Читать книгу Непокорный арестант: от «Кащенко» до «Бутырки». Часть 2 - Александр Шестун - Страница 8

28 марта я единственный раз имел возможность выступить в Красногорском суде по иску Генпрокуратуры. Правда, меня почему-то всё время пытался остановить адвокат, посланный вместо Соболева, без объяснения какой-либо логики. К тому же ВКС сорвалась, при том что процесс начался в 10:15. Прессы, как в предыдущий день, в зале не было. Имея на руках лживую публикацию «Коммерсанта» с тезисами клоуна Тюкавкина из Генпрокуратуры, я в пух и прах разнёс откровенное враньё и трюкачество «голубых». Просто поразительно, как нагло врут подчинённые Чайки, а солидная газета «Коммерсантъ» в руках Алишера Усманова превратилась в жёлтую низкопробную прессу.

К сожалению, сегодня любая газета является объектом бизнеса, а лакмусовая бумажка – лояльность власти. Каждый творческий коллектив видит своё безбедное будущее не в ярких и популярных статьях, а в возможности найти себе жирного спонсора, способного оплачивать убытки от политически выверенных текстов. Неудивительно, что Алишер Бурханович как слон в посудной лавке – умудрился испортить лучшую газету в России и пытается угодить силовикам, Кремлю и приближённым олигархам. В газете взбунтовались 13 ведущих журналистов отдела политики и заявили о своём уходе. Причиной стала публикация о замене Валентины Матвиенко на посту спикера Совета Федерации главой СВР РФ Сергеем Нарышкиным – рокировка перед транзитом власти, задуманным в Кремле после 2024 года. Это уже не первые отставки в «Коммерсанте». Предыдущий крупный скандал случился из-за публикации, в которой говорилось, что Владимир Путин секретным указом присвоил первому заместителю своей администрации Сергею Кириенко звание Героя России за участие в президентской избирательной кампании в 2018 году. В результате подал в отставку шеф-редактор издательского дома «Коммерсантъ» Сергей Яковлев.

Как только в конце 1980-х начала выходить газета «Коммерсантъ», я был её первый подписчик и читатель, ещё учась в Костромском технологическом институте. Разумеется, после таких изменений, инициируемых уголовником Алишером, выписывать или покупать эти издания возможно только для использования в туалете.

Все уже давно привыкли к тому, во что превратилось нынешнее российское телевидение, где идут бесконечные низкопробные сериалы и политические шоу, рассказывающие, какие дураки на Украине и как мы всех побеждаем в Сирии, не объясняя, правда, зачем России эти территории. Находясь на свободе, я имел возможность смотреть новости на телеканалах «Дождь», BBC, YouTube, а сейчас вынужден слушать знаменосцев телевизионного жанра Соловьёва, Киселёва, которых Артемий Троицкий так метко назвал говорящими опарышами. Особенно под этот красочный образ подходит Киселёв в своих любимых светло-серых костюмах, с белой головой и кривляниями. Движения, как у червяка на протухшем мясе.

* * *

Мои доводы в суде были железобетонными. Согласно записям в трудовой книжке и данным из налоговой инспекции, с 1991 года по конец 2003-го я занимал руководящие должности в коммерческих организациях. Согласно справке Государственной налоговой инспекции по г. Серпухову №737 от 28.01.1998 г., Шестун А. В. занимается предпринимательской деятельностью с 07.02.1992 г. Его доход, например, за 1995 год составил 88 650 000 рублей. За 1996 год – 41 990 000 рублей. Чего вполне хватало в те годы на постройку моего дома.

Имея под рукой статью «Коммерсанта», я прошёлся по доводам обвинения: «У Шестуна была старенькая машина Volvo, маленький убыточный магазинчик и полуразрушенный домик».

Как же можно так нагло лгать государеву оку? У меня был новейший автомобиль Volvo S70, купленный в салоне «Независимость», у официального дилера, когда этой машины там и в наличии не было, она была представлена только на картинках, поставлялась прямо с завода в Швеции и стоила 50 тысяч долларов США. «Браво» был самым крупным магазином отделочных материалов, с самым большим оборотом, а Шестун был его единоличным владельцем, как и базы металлопроката на железнодорожной станции Серпухов-2 с крупнейшим оборотом металла в городе. Дом Шестуна площадью 400 квадратных метров построен в начале 90-х, за 10 лет до того, как Шестун стал главой Серпуховского района. Я единственный чиновник в Подмосковье, у которого все доходы и траты на строительство дома указаны в налоговой декларации. Понятно, судья Потапова это слушать не хотела. Видимо, поэтому трансляция прервалась, хотя само заседание длилось до вечера.

После суда сходил на УЗИ почек, желчного пузыря, и врачи сделали вывод о наличии обширного сладжа и необходимости в будущем холецистэктомии – удаления желчного пузыря, так как оттуда камни, как из почек, не достают. Причина – конечно, длительная голодовка. Было это 30 марта, шёл 50-й день отказа от пищи. Впоследствии камни сформируются у меня и в почках.

* * *

Раз уж начал рассказывать о своей трудовой деятельности, самое время подробно и детально объяснить, как я зарабатывал деньги, как годами строил дом, в какие попадал переплёты. И двумя абзацами тут не обойтись, поэтому, пожалуй, начну с самого начала.

Работать я начал сразу после седьмого класса. Все наши ребята поехали в трудовой лагерь, однако я своё лето организовал по-другому – пришёл в отдел кадров «Научно-производственного объединения по разработке и освоению автозаправочной техники» (НПО АЗТ) и попросился на работу. Меня и ещё нескольких юнцов оформили чертёжниками. Разумеется, за кульман нас никто не поставил. Инженеры чертили, мы ездили в совхоз. Каждый день я садился в автобус и отправлялся на «битву с урожаем» в «Заокский». Трудились в овощеводческой бригаде Галины Рыбаковой, Героя Социалистического Труда. Я бы ей и ещё десять медалей вручил. Никогда раньше таких людей не видел – она одна пахала, как все мы – двадцать человек – вместе взятые.

Через месяц получил свою первую зарплату – восемьдесят рублей, и на самой ранней электричке рванул в Москву – покупать маме подарок… Приехал в «Польскую моду» где-то в шесть утра, а «хвост» у магазина уже стоял приличный. Топтался в очереди аж до обеда и всё зря – ничего не смог подобрать. А нашёл то, что искал, в обыкновенном универмаге Олимпийской деревни. Красный импортный джемпер сразу привлёк моё внимание, и после тщательного осмотра решил – беру. Выбор оказался очень удачным, джемпер до сих пор ещё хоть куда, и мама иногда надевает его.

На последнем курсе ПТУ нас довольно часто отправляли попрактиковаться на фабрику. Меня с другом Мишей Павловым ставили на комплект ткацких станков (около сорока), мы обслуживали их в три смены. Причём Мише в ночную работать не позволял возраст, поэтому на своём участке я дежурил один. Признаться, было немного страшновато. Не потому, что Мишка знал больше, просто одна голова хорошо, а две-то всегда лучше. Станки же были сложные, и проблем с наладкой хватало. Зато сколько гордости, когда я за месяц работы получил 164 рубля! Сумма эта казалась просто ошеломляющей, особенно если учесть, что мои родители-инженеры приносили в месяц по сто двадцать рэ…

А ещё (пусть кто-то на этом месте и улыбнётся) я тогда с гордостью осознал свою принадлежность к рабочему классу. Особенно это ощущалось как раз в ночную смену. Представьте: шесть утра, поют соловьи, небо окрашивается розовыми облаками, а мы, рабочие ткацкой фабрики, идём домой… И никого, кроме нас, вокруг нет. Мне даже вспоминались рассказы Горького о рабочих и фабричном гудке.

Первый стройотряд, куда я поехал перед вторым курсом института, вернувшись из армии, назывался «Славяне». Командиром у нас был Юра Кривонос – брянский парень, немного увалень, добрейшая душа и мягкий человек. Денег мы получили немного, поэтому решили всем отрядом остаться на шабашку. Меня единогласно избрали бригадиром. Заработали прилично. После этого больше я в стройотряд не ездил – стал бессменным бригадиром шабашников. Ещё зимой договаривался об объёмах с начальниками различных рангов и формировал бригаду. Попасть в неё стремились даже с других факультетов. Работали мы как проклятые. Но и получали немало.

На четвёртом курсе, оценив мои успехи на шабашках, ко мне обратились из комитета комсомола и предложили поработать главным инженером зонального штаба стройотрядов. Само по себе предложение меня мало интересовало – денег не заработаешь, а лето пройдёт. Но главным призом была поездка в капстрану – согласился.

