Читать книгу Утренняя звезда. Повесть - Александр Шкурин - Страница 5

Алекс торопился на трамвайную остановку, которая была недалеко от собора. Задержка на старом кладбище могла привести к опозданию на работу, поэтому он припустил бегом, чтобы наверстать упущенное время. Недавно он потерял место работы заведующего складом канцелярских товаров и с большим трудом сумел устроиться грузчиком в соседний логистический центр, поэтому не хотел, чтобы его уволили с этого места работы. Устроиться на работу в этот центр было большой удачей, здесь неплохо и регулярно платили, но хозяева принимали на работу только молодых, а он, по их понятиям, был слишком старым, недавно ему исполнилось сорок пять лет. Устроиться на эту работу помогло случайное знакомство с одним из сотрудников этого центра.

Ему повезло. Они встретились на остановке, Алекс и красный трамвайный вагон одиннадцатого маршрута. Он влетел в вагон и сразу же занял пустое сиденье. Ехать было долго, сорок минут. У трамвая одиннадцатого маршрута был извилистый путь, пролегавший по окраинам города, который привозил его прямо на остановку под названием «Агдамская», и до места работы было рукой подать. Этот маршрут трамвая он выбрал после того, как попробовал проехать на работу после собора через центр города, и понял, что неспешное постукивание трамвайных колес на стыках рельс лучше стремительного лавирования маршрутных такси среди плотного стада автомобилей. При этом маршрутки приходилось долго ждать, а потом ввинчиваться в её нутро, тесно набитое людьми.

Разница во времени движения через окраины и через центр города составляла около десяти минут, и поэтому Алекс предпочел трамвай, в нем не было толчеи и суеты центральных улиц. В это время в трамвае ездили одни пенсионеры, спешившие на оптовые рынки, где с выгодой в несколько рублей можно было купить продукты и редкие школьники, уже безнадежно опоздавшие в школу. Изредка в трамвае попадались молодые мамы с капризными детьми, которые в вагоне почему-то начинали громко плакать и кричать, мешая ему насладиться возможностью спокойно подремать по пути на работу.

Сегодня ему досталось чистое ярко-зеленое сиденье, еще не испещренное надписями в признаниях в любви неизвестным дашам и машам или эмоционально информирующее, что неведомый роман просто невоспитанный козел. Алекс вытянул длинные ноги, носки его зимних ботинок высунулись в проход, но он не обратил на это внимание, кому надо, тот обойдет или перешагнет, а если кому не повезет, споткнется и упадет. Он натянул на глаза край вязаной шапочки и закрыл глаза.

Зашедший в трамвай на следующей остановке школяр, уцепившийся за поручень соседнего сиденья, увидел долговязого мужчину в высоких шнурованных ботинках темно-коричнего цвета, черных джинсах, что складками наползали на ботинки, темно-синей теплой куртке и черной вязаной шапочке на голове. По внешнему виду это был обычный трудяга, похожий на его отца, работающего на стройке. Разница была в том, что папаня любил выпить после работы, как говорил «с устатку», от этого его лицо всегда было отечным с мутными глазами, а у этого слишком умное лицо, как у завуча в школе. Ух, ненавижу завуча, сколько крови попил, все придирается, нюхает, ну и что, если курить начал со второго класса, а выпивать стал с пятого; папаня сам на праздники ему пивка наливает. Ненависть к завучу передалась и к этому незнакомцу. Гад, выставил длинные ноги в проход, того и гляди, споткнешься; только не стукнуть по ним, чтобы убрал, слишком крепким был этот незнакомец, мог и по шее дать. Школяр, хоть и пыжился, и в потаенных мечтах был крепышом с большими бицепсами, а на самом деле был мелок, тщедушен и слаб против этого незнакомца, оттого и остро возненавидел этого мужика, которого побоялся исподтишка ударить по ботинкам.

Алекс добирал крохи сна перед работой, за время постоянных поездок он точно установил, когда ему просыпаться и выходить на остановке, чтобы потом легкой трусцой добираться до места работы.

