Читать книгу Тайна затонувшего конвоя - Александр Тамоников - Страница 3

По длинному коридору областного управления НКГБ сновали люди в офицерской форме. Щуплый лейтенант с оттопыренными ушами вынес из кабинета огромную стопку документов. Ее вес явно превышал его физические возможности. Он пересек коридор на подгибающихся ногах, ввалился в помещение, расположенное напротив, и только там уронил папки. Хлопнуло так, словно бедняга застрелился, не вынеся всех тягот и лишений воинской службы.

Белый подавил смешинку, сделал серьезное лицо, устроился поудобнее, закинул ногу на ногу, обнял сцепленными ладонями коленку. Он сидел на стуле, стоявшем у стены в дальнем конце коридора, и набирался терпения. Сейчас этот человек был совсем не похож на вчерашнего представителя архангельского воровского сообщества. Возможно, причиной тому было совсем иное выражение лица или же мундир капитана Красной армии, сидящий на нем практически без изъянов. О прежнем образе свидетельствовали лишь щетина, которую он не спешил удалять, да муть, не рассосавшаяся в зеленых глазах.

В здании кипела активная жизнь. Заведение работало, боролось с отдельными проявлениями угроз государственной безопасности.

За пределами управления шумел и строился Мурманск – последний город, основанный в Российской империи. Это событие произошло в 1916 году. Его окрестили Романов-на-Мурмане, а уже через полгода, после Февральской революции, он обрел свое нынешнее название.

В другом конце коридора, недалеко от вестибюля, шумели люди, лязгало железо. Солдаты под присмотром офицеров таскали в машину оцинкованные ящики. Несколько отделов переезжали в новое здание, построенное недалеко от портовых причалов.

Мимо прошли два капитана – Григорьев и Ещенко. Они шли курить на лестницу черного хода, кивнули коллеге, он ответил им тем же. Хорошо, что не майоры. Тогда пришлось бы вставать, отдавать честь.

Усталость не проходила. Она намертво вклеилась в организм, и изгнать ее не помогал никакой сон.

Из третьей по счету двери вышел грузный, чем-то недовольный майор Афанасьев, побрел к выходу, даже не глянув на капитана. Ему навстречу, со стороны вестибюля, шагал майор Сомов, заместитель начальника следственной части. На работу пришел, задержался где-то. Всякое бывает. Дверь Сомова была второй по счету.

Он вставил ключ в замок, который всегда заедал, начал бороться с проржавевшим пружинным механизмом. Майор насилу открыл дверь, вытащил ключ и только после этого заметил капитана.

Тому пришлось подняться. Субординация!

– Приветствую, Андрей Григорьевич. – Сомов улыбнулся, подошел, протянул руку капитану.

Майору еще не было сорока. Этот ладно сбитый, очень неглупый человек пользовался популярностью у женщин. Он всегда был сдержан, приветлив, редко срывался на крик.

– Здравия желаю, Виктор Васильевич. – Капитан чуть помешкал, но пожал протянутую руку.

– Все в порядке, Андрей Григорьевич? – спросил Сомов. – Вы какой-то напряженный. Не выспались?

– Все в порядке, Виктор Васильевич. Хотя я не отказался бы поспать немножко, где-то пару суток.

– Ничего, закончите дела и выспитесь. – Сомов дружелюбно улыбнулся. – Как продвигается работа? Вы нашли человека, взявшего под крыло местный воровской мир?

– Нашли, Виктор Васильевич, – учтиво отозвался капитан.

– Серьезно? – удивился Сомов. – И кто он, если не служебная тайна?

– Тайна, конечно. – Капитан помялся. – Но вам скажу, Виктор Васильевич. Это вы.

– Правда? – Сомов засмеялся, но страх успел мелькнуть в его глазах. – Хорошая шутка, Андрей Григорьевич.

Капитан молчал.

Сомов немного побледнел. Он пока не переварил эту важную информацию, в его сознании еще не закрепился этот удручающий факт. Но беспокойство уже давало о себе знать.

– Вы же не серьезно, Андрей Григорьевич, да? – Голос майора слегка зазвенел. – Скажу вам со всей ответственностью, что в качестве шутки ваше утверждение еще проходит, но вот как серьезное заявление…

– Вы арестованы, Виктор Васильевич, – заявил капитан. – За что, говорить не буду. Вы и так прекрасно это знаете. Не надо пустых слов. Нам с вами ясно, о чем идет речь.