Против ожидания работа оказалась очень интересной. Фактически в то лето я получил первый крупный управленческий опыт. До сих пор вспоминаю об этой работе с гордостью. Ещё до начала работ, как главный инженер, я должен был организовать всеобщий (для всех стройотрядов Костромы) субботник. Заработанные на субботнике деньги перечислялись в областной штаб.

Наступило лето. В день отъезда все костромские стройотряды с флагами и песнями огромной колонной отправились на вокзал. Погрузились в поезд – и на восток. В каждом вагоне гитары, смех, радостные молодые лица. Ехать двенадцать часов, и никто, естественно, не спит – у всех радостное возбуждение.

Штаб наш располагался в городе Шарья́. Отряды квартировались в основном по леспромхозам. Пришлось исколесить почти всю Костромскую область вдоль и поперёк. Дорог нормальных практически нет, кругом леса, болота. Во многие райцентры можно добраться только по воздуху или по воде. При этом путешествовать приходилось на «кукурузниках», и мой организм всегда бурно протестовал против такой болтанки. Расстояния огромные – через три области быстрее доберёшься, чем через одну Костромскую. Иногда на своих двоих отмахивал по тридцать километров. Армейские сапоги расшлёпал вдрызг. Но нравилось!

Что эта работа значила для меня? Ну, во-первых, это было жизненно необходимо. Ведь пока я не стал зарабатывать, меня содержала мать. Раз в месяц она присылала пятьдесят рублей, да сорок шесть стипендия. Всего девяносто шесть. Можно было, конечно, жить месяцами на консервированных супах и макаронах. Многие так и делали. Меня это не устраивало.

Во-вторых, заработки давали мне возможность посмотреть мир.

А в-третьих, мне хотелось хорошо одеваться. И как только появилась возможность, я стал тратить на одежду большие суммы. Приезжаю как-то к родственникам в деревню в новой кожаной куртке, а мой дядька спрашивает:

– Почём купил-то?

– Девятьсот рублей.

– Да ты что! Я корову вон за пятьсот купил.

Глаза у него при этом становятся совершенно круглыми.

– Ну и что? – пожимаю плечами. – Ты корову, я куртку.

Дядька начинает горячиться, он никак не может понять таких неразумных трат:

– Ну как это «что»?! Ты только сравни: корова и куртка…

Как я уже говорил, попасть в мою бригаду считалось большим везением, ведь зарабатывали мы за лето весьма основательно. Соответственно, и к подбору кадров я относился серьёзно, брал к себе только крепких парней. Преимущественно с Кавказа. Беслан – темпераментный кабардинец, мастер спорта по футболу, Гурам – уроженец Грузии, мастер спорта по боксу, а также дагестанцы, азербайджанцы, крымские татары, турки и т. д. Палад, азербайджанец, мастером спорта не был, но силой обладал бо́льшей, чем все мастера спорта, вместе взятые.

Где бы мы ни работали, неизменно у кого-нибудь из местных возникало желание встать на наше место. Уж больно привлекательными казались наши заработки. Помню такой случай.

Ворочали мы шпалы на железной дороге. В день получали по сто тридцать рублей каждый. Невероятно много по тем временам. У местных глаза разгорелись, и устроили они начальнику дистанции пути форменный скандал. Дескать, и мы так работать можем – только плати. Начальник ко мне относился с большим уважением, но всё же работу на нашей ветке отдал своим. Нужно же было как-то погасить скандал. Я немного расстроился, но в целом в затею не очень верил. Судите сами. Мы втроём меняли по сто шпал в день. В среднем. У нас была своя технология, и мы к этой работе приноровились. Ребята у меня в бригаде один крепче другого. И работали как проклятые. Как-то не верилось, что местные выдержат конкуренцию. Так оно и вышло.

В первый день (в субботу) скандалисты поменяли пятьдесят семь шпал. На одиннадцать человек… На второй день (в воскресенье) они до обеда поменяли ещё 21 шпалу и упали. А после обеда побросали ломы, кувалды и послали ко всем чертям работу, начальника и высокую зарплату. Нам, говорят, наше здоровье дороже обойдётся. Так что ветку в итоге мы доделывали. Между прочим, в первый понедельник после «эксперимента» больше половины местных «шабашников» не вышли даже на свою основную работу.

Мои кавказцы очень любили грибы. Но собирать не умели. Дома у них почему-то такая пища не в почёте. Как пойдут в лес (а чащобы под Костромой глухие, огромные), так обязательно одних поганок принесут. Где вы, говорю, их находите-то? Мне и смешно было, и удивительно. Сам я за полчаса по ведру в лагерь приносил.

И вот как подходит моя очередь кашеварить, кавказцы уже заранее слюну пускают. А я наберу грибов несколько ведёр – и в казанок. Действительно, вкусно получалось. Аппетит у нас там был зверский. Никогда больше я столько не ел, как на этих шабашках. Ведь вот кажется, ни кусочка в себя пропихнуть не сможешь, назад вывалится… Живот раздут, как у волка в мультфильме «Жил-был пёс». А всё ещё голоден. Видно, столько мы энергии на работу тратили, что никакой порцией наесться не могли.

* * *

На первой шабашке в бригаде у меня были только, так сказать, славяне. Белорус Тарасевич, афганец Толик Наумов из Буденновска, мой одногруппник, Миша Павлов, мой одноклассник, и я. Работали в лесной глухомани Кологривского района. Жили в 24 километрах от леспромхоза в кособокой бревенчатой избушке. Смена времени суток для нашей работы значения не имела. Вкалывали и днём, и ночью. А отдых целиком зависел от железнодорожного расписания. Есть по графику поезд – спим. Нет поезда – работаем. В результате получалось что-то около трёх часов сна ночью и несколько часов днём.

Ежедневно мимо нашего домика маневровый тепловозик доставлял на работу девчат из стройотряда «Славяне». Мы для девочек представляли большой интерес. Ну, прежде всего, не нужно забывать, что «Славяне» – стройотряд текстильного факультета, т. е. состав по большей части женский. Наша дружная четвёрка не могла не привлечь их внимания. Другой немаловажный фактор – наша «избушка на курьих ножках». Только представьте: глухой лес, полуобгоревший вросший в землю сруб, и мы – четверо небритых «аборигенов»… Невероятная романтика.

Возвращаемся как-то вечером с работы. Впрочем, слово «вечер» будет не совсем правильным, стрелки часов показывали полночь. Времени в обрез. Нужно успеть поесть и хоть немного отдохнуть. В три часа ночи рассветёт, и нам снова идти на пути.

Поели. Где-то в час улеглись. И тут – стук в дверь… Мы просто оцепенели. Это надо понимать: ночь, сам посёлок далеко не в Рио-де-Жанейро находился – вокруг глушь несусветная. До ближайшего города не менее ста километров. Да и в этом «центре цивилизации» ни одного кирпичного дома. Даже тротуары дощатые. А мы от всего этого и вовсе чёрт знает где. Кругом непроходимые леса, медвежий угол… Кстати сказать, к нашей избушке дважды приходили эти косолапые звери.

После продолжительного молчания я наконец-то сумел волевым усилием подобрать челюсть и хрипло вопросил:

– Кто там?..

И в ответ раздалось:

– Это мы, девочки!

Дверь распахнулась, и, действительно, на пороге стояли знакомые девчонки из стройотряда «Славяне». Как они умудрились пройти ночью 24 километра по узкоколейке – полнейшая загадка. Тогда мы, правда, над этим не задумывались. Сон был забыт. Настроение у всех приподнятое. Спешно собрали на стол что было и до трёх часов развлекали дам.

Работали мы не только летом. Жить-то на что-то надо. Одной из очень хороших зимних шабашек была упаковка контейнеров на швейной фабрике. Заказчиками выступали вьетнамцы. Где-то во вьетнамской глубинке маленькие желтолицые швеи строчили рубаху за рубахой, не отрывая рук от швейных машинок. Мы же должны были утрамбовывать в огромные коробки морских контейнеров всё для пошива нескольких тысяч этих изделий. Ткань, заклёпки, нитки – словом, полный набор по предъявленному списку. Оплата сдельная и довольно высокая. Рублей сто пятьдесят за один контейнер. Сосватал мне эту работу мой тёзка Саша Уткин, секретарь ВЛКСМ института. Грузили мы с ним тандемом. Первоначальная скорость погрузки – два дня (вернее, вечера) на контейнер. Где-то через неделю меня озарило: зачем терять столько времени, бегая из цеха в цех за небольшим количеством комплектующих? Гораздо разумнее брать сразу несколько комплектов фурнитуры одного вида для загрузки нескольких контейнеров. Помимо этого, я предложил ещё несколько усовершенствований нашего нелёгкого, в общем, труда, и скорость погрузки резко возросла. Теперь мы упаковывали не один контейнер за два дня, а два за один день.