Трамвай, ноев ковчег на стальных колесах, выписывал сложные эволюции, подчиняясь рельсовому пути, проложенному по городским улицам еще в тридцатые годы двадцатого столетия, и вёз Алекса до остановки под неофициальным названием «Агдамская». Название остановки объяснялось просто. Здесь когда-то был расположен винцех, из Азербайджана привозили в цистернах виноматериал и разливали его по бутылкам с этикетками портвейна «Агдам» (портвейн «Агдам» – легенда позднего советского времени, азербайджанское вино виноградное специальное креплёное белое, 19% спирта). В те далекие годы на остановке по утрам собирались страждущие опохмелиться, и мужики, как мухи, облепляли забор винцеха, совали в щели денежку и получали заветную выпивку. Опохмеляться ходили за угол, на пустырь. Милиция тщетно гоняла страдающих абстинентным синдромом. Забористый вкус портвейна так запал в народную память, что официальное название остановки было напрочь забыто, и ее, иначе как «Агдамская», никто не называл, хоть уже и не возили из Азербайджана цистерны с виноматериалом, винцех приказал долго жить, а дешевый портвейн «Агдам» неожиданно приобрел коллекционную ценность у любителей советской старины.

Во время поездок Алексу обычно ничего не снилось, но сегодня ему неожиданно приснился дом, в котором он жил с семьей. Это был старое четырехэтажное здание, постройки двадцатых годов прошлого века. Дом был построен в конструктивистском стиле, имел форму буквы «г», и на стыке двух крыльев здания, была устроена башенка, где располагалась одна единственная коммунальная квартира в доме.

Дом стоял на пересечении двух улиц, подъезды дома были сквозными, и лестницы в них были деревянными с рассохшимися ступенями. Половицы лестниц подозрительно скрипели под ногами. Того и жди, как в один неудачный день нога поднимающегося по лестнице могла слишком сильно надавить на такую половицу, и та, громко жалуясь и причитая о своей нелегкой судьбе, разламывалась на две части, и нога провалилась бы в образовавшуюся дыру. Счастье поднимающегося по лестнице, если бы он отделался легким испугом и царапинами, а мог и ногу сломать.

Стены подъездов были влажные, штукатурка отслаивалась, обнажая дранку, а на подоконниках окон подъездов, забранных в частые переплеты, скопилась вековая пыль, которую никогда не вытиралась, поэтому даже в солнечные дни в подъездах было сумрачно.

В квартире, расположенной в башенке дома, жил Алекс, с женой Лерой и дочерью Никой. Его семья занимала две комнаты, а третью комнату занимала полубезумная старуха. Общими были коридор, кухня и ванная с туалетом. Алекс думал, что коммунальные квартиры уже давно и прочно забыты, однако, как оказалось, коммуналки продолжали здравствовать, как продолжала здравствовать его соседка по этой квартире.

Когда он увидел свою соседку – высокую старуху с прямой спиной, с подведенными густыми коричневыми тенями глазами, с густо намазанными белилами щечками, с ярко-красным бантиком губ на сморщенном лице, – его первой мыслью было, – покойница в гробу была так прекрасна, зачем она встала из него?!

Старуха хорошо поставленным актерским голосом в басовом регистре представилась как Горжетта Конкордьевна, из дворянского рода, что служила актрисой в столичных и провинциальных театрах. По её словам, она переиграла на сцене со многими известными актерами тридцатых – сороковых годов, чьи имена были в титрах самых известных фильмов того времени. Когда Алекс встречался с ней на кухне, Г.К. (так для удобства он сократил её имя), рассказывала пикантные истории из актерской жизни. Это был нескончаемый монолог, в который невозможно было вставить и слово, и он делал вид, что вежливо слушал старушечью болтовню.

На старуху можно было не обращать внимания и терпеть как неизбежное зло, если бы её одна неприятная особенность. Г.К. перепутала день с ночью и, выспавшись днем, по ночам бодрствовала, и едва семья Алекса отходила ко сну, начинала шастать по углам, вслед за ней скрипели и хлопали двери по всей квартире. Апофеозом ночных бдений были встречи Г.К. воображаемых гостей у входной двери, и на пороге она начинала вести с ними светские беседы на два голоса, задавая вопросы громким басом и отвечая на них жеманным девичьим голоском.

Просыпалась и начинала плакать дочь. Ей рано утром надо было идти в школу, а от бабкиных ночных концертов она не высыпалась, и у неё целый день болела голова.

