Читать книгу Криминальные каникулы – 1. Том первый. Под знаком орла - Александр Сиваков - Страница 2

Зима в этом году выдалась холодная и снежная. С белого, словно вымороженного неба, падал редкий снег. Ветер подхватывал его и острыми колючими иглами бросал в лицо. Не защищали даже деревья.

Соломон Файшер брёл по лесу уже второй день. Он замёрз так сильно, что ног уже давно не чувствовал, пальцы на руках невыносимо кололо, а тело била бесконечная мелкая дрожь.

Не раз появлялась предательская мысль улечься в снег – и будь что будет. Но поступить так было не просто. Соломон ясно осознавал, что он трус. Для совершения самоубийства нужна была решительность и смелость – а именно их как недоставало.

Это и вынуждало его брести вперёд.

Последние четыре года Файшер только и делал, что бегал. Сначала – от европейской полиции, которой не очень нравились методы, с помощью которых зарабатывал на жизнь правоверный польский еврей, потом – от немцев, которые называли его не иначе как «юде» и перед которыми, как он сразу же понял, стояла задача под корень извести весь иудейский род. Затем, проведя несколько месяцев в варшавском гетто, – вообще от всех.

В Советском Союзе война началась летом сорок первого и застигла Соломона под Киевом, где тот решил обосноваться хоть на какое-то время. Деревня Балкино, несмотря на близость к украинской столице, была тихим пасторальным местечком, и лежало, окружённое лесом и многочисленными сельскохозяйственными угодьями, в стороне от больших трасс.

Соломон решил устроиться здесь надолго. Он начал даже подумывать об открытии крохотного магазинчика, но столкнулся с серьёзными трудностями: времена НЭПа уже прошли, а советские власти противились любой частной деятельности.

В лучшие времена Файшер получил аттестат юриста и даже успел поработать несколько лет помощником нотариуса в захудалой варшавской конторе. Практика у него была не богатая, тем не менее, он успел уяснить, что любой закон можно обойти.

Пока он искал способы это сделать, наступила война – и все планы пошли псу под хвост. У избранного Иеговой народа, к которому имел несчастье принадлежать достопочтенный Соломон, наступили тяжёлые времена. Точнее, плохие времена наступили у всех, но именно на евреях это отразилось в первую очередь.

Из Балкино пришлось спешно уезжать – тамошний нарком воспылал желанием упечь товарища Файшера в армию. На уверения потенциального бойца, что возраст тому не позволит в должной степени справляться с требованиями Устава, нарком толкнул прочувственную речь о долге каждого гражданина защищать свою родину и, если потребуется, отдать за неё жизнь. На этом месте монолога Файшеру резко поплохело. Недолго думая, он собрал свой нехитрый скарб и на следующее утро, ещё не успело развиднеться, покинул негостеприимные балкинские пенаты.

Начались дни скитаний.

Летом ещё можно было как-то прокормиться, с ночёвкой тоже особых проблем не возникало. Зато осенью приходилось искать лежбище на несколько месяцев вперёд.

Сорок второй год Соломон Файшер встретил под Тулой. До того места война ещё не добралась, хотя гитлеровские войска были уже на подходе, и лунными зимними вечерами, когда воздух был чистый и прозрачный, под горизонтом слышались звуки канонады и сухой треск пулемётных очередей.

Файшер кочевал по деревням и небольшим посёлкам, кое-как перебиваясь найденными крохами продуктов. Но надолго он нигде задержаться не мог: по местному радио истерили по поводу иностранных шпионов, поэтому насельники настороженно относились к каждому появлявшемуся в их населённом пункте незнакомцу, особенно нерусской внешности.

Так проходили дни за днями. Соломон вконец одичал. После того, как в одной из деревень на него спустили собак, он стал сторониться обитаемых мест и принялся промышлять по заброшенным селениям.

Начало смеркаться.

С подветренной стороны потянуло дымом, и Файшер ускорил шаги.

Запах гари с некоторых пор уже стал привычным. Узнавая о скором приходе немцев, жители сжигали свои дома и забивали скот, а кто не соглашался этого делать, тем помогали власти. Совсем недавно вышел указ Верховного главнокомандующего, в соответствии с которым нельзя было оставлять оккупантам никаких материальных ценностей.

Однако Файшер знал на собственном опыте, что даже в дотла сгоревшем доме при известной сноровке можно отыскать годные к употреблению объедки, а в любой деревне по любому осталась какая-нибудь развалюха из хозпостроек, в которой можно пересидеть день-другой.

