Читать книгу Никакая волна - Александр Старостин - Страница 13

На Елагином острове стартует благотворительный марафон «Зеленый пробег». Наш журнал – в числе первых информационных спонсоров. Вместо денег организаторы обещают бесплатные кеды для сотрудников фирм-участников. Мероприятие организует Комитет по делам молодежи, а спонсором выступает фирма Reverse.

Узнав в редакции эту новость, я набираю номер Ульяны. Тут спорт и экология – все как она любит.

– Только не притаскивай эти ужасные наклейки, – прошу я ее.

Кеша с удивлением поднимает брови.

– Потом объясню, – машу рукой.

Уже в метро встречаю Шатунович. По ее словам, она всю ночь была на вечеринке и у нее раскалывается голова.

– Почему они не могли привезти эти чертовы кеды ко мне домой?

Я говорю, что она вполне может от них отказаться.

– Отказаться? – Шатунович приподнимает темные очки и глядит на меня своими покрасневшими от сигаретного дыма и недосыпа глазами. – Еще чего!

Когда мы выныриваем из метро, первое, что видим – толпу разновозрастных людей, трусящих по перекрытому милицией Морскому проспекту. И Ульяну, поджидающую нас у киоска. В ее руках сумка – судя по очертаниям, с какими-то художественными альбомами, – а глаза без очков и в линзах кажутся еще больше.

– Ты шикарно выглядишь, – говорит Шатунович, и они обнимаются, как старые подруги.

У палатки с эмблемой «Зеленого пробега» нам выдают нагрудные номера.

Мы с Шатунович переглядываемся. Она с сигаретой, а я опираюсь на палку. Какой нам пробег? Насчет Главного – кто бы сомневался. Несмотря на почтенный возраст, он занимается спортом и не курит.

– Вон на кефирчике-то наш бесконфликтный как разогнался, – хохмит она.

Когда мы смешиваемся с бегущими людьми, я изображаю нечто вроде подпрыгиваний на одной ноге. Шатунович рядом тоже халтурит и курит сигарету.

Мимо нас скользит грузовик телеканала с оператором в кузове. Его камера прицельно берет в фокус депутатов, трусящих в толпе. Они улыбаются и машут.

– Просто любопытно, а что чиновники хотят озеленить таким способом? – интересуется Ульяна. – Свои карманы?

Она говорит, что по сути вся благотворительность и подобные пышные мероприятия выглядят как примитивный спектакль власти для простолюдинов. И мы какое-то время спорим с ней о политическом бэкграунде благотворительности.

– Мы тоже не ангелочки, – смеюсь я. – Изображаем бег ради кроссовок.

– Говори за себя, – возмущается Ульяна. – Знала бы – не пошла.

Это чересчур резко. Я останавливаюсь и сгибаюсь, упирая руки в колени.

– Погодь!

Иногда принципиальность Ульяны действует на нервы.

Нас догоняет Главный редактор.

– Эй, молодежь, чего приуныли? – бодро кричит он. – Не позорим честь нашего журнала!

Шатунович затягивается и выдыхает:

– Ага, ща докурю и ка-а-ак сделаю их всех.

По факту, кроме Главного, ни один из авторов «Дилэй» не приходит к финишу. Зато когда начинается праздничная часть в виде раздачи призов – журналисты первыми занимают места.

В кедах Reverse когда-то ходили парни из Foo Fighters и Slipknot, в этой обуви умер Курт Кобейн. У Шатунович где-то есть свитер этой марки с синей звездой. Кроссовки и штаны.

Со сцены звучит благодарственная речь и поет детский хор.

– Давай выберем тебе что-то, – говорю я Ульяне.

Мне все еще хочется сделать ей приятное. Как-то показать, что это мероприятие осмысленное и приносит пользу. Я даже покупаю пару значков и флажков. Все вырученные деньги пойдут в фонд озеленения или типа того.