Обычная же подработка – разгрузка вагонов. Я, несмотря на худобу, работал на самых трудных участках – наверху. Дневная норма на одного человека – около двадцати тонн… И не сказать, чтобы я сильно от этого уставал, были ещё силы и на волейбол, и на другие занятия.

* * *

После защиты диплома я вернулся в Серпухов и испытал разочарование: здесь меня никто не знал, начинать с нуля было очень сложно.

На хлопчатобумажном комбинате, куда я устроился, мне не понравилось. Пришёл я туда в кожаном импортном плаще, во французском костюме, в ботинках фирмы «Саламандра». Крутой, одним словом. Вот из-за крутости шиш и получил. А один мой знакомый сделал так: учёл поправку на провинциальный менталитет, женскую сентиментальность и нарядился так, как на паперти не наряжаются. В результате ему выдали двухкомнатную квартиру, мне – ничего. В отделе кадров ХБК меня известили, что работать я буду сменным мастером. Но мне, как молодому специалисту и сменному мастеру, полагалась комната в коммунальной квартире.

Это было очень сложное для меня время. В Костроме я свободно открывал двери очень многих кабинетов и мог решить для себя почти любой вопрос. Здесь же все мои начинания никого не интересовали. Я и мелкого-то дела не мог организовать… И это причиняло почти физическую боль. Наступили чёрные дни. Я не понимал, как люди могут веселиться, когда жизнь так ужасна. Ткачихи, наверное, считали меня слегка больным на голову. Я мало обращал на них внимания как на женщин, в любую свободную минуту читал «Коммерсантъ-Daily», изучал английский язык – словом, никак не подходил под их определения нормального мужика. А всё было очень просто: я грезил о серьёзной работе. Мне хотелось большой должности и лучших бытовых условий.

И ведь я мог эти условия получить. Вот только не в Серпухове – в Казани. Дело в том, что, когда я ездил в гости к Людмиле, моей первой институтской любви, парень с нашего факультета (он к тому времени был инженером комбината) предложил мне работу на фабрике. И не кем-нибудь, а сразу главным инженером. И трёхкомнатную квартиру в придачу. Понятно, что скромные условия серпуховского хлопчатобумажного комбината мало меня привлекали.

– А как же, – говорю, – стипендия за все эти годы? Ведь ХБК платил за моё обучение все пять лет.

– Нет проблем, – отвечает. – Съезди в Серпухов, возьми счёт.

Такой поворот меня очень даже устраивал, но на ХБК неожиданно засуетились, стали меня уговаривать, сулить скорое повышение в должности и, соответственно, изменение бытовых условий.

– Что ты, что ты! – причитала завкадрами. – Зачем уезжать? Серпухов всё-таки твой родной город. Вот немного поработаешь сменным мастером, ну совсем немного, и мы тебя переведём на другую работу. И квартиру дадим, не сомневайся!

Я поверил, а зря. Конечно, обманули. Не только квартиры не дали – комнаты и той добиться не мог. Всё это просто в голове не укладывалось. Зачем было меня так подводить? Ради чего? Ну отпустили бы с богом, получили бы свои деньги от казанцев, и все довольны.

От «приятной» перспективы всю жизнь проработать на ткацкой фабрике меня освободила медицинская справка, где синим по серому было написано, что в шуме и грохоте мне не позволяет работать «слабое» здоровье.

Когда я принёс справку, кадровичка стала со мной торговаться.

– А если мы тебе дадим квартиру – останешься?

– Сначала дайте, – говорю, – а там видно будет.

– Нет, ты слово дай, что останешься.

Какое-то «Поле чудес»! Я мог бы, наверное, дать им это слово, получить квартиру, а затем всё равно уволиться. Только не хотелось так вот по жизни идти. Противно. И сделка не состоялась.

С комбинатом я распрощался. Монотонная работа сменного мастера ткацкого цеха за гроши, без малейшей возможности проявить инициативу совершенно меня не устраивала. Я хотел работать и зарабатывать.

* * *

После увольнения с комбината я только и думал, что о своём деле. Однажды ко мне пришёл мой брат Игорь и сказал, что Аралин (второй секретарь горкома партии) предлагает ему стать директором клуба. Сам он на эту работу не стремился, поэтому предложил вакансию мне. Владимир Иосифович в то время не только партией руководил. По совместительству он ещё подрабатывал директором на малом предприятии «Рона», офис располагается прямо в горкоме партии, по соседству с кабинетом второго секретаря. Чего ж, в самом деле, хорошей площади впустую стоять? Серпухов на этот счет комплексами не отличался. Пока по всей стране шумно искали золото партии и обвиняли партийных вождей в разбазаривании народных средств, у нас эти самые вожди преспокойно совмещали идеологическую работу с коммерцией.

Клуб «Роны» располагался рядом с автотрассой, что делало его очень привлекательным в коммерческом отношении. Аралину было абсолютно всё равно, кто станет директором клуба – младший ли Шестун, старший ли. Лишь бы работали. Когда устраивался на работу, мне обещали полную автономность и оперативный простор. На деле я не смог принять ни одного самостоятельного решения. Моё мнение при этом ничего не значило. В результате месяца через четыре клуб в деревне остался без директора.

На момент моей работы в «Роне» пришёлся августовский путч 91-го. Кто-то пришёл, уже не помню кто, и сказал, что в Москве переворот. Включаем телевизор. Точно, переворот, по всем каналам «Лебединое озеро». Что делают в такой момент нормальные россияне? Правильно – садятся пить водку. Мне это в особенности требовалось, я был почти напуган происходящими событиями. Очень уж не хотелось возврата к советскому режиму.

Спустя некоторое время к нам в офис зашёл Николай Алексеевич Адушев. Он тогда тоже, как Аралин, некий чин в горкоме имел. Из всех коммунистических начальников Адушев, пожалуй, более других тяготел к демократам.

– Не переживайте, ребята, – говорил он, глотая водку, – я тут прозвонился кое-куда, у демократов позиция железная. Победят.

Он меня, можно сказать, к жизни на тот момент возродил.

После «Роны» я уже не пытался объять необъятное, не пытался завести крупное дело на пустом месте. Стало совершенно очевидно, что путь к большим сделкам лежит через множество мелких операций. Гайдаровский отпуск цен воспринял с облегчением. Да, цены росли по экспоненте, но это все же было лучше, чем отсутствие товаров. Раньше меня выводили из себя многочисленные унизительные очереди за самыми элементарными вещами, талончики на мыло, сахар и т. п. Не понимаю, как старшее поколение может с умилением вспоминать этот кошмар. Все помнят дешёвую (и по сути, и по цене) колбасу, дешёвую водку, но почему-то забывают, как тратили полжизни на очереди, как писали номерки на ладони, как из всех сортов рыбы наиболее известным был только один – свежемороженая…

Примерно в это же время мой бывший сокурсник Керим Джапаров (даргинец по национальности) пригласил меня в Дагестан. Он, как и я, после окончания института уехал по распределению в Серпухов. Только я по направлению от фабрики, а Керим благодаря своей хорошей учёбе. Его братья занимались мелким бизнесом, покупали в магазине развесной чай и фасовали в коробки, а потом продавали. Уж не знаю, где они доставали тару и у кого вообще взяли идею, но деньги на этом получали неплохие. Меня Керим позвал помочь довезти товар до Махачкалы, а заодно и отдохнуть.

Мы загрузили в поезд несколько коробок с чаем и поехали в Дагестан. Что мне бросилось в глаза в Махачкале, так это решётки. Все окна в домах вплоть до второго этажа защищены железными прутьями. Керим объяснял это большим количеством краж. В Серпухове на то время даже первые этажи были «голыми». В общем-то, если исходить из национальных особенностей, то это вполне объяснимо. Горцы ведь испокон веку жили набегами. Природа вынуждала. В горах не посадишь сад, злаки. Всё это растёт только в долинах. Вот и промышляли набегами. Абрек – это звучало почти гордо. А ещё в Дагестане все вежливы.

– Как это получается, – говорю, – вы все такие воинственные, а вот грубости среди вас нет?

Смеются:

– Да вот именно потому, что все воинственные. Зачем же нам на грубость нарываться?

В то время в Дагестане, особенно по сравнению с Центральной Россией, народ жил довольно богато. Да оно и понятно. Вспомните, кто у нас зимой и летом торговал косметикой, футболками, спортивными костюмами и меховыми шапками? Дагестанцы. Цепочка «товар – деньги – товар» у них уже тогда была отработана до автоматизма.