– Подождите! Это чушь, вы бредите! – Бледность пятнами расползалась по лицу преступника.

Он немного попятился, машинально сжимая в руке ключ от кабинета.

– Вы вообще соображаете, в чем меня обвиняете? Это вопиющая некомпетентность, знаете ли!

Бесшумно отворилась дверь первого слева кабинета. Оттуда вышли два офицера. У одного в руке был пистолет. Второй приблизился к Сомову сзади, расстегнул на его ремне кобуру, вынул штатный ТТ.

Тот дернулся, судорожно сглотнул. Серо-бурые пятна зацвели на его физиономии. Он еще справлялся с эмоциями, но все понял. Сопротивляться было бесполезно, говорить какие-то слова – тем более.

– Отведите его в камеру, товарищи офицеры, и охраняйте, – сухо сказал капитан. – Не скажу, что мне очень жаль, Виктор Васильевич, однако я испытываю определенную удрученность. Вы представлялись мне приличным человеком. Ваша деятельность в качестве организатора преступной группы будет тщательно расследована, и вы получите по заслугам. Всего хорошего.

Подавленного преступника увели.

У капитана подкашивались ноги. Чертова усталость! Он добрел до стула, приставленного к стене, рухнул на него.

Справа послышалось выразительное покашливание. В дверном проеме последнего по счету кабинета стоял человек с погонами полковника. Ему было под пятьдесят, он смотрелся солидно, убедительно, мундир ему шел. В глазах полковника играла добродушная ирония. Он был в хорошем расположении духа. Для полковника Алябина, начальника отдела контрразведки СМЕРШ, это было нечастым явлением.

– Браво, капитан, сыграли, как в театре, надеюсь, взяли именно того, кого нужно. Впрочем, воздержусь от аплодисментов, чтобы не зазнались.

Тому пришлось опять подняться, принять строевую стойку.

– Я уже не Леха Белый, Павел Евгеньевич? – спросил капитан.

– Нет, достаточно с тебя этой дури, – с улыбкой проговорил Алябин. – Разрешаю прекратить раздвоение. Ты капитан Неверов Андрей Григорьевич, сотрудник третьего отдела ГУКР СМЕРШ, прикомандированный к нам из Ленинградского управления. Думаю, что с такими способностями ты имеешь все основания стать майором.

– Когда-нибудь, – уточнил Андрей.

– Когда-нибудь, – согласился Алябин. – Сейчас, понимаешь, не до этого, времена тяжелые.

– Звучит забавно, Павел Евгеньевич, – сказал Неверов и усмехнулся. – Раньше говорили, дескать, потерпи, времена сейчас тяжелые. Вот кончится война… Так она ведь уже закончилась, товарищ полковник.

– И что с того? – Алябин пожал плечами. – Наступило тяжелое послевоенное время. Все мы должны набраться терпения. Кстати, почему мы с тобой тут стоим? – Алябин неприязненно покосился на головы, торчащие из кабинетов.

– Не знаю. Вы стоите, и мне положено.

– Так заходи. Не родной, что ли? – Полковник посторонился, пропуская капитана в свои чертоги. – Присаживайся, будь как дома. И не стоит вскакивать всякий раз, когда я буду проходить мимо. Вижу, тебе сегодня не до физических упражнений.

– Спасибо, товарищ полковник.

В кабинете начальника контрразведки было тихо и глухо, как в подводной лодке. Домашним уютом здесь не пахло и все же было куда лучше, чем на воровской хазе. Капитан присел, откинулся на спинку стула.

– Насчет того, что война закончилась, я поторопился, товарищ полковник, – сказал он. – Наши войска ведут тяжелые бои с японскими милитаристами в Маньчжурии, на Сахалине, на Курильских островах. До капитуляции Квантунской армии еще далеко.

– Возможно, не так далеко, как тебе кажется, – заявил полковник. – Есть информация. Шестого августа, то есть позавчера, американцы что-то сбросили на японский город Хиросима.

Андрей поднял брови и осведомился:

– И что это было? Пламенный привет от трудового американского народа?

– По крупному счету, да. Именно пламенный. – Полковник замялся. – Это ядреная… тьфу, ядерная бомба. Атомная, проще говоря. Устройство небывалой разрушительной мощности. Американцы погрузили его в бомбардировщик и скинули с большой высоты.

– Да ну! – изумился Андрей. – Это не сплетни, Павел Евгеньевич?

