справлялся! – любой районный «следак»! И, что самое неприятное: это могло случиться – и случалось регулярно! – в любое время, независимо от графика дежурств. То есть, формально график существовал, но только не для начальства. Да и не для нас тоже: для стены и проверяющих. Хорошо ещё, что со временем «комнату отдыха» у нас «изъяли под производственную необходимость» – и народ «рассредоточился». Я, например, «рассредоточился» в направлении своей квартиры. Это, как раз, по пути от УВД до бюро судебно-медицинской экспертизы: «не промахнутся»…

– Михалыч, побойся Бога: мы с тобой расстались пару часов назад! Я ещё не успел соскучиться! И это, как ты знаешь, не моя неделя!..

– Петрович, я при чём? – искренним недоумением отозвалась трубка. – Ты же знаешь: моё дело петушиное. Да, это не твоя неделя, и следователь уже на месте. Но мне велели поднять и тебя.

– Кто велел?

– Твой прямой и непосредственный: прокурор области!

– Тьфу ты!..

Тактичный Михалыч не препятствовал моему желанию «выговориться по-русски». И только когда я обречённо вздохнул, он «включил звук»:

– Так ты выходи, Петрович: машина уже во дворе… Минут пять, как дожидается тебя.

– Ну, ты и змей, Михалыч!

– И я рад тебя слышать, Петрович! – рассмеялась трубка в ответ.

Я покосился на валяющиеся в кресле джинсы, и ещё раз протяжно вздохнул. Подумал о холодном чайнике, махнул рукой – и принялся натягивать штаны.

Чтобы заметить машину, не требовалось зоркости «Соколиного Глаза». Спасибо ещё водителю, что не потревожил гудком ни меня, ни соседей: терпеть не могу такой формы вызова. За рулём сегодня был мой старый знакомый, пожилой старшина, с которым мы… нет, пуд соли не съели, но этот «УАЗик» не раз таскали на горбу, когда заканчивался бензин. А бензин, по нашему скудному времени, заканчивался досрочно через раз. Время и в самом деле было скудное и даже паскудное: тысяча девятьсот девяносто первый год от Рождества Христова и шестой год от пришествия «Антихриста» по фамилии Горбачёв.

– Здорово, Петрович!

По причине «неоднократного взаимодействия горбов» я не обижался на «несоблюдение устава» с его киношным «Здравия желаю, товарищ старший следователь прокуратуры!».

– Давно не виделись! – буркнул я, плюхаясь на сиденье. И то: «целых» два часа, как он доставил меня домой с очередной «мокрухи»! – Ехать-то далеко?

– А Михалыч не сказал тебе? – почти удивился водитель.

– Да я от злости и не спросил!

– В гости к начальнику управления юстиции.

Я слегка «проснулся».

– За каким хреном?

– Оформить «хрена» на вынос! – хмыкнул водитель, поворачивая ключ зажигания. – Ногами вперёд.

Тут я «проснулся» окончательно.

– Иди ты?!

– Что я сдох!.. Но только не так, как этот хрен. И не так скоро.

– Фью!

По причине экстравагантности известия я не смог ограничиться одним лишь художественным свистом, и заходил головой из стороны в сторону.

– Дела-а… И где наш герой преставился? По месту жительства или по месту работы?

– Не угадал.

Водитель повернул ко мне смеющееся лицо: работа такая, да и время не располагало к сантиментам.

– Культурный центр «Шехерезада» знаешь?

Ещё бы я не знал! «Культурный центр»! Ещё совсем недавно это был заштатный, хотя и неплохой по меркам провинции кинотеатр. Но грянула перестройка – и очаги культуры оказались не нужны. Точнее: оказались не нужны именно такие очаги культуры: театры, кинотеатры, библиотеки, клубы, спортзалы. «Не отвечающие требованиям времени и запросам населения», если совсем точно. Запросы населения в лице «отдельных граждан» росли пропорционально доходам. Возникла «острая нужда» в очагах культуры «нетрадиционной ориентации». Народ имущий жаждал приобщения к «новой культуре». Её «лицом» и стали кооперативные рестораны, ночные клубы, дансинги, видеобары, сауны, массажные салоны с набором дополнительных услуг не массажного характера, которые очень быстро вышли в основные и единственные.