Произошёл у меня в этой поездке интересный случай. Искали мы с Керимом и его братом Джапаром одного русского мужика. Он им обещал сурковые шкурки продавать. Долго искали. Не нашли. Пока бегали, познакомились с двумя лакцами. Разговорились. Оказалось, что они знакомы с нашим неуловимым скорняком. Однако репутация скорняка, по их мнению, могла бы быть лучше:

– Забудьте о нём, он плохой.

– Как забудьте! – кипятился Джапар. – Я ему и деньги уже отдал. Он нам обещал.

– Мало ли что он вам обещал. Разве не знаете, какие свиньи русские?

Произносят всю эту тираду, естественно, по-русски и в моём присутствии. Я, понятно, закипаю:

– Да ты сам-то кто? – начинаю зло цедить сквозь зубы. – На себя посмотри.

Парень немного теряется, но понять ничего не может. То, что я русский, ему и в голову не приходит:

– Что ты, земляк? Неужели мы из-за русаков будем ссориться? Они ж все ублюдки. Им верить нельзя.

Я от таких слов окончательно зверею, а парень ещё больше недоумевает. Мы довольно долго препирались, а Керим с Джапаром смеялись до икоты. Так наши «милые» собеседники и не поняли, с чего это меня понесло.

После этой поездки я тоже решил попробовать заработать: покупал развесной чай, приобретал отдельные бумажные пакеты, сам фасовал и носил на продажу железнодорожным проводникам на Казанском вокзале. Платили мне за него довольно много, чай на железной дороге всегда в цене, и в условиях товарного дефицита это была выгодная коммерция.

Я подходил обычно к группе проводников и спрашивал:

– Индийский чай нужен?

Прежде чем договориться со мной об условиях, обязательно спрашивали:

– А «слоник» есть? – Имеется в виду рисунок на упаковке.

– Есть.

Лучших рекомендаций и быть не могло. Продав чай, шёл на Ленинградский вокзал, покупал у прибалтийских проводников сливочное масло и ехал назад в Серпухов.

* * *

Успех первых сделок опьяняет. Я, например, как кот Матроскин, приходил в буйный восторг от мысли, что могу купить себе какую-нибудь крупную вещь на заработанные деньги. Так сказать, ещё одну корову, чтоб больше молока было. Но постепенно радость обладания ими притупилась.

«Ещё немного заработаю и буду совершенно счастлив!» – думаешь ты. Но вот заработано столько, ещё несколько раз по столько, и восторги утихают. Ты уже спокойнее относишься и к достатку, и к тому, что он даёт. И понимаешь простую истину: не всё в жизни меряется деньгами. Можно полностью лишиться здоровья в тщетных попытках заработать, а потом лишиться всего, восстанавливая здоровье. Так что богатство вовсе не формула счастья. И абсолютно богатый человек может быть абсолютно несчастным. Хотя, конечно, наличие денег – благо. И, уж будьте уверены, если человек говорит, что деньги могут всё, то, скорее всего, у него этих денег нет и никогда не было.

Я столкнулся с тем, что не всегда могу сам выбирать себе знакомых. Степень моего достатка ограничивает этот круг. И это определенная несвобода.

– Привет, Санёк! – радостно приветствовал меня старый школьный приятель. – Где ты сейчас? Тут, представляешь, некоторые говорят, что Шестун забурел совсем. Дом построил. Иномарку купил. В бизнесе крутится. А я им всем говорю, что брехня это. Санёк – нормальный пацан!

В первый момент даже не знал, что ответить. А потом поинтересовался:

– Ну и что плохого, что дом?..

Я с надеждой и грустью смотрел на приятеля. Реакцию предвидел, но всё же надеялся, что она будет другой. Но нет.

– Так это правда?!

– Правда.

Приятель больше не улыбался. В его глазах леденели неловкость и отчуждение. Он, как и большинство других, тоже не верил, что состояние не обязательно наживать на кражах и обмане, что его можно просто заработать.

Первым моим компаньоном был студент радиотехнического института Дмитрий Мареев. Внешне он производил впечатление очень простодушного паренька и неизменно вызывал доверие у собеседников. Но невинный взгляд голубых глаз на круглом веснушчатом лице – всего лишь форма, по содержанию своему Димка был отчаянный хитрец. В то же время он отличался дипломатичностью, был неплохо образован. Я очень рад, что мне пришлось с ним работать.

Ездили мы вместе как-то в Нарьян-Мар. Димка в этом крае оленеводов родился и вырос. Развлечений, конечно, минимум – тундра. Нас это, впрочем, не очень расстраивало. Мы охотились, ловили рыбу. Ходили на катере по Печоре аж до самого Ледовитого океана. Хмурые, свинцовые волны, крики чаек, голое побережье… Мир, разделённый пополам. В одной половине бескрайняя тундра, в другой – бесконечная ледяная гладь океана.

Приехали как-то в рыбацкую деревню. Нам обрадовались, как архангелам. Восторг объяснялся просто: мы привезли спирт. Беспробудное пьянство в рыбачьих посёлках в порядке вещей.

Впервые видел, как ловят в Печоре сёмгу. Не на удочку – сетями. Сначала глушили, чтоб сильно не дёргалась, потом доставали. Очень уж большая рыба. Поразился отношению нарьянмарцев к рыбе вообще. Проверяем как-то сеть. Попадается язь килограмма на полтора. Дима выбрасывает его как сорную рыбу. У меня дыхание спёрло.

– Э-э, – говорю, – ты что делаешь, такого язища выбросил!

Димка – само равнодушие:

– Да его жрать невозможно!

Ходили на охоту. Промышляли в основном птиц. Гуси, утки, куропатки водились там в огромных количествах. Правда, до сих пор не понимаю их гастрономической прелести. Мясо тёмное, жёсткое и какое-то вонючее. Возможно, мы просто не знали каких-нибудь кулинарных секретов.

Жалею, что не удалось побывать в оленеводческом посёлке. Димка мою печаль не разделял:

– Да зачем тебе это? Там грязно, запахи специфические… Брось!

Так что ненецкие чумы видел только с вертолёта.

Если проанализировать наши с Мареевым отношения, то я был ему скорее старшим братом. И не только потому, что наш возраст существенно отличался: мне – 26, ему – 18. Просто Димку всегда тянуло на авантюры. Я до сих пор не могу понять, что же им двигало. Ведь были у человека деньги. Мог купить и машину, и квартиру, и ещё на жизнь осталось бы. Нет же, спустил всё. То он звал всех поиграть в МММ, то соблазнялся лёгкими деньгами. Ну а я, соответственно, был для него этаким холодным компрессом. Однако стремление к лёгкой наживе всё же завело Дмитрия на кривую дорожку, он начал заниматься какими-то сомнительными операциями, и мы расстались.

Одновременно с количеством проведённых сделок рос мой счёт в банке. К тому времени я уже оформился как предприниматель. Решил купить машину. По безналичке не купишь. А как обналичить? Сразу всю сумму банк не даёт, только по частям.

Делаю следующее. Перевожу деньги из «Уникомбанка» в Сбербанк самому себе. От предпринимателя Шестуна к Шестуну. За услуги. Потом набираю кучу сертификатов и обналичиваю деньги в пятнадцати различных сберкассах. За три дня нужная сумма набралась.

Директора «Уникомбанка» такая моя оборотливость привела в состояние лёгкого ступора. Она вызывала меня на разговор, но противопоставить по сути ничего не смогла. Провёрнутая мной операция хоть и выглядела несколько сомнительно, но была вполне законной. Итогом я оставался доволен: непритязательная, но вполне надёжная «шестёрка» сослужила мне хорошую службу.

* * *

Платить или не платить? Подобный вопрос встаёт перед любым российским бизнесменом. Я не говорю о налогах, эта тема не обсуждается. Я говорю о так называемых крышах. Для меня никакой альтернативы не было. Терпеть не могу, когда меня заставляют что-либо делать. Поэтому, разумеется, платить за какую-то мифическую защиту я никому не собирался. Моя решимость, впрочем, не избавила от холодка под ложечкой. Однажды меня затолкнули в машину между двумя амбалами. Ощущение, скажу вам, не из приятных. Но лица́ терять нельзя – загрызут. Не обращая внимания на различного рода описания физической расправы, я гнул своё: мне крыша не нужна.

В общем, попугали мы друг друга слегка, да и разошлись. Срок мне отмерили – неделя. Возможность сдаться я даже не рассматривал. Первое, что сделал, нанёс визит тому, кто организовал мне «приятную» беседу. Для начала обрисовал ближайшие перспективы, если, не дай Бог, со мной что-то случится. Потом по пунктам перечислил все свои дальнейшие ходы в отношении его драгоценной персоны. А напоследок дал бесплатный совет – не попадаться на моём пути.