Эта деревня была похожа на сотню таких же искалеченных войной селений: на месте дорог, тропинок и улиц – девственно белые снежные равнины; поваленные навзничь изгороди; запущенные, поросшие неопрятной высокой травой огороды; остовы сгоревших домов с обугленными квадратами печей, из них нелепо торчат покосившиеся трубы.

Дом, который он облюбовал, стоял в самом центре деревни. В лучшие времена это было красивое строение из силикатного кирпича. Похоже, здесь жил староста или председатель – простые люди жили в деревянных хибарах. Каменная часть дома выгорела полностью, но деревянная пристройка, как это ни странно, осталась практически целой, даже стёкла на единственном окне были почти целыми.

Сначала Файшер внимательно исследовал сугробы (жизнь научила его быть осторожным) – никаких следов ни человеческих, ни звериных, видно не было. Снег закончился три дня назад. Это значило, что как минимум, несколько суток к дому никто не подходил.

Соломон, спрятавшись за двумя близко растущими соснами, обозрел окрестности, чутко прислушиваясь к звукам. Он старался уловить любые, даже самые тихие.

Где-то за деревней, в лесу, каркала одинокая ворона. Она хлопала крыльями и сбрасывала снег с дерева. В полной тишине казалось, будто даже отсюда слышно, как ледяная крупа с мягким хрустальным звуком ударяется об твёрдую корку наста. Файшер даже помотал головой, отгоняя наваждение, а потом неверными шагами направился в сторону будущего пристанища.

На самом же деле, чтобы убедиться, что тут точно никого нет, нужно было пару часов подождать, издали понаблюдать за деревней, но сил на это уже не оставалось.

Оставляя за собой цепочку неопрятных глубоких следов, он добрался до крыльца, поднялся на высокое крыльцо, двумя руками схватился за вычурную медную ручку двери и с усилием потянул на её себя.

Раздавшийся скрип заставил Соломона пригнуться и испуганно замереть. Несколько минут он провёл в довольно неудобной позе, потом с облегчением разогнулся и даже нашёл в себе силы несмело хмыкнуть. Уж если после такого вселенского скрежета сюда никто не примчался, можно быть уверенным, что деревня пуста.

(Ну, если не вся деревня, то несколько ближайших домов – это уж точно)

Перед Соломоном оказалось маленькое помещение, захламлённое хозяйственными мелочами – тут были веники, тазы, черенки от лопат, старые матрацы, какие-то кастрюльки – в общем, всего понемногу, как в любом доме, где жили не первым поколением.

Вдоль одной стены стояла большая скамья, а другую закрывали самодельные полки. В полутьме таинственно поблёскивали аккуратно расставленные затейливые металлические штуковины. Наверное, это были запчасти от каких-нибудь плугов и всяких сельскохозяйственных приспособлений.

Хотя крыша пристройки наполовину сгорела, воздух здесь всё ещё был затхлым, и сильно пахло горелыми тряпками.

«У русских это вроде бы называется «сье-ни», – мелькнуло в голове.

Файшер прикрыл за собой дверь и потёр руки. Тут было не теплее, чем на улице, но хотя бы не дул пронизывающий ветер и в лицо не били иглы снега.

А главное, тут лежало тряпьё, в которое можно было закутаться и хоть немного согреться.

– Будем обживаться, – сказал Соломон, и от звуков своего голоса почувствовал воодушевление.

Дверь он решил не открывать, чтобы не намело позёмки, и в полутьме принялся наводить некое подобие порядка. Сначала нужно было освободить место около дальней стены, затем положить туда матрац поновее и после этого, собрав более-менее чистое тряпьё, постелить его на образовавшееся ложе.

Глаза привыкли к полумраку – и работать стало повеселее. Соломон перенёс в угол один матрац, под ним обнаружился второй, ниже – ещё один.

Это был целый Клондайк – из этих матрацев можно было соорудить надёжное пристанище ни на один день и даже ни на два – как минимум, на пару недель. Ещё бы боевые действия не продвигались именно в эту сторону, было бы совсем хорошо.

Неожиданно из дальнего угла комнаты донёсся слабый звук. Соломон застыл в неудобной позе, наклонил голову, прислушиваясь.

Крысы?

Соседство крыс не предвещало ничего хорошего, тем более здесь, в заброшенной деревне. Даже при нормальной жизни эти твари не гнушались человеческим мясом, теперь же существовала реальная опасность во сне лишиться нескольких пальцев.

Но – вроде бы тихо.