– Наше учреждение собирает сплетни? – Полковник с интересом уставился на собеседника.

– Простите, глупость сморозил. Но ведь это…

– Да, именно. У них уже есть такая бомба, а у нас пока нет, но скоро будет, поскольку данный участок работ курирует лично товарищ Берия. Жертв в Хиросиме никак не меньше ста тысяч. Пострадавших в разы больше. Город полностью уничтожен, распространяется радиация. Есть мнение, что американцы на этом не успокоятся. Они готовят новую бомбу, которую применят не сегодня завтра. Им плевать, что гибнет исключительно гражданское население.

– Черт, это же бесчеловечно.

– Тамошние руководители не гуманисты, хотя и называют себя приверженцами демократии. Логика в их действиях есть. Первое: показать всему миру, а главное, Советскому Союзу, что у них есть атомная, мать ее, бомба. Пусть трепещут. Второе: как ни крути, а такие бомбардировки ускорят капитуляцию Японии. Не погибнут сотни тысяч солдат, в том числе и наших, советских. Мир наступит раньше. Математически все оправданно. Морально-этическая сторона – да, прихрамывает. Но я думаю, что американцы с этим справятся, подгонят под свои действия мощную оправдательную базу. Конечно, так лучше. Пусть гибнет гражданское население страны-врага, чем их собственные парни. Ладно, не будем о грустном. Сегодня мы прибрали большую шишку преступного мира. Это, конечно, знаменательное событие. О последствиях пока не будем.

– А они ожидаются? – спросил Андрей.

– А как ты хотел, товарищ капитан? – Полковник тяжело вздохнул. – Человек, контролирующий мурманских уголовников, оказался нашим ответственным работником, рядом с которым мы трудились не один месяц. Раскрыли – хорошо. Но плохо, что допустили. Такое не сходит с рук. А если он окажется агентом немцев, одним из тех, которых они оставляли на глубокое залегание, то дело вообще швах. Полетят головы. Может, не сразу, не все, но точно. Не исключаю, что это может быть голова одного из присутствующих. Речь, понятно, не о тебе. Выпить хочешь? – внезапно спросил Алябин.

Андрей сглотнул.

– Ты не смущайся, – отмахнулся Алябин. – Сегодня можно. Ни проверок, ни важных совещаний. Считай, что это приказ. Такую отменную работу обязательно надо спрыснуть.

Алябин извлек из выдвижного ящика бутылочку трофейного коньяка, пару стопок.

Он ухитрился все это подцепить одной рукой, потом быстро наполнил стопки, протянул одну Андрею и заявил без тени иронии:

– Будем жить и здравствовать, капитан!

– До конца печени, – пошутил Андрей.

– Тьфу, типун тебе на язык. – Алябин залпом выпил коньяк, закрутил крышку бутылки, дождался, пока Неверов вернет пустую стопку, и убрал все хозяйство в стол. – Ладно, считай, что твой успех мы отметили. А ты неплохо вжился в роль, – похвалил подчиненного Павел Евгеньевич. – Как это называется в ваших блатных кругах – выдавать себя за вора?

– Варганку крутить.

– Вот-вот, – пробурчал полковник. – Наблатыкался, короче, молодец.

– С Пахомовым все в порядке?

– А, это тот парень, которого ты сразил холостым патроном?

– Все верно, Павел Евгеньевич. Боялся, что не вернут мне урки пушку. Но вернули. А холостой патрон я в ботинке прятал, незаметно вставил первым в обойму.

– В порядке твой Пахомов. Мастер художественного хрипа! Труханул он, конечно, по-крупному, но с задачей справился. Бока себе намял, пока по канаве катился, чуть на арматуру горло не насадил. Как-то странно ты все это спланировал.

