Читать книгу Неважно - Александр Стар - Страница 9

В каждом из нас подвох.

В каждом из нас бардак.

В каждом из нас бог.

В каждом из нас наг.

Каждый – глубокий вздох.

Но как же все это? Как?

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Боже, милостив будь ко мне, грешному, Аминь, – такова утренняя зарядка Виктора. Сидя перед столом он придвигает тарелку с жареной курицей и продолжает. – Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистой Твоей Матери и всех Святых помилуй нас. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе, – взгляд его направлен на близлежащий псалтырь с золотой окантовкой и крошечной иконой Пресвятой Богородицы. – Царь Небесный, Утешитель, Дух истины, везде пребывающий и всё наполняющий, Источник благ и Податель жизни, приди и вселись в нас и очисти нас от всякого греха и спаси, Благой, души наши.

Глаза Виктора наполняются безжизненной кровью, в которой бурлит вулканическая лава, напоминающая бесформенную скульптуру Иуды в Свияжске. Его изуверская вилка тычет по теплой голени курицы, смотрящей на картину Брюллова «Последний день Помпеи». Тонкие пальцы святоши (словно перебирая по клавишам меланхолического фортепиано) плавно скользят по бесчувственному крылышку мертвого существа. «Плохо прожарено. Кровь течет. Как же я боюсь крови», думает Виктор и, одновременно с этим, брезгливо откидывает тарелку в мусорное ведро, – там еще находятся сгнившие бычьи яйца, пару надкусанных осьминогов и недобитые тараканы, которых Виктор уже год пытается выселить из своей квартиры, но главные юристы в насекомом муниципалитете, считают, что Витёк подписал абсолютно честный контракт (как Англичане с Индейцами) и, поэтому, тараканы всячески негодуют по поводу их изгнания. Не дай бог Виктору стать героем Кафкианского Превращения.

Сатирикон берет свое и наш протагонист отправляются на работу. Его руки совершенно свободны, и сам он свободный. «Холостяцкая жизнь наводит тоску куда меньше, чем порядок наводит женщина. Мне нравится играть словами, понимаешь, одинокие люди ни на что большее не способны», в частных беседах с самим собой говорит Виктор смотря в зеркало (его любимое жилистое отражение постоянно соглашается с ним, подмигивает ему, кивает ему, вглядывается в морские глаза белоснежной девочки, стоящей за наблюдателем). Иллюзия наполняет комнату берисфическим ароматом (нечто среднее между звуком наполняющим водой ванну и утопленником издыхающим последние пузырьки) и заносчиво гонится вслед за убегающим Виктором.

По приезду в офис, Виктор первым делом знакомится с очередными историями посетителей: пол, год, семейное положение, основная проблема и т. д. Каждые полчаса в рабочий кабинет Виктора заходит молодая брюнетка с порцией макулатуры и чашечкой свежемолотого кофе (замечу, что она его молотит ежедневно на протяжении пяти лет) и в этом уже существует свой ракурс на неизменную жизнь Виктора.

– Офелия! – надменно машет волосатыми руками Виктор.

– Да, Виктор Константинович? – ласкова отвечает брюнетка.

– У вас сегодня изумительное платьице, – с некоторым трепетом в глазах припевает Виктор.

– Для вас же стараюсь, – улыбается Офелия и выплывает из кабинета.

Виктор закуривает очередную сигару (подаренную ему лично от Кубинского психиатра, с которым он общался на протяжении полувека, а затем покончил с этим общением в силу непредвиденной смерти чернокожего старичка) и, потирая блестящими лакированными туфлями половичок, Виктор всматривается в идущих сплошной чередой психологических зомби и, цепляясь за каждое их слово, за каждый их звук и телодвижение, вытаскивает из них клешнями душевную болезнь (чаще всего эта болезнь именуется – одиночеством), но врачи любят давать ей более сакраментальные названия, типа: СПИД, рак, Альцгеймер и т. п.

Ровно в два часа Офелия заходит к Виктору, чтобы преподнести к триумфальным вратам просфору да святую воду. Виктор говорит рабе Божей: «Спасибо» и, не предлагая разделить пищу с другом своим, продолжает: «И пусть ко мне никто не заходит. Занят я. Перерыв».

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного, – Виктор без поспешности и с вниманием сердечным отчеканивает молитву перед вкушением пищи «Отче наш…», затем молитву благословения и, наконец, почувствовав пресность хлеба и краность воды, отставляет все вбок и кричит: «Офелия! Можно! Можно!».

Заходит очередная баба с жирными волосами и вообще… Начинает втирать очередную дичь Виктору, но тот мгновенно ее перебивает:

– Эээ… ээээ… эээ… Постойте! Прочтем молитву перед началом всякого дела, – баба смотрит на него вопросительным взглядом, но Виктор сразу же отрезает, – Господи, Иисусе Христе, Единородный Сыне Безначального Твоего Отца, мы многократно убеждались в истинности Твоих слов, что без Тебя мы ничего не способны сделать… – и по окончанию молитвы закуривает и визжит: «Нуууууу чтоооооооооо?!».

