Читать книгу Битва за Новороссию - Александр Широкорад - Страница 7

Сейчас украинские историки буквально выбиваются из сил, пытаясь доказать, что Дикое поле до прихода русских было процветающим и густонаселенным регионом. Наиболее рьяные националисты утверждают, что там-де были земли «Украинской державы» с городами, селами, развитой экономикой и инфраструктурой. Понятно, что такой категории историков доказательств не требуется. Главное, чтобы версия полностью соответствовала интересам нынешней власти.

А умеренные историки, как те же Мирошниченко и Удовик, пытаются придать хоть какое-то правдоподобие своим утверждениям: «В действительности причерноморские степи были достаточно плотно заселены кочевыми ордами и между ними вспыхивали усобицы за обладание пастбищами. Когда же ногайцев и других кочевников массово уничтожили или переселили в Зауралье, создалось впечатление, что Степь необитаема… Всего было переселено от 500 тыс. до 1 млн человек. Остатки ногайцев – свидетелей истории – были переселены после Крымской войны 1854–1856 гг. и Сталиным в 1944 г.»[53]

Короче, все москали – злодеи, что Суворов, что Александр II, что Сталин. Итак, по мнению Мирошниченко и Удовика, Дикая степь была заселена «достаточно плотно». Вопрос, по сравнению с чем – с сельскими районами Франции или Германии в конце XVIII века или со степями Монголии и Синьцзяна в том же веке?

Замечу, что еще более агрессивно обвиняли Россию в выселении ногайцев целый ряд историков из числа тюркских экстремистов. Поэтому придется дать короткую справку. Ногайцы – это татары хана Ногая, отделившиеся от Золотой Орды около 1270 г. В XV–XVII веках ногайцы кочевали в заволжских степях и на территории современного Северо-Западного Казахстана.

В 1720-х годах часть ногайцев была вытеснена калмыками из приволжских степей и откочевала в Северное Причерноморье.

В 1782 г. Екатерина II повелела ногайцам переселиться за Урал, а также в Тамбовскую и Симбирскую губернии, то есть туда, откуда они и пришли. В 1782 г. часть ногайцев подняла мятеж, подавленный Суворовым. Число переселенных ногайцев составило не миллион, а около 100 тысяч.

В 1859–1895 гг. ногайцы уезжали не из Крыма или Причерноморья, а с еверного Кавказа и из Ставропольского края. При этом царские власти никого не заставляли уезжать. Инициатива в переселении ряда мусульманских народов исходила из Константинополя. Турки обещали переселенцам плодородные земли и различные льготы. Османы не хотели уходить с Балкан и пытались таким образом увеличить там процент мусульман.

Царские же власти в 1860-х годах разными способами наоборот задерживали татар в Крыму. Видите ли, граф Воронцов считал, что отъезд татар в Турцию нанесет ущерб сельскому хозяйству полуострова.

В 1944 г. ногайцы вообще не подверглись выселению. Кстати, термин «депортация» в данном случае употребляют исключительно малограмотные люди. Во всем мире депортацией считается насильственное переселение людей из одной страны в другую. Соответственно, переселение, пусть даже насильственное, внутри одной страны депортацией считаться не может. Эдак можно говорить о депортации населения с берегов Нила в ходе строительства Асуанской ГЭС.

Ну а ногайцы в XVI–XVIII веках совершили не десятки, а сотни набегов на русские земли. Должна ли была Екатерина Великая оставить Дикую степь по состоянию на 1762 год? То есть оставить Россию без выхода к Средиземному морю, ждать ежегодных набегов кочевников и т. п. Да и в самом Диком поле непрерывно шли большие и малые войны – татары и ногайцы воевали между собой и между собственными тейпами. С ними воевали калмыки. Донцы и запорожцы воевали со всеми ордами и между собой. Только в XVIII веке у донцов и запорожцев имели место многие сотни набегов и малых войн со многими тысячами погибших. И не надо врать о науськивании их русскими царями. Наоборот, Петербург их постоянно разнимал и мирил.