На какое-то время от меня отстали. Но бандиты – народ упрямый, и одиночным наездом дело, как правило, не ограничивается. И точно. Одна «бригада» отстала, нарисовалась другая. И снова-здорово – плати деньги. Перезнакомился таким образом со всеми местными группировками. И все убеждали – нужно платить. Решил подключить милицию. Пришёл на улицу Калужскую, где располагалось отделение, к знакомым ребятам из розыска:

– Парни, на меня мафия наезжает. Давайте их прессанём, а?

У тех аж лица вытянулись:

– Да ты что… Это ж бандиты. Ты к крыше своей обратись, вернее будет. А что мы можем?

Я не сдался, энергия хлестала через край. Предложил им план:

– Вот давайте я пройду мимо них на рынке. Они на меня «наедут», я их пошлю. А драться полезут – вы тут как тут!

Энтузиазма моё предложение не вызвало. Буквально слышно было, как у силовиков мозги скрипят – искали предлог для отказа. Камикадзе мне изображать так и не пришлось. Наезжать на меня уже, правда, не наезжали, но нападения были. То кирпич матери в окно бросят, то подкараулят где-нибудь компанией. И в масках на меня нападали. Остановили как-то машину, приставили к виску пистолет и потребовали:

– Вылазь!

Мне – пистолет. Водителю моему – нож. Среагировал я почти мгновенно, размышления заняли не больше пары секунд. Ударил по пистолету снизу вверх и крикнул водителю:

– Гони!

При этом нападавший успел выстрелить, и заряд смазал меня по уху. Ожог, кровь, лохмотья кожи – всё неважно, уносим ноги. Вернее, колёса. Попутно сбиваем парочку отморозков в масках. Не насмерть, разумеется. Едва оторвавшись от погони, поехали собирать друзей и вернулись на место происшествия – разобраться. Конечно же, там было пусто, шакалы смылись.

Я довольно долго жил по разным квартирам, постоянно носил с собой оружие, очень тщательно проверял подъезд, прежде чем войти, и собственную машину, прежде чем в неё сесть. Дискутировал с некоторыми из бандитов о смысле жизни. Вывернутая какая-то у них философия, но интересно. Добрались аж до Ницше.

– Странный вы народ, – говорю. – Как не поймёте: ваши сила и могущество временны. Вот увидите, через несколько лет милиция и чиновники у вас очень многое отберут.

Я понимал это уже тогда…

* * *

Во время моего сотрудничества с Мареевым был у нас могучий план – поработать в Голландии. Но тандем наш распался, идея не осуществилась. Правда, за границу мы с ним всё же съездили – за машиной. В России явно что-то назревало, и деньги необходимо было срочно куда-то вложить. Первое, что приходило в голову, – купить классную машину. Поехали в Бельгию.

Авто приобрели без помех, но уже на обратном пути, в самом конце тура, я умудрился свернуть не на ту дорогу, и мы потеряли нашу колонну. Мало того, мы с Димкой ещё и друг друга потеряли. Договорились встретиться на голландско-немецкой границе. Он же посчитал, что мы встречаемся на бельгийско-голландской. В итоге разминулись. С этого момента вся поездка пошла наперекос.

Страшного-то, собственно, ничего не произошло. Раз не получилось встретиться, нужно добираться поодиночке. Выехал из Бельгии, проехал в Голландию. Усталость накопилась дикая, решил немного отдохнуть. Остановился на трассе и попытался заснуть, но отдыха не получилось – попал под облаву.

При проверке документов выяснилось, что транзитный номер машины чему-то там не соответствует, мне светит штраф в тысячу долларов. Откуда у меня такие деньги на штраф? Понятно, отказался платить. Тогда патруль вызвал спецмашину, и мой только что купленный «опель», зацепив манипуляторами, увезли в неизвестном направлении.

Я кричал, ругался. И по-русски, и по-английски. Цеплялся за своё имущество. Меня арестовали, отвезли в участок и посадили в камеру. До пяти утра сидел в обезьяннике, после чего меня выпустили и вновь напомнили о необходимости заплатить штраф.

На улице холодно и промозгло, октябрь и в Германии не самый тёплый месяц, а я в одной рубашке. Забрался в какой-то грузовик, укрылся промасленной ветошью и стал дожидаться рассвета. Рассвело. Пришёл в ту контору, где была моя машина. Оказывается, я должен был вновь платить деньги: и за хранение транспорта, и за новый техосмотр. Заплатил. Пошёл в полицейский участок, аналог ГАИ, выправлять документы, и от услышанного пришёл в неописуемую ярость – с меня снова решили получить наличные. Понять, чего я хочу, никто не мог, поэтому привели какого-то переводчика. Впрочем, это они его называли переводчиком, а на самом деле старый бюргер, побывавший когда-то в советском плену, который, кроме «ку́рка» и «я́йки», ничего вразумительного сказать не мог.

Я тем временем продолжал выходить из себя и пугать своим поведением добропорядочных немцев. Наконец, кому-то в голову пришла здравая мысль отвезти меня к русским эмигрантам, и долгожданное взаимопонимание было достигнуто. Поволжский немец (дай Бог ему здоровья!) успокоил меня, объяснил, что нужно сделать. По его совету я продал кое-какие вещи (кольцо, фотоаппарат) и набрал таким образом часть необходимой суммы. А недостающие деньги мне, как помощь бывшему соотечественнику, подарила эмигрантская община. Кроме того, добросердечные бывшие граждане бывшего Союза собрали мне в дорогу полную сумку продуктов. Вот так я выбрался из Германии.

Приключения, впрочем, на этом не закончились. В Бресте меня поджидали дорожные «пираты». Брестский таможенник, добрая душа, пытался отговорить меня от ночной дороги, но тщетно. После нескольких бессонных ночей, после беспардонного вымогательства немецкой полиции я чувствовал, что загрызу любого, кто ещё ко мне сунется с поборами. И поехал.

В городе, на центральном перекрёстке меня остановил милицейский патруль и убедил-таки не нарываться на дополнительные неприятности на ночном шоссе. До четырёх утра я проспал в машине у здания милиции, а когда рассвело, тронулся в путь. Подъехал к заправке, и вот они, голубчики! Стоят несколько качков возле потрёпанного жигуля «девятки» с тонированными стёклами, и ещё «шестёрка» какая-то рядом. Ну, думаю, нет, у этой заправки мне делать нечего. Просвистел мимо как торпеда. На спидометре – сто шестьдесят. Качки в машины и за мной.

«Шестёрка» сразу отстала, а «девятка» ничего, идёт. Слегка только на поворотах от меня отстаёт. И качки руками машут, мол, останавливайся. Ага, думаю, сейчас, вот только вспомню, где тормоза! Едва оторвался. У меня уж и лампочка на щитке зажглась, ещё немного и всё, встал бы мой «опель».

Вернулся в Серпухов и с удивлением узнал, что у Димки не было никаких приключений. Спокойно, не имея на руках даже прав на вождение, он пересёк несколько границ и благополучно добрался до Серпухова. Фантастическое везение!

Эта поездка в Германию на многое открыла мне глаза. В своё время, почти сразу после института, меня одолела идея-фикс уехать за рубеж на ПМЖ. Собирался в ЮАР, там давали неплохие «подъёмные». Если бы я не потерял паспорт, точно уехал бы. В ОВИРе всё было оформлено. Видимо, судьба отвела. А потом, после вот этого германо-бельгийского перекоса, насмотревшись на заплывших жирком от бестревожной жизни немцев, почувствовав их оскорбительно-презрительное отношение к русским, я понял, что никогда в жизни не соглашусь считать себя человеком второго сорта. Никогда не соглашусь вести сытое, спокойное существование иностранного плебея. Россию долго ещё будет носить по бурному морю экономических и политических преобразований, но по крайней мере здесь я чувствовал уважение.

* * *

В 1993 году в моей предпринимательской деятельности открылась страница импортов. Я тогда работал с французами и часто бывал в Москве на Краснопресненской набережной. Обгорелое здание правительства с разбитыми окнами, танки – всё это выглядело довольно мрачно. Разгон Ельциным Думы меня и моих знакомых не сильно опечалил. Мы не расценивали это как трагедию. Авторитет Ельцина был всё же достаточно силён, и мы целиком полагались на него. Депутатский бунт с Хасбулатовым во главе воспринимался нами как небольшой инцидент местного значения. Правда, декорации к нему произвели-таки на меня впечатление.