– У вас какой размер? – Смазливый консультант начинает кружить вокруг нас. Он предлагает срочно приобрести символику благотворительного фонда.

Ульяна сталкивается со мной взглядом.

– Почему ты не сказал мне про этот политический фарс? Заманил сюда.

– Да он сам не знал, – вклинивается Шатунович и показывает ей бордовые девичьего фасона кеды.

– Красивые, – одобряет Ульяна и нехотя освобождается от сандалий, чтобы примерить.

С платьем они смотрятся, мягко говоря, странно.

Когда мы встаем в очередь, чтобы все оформить, Ульяна по привычке читает надписи на этикетках.

Сеточные материалы: нейлон и полиэстер.

Термополиуретан.

Резиновая смесь DRC.

Вдруг она замирает и поворачивается.

– Они с кожаными вставками, – опустившимся голосом сообщает она и отдает мне коробку.

Я с недоумением смотрю то на нее, то на этикетку. Открываю упаковку. Щупаю кроссовки, вдыхаю химический запах резины и краски. Пробегаю глазами по всем ярлыкам, которые вижу на витрине. По каждой строчке по нескольку раз.

– Да тут кожи, считай, практически нет.

Но Ульяна непреклонна.

– Прости! – одними уголками губ говорит она.

– Выберите хотя бы бейсболку, – советует Шатунович.

Мы разочарованно отходим от палатки. Рекламные растяжки с логотипом Reverse с белыми буквами на черном фоне издевательски раскачиваются на ветру.

Я предлагаю Ульяне пойти в кино. Но она устало говорит, что опаздывает.

На все мои попытки ее обнять и поцеловать отстраняется со словами:

– Ты меня щекочешь!

Пока мы толкаемся, начинается дождь. Люди бегут – кто к машинам, кто в сторону метро. Только на открытой сцене стоически поет детский хор. Костюмы детей вымокли, но они стараются и нестройно выводят: «Доброе утро, крейсер Аврора…» Особенно сильно фальшивит чье-то мальчишеское сопрано.

На словах «Авро-о-ра-а-а» мы с Ульяной ретируемся, торопливо пробираясь вдоль палаток и стендов в направлении выхода. По пути я не могу избавиться от неприятного ощущения, что мы утрачиваем взаимопонимание.

Так хочется сказать ей об этом. Но вместо этого вырывается:

– Не понимаю твоей позы.

Она с укором говорит, что не «позы», а «позиции», и это разные вещи.

– Ну конечно, какие могут быть замечания, когда западный берег Байкала изувечен турбазами, – хмыкаю я.

– А разве не так? – вскипает Ульяна. – Проще, конечно, играть в эти игры, закрывая глаза на реальную жизнь.

И на мой вопрос, не перебор ли это, лишь раздражается:

– А ты хотел бы, чтобы твои дети жили в изувеченном, загаженном мире? Мы должны хотя бы попытаться что-то сделать.

Опять она о детях. И дальше продолжает о тех героях, кто приковывает себя наручниками и цепями к рельсам или нефтяным вышкам.

Мы ссоримся, как всегда. Она отвечает, что не ждала от меня другой реакции. И если я такой внимательный, почему заманил ее на фальшивое политическое мероприятие. Почему не заметил, что кроссовки сделаны из кожи.

– Из натуральной кожи! – сообщает она таким тоном, будто весь мир должен мгновенно почувствовать себя виноватым.

По ее словам, есть люди, которые не приемлют даже шерсть, потому что это тоже эксплуатация животных. Как и молоко. Как и мед.

Любой шаг по этой земле приносит кому-то страдания.

– Ульяна, я так больше не могу, ну сколько можно? – не выдерживаю я. – Это душит меня!

Когда автобус с ней исчезает за поворотом, я ныряю под дождь, иду через сквер в сторону метро. В груди разрастается странное ощущение, что всех нас скоро ждут большие перемены.