Хороший пример – запорожцы и некрасовцы, оказавшись рядом на Дунае, устроили такую резню, что султан их срочно переселил куда подальше, чтобы донцы и запорожцы более не встречались. И дело не в национальной вражде, языковом барьере и т. д., а в дележе удобных земель, мест для рыболовства, пасек, соляных варниц и т. п., то есть чисто бытовые разборки «по понятиям», которые у каждой разбойной орды были свои.

Неужели кто-либо из критиков Екатерины II может представить, что и сейчас, в XXI веке, по Причерноморью кочевали бы орды татар и ногайцев? А, может, запорожцы в Николаеве сами бы строили атомные авианосцы, а ногайцы варили сталь и делали бы реактивные гидросамолеты на побережье Азовского моря?

Не присоедини Екатерина II Дикую степь к России, там уже через полвека были бы австрийцы, французы, англичане или итальянцы.

Таким же инородным телом в Новой России, как кочевники, оказалась и Запорожская Сечь.

Что же представляли собой запорожские земли к 1774 году? Тут стоит обратиться к сухой, в смысле изложения материала, но очень информативной книге профессора М.К. Любавского «Обзор истории русской колонизации»:

«Земли и угодья, которые запорожцы считали своим достоянием, своими вольностями, делились до 1768 г. на пять, а с 1768 г. на восемь паланок или округов. Самая западная паланка носила название Богогардовской, от сторожевого “града” на р. Буге. Она обнимала пространство между Бугом и Ингульцом, границей Речи Посполитой и лиманом Днепра. Центром ее был Град на Буге; сверх того, тут были зимовники в Соколах, Вербове, Балашком, Корабельном, Громоклее и других местах. Паланка Ингульская, или Перевиская, простиралась между нижним Ингульцом и Днепром. Центром ее была Перевиска на Днепре, близ устья Ингульца, или Каменка, где находилась Сечь во время турецко-татарского суверенитета над Запорожьем; были также села и несколько зимовников: Белая Криница, Давидов Брод. Шестерня, Кривой Рог, Золотая Балка, Осокоровка, Терновка и др. Паланка Кодацкая простиралась между Днепром, Базавлуком, верховьями Ингульца и Тясмином. Средоточием ее было местечко Новый Кодак; из сел и зимовников известны: Старый Кодак, Волощские хутора, Половица (впоследствии Екатеринослав), Микитино, Кичкас, Тарасовка, Медовец, Романково, Мишурин Рог, Томаковка и др. Паланка Самарская обнимала целый бассейн р. Самары. Центральным пунктом ее было место Самар, или Новоселица (ныне Новомосковск); сверх того, были села Чапле, Песчаная Самара, Каменка, Ревовка и др. Паланка Калмиусская находилась между Волчьей рекой, Калмиусом и Азовским морем. Главным опорным пунктом ее было селение Домаха у устья Калмиуса (с 1779 г. здесь стал город Мариуполь); сверх того, были села Ясеноватое и Макарово и 28 зимовников, между прочим, в Лозовом овраге на Терсе, в Широком на Каменке, в балках Холодной и Сухой, в баераке Каменном и др. После 1768 г. прибавились еще три паланки – Орельская, Протовчинская и Прогноинская. Орельская паланка занимала пространство между Орелью и Самарой. Средоточием ее была Козырщина; сверх того, было пять сел – Чаплинская Каменка, Гупаловка, Колонтаевка и др. Паланка Протовчинская занимала течение р. Протовчи и отчасти Орели. Главным селением ее было Лычково; сверх того, было более 25 сел – Котовка, Китай-город, Могилев, Кильчень, Балабановка, Сирковка и др., а также хутора на Царичанке и Маячках. Прогноинская паланка лежала на левой стороне Днепровского лимана, против урочища Прогноев, находившегося в 35 верстах выше Кинбурнской косы. Средоточием ее был Прогноинск – местопребывание передней стражи запорожцев, имевших там соленые озера»[54].