Польские партнёры, у которых мы закупали фурами сахар, воду, кукурузные хлопья, познакомили нас с французами. Жан-Поль (фамилию не помню, да и неважно это), директор французской фирмы (законченный аферист, как потом выяснилось), предложил нам партию колбас. Предложение показалось интересным. Я сразу внёс авансом довольно крупную сумму, плюс потом ещё взял кредит в «Уникомбанке» и стал ждать первую партию товара. Но француз обманул. Мало того что я ждал обещанного 40 дней (а проценты-то в банке нарастают – 180% годовых!), так ещё и колбаса пришла не копчёная, как договаривались, а варёная. И вес груза оказался меньше, чем было оговорено. За голову хвататься поздно – реализовать нужно. Стухнет весь продукт. Продавали.

Жан-Поль, правда, каялся в грехах и клятвенно обещал, что уж следующая машина непременно придёт вовремя и обязательно с копчёной колбасой. Сам не понимаю, как я ему поверил тогда. Взял новый кредит в банке и вновь заплатил авансом. Разумеется, история повторилась. Мы вновь ждали больше месяца и опять получили фуру варёной колбасы. Подставил меня прохвост-лягушатник по полной программе. Банковский долг к тому времени оформился в сто тысяч «зелёных», и для меня такая сумма была совершенно неподъёмной.

Кое-как удалось продать эту чёртову колбасу. Помогали мне в этом все – от друзей до родственников. Одним из самых удачливых продавцов, и я очень благодарен ей за помощь, оказалась моя двоюродная сестра – Валентина Гонтаренко. Вместе с моим братом они носились по московским магазинам и предлагали, нещадно расхваливая, колбасу на реализацию.

Буквально чудеса изворотливости проявил мой приятель Юра Ящук. Взял несколько тонн колбасы, погрузил и поехал в Иркутск. Где-то в Усть-Куте на него «наехала» местная братва. Денег у Юры не было – взяли колбасой. Почти половину товара отобрали. Так он что придумал: договорился с мужем сестры, вертолётчиком, и вместе с остатками колбасы отправился в дальний леспромхоз. И продал там весь товар по космической цене. А деньги перечислил мне через банк.

Таким образом мы выручили порядка 60% от всей суммы. Но где взять ещё сорок? Потребовали от французов компенсации наших убытков: дайте нам третью машину на реализацию без предварительной оплаты. И дополнительно, в счёт убытков, запросили какое-то количество товара бесплатно. Французы долго не упирались и отправили нам третью машину. Но на этот раз загрузили её паштетами и ветчиной. В результате стоимость груза сильно подросла. Не случись ничего по дороге, мы бы покрыли все убытки за счёт этого товара, ещё и с наваром бы остались. Однако судьбе угодно было провести нас через этот колбасный кошмар до конца.

Водитель фуры, немец, повёз все эти паштеты в Россию перед Новым годом. Ничуть не сомневаясь, он завернул домой и спокойно отпраздновал Рождество. Вместе с нашими продуктами. Когда рефрижератор наконец-то доехал к нам, часть продукта уже испортилась. Пришлось выкинуть. При этом время прибытия – 22:00 31 декабря! Можете представить себе мой ужас?

Как я всё это реализовал – отдельная история. По ней можно писать учебники для начинающих российских предпринимателей. Но так или иначе продать товар удалось. Я заплатил долг банку, а оставшейся суммой предложил своему тогдашнему компаньону, Володе Сафонову, погасить наши убытки.

Володя, нужно, видимо, несколько слов сказать и о нём, бесспорно, интересный человек. Музыкант, играл на гобое. Долгое время работал в государственном оркестре. С гастролями объехал весь мир, многое повидал. Несмотря на богатый жизненный опыт, остался безнадёжным мечтателем, он просто неисправимый прожектёр. Мечтательный до недееспособности. Творческая профессия отпечаток накладывала, что ли? Махровая маниловщина постоянно заводила его в глухие финансовые тупики, и, если бы не мой постоянный скептицизм по поводу его прожектов, мы бы давно разорились.

После фиаско с третьей колбасной машиной желание иметь ещё какие-нибудь дела с французскими «партнёрами» пропало начисто. Но это у меня. Володю же манили заманчивые колбасно-паштетные перспективы. Поэтому, вопреки моему предложению, он всё же отдал французам оставшиеся от уплаты банковского долга доллары да присовокупил ещё свои в оплату следующей машины.

Такой поворот меня не устраивал. Я отказался от каких-либо денег и устранился от дальнейших контактов и с Володей Сафоновым, и с французскими кидалами. Кроме седых волос, возня с колбасой мне ничего не принесла. При этом я чувствовал себя почти счастливым: кредит-то всё же погасил, причём дал себе обещание больше никогда не ввязываться в подобные истории.

А Володя, как я потом слышал, взял ещё две машины с колбасой, а продать не сумел. Погорел сам, кинул банк, давший под эту колбасу кредит, и «обул» французов, пославших машины. Затем он строил грандиозные прожекты по поставке в Россию нескольких сотен тысяч тонн мяса из Мадагаскара. Я настолько устал от его бесконечных рассуждений на эту тему, что до сих пор вздрагиваю при слове «Мадагаскар». Слава Богу, что всё это прошло мимо меня…

* * *

После колбасы было довольно много различных операций. Это и продажа кирпича из Белоруссии, и торговля фруктами, консервами. Каждая приносила неплохие доходы, которые я тут же вкладывал в следующее дело.

Пришлось поработать на рынке недвижимости. В числе учредителей агентства «Центральное» когда-то числилось и моё имя. Для меня работа там примечательна тем, что именно в этот период мне посчастливилось обрести прекрасного компаньона, единомышленника, друга, наконец.

Появление в моей жизни Бориса Криводубского похоже на подарок судьбы. Были до него другие компаньоны, с которыми мне пришлось расстаться. По разным причинам. Например, потому, что некоторым из них захотелось «лёгких» денег. До сих пор не понимаю, какой смысл красть, если можно честной работой заработать гораздо больше.

Я уже отчаялся найти человека, на которого смогу целиком положиться, доверить дело. Который мог бы стать надёжным, верным партнёром по бизнесу. И вот Борис. Работоспособный, абсолютно не амбициозный. Сначала он работал со мной на достаточно кабальных условиях. Но постепенно, благодаря своей работе и своему характеру, он, к удивлению многих, превратился в полноценного компаньона.

Мы всегда были разными, несмотря на то что родились в один день – 26 октября, и оба принадлежим к зодиакальному знаку Скорпион. Я вспыльчив, настырен, дерзок. Борис мягок, рассудителен, даже несколько флегматичен. Однако разница в характере и темпераменте не мешала нам, а наоборот – мы как бы дополняли друг друга. Я никогда не принимал решений, не посоветовавшись с Борисом, и он поступал точно так же. Словом, на настоящих «скорпионов в одной банке» мы совершенно не были похожи.

Интересно, что до нашего знакомства мы шли в жизни параллельными путями. После окончания военного училища он отслужил положенный срок и уволился из армии. Занялся коммерцией. Примерно в то же самое время, когда я фасовал пакетики с чаем, Борис занимался продажей сливочного масла.

Одна из его коммерческих идей достойна отдельного упоминания – как пример нестандартного мышления российского предпринимателя. Обнаружив в Белоруссии дешёвую сметану, Борис оптом закупил партию. Затем привёз домой и… залил в стиральную машину «Малютка». Можете смеяться, но после нескольких циклов взбивания в этом «ведре с мотором» получилось отличное сливочное масло. И у серпуховских покупателей оно имело неплохой спрос. Уверен, ни одному западному бизнесмену такое не под силу. Они никогда бы не догадались использовать таким образом бытовую технику.

Единственный, пожалуй, на то время недостаток Бориса – стремление приукрасить действительность. Однако и эта «юношеская» болезнь у него постепенно прошла. Я относился к его недостаткам философски, идеальных людей не бывает. В остальном же мы отлично дополняли друг друга, всегда вместе, семьями встречали праздники, проводили выходные.

* * *

Андре Моруа говорил, что «бизнес – это сочетание войны и спорта». Очень точное определение. Для того чтобы заниматься бизнесом, особенно в России, нужно быть достаточно смелым человеком. Ведь если за рубежом бизнесмен сражается только с конкурентами, то российские предприниматели вынуждены воевать ещё и с государственной машиной, с общественным мнением. Представление о том, что продавать и наращивать капитал не очень почётное занятие, было живо в нашем обществе.

На вопросы безопасности бизнеса (и экономической, и физической) уходила большая часть предпринимательского времени. К безопасности я относил не только защиту от криминальных структур, но и от государственных организаций – санэпидемстанции, пожарной охраны, налоговой инспекции, полиции, милиции и т. д.