Всклокоченная жена выскакивала в коридор и начинала ругаться с Г.К., а та, нимало не смущаясь, горько сетовала своим воображаемым гостям на неблагодарных соседей, которые не позволяют их принимать и поэтому вынуждена была с ними прощаться. Разъяренная жена выплескивала негативные эмоции на него, что не может утихомирить полоумную соседку. Он вяло отругивался, не зная, как поступить с старухой и иногда после очередного скандала воображал из себя Родиона Раскольникова, что с неописуемым блаженством тюкает старуху-процентщицу, тьфу, соседскую старушку, обушком топора в темечко. Однако шутки шутками, но с соседкой надо было как-то бороться.

Алекс обратился в психоневрологический диспансер, и после скандала с врачами, которые не хотели госпитализировать соседку, ее удалось определить на лечение. Отсутствие соседки в квартире было подобно глотку свежего воздуха, тишина, покой, по ночам можно крепко спать и не бояться прихода воображаемых гостей. Однако в один прекрасный момент в темной перспективе коридора нарисовалась странная личность мужеска полу, лет шестидесяти, с седым венчиком на голове, взглядом младенца и одетым в старенький клетчатый костюм с портфелем в руках.

Алекс удивленно воззрился на него и, несмотря на свою интеллигентность и воспитание, (их, как в укор во время конфликтов, предъявляла ему жена), неприязненно просил, кто он такой и что здесь делает. Ответ мужчины в клетчатом костюме был прост и незатейлив, как кирзовый солдатский сапог. Он – племянник Клавдеи Григорьивны. Кто это такая, недоуменно подумал Алекс, но продолжил угрюмо слушать клетчатого младенца шестидесяти лет.

Пока старушка в больнице готовится предстать пред богом, – тут неожиданный племянничек постарался придать своему сморщенному личику скорбное выражение, и, он, чтобы коматушечка (так и сказал, вместо «комнатушечка» – «коматушечка») не пропала и не досталась лихим людям, к которым новоявленный наследничек a priori7 причислил Алекса, на что намекнул его неприязненный взгляд, который он бросил на него, поэтому поживет здесь до принятия наследства.

Услышал слова свежеиспеченного родственничка, Алекс застыл, как соляной столб. До него с трудом дошло, что дворянка с прекрасным и возвышенным именем, которое можно было читать на манер латинского гекзаметра с цезурами, неожиданно превратилась в серую мышку с полузабыто-простонародным произношением имени «Клавдея». Так низко упасть, из дворянки да в простолюдинки, эх, Клавдея, не свет да Григорьивна! Однако за два года, что они здесь жили, старушку никто не посещал и в родственники не набивался. Странно как-то. Между тем нежданный наследничек, пока Алекс успешно изображал из себя соляной столб, изящно прошмыгнул мимо него, обдав сложной смесью запахов собачьей шерсти, немытого тела, поверх которых был щедро разлит запах дешевого одеколона, и устремился вглубь квартиры.

Однако вместо того, чтобы прямиком проследовать в комнату старушки, вот-вот готовой, по словам предприимчивого наследничка, предстать перед всевышним, он сначала бестолково ткнулся в туалет, потом открыл дверь в его комнаты, и оттуда, как разъяренная фурия, выскочила Лера, что явно подслушивала, стоя у двери.

Его жена, выпятив вперед немаленькую грудь, которую всегда, по случаю начала военных действий, успешно использовала как жерла орудий большого калибра, наводя их на противника и повергая его в шок и трепет, окатила незваного гостя ледяным взглядом. Это была первая фаза военных действий, которую предпринимала жена, второй фазой был долгий визгливый крик, который, как острый коготь, впивался в голову противника, парализуя его волю к сопротивлению.

Свои способности к военным действиям Лера успешно отточила на Алексе. Он, едва супруга приступала к первой фазе объявления военных действий, тут же пугался и начинал покаянно и униженно вилять хвостом, а при переходе ко второй фазе просто сбегал, и терпеливо ждал, когда иссякнет боевой пыл супруги, поэтому поле битвы всегда оставалось за ней. Однако гость оказался покрепче, но и он смешался и сдал назад, и так, задом, задом, наследничек стал пятиться к кухне, промахнувшись мимо двери бабкиной комнаты.

Большой ошибкой незваного гостя был вопрос, обращенный к Алексу, не знает ли он, где ключи от комнаты старушки. Алекс, хоть и с трудом, смог сложить три плюс два, когда ключей от бабкиной комнаты было трое, один ключ был у старушки, другой висел на гвоздике в прихожей, третий у него, ключей от входных дверей было двое, один у бабки, второй у него. Ключи были на одном кольце, и, отдавая нежданному родственничку один ключ, старушка должна была отдать и второй, болтающийся на одном кольце, ведь новоявленный наследничек сам вошел в квартиру.