Прошу прощения у читателя за длинную и скучную цитату, но она крайне важна в связи с фактическими территориальными претензиями киевских историков.

К концу своего существования Запорожское войско стало уже переходить к постоянной оседлости и мирным занятиям. По официальной ведомости, составленной полковником Текелли, во время уничтожения Запорожской Сечи в ней кроме собственно Сечи имелось 45 деревень и 1601 зимовник. Всех жителей насчитывалось около 60 тыс. душ обоего пола, причем большинство (35 891 человек) было поспольство, то есть женатые крестьяне. Большинство казаков жили уже не в Сечи, а в деревнях и зимовниках, где занимались скотоводством, земледелием и другими мирными промыслами, и имели семьи.

Большинство населения Запорожской Сечи в год ее уничтожения составляли женатые казаки и посполитые, занимавшиеся почти исключительно мирными делами. Правда, среди них были и псари, табунщики, чабаны, которые вели полукочевой образ жизни, спасаясь от непогоды в кошах с очагом или котигах, то есть палатках на двух- или четырехколесных арбах, напоминающих ногайские.

А вот мнение украинских историков Мирошниченко и Удовика: «От романтического казачьего мужского братства (товарищества) XVI–XVII вв. к XVIII в. не осталось и следа, а огромное имущественное расслоение вызывало со стороны черни чувство острой ненависти к старшине. Не меньшее недовольство своим положением выражали и переселенцы-селяне, “гнiздюки”, которые бежали на Сечь от польских панов в поисках свободы. Но со временем старшина так обложила налогами селян, что с 1750-х годов началась обратная волна миграции с Запорожья в Новороссийскую губернию на новооснованные слободы и на земли донских казаков.

В целом уровень жизни черни и селян был ужасающе низок. Они жили в халупах, землянках или полуземлянках, в условиях ужасающей антисанитарии. Мусор выбрасывался прямо в угол землянки, не все казаки из черни имели даже целые рубахи, они ходили в рубищах и были готовы на все. Об этом красноречиво говорят раскопки на Сечи, проведенные в последнее время… Перед нами вид обычного села, а в расположенных вокруг церкви хатах проживала верхушка сечевой старшины – кошевой атаман, судья и писарь. С учетом огромного богатства старшины удивляет примитивность их жилищ и полное отсутствие на территории ВВ3Н каменных сооружений, что европейские путешественники второй половины XVIII в. воспринимали как явный признак варварского состояния»[55].

В январе 1767 г. малороссийский полковой старшина Павел Савицкий донес в Петербург, что-де кошевой атаман вместе с войсковым писарем и войсковым есаулом готовятся в ближайшие месяцы изменить России, коль скоро не решатся в пользу коша пограничные споры. Высшая старшина уже договорилась «выбрать в войске двадцать человек добрых и послать их к турецкому императору с прошением принять под турецкую протекцию».

Екатерина II приказала не давать хода доносу Савицкого. Мало того, 19 декабря 1768 г. она писала Калнышевскому: «Мы никогда наималейшего сомнения иметь не могли о вашей со всем войском верности».

Но за два дня до этого, 17 декабря 1768 г., Екатерина ІІ в письме к президенту Малороссийской коллегии графу Петру Александровичу Румянцеву писала, что до нее через Польшу дошло сообщение о присутствии на Сечи французского агента Тотлебена (который перед этим был изгнан с российской службы) для подстрекательства запорожцев против России. Отправленные Румянцевым для ареста Тотлебена офицеры вернулись из Сечи ни с чем. Румянцев в письме к Екатерине ІІ писал: «Не укладывается в моем понимании, как бы мог султан такого эмиссара отправить прямо и явно в это Войско, не имея уверенности и повода. …Не могу представить, какую можно было бы переписку в этой материи продолжать поданному с врагом, которая при нынешних обстоятельствах сколько пересудов сделать может высочайшим интересам Вашего Величества из соображений, что Войско Запорожское не соотечественники, а разных наций составляют народ».