С утра до вечера вместо поисков экономической выгоды я занимался составлением планов по минимизации налогов, штрафов, написанием писем в различные инстанции, обсуждением планов по защите от вооружённого налёта экспедиторов и кассиров, проверкой честности самих кассиров и экспедиторов. Для западных бизнесменов такой режим работы просто немыслим, ненормален. Они вообще вряд ли поймут, как мы умудрялись вести дела, когда вместо работы целыми днями думали о том, как бы чего у нас не спёрли.

«СТМ» не была какой-то особо крупной компанией. Под её маркой мы занимались металлом, держали агентство недвижимости и ещё кое-что. В партнёрах у меня ходили бывшие курсанты военного училища. Насмотревшись на их стиль работы, я дал им кличку Масоны. Прилипла как родная.

Затеяли Масоны резать нержавейку на Байконуре. Идея в целом была вовсе неплоха. Договорились с начальством космодрома, с потенциальными покупателями лома, начали работать. Масонам же, как всегда, без приключений скучно. То таможню решили обойти, то пытались не расплатиться с поставщиком за металл. Решил для себя: я в такие игры не играю.

Договорились мирно. Мне – агентство недвижимости, Масонам – байконурский металл. Я доволен. Они тоже. Работали ребята, надо отдать им должное, упорно. По полгода в Казахстане жили, а подписывали-таки документы чуть ли не у самого Назарбаева. Набирали под будущие доходы долгов.

Отправили первые вагоны. Темпы операции слегка удручали: времени ушло много, а металла отправлено мало. И Масонам в голову пришла «мудрая» мысль – надуть байконурцев.

Дело в том, что большую часть денег они должны были заплатить по честному слову, а по официальным документам сумма проходила совсем незначительная. В итоге денег на Байконуре не увидели вообще – ни официальных, ни неофициальных. Плюс у Масонов «зависли» местные долги. Те, что под объёмы брали. «Обули» их.

Скверно было то, что часть денег им ссудили под мою гарантию. Как так получилось, сам не знаю. Может, под хорошее настроение попали? В общем, я дал отмашку, и Масонам выдали в долг приличную сумму.

Долг висел довольно долго. Масоны всячески выкручивались, приводили в своё оправдание тысячу причин. То металл получили не того качества и потому в прибыли обманулись, то ещё что-то. Особых способов воздействия на их совесть у меня не было. Пришлось поставить перед альтернативой: либо я выселяю их из офиса, либо они возвращают деньги. Угроза, конечно, так себе. И всерьёз испугать обманщиков не могла. Но всё же, на всякий случай, Масоны решили создать хотя бы видимость раскаяния.

Сделали они следующее. Составили кредитный договор, отнесли в банк. Я протежировал, и деньги им выдали. Можно бы и отправлять. Но нет. Потихоньку от меня Масоны договорились с одной из сотрудниц управления банка не проводить платёжку. Зарегистрировать, отштамповать, но не проводить. Та согласилась. Довольные выдумкой Масоны принесли мне платёжку и говорят, мол, переоформляй офис. Доверия к ним я особого не испытывал, поэтому решил проверить.

Пошёл в управление банка, поинтересовался – и получил уклончивый ответ: сведения не подлежат разглашению. Уже почти догадавшись, в чём дело, подошёл в операционном зале к знакомому кассиру и выяснил, что мои подозрения верны – деньги никуда не отправлены.

Знакомых в банке у меня хватало (уж сколько пришлось с ними работать!), поэтому спланировать и осуществить ответный удар не составило труда. Объяснил вкратце одной девчонке-оператору суть дела и попросил, в свою очередь, не исполнять устное распоряжение управления. Сделать вид, что забыла, и провести документ, как полагается. Получив согласие, отправился восвояси с сознанием выполненного долга.

На следующий день в мой кабинет ворвались Масоны. Боже, просто извержение Везувия! Выплёскивали на меня фонтаны слов, упрекали в нечестности, чуть ли не в драку лезли и требовали вернуть деньги.

– Какие деньги?! – изумился я довольно натурально.

Масоны просто вне себя от ярости:

– Как какие?! Те самые, что по платёжке ушли!

Всем своим видом я изобразил крайнее недоумение и вежливо поинтересовался:

– Разумеется, ушли. Вы же сами мне позавчера об этом сообщили… А разве что-нибудь случилось?

– Случилось – не то слово! – Масоны от огорчения уже не скрывали своих несостоявшихся замыслов. – Мы не собирались их отправлять. Договор не в счёт.

– Как же так? Позавчера вы сами показали платёжку, объявили, что деньги отправлены, и потребовали переоформления офиса. Поскольку моё условие соблюдено, офис на днях переоформлю. Чем же вы недовольны? При чём здесь я?

Возразить на это Масоны ничего не могли. Проделанной операцией я остался весьма доволен. Совсем немногим удавалось, как мне, вытрясти из них кредиты. Заимодавцы до сих пор ожидают возвращения долгов. А дальше было ещё интереснее.

В один прекрасный день (а день был действительно хорош – лето) двери нашего офиса распахнулись, и в комнаты набилось какое-то безумное количество милиционеров. И в форме, и без. Московская прокуратура, «Петровка, 38» – от удостоверений рябило в глазах. Предъявили ордер на обыск. Что за дела?

– Вы Шестун?

– Я Шестун.

– Вагон из Байконура получали?

– Нет, не получал.

– А это чьи печать и подпись?

Присмотрелся – печать, действительно, наша. А вот подпись явно подделана. Постепенно начал понимать: Масоны, воспользовавшись тем, что наши фирмы обслуживал один и тот же бухгалтер, сляпали на «СТМ» какой-то липовый документик по байконурским делам. Нержавейку вывезли, а денег не заплатили. Имущество космодрома – имущество государства. А это уже посерьёзнее, чем долги коммерсантам.

– Так это вам не мы нужны, – любезно сообщил я визитёрам в погонах, – а наши соседи. У них фирма с похожим названием. И с Байконуром они работали.

– А где они?

– Позвольте, да вы же их только что в коридоре видели!

– …

Немая сцена. Но рано я радовался.

– Александр Вячеславович, – самым дружеским голосом обратился ко мне один товарищ в штатском, – вот у нас тут на документе есть ваша печать – настоящая. Подпись тоже есть. Может быть, она и не ваша, но пока мы это не проверим, отпустить вас не сможем. Есть только один выход. Привезите нам настоящих виновников, и мы вас оставим в покое. У нас времени только до трёх ночи…

Спорить с подобной логикой очень трудно. Пришлось впрягаться в поимку беглецов. Позвонил их родственникам. Обрисовал ситуацию. Честно предупредил: мне в камеру вместо кого-то не хочется. Поэтому, если виновники сами не явятся, найду, свяжу и сдам с рук на руки силовикам. Другого выхода нет.

Угрозы подействовали, и Масоны сами заявились ко мне в половине третьего ночи. Нужно отдать должное бывшим компаньонам, отпираться не стали. С другой стороны, а как бы они смогли? Массу документов (в том числе таможенных) оформляли и лично подписывали.

Помимо этой кутерьмы с поимкой Масонов, я почти неделю (с перепугу, наверное) катал следователей на своей машине на различные экспертизы. Однако если вы думаете, что «СТМ» после блестяще проведённой мной поимки беглецов оставили в покое, то ошибаетесь. Все наши документы тщательно запаковали в картонные коробки и переправили в налоговую инспекцию. А там пришли в неописуемый восторг. Ну как же, такие серьёзные конторы интересуются и такие интересные дела вскрываются! Перебрали всё наше бумажное хозяйство по листику. И нашли-таки, на чем подловить!

Чёрт его знает, как так вышло, но потерялись несколько накладных на белорусский кирпич. На три машины, если быть точным. Можно было их, конечно, продублировать. Послать кого-нибудь в Белоруссию и привезти копии. Однако меня не покидало ощущение, что от нас всё равно не отстанут. Найдём накладные, придумают ещё что-то. В общем, не стали мы суетиться. Записали эти потерянные накладные нам в сокрытые доходы, умножили на какие-то коэффициенты, чего-то там приплюсовали и выкатили сумму в триста миллионов рублей. Они могли с таким же успехом и триста миллиардов написать. Платить мы бы всё равно не стали. Гораздо проще было открыть новую фирму, чем сражаться с ветряными мельницами налоговой инспекции.