Тихо умирающий кинотеатр «возродил к жизни» один из «пионеров» кооперативного движения области «авторитет» по кличке «Ахмед». В этом «культурном центре» подавалось всё: от «амаретто» до порнографии в записи и в натуре. По этой причине сей «очаг культуры» приобрёл не только всеобластную популярность, но и всеобластное же значение. За короткое время в области не осталось ни одного, мало-мальски заметного руководителя, который не освятил бы своим присутствием сей «храм новой культуры».

Начальник областного управления юстиции – крупнейшая сволочь области и «по совместительству», и «по главному месту работы» – кооператором не был, но это не мешало даже состоятельным бизнесменам зеленеть от зависти при одном упоминании его имени. В девяносто первом году понятие «нетрудовые доходы» вначале «расплылось», а затем и вовсе «вышло из обращения». Поэтому никто и ничто не мешало шефу областной юстиции систематически «повышать культурный уровень» в «очагах новой культуры»…

– «Шехерезада»? – хмыкнул я. – И что: мозг этого «светильника разума» не выдержал очередного «груза знаний»?

Водитель тут же придал взгляду интригующий характер.

– Нет, Петрович: товарищ – исключительно по вашей части.

Водители – это такой народ, который знает всё, и всё это узнаёт, если не первым, то в очередь с горничными, уборщицами, старушками на лавках у подъездов, дворниками и прочими лицами смежных (в том числе, и в значении «сведущих») профессий.

– Не хочешь ли ты сказать: «пуля-дура»?

– Не хочу! – осклабился старшина. – Потому что не «пуля-дура» и не «штык-молодец»: петля.

Я ненадолго удалился – вместе с отвисшей челюстью – и вернулся уже с текстом, правда, лаконичным предельно:

– Любопытно…

…Полюбопытствовать, кроме меня, собрались все, кому не лень. Оказалось, что не лень всем, кроме меня. Несмотря на раннее время, место действа посетило всё областное и городское начальство «с правовым уклоном». От генеральских звёзд на погонах и петлицах слепило глаза. Всем, но не мне: в этих кругах я проходил за неформала. Как минимум: деятелем формата «к мандатам почтения нету». И сейчас, подтверждая заслуженную репутацию, я не стал делать исключения ни для кого: ни для чинов, ни для этого раза.

Тем более что моё появление не осталось незамеченным: у одних прокисли лица, у других захрустели челюсти. От «приступа симпатии» ко мне, естественно.

– Экскурсия окончена, товарищи и господа!

Я не иронизировал: последнее обращение всё больше входило в моду и в оборот. Как и моё появление, это «дружеское приветствие» вызвало «здоровую реакцию здорового в целом коллектива»: я получил мощный заряд отрицательной энергии из глаз и шипящих ртов. Для любого другого такой заряд оказался бы «смертельным», но я даже не пошатнулся: «и я вас люблю… всех скопом!»..

– Благодарю всех за сотрудничество и проявленное участие к покойному, а теперь прошу дать опергруппе возможность «н`ачать» работу.

Я просил не зря: следователь и «опера» робко жались по углам и стенам, пока высокое начальство демонстрировало – в основном, друг перед другом – наглые рожи и отсутствующий профессионализм.

– Вы что себе позволяете? – художественно побагровел лицом прокурор области.

– Не больше того, что позволяет мне УПК. Если же Вы по поводу «н`ачать», то это не ко мне, а к Михал Сергеичу. Это он «позволяет» – и не только себе, но и всем нам.

Я даже не повернул головы в сторону этого «правоохранителя», больше известного своим холуяжем перед вчерашними партократами и сегодняшними «демократами». Товарищ «произрастал» из инструкторов обкома, прибыл к нам из отдела административных органов, и за прошедшие пять лет не сделал ни одного шага без санкции обкома и заместивших его вскоре «народных депутатов».