Увы, подробности этой шпионской истории неизвестны до сих пор. Однако я попробую провести некоторую реконструкцию, опираясь на факты биографии этого «французского агента».

Саксонец граф Готлиб Курт Генрих Тотлебен родился в 1715 г. под Варшавой. В 1757 г. в семейном скандале король Фридрих II принял сторону жены Тотлебена, и обиженный граф отправился на службу к Елизавете Петровне. В ходе Семилетней войны именно он в 1760 г. взял Берлин. Однако 30 июня 1762 г. в городке Бернштайн Тотлебен был арестован русскими властями и обвинен в государственной измене. Что совершил Тотлебен, доподлинно неизвестно. По версии С.М. Соловьева, через Тотлебена шла переписка наследника престола Петра Федоровича с Фридрихом Великим. Однако, взойдя на престол, Петр III и не подумал освобождать графа.

Ну а в 1763 г. Тотлебен был приговорен к смертной казни. И сразу же… помилован Екатериной II.

В указе, опубликованном 11 апреля 1763 г., говорилось, что Тотлебен за «вредные намерения» против Российского государства приговаривается к лишению всех чинов и наград и к пожизненному изгнанию из пределов империи. Какие он имел «намерения», сказано не было.

13 мая 1763 г. Тотлебена доставили на прусскую границу. При этом графу выплатили его генеральское жалованье за все время пребывания под арестом и вернули все конфискованное имущество.

Через несколько месяцев Тотлебен вновь оказывается в России в городишке Порхов, где ему от казны отпускался на пропитание в день 1 рубль, то есть он мог ежедневно покупать по корове.

И вот Тотлебен становится французским агентом и едет в Сечь. А в начале 1769 г. «французский агент» становится начальником экспедиционного корпуса, направлявшегося в Грузию. Корпус поначалу был невелик – 500 человек при четырех пушках. Но к началу 1770 г. он возрос до 3767 человек. Ну а 10 сентября 1771 г. император лично возложил на графа знаки ордена Александра Невского и возвел «французского агента» в чин генерал-поручика.

Далее начались боевые действия в Речи Посполитой, и Тотлебен принял там командование над всей иррегулярной конницей (казаками, башкирами и калмыками), говоря современным языком – спецназом.

Возникает резонный вопрос, чьим же он был агентом? Французским? Турецким? Или суперагентом Екатерины II?

Кстати, российские власти ни сразу после приезда Тотлебена в Сечь, ни потом не предъявляли никаких претензий к запорожцам. Итак, «французский» суперагент задание выполнил и доставил из Сечи много информации, которая всерьез огорчила императрицу.

22 марта 1775 г. Екатерина II поручила фельдмаршалу Румянцеву начать подготовку войсковой операции по ликвидации Запорожской Сечи.

Рассмотрим основные обвинения против казаков, приведенные в «Высочайшем Манифесте об уничтожении сечи Запорожской» от 3 августа 1775 г.

«Мы восхотели через сие объявить во всей Нашей Империи, к общему известию Нашим всем верноподданным, что сечь Запорожская в конец уже разрушена, со истреблением на будущее время и самого названия Запорожских казаков, не меньше как за оскорбление Нашего Императорского Величества через поступки и дерзновение, оказанные от сих казаков в неповиновении Нашем Высочайшим повелением…

Вследствие такого себе присвоения Новороссийской губернии земель дерзнули они (запорожцы. – А. Ш.) не только препятствовать указанному от Нас обмежеванию оных, воспрещая посланным для этого офицерам явленною смертью, но заводить и строить на них самовластно собственные свои зимовники, а сверх того уводить еще из тамошних жителей и из поселенных полков гусарского и пикинернаго, мужеского и женского пола людей, коих всего и уведено в Запорожье до восьми тысяч душ…

Пограбили и разорили Запорожцы у одних обывателей Новороссийской губернии в двадцать лет, а именно с 1755 года, ценою на несколько сот тысяч рублей.