– Да, местами глуповато, – признался Андрей. – Ушел Карась, мелкая сявка. Да и черт с ним, все равно попадется. В итоге ведь сработало, верно? Личность Сыча из всей этой братии знал только Махан. Брать его отдельно и допрашивать? Нет уж! Во-первых, риск. Там повсюду отморозки с оружием. Ребят потеряем. Во-вторых, пойдет волна, что Махана замели, и Сыч может смыться. Или Махан ничего не скажет. У них свои правила. Мести сообщников они боятся больше, чем пожизненного заключения. А если и скажет, то начнет торговаться, и не факт, что не слукавит. Опять же потеря времени. Информация дойдет до Сыча. Пришлось привлекать реальных персонажей из архангельской братвы – есть там парочка на железном компромате, – чтобы меня представили, вывели в свет, причем быстро, дабы Сыч не проведал. Ведь он прекрасно знает мою физиономию. Настоящее имя Махана – Махалов Николай Петрович. Биография у него что надо, отмороженный на всю тыкву. Он допустил ошибку, когда привез меня к дому Сыча. Сказалась эйфория. Бездна денег в машине! Да еще я, то есть Белый, на его глазах застрелил мента. Вроде банальный фокус, а всегда срабатывает. На это я и рассчитывал. Подготовиться мы толком не успели, сработали криво, да и ребята в машине растерялись. Это не наши оперативники. Плюс Карась гранату швырнул, что было совсем неожиданно. Чудо, что никого не зацепило, все успели смыться, да еще двоих бандитов положили. Наши прикрывали, но чуть отстали, могли не успеть. Кстати, Махан почувствовал их присутствие – нюх у бандита отменный. Удивляюсь, что он меня не раскусил.

– Ты на сто процентов уверен, что Сомов и есть Сыч?

– На двести процентов, товарищ полковник. Хоть на тысячу. Фигура любопытная, не обделенная талантами и работоспособностью. Многостаночник, так сказать. Причастность к абверу более чем вероятна. Махан уже сдает бандитскую сеть. Он понял, что нам известно про Сыча. Не сказать, что поет соловьем, но сквозь зубы цедит. Сомов изначально фигурировал в списке подозреваемых. В доме, куда меня привез Махан, проживает он – больше никто из списка. Семьи нет, чем занимается в личное время, неизвестно. Этот фрукт понимал, что им тоже будут интересоваться, поэтому деятельность временно свернул, не светился. Реакция при задержании тоже говорит о том, что это он. Биографию его следует проверять. По-моему, она хотя бы частично списана с другого человека. Абвер умеет… умел готовить и внедрять кадры. Сомов прибыл из действующей армии в январе текущего года, был переведен в Заполярье контролировать развитие и работу мурманского порта. Нареканий по службе не имел. Уж больно гладкий, без изъянов, слишком уж правильный какой-то. Если он внедрен, значит, есть и сеть агентуры. Не одному же ему куковать тут в вечной мерзлоте, да контролировать работу порта по линии абвера. Война окончилась, стал работать на себя, сколотил банду, подмял под себя воровские круги. На его счету не меньше тридцати убийств, в том числе ответственных лиц. Нападение на пароход «Сермяжный», перевозивший никель. Груз похищен, судно затоплено. Пропажа судна, обломки которого впоследствии обнаружили на норвежской территории. Никель, находившийся на его борту, пропал. Нападение на ресторан «Астория», помните? Первый секретарь обкома справлял юбилей. Ворвались бандиты в масках, всех приглашенных ограбили подчистую, а тех, кто сильно шумел, пристрелили. История с пропажей облигаций государственного займа…

– Ладно, я знаком с криминальной хроникой нашего городка, – проговорил Алябин и поморщился. – Уломал, Неверов, буду ходатайствовать о твоем поощрении.

– Я могу вернуться в Ленинград, Павел Евгеньевич? Ведь существуют какие-то сроки даже у самых длительных командировок. Или это не так?

Наступила жгучая пауза.

Полковник Алябин с каким-то загадочным лицом прохаживался по кабинету, делал это вкрадчиво, мягко переступал с пятки на носок.

– А приехал я назад, а приехал в Ленинград, – задумчиво бормотал он, погруженный в свои мысли.

Через минуту полковник словно случайно попал глазами в капитана и сделал такое лицо, словно не мог сообразить, кто это такой.

– Напомни, Андрей Григорьевич, ты же у нас одинокий человек, да? Тебя никто нигде не ждет? Ни мама с папой, ни любовница, ни супруга с выводком голодных детенышей?

– Никто не ждет, Павел Евгеньевич, – подтвердил Андрей.

– Ага, это хорошо, – заявил тот и тут же спохватился: – Нет, я не прав, это совсем нехорошо. Но в данной ситуации оно очень даже к месту.

«Да уж, малость деликатности в данном вопросе полковнику не повредила бы», – подумал Андрей и почувствовал, как отвердела кожа на его лице.

Теперь он был совсем один в этом мире. Отец и мать офицера Особого отдела Ленинградского фронта, не вылезающего из боевых частей, погибли в сорок втором. Андрей сделал им документы на эвакуацию. Полуторка на льду Ладожского озера попала под бомбежку. Лопнуло колесо, машину отнесло в полынью, она мигом затонула. Все погибли. Неверов выл потом на луну, жутко жалел о том, что подготовил эти клятые документы.