Значит послышалось?

Соломон осмелился пошевелиться. Он сделал шаг в сторону – и снова всё повторилось.

Вряд ли это были крысы – слишком уж звук напоминал человеческий стон.

– Кто тут? – Хриплым шёпотом спросил Файшер.

Стон повторился.

Соломон засуетился. Он по-бабьи всплеснул руками и бросился к выходу. Добежал до двери и вдруг понял, что зачем-то тащит с собой матрац. Мысль, что он ведёт себя совсем уже неадекватно, его остановила.

Файшер вернулся, напряжённо вглядываясь в темноту.

– Кто здесь? – Повторил он.

– Trinken… (Пить… Нем.)

Файшер достаточно хорошо знал немецкий, чтобы разобрать это короткое слово.

– Я сейчас! – прошептал он. – Вы где?

Немца он отыскал через пару минут – тот лежал в самом углу, зарывшись в кучу старого тряпья.

– Trinken! – Уже более внятно попросил солдат.

То, что перед ним солдат – это Файшер понял сразу – тот был одет в камуфляжную форму, которая, впрочем, была настолько изодрана, что лишь отдалённо напоминала деталь человеческой одежды.

– Сейчас, сейчас, – забормотал Соломон, -минуточку…

В полутьме не было видно лица раненого. Отбросив в сторону тряпьё, Файшер смог рассмотреть только короткий ёжик светлых волос и поблёскивающие в темноте воспалённые белки глаз.

В доме нельзя было найти какую-нибудь подходящую посуду, да и с водой была напряжёнка. Соломон набрал пригоршню снега и аккуратно принялся скармливать снег пострадавшему.

– Кушай, кушай, – заботливо приговаривал он.

Тот проглотил несколько небольших порций, потом часто и хрипло задышал.

Файшер с большим трудом вспомнил немецкую фразу, слышанную им давным-давно.

– Wie geht es Ihnen? (Как у Вас дела? нем.)

– Ich muss ein Paket an den Befehl zu senden … (Мне нужно передать пакет командованию… нем.)

– Ich verstehe nicht. (Я не понимаю. нем.)

– Package… ich… zu durchlaufen haben… Es ist ein gro? es Geheimnis… konnte ich nicht gehen… Aber ist es notwendig, dass, egal was passieren … (Пакет… У меня… Нужно передать… Это большая тайна… Я не смог дойти… Но это нужно передать во что бы то ни стало… нем.)

В полутьме что-то ярко блеснуло. Файшер наклонился, чтобы рассмотреть, но в ужасе отпрянул. На петличке красовалась руна «зик», стилизованная под две немецкие буквы «S». Это был знак отличия элитных немецких войск СС.

– Vielleicht mochten Sie trinken? (Ещё хотите пить?) – С ещё большей заботой спросил Файшер, наклоняясь к самому уху раненного.

Тот снова забормотал что-то о пакете, который нужно во что бы то ни стало передать командованию, потом затих.

Пакет нашёлся. Он оказался за пазухой неизвестного. Файшер покрутил его в руках, но распечатывать не стал и положил в свой дорожный мешок. Он подумал, что начала нужно выходить этого арийского урода, а затем разбираться с его имуществом.

Вся ненависть, накопленная Соломоном за время своих странствий, была готова обрушиться на голову одного-единственного человека. Если эсэсовец просто тихо отдаст душу Иегове – это будет неправильно, это будет против всех законов – и божеских, и человеческих. Те, кто всю свою жизнь посвятил тому, чтобы причинить зло как можно большему числу людей, просто не имеют права существовать

Решимость Файшера укрепилась. Нужно обязательно сделать так, чтобы этот выродок поправился или хотя бы пришёл в ясность сознания – и тогда его можно будет казнить. Казнить как-нибудь поизощрённее, чтобы и на том свете проклятому немчуре ещё долго помнилось, как именно он ушёл из жизни.

Планам Соломона не суждено было сбыться. К следующему утру больной, не приходя в сознание, умер.

Файшер похоронил труп в ближайшей канаве, закидав его сухими ветками и снегом. Напоследок он плюнул на импровизированную могилу и тяжёлыми шагами ушёл прочь.

Вещей у немца оказалось не так уж и много: всякие хозяйственные мелочи, табак, нашёлся даже хороший перочинный нож. Из одежды ничего не пригодилось, даже сапоги настолько износились, что их можно было сразу выкидывать.

Пакет Соломон приберёг напоследок и не прогадал: именно в нём оказалось самое ценное.