Не устрашились еще самовластно захватить зимовниками своими приобретенные мирным трактатом новые земли между реками Днепром и Бугом, присвоить и подчинить себе новопоселяемых там жителей Молдавского гусарского полка; так же приходя отчасу в вящее неистовство, и собираться вооруженною рукою для насильственного себе возвращения мнимых своих земель Новороссийской губернии, не взирая и на то, что Мы Императорскою Нашею грамотою от 22 мая минувшего 1774 года, повелел им прислать ко двору Нашему нарочных депутатов для представления о их правах, в тоже время строгое им подтверждение учинили, воздержаться от всякого своевольства, и оставить спокойно все настоящие селения и жителей. Но Запорожцы и после того не больше послушными оказались; как они же.

Принимали к себе, несмотря на частые им от правительств Наших запрещения, не одних уже прямо в казаки вступающих беглецов; но и людей женатых и семейных, через разные обольщения, уговорили к побегу из Малороссии, для того только, чтобы себе подчинить и завести у себя собственные хлебопашество, и чем довольно уже и преуспели; ибо поселяне в земледелии упражняющиеся находятся ныне в местах бывшего Запорожского владения до пятидесяти тысяч душ…

Возвещая нашим верным и любезным подданным все сии обстоятельства, можем Мы в то же время им объявить, что не теперь более Сечи Запорожской в политическом ее уродстве, следовательно же и казаков сего имени. Место жилища и угодья тамошние оставляем Мы для постоянных к Отечеству наравне с другими полезных жителей, причисляя из по способности к Новороссийской губернии, и поручая при новом заведении и устройство во особливое попечение учрежденному там правительству Нашему»[56].

У Потемкина, разумеется, были и другие мотивы упразднения Сечи. Так, запорожцы препятствовали тотальному уничтожению лесов в своих владениях. А лес был крайне нужен на строительстве флота и новых городов. Наконец, «светлейшему» нужно было очень много денег как на флот и Новую Россию, так и на содержание своего огромного двора и различные чудачества. А у казаков была богатая казна. 20 апреля 1776 г. Потемкин докладывал Екатерине, что при уничтожении Сечи захватил 120 тысяч рублей золотом (то есть огромную по тем временам сумму). А сколько еще сумели увезти казаки, и сколько тысяч утаил от матушки «светлейший»? Да и те 120 тысяч Потемкин просил у императрицы пустить на строительство новых городов, то есть отдать ему в бесконтрольное пользование. На докладе рукой императрицы было начертано: «Быть по сему».

Потемкин вручил генералу П.А. Текелли, сербу по национальности, секретный ордер на уничтожение Сечи. Казаки и не думали о сопротивлении русским войскам, и ночью солдатам Текелли удалось захватить большую часть артиллерии Запорожского войска, находившейся вне Сечи. Затем регулярные войска осадили Сечь. Но трусоватый серб боялся идти на приступ. За несколько дней осады наместник Сечевых церквей архимандрит отец Владимир Сокальский напомнил Товариществу о единоверии с Русью, а кошевой – о единокровии и единодержавии. Сами казаки миром обсудили, как ни горько им было, что «не приходится им руку поднимать на силу Белой Царицы».

5 июня 1775 г. войска Текелли без боя вошли в Сечь. Царские войска грабили Сечь не хуже, чем запорожцы – турецкие города. Все начальство Сечи добровольно отдалось в руки правительственных войск, надеясь, что императрица учтет их действия по предотвращению кровопролития.

Главного войскового старшину кошевого атамана Петра Ивановича Калнышевского (Калныша), войскового судью Павла Фроловича Головатого и войскового писаря Ивана Яковлевича Глобу генерал Текелли под стражей отправил в Москву и посадил под замок в конторе Военной коллегии.