– Не Вы ли говорили мне, что следователь – процессуально самостоятельное лицо?

Я не стал уточнять, что сказано это было в контексте одного моего обращения за содействием: мне срочно требовалось допросить возникшего в поле зрения «большого дяденьку» из облисполкома. «Дяденька» – первый зампред и член бюро обкома – возник в связи с очень неблаговидными обстоятельствами, отнюдь не столь безобидными, как морально-бытовое разложение. «Товарищ» активно участвовал государственными капиталами… в индивидуальном предпринимательстве. В своём. Едва услышав фамилию и только взглянув на материалы дела, прокурор тут же открестился «от соучастия»: «Вы – процессуально самостоятельное лицо. Закон даёт Вам право допрашивать любое лицо». Таким образом, говоря о лицах – моём и любом другом – прокурор в очередной раз показал своё.

От такой «возмутительной непочтительности» вышестоящее начальство решительно… побледнело – и обратилось ко мне спиной. Это дало мне законное право расценить маневр, как воплощение в жизнь лозунга «Победа будет за нами!»

– Приступаем!

Народ служивый «отклеился» от стен, и всё ещё опасливо косясь на «большие звёзды», зашевелился в соответствии с УПК. Некоторое время «совокупное руководство» оторопевало от моего «хамства», затем совсем недолго «замещало» подчинённых у стен, и, наконец, осознав бесперспективность съедания меня на месте происшествия, тихо удалилось в двери.

Теперь я получил возможность предаться созерцанию трупа, «устроившегося на временный отдых» в центральной кабинке «мужской секции» местного сортира. Бывший – ещё вчера – начальник областной юстиции висел в петле над унитазом уже основательно посиневшим: в связи с налётом «большим звёзд» ни эксперт, ни следователь так и не решились «предать товарища земле»… из метлахской плитки. Труп живописал не только радужными переливами и раздавшимися формами, но и художественно разбитой головой, кровь из которой уже не сочилась лишь по одной причине: «высочилось» всё, что могло.

– Тело осматривали? – повернулся я к эксперту.

Тот молча отработал головой «по горизонтали».

– А давно Вы здесь?

Голова эксперта опустилась ещё ниже.

– Вы хотите спросить, чем я занимался всё это время?

– «Ты говоришь!» – буркнул я, поворачивая шваброй «экс-вершителя судеб».

– Вы же сами видели обстановку…

Текст шёл, хоть и из головы эксперта, но по-прежнему откуда-то снизу.

– … «Экскурсантов» понаехало не меньше двадцати штук… Как было работать в такой обстановке?!..

– Ладно, приступим, – махнул я рукой, приговаривая эксперта «к исправительным работам». Мужик быстро натянул на руки перчатки, и оглянулся на меня. Я понял этот взгляд, и, в свою очередь, оглянулся на «оперов».

– «Предадим товарища земле», джентльмены!

Спустя минуту эксперт уже осматривал тело

в горизонтальном положении.

– Ну, что скажете?

С этим экспертом мы были «на Вы». Вернее, это я держал дистанцию, а он не прочь был её сократить. Но я человек злопамятный, и не мог так скоро «отпустить» ему откровенно хамское поведение на первом нашем совместном выезде. Товарищ вздумал учить меня жизни, а в результате был научён ей сам.

– На самоповешение непохоже…

– Подвесили товарища?

Эксперт неопределённо двинул плечом: раньше он был, куда решительней. Видимо, жизнь и в самом деле его научила, и не только судебной медицине, но и самой себе. Осмотрительности, в любом случае.

– Характер раны на голове даёт основание предположить…

– Бессознательное состояние? – «подвинул» я товарища к ответу. На этот раз товарищ не стал «отодвигаться назад». Я оценил это, и «склонил голову» перед павшим: стал изучать его затылок.

– Откройте, пожалуйста, рану.

Эксперт тут же сделал покойнику «глубокий пробор».