Супруга Лариса – красавица-брюнетка с печальными глазами – погибла спустя несколько недель, будучи на девятом месяце беременности. Он заделал ей ребеночка в короткий набег-увольнительную. Та сторона улицы, по которой она шла, была наиболее опасной при артобстреле. Об этом всех и каждого доходчиво извещали плакаты на стенах. Лариса, конечно, не знала, что будет артналет, внезапный, страшный, надеялась проскочить. Осколки снаряда разбили фасад здания. Плита рухнула на женщину, не успевшую отскочить.

Андрей думал, что сойдет с ума, вернулся на фронт с решительным желанием умереть. С какого гвоздя сорвался?

Через день рота фашистских танков и до батальона пехоты провели тактический маневр, атаковали с фланга две потрепанные роты капитана Мирзояна, когда-то бывшие целым полком. В жуткой сече погибли все офицеры, кроме него. Он лично садил из «максима», когда пулеметчику Остапову оторвало осколком голову.

Когда жидкая цепочка пехоты дрогнула под напором стальной армады, Неверов первым с диким воем схватил связку гранат и бросился в контратаку. Красноармейцы подхватили его почин. Драка была жуткая. Он подорвал танк, а потом лично порубил троих немцев саперной лопаткой. Бойцы тогда точили их лучше, чем палачи – свои топоры. В живых осталось не больше десятка бойцов, но они удержали оборону до подхода свежих частей.

Старший лейтенант Неверов в том бою не получил ни царапины, что счел не чудом, а сущим издевательством. Очередное звание, медаль, короткий отпуск, который негде было проводить.

После этого он сильно изменился, стал спокойным, смирным, собранным. Больше особо собой не рисковал, служил вдумчиво, дотошно разбирал, раскладывал по полочкам каждый инцидент, больше всего ненавидел формализм и фабрикацию дел, бывшую в ту пору нормальной практикой. Слыл чуть не белой вороной, предпочитал обходиться без напарников, до всего доходить своими мозгами.

Сорок третий год, образование ГУКР СМЕРШ, куда он с готовностью перешел из Особого отдела. Прорыв блокады Ленинграда, освобождение Смоленщины, Белоруссии, Прибалтики. «Лесные братья», националисты самых разных мастей и оттенков. Неверов всех выявлял, никого не миловал.

Потом Польша, разоружение отрядов Армии Крайовой, расстрел их командиров, отправка самых везучих в далекие сибирские лагеря. Какая-то стыдливость, неловкость. Ведь одно же дело делали с этими людьми, против нацистов боролись, а тут вдруг вмешалась большая политика.

Он сам едва не загремел под арест за сердобольное отношение к сторонникам польского правительства в изгнании, подал рапорт с просьбой о переводе на Первый Украинский. Наверху это прошение уважили, под занавес войны отправили Неверова в Чехословакию, откуда еще не успели сбежать потрепанные вояки предателя Власова.

В мае, после победы, он вернулся в Ленинград, в распоряжение начальника тамошнего управления. В городе оставались законспирированные немецкие агенты и просто предатели. Глубоко ошибался тот, кто теперь считал их безвредными. Кто-то продолжал гадить по инерции, другие сменили хозяев на представителей так называемых демократических стран. Не секрет, что многих офицеров немецкой разведки, порвавших с гитлеровским режимом, взяли под опеку западные спецслужбы.

В Ленинграде Андрей познакомился с женщиной, вроде вполне неплохой, тихой, домашней. Особых чувств к ней у него не было, но настало время улаживать личную жизнь. Не век же волком бегать и удовлетворять свои потребности в связях на одну ночь с хозяйками съемных хат, связистками, радистками, медсестрами.

Но с этим не сложилось. Он и месяц не проработал в Ленинграде, как подоспела долгосрочная командировка в Заполярье. Мурманский порт становился значимым объектом в цепи поставок грузов из зарубежья и других частей собственной страны. Андрей вынудил эту женщину дать ему слово в том, что она не будет его ждать, вытер ее горючие слезы своей огрубелой ладонью, поцеловал на прощанье и помчался на вокзал.

– Ау, товарищ капитан, ты здесь?

Неверов скинул оцепенение, повернул голову.