Собственно, так мы и сделали. Нас какое-то время пытались уговорить проплатить эти безумные штрафы, но, разумеется, безуспешно. Законы мы знали неплохо. Новое наше детище называлось почти так же – «Строительство. Технологии. Материалы». А Масонам как с гуся вода. На них ни одного штрафа не повесили, не говоря уж обо всём остальном…

* * *

Одно мгновение может изменить всю человеческую жизнь. После трагического случая с роковым выстрелом и гибелью одного из членов серпуховской группировки «Карандаши» (эта история подробно описана в первой части «Непокорного арестанта») я особенно остро чувствовал необходимость в грамотной юридической помощи. Хотя сначала у нас и мысли не было создавать юридическую консультацию. Потом, перепробовав массу претендентов на роль штатного юриста, поняли, что так дело не пойдёт.

Бывшие милиционеры, юристы-хозяйственники, специалисты по уголовному праву знали только свою часть акватории из необъятного моря российских законов. Нам же требовался специалист широкого профиля, каковым, по нашему мнению, является хороший адвокат. И к моему великому удивлению, оказалось, что хитрить могут не только строители-шабашники, но и адвокаты. Раньше эта профессия казалась мне чем-то сродни профессии хирурга, в том смысле что у специалиста нет права выполнить работу «на тройку». И честность должна являться непременным атрибутом. Вот тогда и появилась идея сделать в «Бест-офисе» юридическую консультацию и пригласить туда хороших адвокатов. Мы даём им помещение, оргтехнику, телефоны – они работают. И населению польза, и у нас юрист всегда под боком.

«Бест-офис» представлял для меня меньший интерес, чем, например, магазин. И в материальном, и в моральном смысле. Это не предприятие, зарабатывающее деньги, это просто офис и всё. Самостоятельной деятельности он как таковой не вёл. Просто раньше мы ютились в одной комнатке магазина «Браво», а затем наш административный состав переселился в «Бест-офис». У нас с Борисом был не только магазин, но и ещё несколько предприятий, а ведение обширного списка дел требует, как минимум, наличия секретаря, архива документов, юриста. И разумеется, приемлемого по размерам помещения. Вот это и был «Бест-офис».

Посёлок Большевик, очевидно, не самое удобное место для юридической консультации. Даже если говорить только о Большевике, там живёт около пяти тысяч человек, да ещё через посёлок проходит оживлённая автотрасса.

Если проследить цепь коммерческих успехов и неудач, то у любого коммерсанта она будет представлять собой волнообразную линию-синусоиду. И чтобы увеличить период подъёма в бизнесе, всегда очень важно открыть что-то первым. Занять пустующую нишу. Если тебе не посчастливилось успеть к началу, считай, что ты опоздал – все «сливки» сняли без тебя. Так было с импортными товарами, так было с рынком недвижимости, примеров можно привести сотни. И ещё очень важно не опоздать уйти.

В своё время мы с Борисом, помимо агентства недвижимости, занимались и ценными бумагами. Достаточно успешно, надо сказать. В 97-м зловещее дыхание кризиса чувствовали уже довольно сильно. На курсе ценных бумаг это отражалось особенно заметно. Возможность обвала купленных нами акций мы предполагали, поэтому принимали меры и страховались. И вот в какой-то момент я понял: надо уходить. Как выяснилось потом, после «чёрного вторника», сделали мы этот ход очень вовремя. Решили, что пора куда-то вложить деньги – в производство или в магазин.

Сказано – сделано. В 97-м мы приобрели магазин. Если точнее, то развалины. Стёкла побиты, отопления нет, все стены обшарпаны. Обошёлся нам этот «сарай» довольно дорого… Да ещё вложили массу средств в ремонт, покупку оборудования, рекламу. Назвали магазин «Браво». Закупили строительные и отделочные материалы. Начали торговать в июле 98-го. А в августе разразился кризис. Для торговли начался мёртвый сезон. Почти полгода мы не могли ничего продать. Судьба посмеялась над нами. Люди думали совершенно о другом. В народе преобладали панические настроения. Да и к тому же материалы подешевели. Мы несли большие убытки, хотя понемногу всё же торговали. Начали завозить материалы, дело потихоньку сдвинулось с мёртвой точки, синусоида успеха опять пошла вверх.

Мне этот бизнес очень нравился. Вот, например, агентство недвижимости приятных эмоций не вызывало. Ну не лежала душа у меня к этой сфере деятельности. Торговля пищевыми продуктами (особенно колбасой) тоже энтузиазма не вызывала. Операции с ценными бумагами несколько лучше колбасы, но всё же не так интересны, как торговля стройматериалами. Я мог заниматься этой работой с утра до вечера.

Люди по-разному видят свою старость. Кто-то мечтает целиком посвятить себя садово-огородным работам. Кто-то спит и видит, как будет проводить дни на рыбалке. Моя мечта – иметь свой магазин отделочных материалов: у меня был бы небольшой дизайнерский штат, грамотные специалисты в области строительства, и я бы целыми днями помогал людям делать своё жильё светлым, уютным и красивым. Вот такая розовая идиллия. И по мере сил и возможностей я старался воплотить личные грёзы в суровую жизнь. Думаю, у меня получалось хорошо, по крайней мере наш магазин пользовался популярностью.

Между прочим, и внешний, и внутренний дизайн магазина, и вывеска на фасаде – воплощение моих идей. И коллективом я гордился, мне казалось, равного ему у нас в городе не было. Мы вместе отмечали все праздники. Кроме того, у нас была особая дата – день рождения «Браво», когда мы все вместе выезжали на природу и целый день веселились. В один год нанимали теплоход, плавали по Оке, а потом разбивали на берегу лагерь и устраивали концерт. В другой год нанимали плавучий ресторан и гуляли там. Программу при этом старались максимально разнообразить: самодеятельные театральные постановки, конкурсы, праздник Нептуна, спортивные состязания – перетягивание каната, гонки на лодках. Всего и не перечислишь.

Ещё одна традиция праздника – всем, включая руководство, раздавали анкеты с номинациями: лучший работник, самый весёлый, самый вежливый, самый умный, самый хитрый, самый красивый… Каждый должен был присвоить одну из номинаций коллегам. Потом мы подсчитывали общее число голосов и самым-самым вручали призы. Весьма солидные, между прочим. Телевизоры, печи СВЧ, фотоаппараты…

Но, как это ни прискорбно, людей приходится наказывать. Раньше мы действовали либо методом убеждения, либо увольняли. Организовав магазин, поняли, что без системы штрафов не обойтись. У нас просто физически не хватало времени докапываться до совести каждого из сотрудников, хотя лично я предпочёл бы беседы во спасение души. Не люблю кого бы то ни было наказывать и очень тяжело это переживаю. Но, к сожалению, одними пряниками обойтись не получалось, приходилось применять и кнут.

Самое интересное, что наказания ввели чуть ли не «по просьбам трудящихся». Когда я пытался призвать к порядку кого-то, мне говорили:

– Не надо нас совестить. Вот ты напиши нам правила, и мы будем их выполнять. А кто не будет, вот того наказывай.

А некоторые говорили даже так:

– Если ты нас не будешь наказывать, то мы расслабимся и будем хуже работать. Тебя и нас нельзя сравнивать. Для тебя работа – главное в жизни. А для нас – нет. Вот и разница между нами.

Меня это очень удивляло, но в этом, видимо, был резон. И хотя среди сотрудников магазина было очень много трудолюбивых и сильных в своём деле специалистов, но всё же работа для них не цель жизни.

Меня удивляло отношение россиян к труду. Вернее, отсутствие стремления к нему вообще. У нас не пользовался почётом, да и не пользуется до сих пор настоящий профессионал своего дела. Швейцарский мебельщик бесконечно гордится своим ремеслом, секреты которого ему передали деды-прадеды. Он с упоением рассказывает о своей работе и уверен, что сыновья и внуки будут заниматься тем же. У него есть всё – стабильный доход, хороший дом, уважение сограждан. А у нас? Кто в почёте у нас? Кто строил в Москве в 90-е? На первом месте по количеству рабочих были турки, затем югославы, болгары, украинцы и только потом русские. Причём вряд ли эти русские были жителями столицы. Среднесдельная зарплата строителей тогда составляла около тысячи долларов. Казалось бы, зачем отдавать такую денежную работу иностранцам? Ведь тысячи москвичей трудились за гораздо меньшие суммы. Да потому, что нет среди них хороших плиточников, хороших шпаклёвщиков, хороших каменщиков и т. д. Вышибли у нас уважение к труду. И лозунгами его не воскресишь. Чтобы научить россиян вновь уважать свою и чужую работу, нужна и до сих пор требуется нормальная налоговая политика, действующее законодательство, где было бы закреплено уважение к собственности. И лет двести в придачу для осознания.