– Похоже на кастет…

– Тупой твёрдый предмет, – осторожно кашлянул эксперт, так же осторожно покосившись на меня.

Я усмехнулся.

– Ну, естественно. Детали мы уточним в протоколе.

Речь шла, разумеется, о протоколе допроса, в котором я уточнил бы уклончиво-хрестоматийную формулировку о «тупом твёрдом предмете». Уточнил бы я её «привязкой» к кастету. Ну, а пока я обернулся к следователю и операм.

– Не находили?

Вопрос можно было и не задавать: не для того товарища «одарили» кастетом по голове, чтобы он так просто нашёлся. «История вопроса» давала возможность предположить, что кастет, если и найдётся, то лишь там, где и должен быть найден… по замыслу «ответственного за хранение».

– Ну, хоть что-нибудь нашли?

А уже этот вопрос я задавал неспроста: коллеги тут же разбежались по углам в поисках «хоть чего-нибудь». Спустя двадцать минут – туалет, хоть и общественный, но всё же, не танцплощадка – первые результаты были сунуты мне под нос.

– Петрович – вот, полюбуйся!

Народ не выстраивался в очередь, а попросту высыпал из кулька, сооружённого из газеты, всё, что добыл за четверть часа. Классический «общий котёл» – верный признак «здорового морального духа коллектива». На чистый лист бумаги формата А4, извлечённый из папки следователя, легли «вполне ещё работоспособный» окурок сигареты «Мальборо», обрывок верёвки с бурыми пятнами на ней, пуговица из рога какого-то парнокопытного.

– Что откуда?

Следователь – новичок, потому и аккуратист – подцепил окурок пинцетом.

– Окурок сигареты «Мальборо» найден под умывальником. Пуговица лежала в грязи возле унитаза… Да, ещё отпечаток каблука ботинка нашли!

Следователь дрожащими руками открыл папку, и извлёк из неё стандартную дактоплёнку светлого цвета. Её хватило на то, чтобы покрыть след от каблука. Будь на месте «каблука» «целый ботинок», пришлось бы использовать лист обыкновенный бумаги.

– Похоже на кровь…

– Я тоже так думаю, Петрович.

Новичок «шёл на сближение», и я не стал его тормозить, хотя и не отметился встречным движением. Но товарища следовало поощрить за усердие, и я не стал его «возвращать на исходную».

– А что скажет эксперт?

Судебный медик неопределённо двинул плечом.

– А точнее?

– Проверим…

– А чего тут проверять, – хмыкнул я, – когда возле унитаза – лужа крови… ну, хорошо: «вещества бурого цвета, похожего на кровь»?! Да и следы тянутся от унитаза до умывальника?! А здесь видно, что наш оппонент «совершил омовение подошв ботинок»… Кстати, трассу проверили?

Новичок энергично боднул головой.

– Так точно.

– И?

– Следы в коридоре явно замывались.

– Ладно… А что это за пуговица?

Я повертел в руках уже очищенную от грязи пуговицу.

– Симпатичная штучка… Кажется, рог. Такая – не на каждом пиджаке.

На «Шерлока Холмса» я сейчас не притязал: такого размера пуговица могла быть только от пиджака.

– А пуговичка…

Я скользнул глазами по пиджаку убиенного.

– … явно не из этих мест.

Действительно, все пуговицы «на трупе» были в наличии, да и в виду своего пластмассового происхождения «не покушались» на оригинальность.

– Конечно, это ничего ещё не значит…

Я с сомнением повертел в руках пуговицу.

– … Эта штука вполне может не иметь никакого отношения к делу. Её мог «оставить» любой завсегдатай «очага культуры», и не обязательно сегодня…. Хотя пуговичка – весьма примечательная. И, если она – «того, кого надо, нога», то здесь она неслучайно.

– «Оставили на память»? – полыхнул глазами следователь: парень явно выказывал прогресс в части работы головой.

– Или в процессе работы с товарищем.

Я проиллюстрировал текст косым взглядом на жертву.

– А, если случайно? – не догадался уняться «следак».

