Читать книгу Неважно - Александр Стар - Страница 10

Ночь. Второе июня. Снег за окном. Москва.

Срочно. Утрите слюни. Выкиньте ром. Она?

Нет. Постойте. Не нужно. Он – не помеха.

Бред. Скройте. Наружу мужа. Там у морпеха.

Что? Речка. Замерший будильник. Завтра.

О! Личико. Спрятали в холодильник. Карма.

Увидишь. Опять. Будет брыкаться. Жечь.

Осилишь? Унять. Терять. Требовать. Каяться. Лечь.

«Ну, скажите мне, на кой черт он это сделал? Зачем? Что привело его именно к такому решению? Неужели нельзя было сделать все по-другому? Я не понимаю… совершенно не понимаю…»

Приблизительно с трех часов ночи в Москве светало.

Я возвращался домой в полном одиночестве, понимая, что скоро придет новый день и новые перемены. Проходя по мосту, мои глаза окунулись в реку и налились слезами. Сердце пело: «I will always love you», а мозг втирал: «Fuck you, чувак, успокойся». По середине моста лежали цветы. Тусклые отблески фонарей падали на портрет Немцова. Неподалеку стояли двое мужчин и женщина. Они пили водку и разговаривали на политические темы. Медленно отваливался от Кремля.

Через пару неровных движений меня снесло к тротуару. В этот момент яркие фонари уснули. Обернулся, увидел перед собой черный мост: он весь в потемках, и только краешек стекла, в районе черной ленты на портрете Немцова, отсвечивал в сторону Красной площади. Направился к метро. «Это не я алкоголик, мне сейчас просто очень плохо», – утешало тело и начинал сверлить мозг. Мысли спутались, ноги подкосились. «Сука, раскрой глаза!», проезжал мимо таджик еврейской национальности. Вслед показал ему указательный палец и запрыгнул на тротуар. «Черт! Что происходит?!», портфель тотчас же качнулся вправо.

Снова посмотрел на реку, по ней проплывал лайнер «Елизавета» и мне казалось, что люди там безумно счастливы. Мне так показалось. Хотя, знаете, я думаю, что нам кажется всегда только то, что мы хотим, а не то, что нам кажется на самом деле. Потому что мы многое упускаем. В частности, этот тротуар: он чистый, гранитный, по нему приятно идти, значит, он замечательный. Но стоит немного углубиться, как заметишь трещинки, заметишь стекающую гниль с крыш зданий, заметишь хамские надписи. А это всего лишь тротуар, а там люди в лайнере, мне показалось, счастливые люди.

В ста метрах от себя, заметил большую букву «М» и с уст соскользнуло: «Ну наконец-то». Моя усталость прорвалась сквозь эту букву. Кстати, машин на дороге как обычно было много. «Moscow never sleeps», это правда. Поэтому, черная кошка, пробежавшая у меня под ногами, перейти на другую сторону дороги так и не успела. Какой-то прохожий, в черных рогатых очках (я его еще упомяну), попросил у меня сигарету, я ответил, что не курю, и он как-то злобно, не проронив ни слова, пошел на десять шажков быстрей и все время плевался в сторону «кирпичного надсада». Злоба его отразилась в походке: он ее изменил после моего ответа.

И вот буква «М» зависла прямо надо мной. К счастью, тогда был какой-то праздник, и метро работало круглосуточно. Не знаю, что за праздник, ибо праздники давно в моей жизни отсутствуют. Но раз не Новый год, значит, наверное, либо что-то религиозное, либо военное. Но как бы то ни было, спокойно зашел в метро, проехал вниз по эскалатору, подождал с минуту или две поезда, зашел в полупустой вагон и лег в углу на три места одновременно.

Несмотря на всеобщую усталость, спать мне не хотелось, точнее сказать – не моглось. Мысли терзали серое вещество, как мошкара – кровь на Патриарших. Мысли не давали спать, не давали отдыхать и попросту лежать спокойно. Зрачки носились из стороны в сторону, пальцы тряслись подобно Альцгеймеру, становилось холодно и неспокойно. Вначале лег на живот и подбородком уперся в портфель. Замер на несколько секунд, попытался заснуть. Затем зазвучала запись диктора: «Уважаемые пассажиры! Уступайте места инвалидам, пожилым людям и беременным женщинам». Перевернулся на спину, портфель оказался под затылком.

В полупустом вагоне располагались около двадцати человек, в основном все спали. Запах стоял отвратительный, затхлый такой, гнилые помидоры и то пахнут легче. Было понятно, что всю эту ночь люди только и знали, как распивать алкоголь и закусывать его табаком. Практически все сидели, или, точнее, лежали друг на друге. И только один пожилой мужчина стоял и смотрел в пол. Одна из его рук была спрятана в правом кармане, вторую – не видно. По его лицу ясно, что он о чем-то думал. Причем размышлял о чем-то серьезном. О чем-то необходимом. Не было в нем растерянности, невнимания, и, вообще, он походил на профессора университета. Худой, причем очень худой, и, казалось, трезвый, абсолютно трезвый. За ним приятно было наблюдать. Хотя он ничего и не делал, а просто смотрел вниз. «Что происходит с людьми, когда они перестают смотреть телевизор и начинают о чем-то размышлять?». Он смотрел так пристально, что внезапно для себя самого, я немного приподнял спину. На месте же ничего не оказалось. Ничего. Сплошная пустота. А в противоположной от меня стороне вагона некто дрочил на смотровое стекло.

Снова перевернулся на живот. Неразборчивый голос диктора объявил очередную станцию, вроде – Каширку. Ехать мне нужно было до Домодедовской, это около сорока минут от центра. Несмотря на то, что мы проезжали под пятьюдесятью метрами земли и бетона (можно сказать за 35 р. нам дают возможность на некоторое время быть похороненными заживо), чувствовал себя намного лучше, чем на том мосту. Но все же многое меня до сих пор тревожило. Думаю, так и будет продолжаться. Перевернулся на спину.

– Что-то происходит, – щелкал косточками молодой парень в фуфайке.

– Что… еще… про… и… схо… дит? – зевало и потягивалось пьяное животное рядом.

– Не знаю. Но мне кажется… – смотрел на часы, затем вверх, и опять на часы.

– Когда… ка… же… тся… – захихикал.

– Я атеист, – толкнул вбок животное.

– И… что… теперь? Я… тоже… не… без… греха, – взваливался на фуфайку.