Баба тут же изливает душу, «перекладывает свои проблемы на обезображенную спину Христа», как любит говорить Виктор, и, расплатившись парой сотней червонцев, уходит восвояси, – но прежде чем – это важно! – она еще выслушивает молитву об окончании дела.

Так и проходят битые часы Виктора: молитвы, яство, сигары, Офелия, пациенты с их Земной болью и пустота.

«Жизнь священного человека – скучна, но праведна. Но как бы мне хотелось стать детективом. Искать воров, тунеядцев, неблагонадежных личностей, ну, в общем, иметь VIP-доступ в Госдуму, а так сижу здесь, корчу из себя убитого священного оленя и наслаждаюсь тем, что имею, а имею без малого – ничего. И ведь Офелия, ну, гроза-баба же, а нет, ну что ж тебе неймется-то. Хочешь чего-то другого. Чего-то «Мирозданного», чтоб мистика была всякая, фантастика; реальность – угнетает, вымысел – беспокоит. И ничего не происходит. А как бы хотелось. Как!» – набивает мыслями скорлупу Виктор и откидывается на мягкий диван. – Как же я устал от всего этого. Жизнь не приносит мне совершенного удовольствия, одна разруха кругом, как в фильмах Кончаловского, и корову некому доить…»

– Виктор Константинович, ваш рабочий день закончился, но здесь к вам буквально рвется парень с собачкой. Я говорю ему, что все, прием окончен, а он сопротивляется, так ведь главное что его и в записи даже нет!

– Офелия, впустите парня, все хорошо, я еще не до конца вырубился.

С этими словами: «Впустите парня», Виктор встает и направляется на балкон. Там он проглатывает очередную сигару и ненавязчиво пялится на собаку, отраженную в стекле: её костлявое тело, набитое точно соломой и приправленное барханом (светло-золотой кожей), вонзилось в ковер из шкуры тигра и не хочет отступать от него, пока парень не кипит: «Нарик! Не трожь. Он еще жить хочет!». У Виктора резко задергались брови от этого: «Жить хочет».

Парень стал что-то робко и, одновременно, протяжно доносить Виктору, но, на нашего священного сорокалетнего мальчика, внезапно накатилась волна безмятежной грусти.

Парень скромно располагается на стуле, взмахивает своим синим (запомни этот цвет читатель!) свитером, увешанным пилястрами и орлиными головами, и озирает просторную комнату: чучела животных, репродукции Венецианских картин, огромную хрустальную лампу, мироточащие иконы и пр. и пр.

– Саня, добрый день, или что-то там у нас в стране творится. Давно не видел тебя. Что-то случилось?

– Ты знаешь, Витя, мне нужно с тобой поговорить, но это очень важно…

– Ну, не тяни хвоста за кот. Что там у тебя? Ты ж меня знаешь, помогу, чем смогу, а там на все Божья воля.

– Ты знаешь, за что меня семья не ахти?..

– Так что ж не знать, все люди относятся друг другу плохо только по одной причине: нелюбви.

– Вот именно, что любовь, еще какая любовь… у меня… к Женечке…

– Что за Женечка? Ту же вроде Сашей звали, твоя бабка на весь двор трещала: «Нечистая! Дрянь!».

– Саши больше нет. Но это неважно. В общем, вопрос такой: «Как церковь относится к гомосексуалистам?»

– Ангел выводит семью Лота из гибнущего Содома. А что это ты вдруг заинтересовался таким?

– Ну, я просто спрашиваю.

– Ничего путного из этого не выйдет, хотя и примеров масса: Элтон Джон, Патрик Харрис, Стивен Фрай, Чайковский в конце концов. Но адепт греха тот, кто этим занимается.

– Но разве они виноваты, что так их природа устроила?

– Природа?! Больные люди, да, их необходимо лечить, так они ведь не в какую, считают, что правильно, митинги свои проводят. ЛГБТ сообщество выдумали. Тьфу. Не бывать этому в России. Не бывать.

– То есть ты не веришь в такую любовь?

– Я верю в в Бога. А он говорит, что пришел спасти и погибших. Грешников надо любить, а грех – ненавидеть. Но все эти движения, все это напрасно.

– Виктор Константинович, я ухожу, вас не ждать?

– Да, Офелия, разговор у нас серьезный видно намечается. На улице дождь, не утони, – картинно улыбается.

– Хорошо Виктор, – ушла.

– Так вот, помнишь ты мне давал прочитать притчу про «Соленую лошадь», мне еще название понравилось. Мертвое море, по преданию образовалось на месте Содома и Гоморры, а ты «Красное» для красного словца вставил.

– Витя, можно тебя попросить, но ты главное не бушуй, – попросить не говори никому о том, что я тебе буду сейчас…

– Естественно, Саша, знаешь, сколько мне таких как ты ежедневно заходят, ой…

– Тебе, Саша, надо в церковь обязательно сходить. Помолишься, я тебе сейчас и напишу что-то, рецепт выпишу так сказать. Повторишь с бумажки 3 раза, а лучше выучи наизусть, а еще лучше, – смотрит в расписание. – Заходи ко мне каждую неделю по средам, давно у меня такого пациента не было…