– Мог бы и сам додуматься! Если случайно, значит, непосредственно к моменту убийства она не имеет отношения.

Следователь ушёл глазами в сторону – за недостающими мыслями.

– То есть, Вы хотите сказать, что…

– .. пуговица была оторвана в драке, предшествовавшей моменту убийства, и не связанной с ним. И я не «хочу сказать», а уже сказал выше. Слушать надо – и делать выводы!

Следователь и «опера» переглянулись: я шёл по пути наибольшего сопротивления, и их вёл за собой.

– Убийц… то есть, участников было больше двух?! Ты на это намекаешь, Петрович?!

Общую позицию озвучил хорошо мне знакомый майор из УУР УВД области. И, несмотря на то, что мужик был башковитый и не «шланг», озвучил он не только общую позицию, но и общее недовольство. И то: одно дело – убийство «раз на раз» на почве ссоры, или надо искать разрозненные звенья! Как говорят у нас в одном южном городе: «две большие разницы и одна маленькая»!

В ответ на вполне понятный вопрос «`опера» я даже не стал усмехаться: я ведь тоже – не Павка Корчагин. И у меня, помимо служебной жизни, есть личная… была, то есть… должна быть…

– Ну, «надейся на лучшее – готовься к худшему»… Будем надеяться на то, что наш оппонент «всего лишь потерял» эту пуговицу, а не аккуратно «расстелил» её под унитазом… Хотя…

Словно отгоняя малоприятные мысли, я махнул рукой и переключился на остальные вещдоки.

– Так, окурок чистый, без следов помады. И духами не провонял. Маловероятно, что он «из женщины». Да и обслюнявлен хорошо… Хорошо, доктор?

Эксперт оторвался от трупа.

– Хорошо.

– А не слишком ли хорошо?

Я может, и не хотел, так мои губы сами растянулись в усмешке. Эксперт посмотрел на фильтр и «прилегающую к нему область» в лупу.

– Ну, насчёт слюны – вряд ли… Но тут даже фрагмент отпечатка имеется… Может, это – слишком? Такие сигареты грязными руками не курят. Ну, руками алкаша.

Вдохновлённый анализом, я на время позаимствовал у эксперта «монокль».

– Браво, медицина! Хоть зачисляй Вас в резерв опергруппы. Правда, фрагмент вряд ли пригоден для идентификации… Семёныч?

Пожилой эксперт НТО отделился от группы и от стены, которую он ковырял скальпелем.

– Чего?

– Отвлекись от раскопок. Кстати, чего ты там накопал?

Вместо ответа Семёныч протянул мне фрагмент кафельной плитки. Я даже не стал приглядываться: сразу же покачал головой.

– Смотри, ты! А что: «сгодится нам этот фрайерок»!

«Фрайерком» работал бурый отпечаток пальца, вполне пригодный «для запуска в производство».

– А у тебя, Петрович – чего?

Мы, «практикующие юристы» – люди простые: если я ему «Семёныч», то он мне, самой собой, «Петрович».

– Да, вот, взгляни.

Семёныч лаконично приложился глазом к лупе и тут же покачал головой.

– «Не прохонжэ».

– Тогда я надеюсь на твой.

– А что тебе ещё остаётся? – хмыкнул эксперт.

– Ладно, ковыряйся дальше, – не остался я в долгу. – Так, джентльмены, и что мы имеем, так сказать, «итого»? Окурок, отпечаток, пуговица, «палец» на стене… Ах, да: ещё покойник в резерве.

Без должного, а заодно и недолжного, почтения к умершему… негодяю, я вывернул карманы его брюк и пиджака. Улов оказался богатым: пачка «сотенных», лишь слегка початая, два презерватива в упаковке – товарищ явно не собирался ограничиваться «одним заходом» – и несвежий уже носовой платок, явно заменивший владельцу салфетку.

