Читать книгу Легенды Пустоши - Александр Шакилов, Андрей Левицкий, Андрей Юрьевич Левицкий - Страница 13

Тощий и хлипкий Годзилла казался Мику невероятно тяжелым. Борька стонал сквозь зубы, пытался идти, только ногу он, по ходу, сломал, и наступать на нее не мог. По лицу Борьки градом катились слезы и пот, он вцепился в плечо Мика, навалился всем весом – поди удержи. Смерч приближался, и времени оставалось все меньше. Мик оттащил Годзиллу к обломкам стены, прислонил спиной, склонился над другом. Правая Борькина штанина от колена и ниже пропиталась кровью, и даже так видно было – ноге хана. Борька и сам это понимал.

– Мишка. Ты иди. Оставь меня.

Ну что за киношные позы! Мик разозлился на друга, и растерянность отступила. Он перетянул Борькино бедро самодельным жгутом – собственной майкой. Годзилла захрипел и вырубился. Пользуясь случаем, Мик разорвал его штанину и зажмурился: не просто открытый перелом, кости основательно размозжило, острые обломки прорвали плоть и кожу. Шину не наложишь – тут операция нужна. Что же делать? Если при любом прикосновении Годзилла теряет сознание, его вниз не спустишь.

Значит, они оба останутся здесь и вскоре погибнут.

Потому что Мик Борьку не бросит. Он скорее сдохнет, чем оставит беспомощного друга, даже зная, что Годзилла предпочел бы умереть в одиночестве и дать Мику шанс.

Годзилла дышал часто и неровно. Микиных знаний хватило, чтобы предположить: шок. А может, вообще кома уже. И единственное, что можно в таких случаях сделать, – это вызвать медиков, да только как же их вызовешь и где же их найдешь, когда вокруг – Армагеддон.

Слово появилось и осталось в Микином сознании.

Точно – конец света. Большой звездец. Вот уж не думал не гадал, смеялся над выживальщиками… Представив этих самых выживальщиков с набитыми рюкзаками, самодельным оружием, запасом консервов, Мик хрипло рассмеялся.

Чего-чего, а землетрясения в Москве, горячего ветра и смерчей никто не ждал.

Годзилла застонал. Значит, все-таки не кома, просто Борька без сознания. Что же делать?! Ногу, наверное, лучше всего было бы того. Отнять. И прижечь культю. Мик представил, как делает это, и его замутило. Нет, не сможет. Слабак, тряпка, баба.

«Весь в отца, – зудел в голове мамин голос, – такой же! От осинки не родятся апельсинки! Тряпка! Ничего сам не можешь!»

Где сейчас мама, папа и Надька? Впрочем, сестра не пропадет, она кого угодно подставит, всех сожрет, но выкрутится, на чужом горбу выедет. И мама не лучше… А папа помог бы, но сейчас Мик – мужчина, Мик – старший и ответственный, и глупо сидеть вот так, на развалинах, и мечтать, чтобы откуда ни возьмись появился папа.

«Ну, отрубится – и черт с ним, лишь бы от болевого шока не умер!» – решил Мик и огляделся в поиске материалов для волокуши. Ножки стола… Не то. Сорванная с петель дверь, чудом уцелевшая. Мик попробовал, но она оказалась чересчур тяжелой. Из-под обломков стены торчал край занавески. Минут пять, то и дело поглядывая в сторону приближавшегося с ленивой, неумолимой, беспощадной грацией смерча, облизывая сухим шершавым языком трескающиеся губы, Мик освобождал полотно.

Ткань крепкая, должна выдержать.

Из ножек стола и занавески Мик соорудил-таки волокушу – примитивную, корявую, но для его целей вполне подходящую. Пальцы Борькиной ноги уже начали синеть. Приподняв друга за плечи, Мик перетащил его на занавеску – Борька вскрикнул пронзительно и снова потерял сознание. Оно и к лучшему, наверное. Главное – дышит.

Воды бы достать. Обезболивающих. И антибиотиков. Про антибиотики Мик читал в самых разных книгах – без них никак.

Еще он знал, как в случае чего быстро «зашить» рану клеем.

Да разве поможет это, когда обломки костей торчат во все стороны, желтоватые, неровные… Мик ухватился за слеги и поволок. Он спиной чувствовал каждый камешек, на котором подпрыгивал Борька, каждую неровность, за которую цеплялась его нога, и казалось, что самому больно.

Непереносимо больно. Страшно больно.

Выступили и тут же высохли слезы. Мик кое-как перебрался через завал у двери и очутился на лестничной клетке. Втянул следом Борьку, сквозь зубы приговаривая: «Прости, Годзилла, потерпи, друг, ну никак больше». Борька затылком бился о камни и молчал. Как ни странно, сама лестница уцелела. Почти.

Молясь, чтобы и ниже не попалось разрушенных ступеней, Мик отправился на разведку. Дом скрипел, собираясь развалиться и погрести друзей под обломками. Славно, что второй этаж. Прекрасно, что второй этаж. И лестница цела, и даже выход из дома – цел. Повезло.

О том, чтобы волочь Борьку вниз, не могло быть и речи – Мик просто сломал бы ему таким образом шею или пробил голову, избавив друга от мучений. Он поднатужился и взял Годзиллу на руки. Прям как герой боевика – пострадавшего товарища. К сожалению, Мик не был Рэмбо, в животе и спине будто что-то порвалось, страшно хрустнули колени.

«Упаду», – понял он.

Но не упал.

Он снес Борьку вниз, и путь со второго этажа на первый был самым длинным в его жизни. Мик положил Борьку на заплеванный кафель и, тяжело, с присвистом, дыша, побрел наверх за волокушей.

Воды. Если он не найдет воду, все лишится смысла. Жара такая – градусов тридцать пять, не меньше, а то и все сорок, как в Египте, куда папа отправлял семью на отдых.

Дом скрипел все сильней, и Мик осознал, что до убежища они с Годзиллой не доберутся – смерч окажется здесь раньше и унесет их, чтобы потом приложить о землю.

Может, и к лучшему.

Скрип перекрытий и гул ветра прервал незнакомый низкий звук, от которого у Мика волосы встали дыбом. Сердце забилось пойманной птицей, задрожали моментально вспотевшие руки. Звук замер, повторился, и Мик понял, что это.

Выли волки.