Императрица и Потемкин оказались в сложном положении: судить запорожскую старшину было попросту не за что. Ведь все прегрешения, подлинные и мнимые, указанные в манифесте Екатерины II, числились за войском Запорожским и раньше, при Алексее Михайловиче, Анне Иоанновне и Елизавете Петровне. И вот тогда Потемкин предложил Екатерине испытанный прием: сделать так, чтобы казацкие старшины сгинули без следа.

14 мая 1776 г. Потемки пишет Екатерине: «Вашему императорскому величеству известны все дерзновенные поступки бывшего Сечи Запорожской кошевого Петра Кальнишевского и его сообщников судьи Павла Головатого и писаря Ивана Глобы, коих вероломное буйство столь велико, что не дерзаю уже я, всемилостивейшая государыня, исчислением оного трогать нежное и человеколюбивое ваше сердце… по всем граждански и политически законам заслужили [они], по все справедливости, смертную казнь…» Далее Светлейший просит проявить милосердие и «отправить на вечное содержание в монастыри, из коих кошевого – в Соловецкий, а прочих – в состоящие в Сибири монастыри». Естественно, последовало традиционное: «Быть по сему».

Говорить о какой-то затаенной злобе императрицы на Калнышевского явно не приходится. Месячное царское жалованье Калнышевского составляло 70 рублей, а рядового казака – 30–70 копеек. Императрица запретила переизбрание Калнышевского и помогала ему войсками в подавлении казацких бунтов. Были обнаружены документы, свидетельствующие о переговорах Калнышевского с иностранными государствами, но Екатерина из соображений престижа не пожелала их обнародовать.

Следует заметить, что репрессии коснулись лишь окружения Калнышевского. Лояльная часть запорожских старшин получила офицерские чины. Екатерина ІІ по этому поводу заметила: «Старшинам, которые служили исправно и имеют похвалу от наших военных начальников, объявить Нашу Императорскую милость и что они сообразно службе и знаниям их получат ступени». Так, офицерские чины получили войсковые старшины Сидор Белый, Логвин Мощенский, полковники Иван Белый, Иван Высочан, Афанасий Ковпак, Харко Чепига, полковые старшины Павел Тимковский, Антон Головатый и многие другие.

В отношении рядовых последовало распоряжение императрицы: «Всем отдельным членам бывших запорожских казаков Всемилостивийше велено, не желающих оставаться на постоянном проживании в своих местах, отпустить их на отчизну, а желающих тут поселиться – дать землю для вечного проживания».

Однако большинство казаков решили уйти в Турцию. Они группами по 50 человек стали обращаться к генералу Текелли с просьбой выдать «билет» (то есть разрешение отправиться ватагой на заработки). Простодушный серб обрадовался: «Ступайте, запорожники, с Богом… Зарабатывайте себе». Билет выдавался на 50 человек, но к каждой группе присоединялось еще несколько десятков казаков. Все они потихоньку добрались до турецких владений.

Поначалу запорожцы селятся в районе Очакова и на побережье Черного моря, в том числе и на острове Березань. Султан Абдул Гамид I благожелательно отнесся к прибытию казаков. Прислал казакам специальную грамоту и константинопольский патриарх Сафроний с увещеваниями «покориться Оттоманской державе по приказанию Христову». С согласия султана кошевым атаманом был избран казак Игнатий.

Из казацкой песни:

3 июня 1779 г. главнокомандующий русскими войсками граф Румянцев-Задунайский отправил письмо очаковскому паше с просьбой огласить запорожским казакам амнистию, дарованную им императрицей, а также «не чинить малейших препятствий для их возвращения в Россию и отсылать без задержки на эту сторону Дуная тех из них, кто не захочет воспользоваться данной свободой».

Между тем еще в 1782 г. запорожские казаки просили султана разрешить им жить в дунайских устьях. Надо ли говорить, что запорожцы небольшими группами периодически проникали на русскую и польскую территории с целью грабежа и угона скота.

После войны 1787–1791 гг. султан повелел запорожцам селиться не на границе, а в устье Дуная, на Георгиевском острове и в его окрестностях.