Наибольшего внимания заслуживали две вещи: записная книжка и монета достоинством в одну копейку. Последнее само по себе уже не могло не вызвать законного любопытства: товарищ сотенных не считал, и уже не только рублей. А тут – копейка! Да ещё не простая. Нет, не золотая: согнутая посередине. Аккуратно согнутая, как по линейке.

– Любопытно…

Я обратился за солидарностью к коллеге из прокуратуры, но тот «солидаризовался» со мной лишь выпученными глазами и слегка отвешенной челюстью. Поскольку товарищ подводил меня, пришлось и мне подводить его… к ответу.

– Никаких аллюзий, как говорит наш словоохотливый Михал Сергеич?

– Хм… хм… – старательно прочистил горло коллега.

– Знак? – ещё решительней подтолкнул я товарища. – Или подсказка?

– Знак?!

Лоб коллеги проявил удивительные способности в деле формирования морщин: они избороздили там всё пространство. Но отвешенной челюсти «на выходе» это мероприятие не отменило.

– Не понял…

– Вижу, – не пожалел я коллегу: оно и для ума полезней. – «Судьба – индейка, а жизнь – копейка». А жизнь этого типа и гроша ломаного не стоит.

Челюсть коллеги отвисла ещё ниже, но во взгляде появился смысл.

– А ведь верно! Бандитский знак!

– Или наводка на него, приятель. Иначе говоря: подсказка нам

с тобой. «За так», но не просто так.

– Что-то вроде крючка?

– Не исключено…

Я покачал головой: ну, вот, не люблю я, когда много всего. Потому что на месте происшествия много всего – это… слишком много. Это чересчур. Да, чаще всего, по глупости. Но нередко и от большого ума. А это уже совсем нехорошо.

– Ладно, заглянем в записную книжку.

Я веером развернул записную книжку и опять удивился. И опять неприятно.

– Ба, да кто-то уже заглянул в неё до нас!

Заинтригованный прелюдией, коллега простонародно выглянул у меня из-за плеча. Не меняя «диспозиции», я «ткнул» парня «глазами» в книжку.

– Видишь: несколько страниц отсутствуют. И вырваны они явно не в стерильных условиях: наспех, грубо, да ещё грязными пальцами… Семёныч, это – по твоей части.

Эксперт НТО, уже откровенно скучающий у стены – всё, что можно было взять от неё, он уже взял – присоседился к «следаку».

– Приглядись, Семёныч, к первой – от «демонтажа» – странице.

Эксперт вооружился лупой и последовал указанию. Пару раз он вынырнул у меня из-за плеча, а потом это ему надоело – и он протянул руку:

– Дай сюда!

Некоторое время он молча вертел блокнот под разным углом к источнику освещения: забранной в металлическую сетку люминесцентной лампе. Спасибо «Ахмеду»: прежде здесь тускло мерцала покрытая слоем пыли и мушиного кала двадцатипятиваттная лампочка накаливания – одна на весь туалет, тогда ещё уборную.

– Знаешь, Петрович, можно попробовать…

– Методом съёмки в косопадающих лучах?

Эксперт ухмыльнулся.

– Ну, ты же дока в наших делах… Хотя кое-что я и сейчас могу сказать. На первой «живой» – от последней вырванной – странице остались вдавления каких-то цифр. Что-то с нулями. Ещё просматриваются крестики. Остальные подробности завтра.

– Сегодня.

Семёныч отдернул рукав пиджака.

– Тьфу, ты: и в самом деле!

– «Ах, как скоро ночь минула…», – поработал я «немножко Остапом Бендером».

– Вот именно, – декадентски хмыкнул Семёныч. – Ладно, звони после обеда: что-нибудь «нарисую».

Я разогнул спину.

– Ну, что: для начала хватит добра?