Алекс встрепенулся, сумел разбить соляную корку и зажал незнакомца в угол между кухней и бабкиной комнатой, где на вешалке висели ее древние салопы. Незнакомец задушено пискнул, когда Алекс изобразил зверскую морду, что легко ему удавалось, если неделю был небрит и задушевно, как слова песни, пропел: «уд-давлю, с-с-сука, бабушку любимую, тварь, почто убил?».

Эффект от его слов оказался потрясающим, к трем составным частям запаха своего тела незнакомец добавил четвертый, вонь от внезапного опорожненного содержимого кишечника. Алекса чуть не стошнило, он схватил незнакомца за лацканы пиджака и так тряхнул, что лацканы с треском отделились от пиджака и остались в его руках, а незадачливый наследничек кулем свалился на пол, заскулил, как побитая собачонка и заерзал по полу, попытавшись убежать от него на четвереньках.

Алекс, развивая нежданный успех, набросился, как овчарка, на него сверху и быстренько, откуда только полицейская сноровка взялась, обшарил карманы незнакомца. В карманах он обнаружил: справку об освобождении из мест лишения свободы, выписной эпикриз из местного психоневрологического диспансера, две смятых купюры по пятьдесят рублей, желтую цепочку с затейливым кулончиком в хлебных крошках. Похожую цепочку с кулончиком носила якобы дворянских кровей незабвенная Конкордия Горжеттовна, тьфу, простонародная Клавдия Григорьевна, что дало Алексу возможность, гипнотизируя взглядом превратившегося чуть ли не в мышь незнакомца, свистящим шепотом протянуть: «точно убил старушку, сс-сука…».

От его свистящего шепота незнакомец с низкого старта неожиданно рванул к двери, стукнулся об нее лбом, дверь с протяжным скрипом широко распахнулась, в проеме двери мелькнул зад незнакомца, и грохот по ступенькам возвестил, что незнакомец неблагополучно произвел спуск по лестнице, следуя нехитрому принципу «голова-ноги, голова-ноги».

Сзади послышался истерический смех, Алекс повернулся и увидел, как Ника, его дочь, сползала по стеночке вниз и, сидя на полу, стала раскачиваться и сквозь приступы смеха в изнеможении приговаривала:

– Ой, папа, папа, я не могу, зачем ты так старичка напугал! Мне самой стало страшно! Бедненький, он же разбился, ступеньки такие крутые!

Жена, стоявшая рядом с дочерью, то же тряслась от беззвучного смеха. Алекс поклонился, как актер на сцене, сыгравший особенно трудный эпизод роли, а потом, брезгливо, двумя пальцами, поднял брошенный портфель и, едва открыв его, скривился. Там лежало вонючее скомканное белье, которое владельцем, наверное, никогда ее стиралось. Он бросил в портфель все бумажки и деньги, изъятые им у незнакомца, цепочку с кулончиком, оборванные лацканы пиджака и спустился по лестнице, чтобы вынести портфель на улицу. По пути он сокрушенно покачал головой, незнакомец сумел-таки сломать одну ступеньку. Он поставил портфель у двери подъезда, а затем в сарае нашел доску, которую кое-как сумел прибить взамен поломанной. Получилось не очень удачно, но лучше, чем со страхом ходить по сломанной ступеньке.

Сон Алекса был неожиданно прерван, трамвай дернулся и стал резко тормозить, а потом остановился. Алекс чуть не слетел с пластикового сидения, а стоявший рядом школяр едва не упал на пол, но его успели подхватить другие пассажиры, которые стали возмущаться и кричать на водителя обычные в таких случаях слова «полегче, не дрова везешь». Водитель стал оправдываться, что какой-то олух на старом рыдване решил проскочить перед ним на красный свет светофора, поэтому он вынужден был затормозить, а этот олух едва не врезался в огромный джип, но успел объехать его и тут удача отвернулась от него, поскольку влетел прямо в столб.

Алекс увидел на противоположной стороне дороги старый автомобильчик, чей передок смялся в гармошку, не выдержав грубого соприкосновения с бездушным бетонным столбом с раздвоенными, наподобие языка змеи, светильниками наверху. Наискосок от трамвая, перегородив дорогу, застыл огромный черный шарабан, едва не уткнувшийся в него огромным капотом.