На этот раз коллектив моментально выказал сплочённость: все дружно загудели в ответ: «Хватит» Хватит!». Понять товарищей было несложно: каждому хотелось поскорее в душ и к обеденному столу, чтобы слегка взбодриться перед очередным «забегом на длинную дистанцию»: ненормированный рабочий день явно просматривался на неделю вперёд. Почему именно на неделю? Никакой тайны: практика. Например, раскрытие дела по «очень горячим следам» – это в течение суток. Раскрытие по «горячим следам» – до трёх суток включительно. Раскрытие по ещё «тёплым следам»… когда ещё теплится надежда – в течение недели. Раскрытие в течение десяти дней – это уже комбинация из «ещё не совсем простывших следов», фарта и случая. То есть, уже – «как карта ляжет».

После десяти дней – исключительно «делопроизводство»: работа на бумагу. Для объема. Для проверяющих. Для того чтобы «замазать глаза» и «отмазаться». Потому что декада вхолостую – это «висак сто процентов». Нет, «висаки» тоже иногда раскрывали, но исключительно в двух форматах: либо чудом, либо «перевешиванием на добровольца» в порядке «аналогии преступлений». Не знаю, как в других областях, но в нашей дело – вместе с «делами» – обстояло именно так. Первые три дня мы «рыли носом», до недели включительно «рвали пупки и жилы», «на автопилоте» дотягивали до десятидневного «юбилея» – и, наконец, переводили дух. Именно так: не «капитулировали», а «утирали заслуженный трудовой пот»: «я сделал всё, что можно – пусть другой сделает больше».

– Тогда – по коням?.. Отставить!

Товарищи ещё не успели испугаться, а я уже уточнил формат команды:

– «Не пужайтесь, граждане»! Это – скорее, «задание на дом». Как мы видим, «наш подшефный» не сверкает ни золотом, ни бриллиантами. А это не очень вяжется с его «обликом выходного дня». Отсюда задача: установить, не сняли ли с этого хмыря «что-нибудь на память»? Ну-ка, дайте сюда уборщицу!

Один из оперов быстро метнулся к двери: видимо, ему больше всех хотелось домой. В проёме он столкнулся с движущимся во встречном направлении коллегой. Не моим: его.

– «Ахмеда» привезли!

Моя бровь без спроса выгнулась дугой.

– «Ахмеда» привезли»?! Смелые люди!

Я не иронизировал: этот «авторитет» был таковым не только в кавычках. Как говорил Аркадий Райкин: «Всё городское начальство туваровед любит, ценит, увжает!». В нашем случае поправку нужно было делать лишь на уровень начальства: «любило», «ценило» и «уважало» «Ахмеда» всё областное начальство. Но за то же самое, что и городское – коллегу «Ахмеда» по юмореске: как и «туваровед», «Ахмед» «сидел на дефсыт». Только уровень «дефицита» у «Ахмеда» был выше: в эпоху всеобщего дефицита этот товарищ мог обеспечить не только белужью икру, дачу, иномарку или шикарную девочку, но и «переход в другую лигу»: из политиков в бизнесмены и наоборот. А «материальную помощь» – это, уж, как водится.

Поэтому областное начальство горой стояло за «Ахмеда»… и свои привилегии. А уже поэтому доставка «авторитета» в порядке навязчивого сервиса была сродни подвигу.

Пока «доставляли» «Ахмеда», я успел переговорить с уборщицей, «насмерть» запуганной вопросом о «перемещении материальных ценностей» из гражданина бывшего начальника юстиции.

– Клянусь, товарищ… господин… гражданин…

– Ну, так, уж, и сразу: «гражданин»! – решительно снизошёл я.

Для того чтобы сделать это, мне достаточно было одного взгляда на изуродованные хлоркой руки уборщицы, и её не менее изуродованное – но только жизнью – лицо.

– То есть, Вы, как увидели этого «друга» в петле, так только Вас и видели?

Вокруг засмеялись, но старушке было не до тонкостей стиля, и, уж, тем более, не до смеха. Вместо этого она принялась истово осенять себя крестным знамением.

– Так и было, гражданин… то есть, товарищ… ну…

– Ну, понятно, понятно, бабуля! – не отделил я себя от народа: похлопал старушку по плечу. – Можешь идти: никто тебя ни в чём не подозревает… Ну, а с «Ахмедом» мы поговорим не в сортире…».