Полковник Алябин завершил свое путешествие по кабинету, стоял, скрестив руки на груди, и с любопытством разглядывал Андрея.

– Простите, Павел Евгеньевич.

– Бывает. – Полковник подошел к карте Мурманской области, висящей на стене, взял указку.

Карта была новой, ход боевых действий в Заполярье уже не отражала. Указка поползла в самый верх карты, и Андрей мысленно содрогнулся. Там же холодно, черт возьми! Здесь-то ни разу не жарко, а уж в тех местах, на самом краю географии, даже полярные совы мерзнут.

– Принимай к сведению, капитан. – Указка вернулась к Мурманску, вновь прорисовала прямую линию на северо-запад и уткнулась в точку на побережье Мотовского залива, между полуостровом Средний и устьем Западной Лицы. – Поселок Дальний, прошу любить и жаловать. Район, сам понимаешь, не курортный. Пальмы и магнолии там не растут.

– Напоминает местечко для ссыльных, – сказал Неверов и поежился.

– Вовсе нет, – заявил Алябин. – Там живут такие же советские люди, что и в других местах. До войны этот населенный пункт имел статус рабочего поселка. Тогда в нем проживало без малого три тысячи человек, что по меркам Заполярья немало. В сентябре сорок первого поселок оккупировали немцы и сидели в нем аж до октября сорок четвертого. – Указка совершила маленький скачок. – Вот здесь, чуть западнее, начинался их знаменитый укрепрайон, вырубленный в скалах. Он тянулся на юг на много километров. Когда наши в сорок четвертом пошли в наступление, поселок немцы оставили без боя. Тогда у них уже было модно выравнивать линию фронта. А дальше, на кряже, шли тяжелые бои. Поселок в предвоенное время, как я уже говорил, был немаленький. Он сильно растянут вдоль южного берега Мотовского залива, изрезанного фьордами. Там действовали гранитный и песчаный карьеры, предприятие по ловле и первичной переработке рыбы, были доки, имелось небольшое судоремонтное предприятие, автохозяйство, механические мастерские, еще кое-какая мелочь. К востоку от поселка непроходимые шхеры – скопление крохотных скалистых островов.

– На карте они не обозначены, – подметил Андрей.

– На карте много чего не обозначено. Сам знаешь, что так положено. Тем не менее шхеры есть. Они сильно затрудняют судоходство в тех краях. Судам приходится их обходить. В этих шхерах нет ничего, район необитаемый, островки вплотную прижаты друг к другу, и проходить между ними – сущая лотерея. Скалы под водой, их вроде не видно. Пропорют днище, и каюк. В общем, туда никто не суется. Да и шут с ними. В военные годы наши летчики несколько раз подмечали у поселка, где шхер поменьше, немецкие субмарины. У оккупантов в районе судоремонтного предприятия имелась база по снабжению подводного флота. Вроде бы ничего существенного, несколько складов. Они использовались немцами не очень активно. Перед уходом они их взорвали. Честно говоря, нам до сих пор неизвестно, что там происходило на самом деле. Объект был секретный, наша разведка пару раз обожглась и прекратила туда лезть. Сейчас на этом месте стоит наша воинская часть.

– К чему такая длинная преамбула, товарищ полковник?

– Да ты слушай, не перебивай начальство! – сердито проговорил Алябин. – Сейчас население поселка – чуть больше тысячи. Немцы славно там похозяйничали, цивилизаторы хреновы! Худо-бедно налаживается мирная жизнь. Часть траулеров «Северрыбы» в начале войны успели вывести в Кольский залив. Их потом переоборудовали в тральщики и минные заградители и включили в состав Северного флота. Уцелели только два, их уже вернули на рыбзавод. Большинство предприятий в упадке и руинах, но кое-что начинает действовать. Много приезжих. Это в основном специалисты и работники партийно-хозяйственного актива. Есть милиция, небольшой отдел НКГБ, действуют первичные партийные и комсомольские организации. Недавно приступил к работе поселковый комитет ВКП(б), какие-то номинальные исполком и совет народных депутатов – хотя последних, между нами говоря, никто не выбирал. Немцы отбирали у населения продукты, последние ресурсы, съели весь скот и домашнюю птицу. Были расстрелы, отправки на работу в Германию. В поселке действовала подпольная ячейка, но недолго. В начале сорок второго фашисты всех подпольщиков извели. Было много предателей, которые сотрудничали с оккупационными властями. Так что, сам понимаешь, год назад НКВД там проводило повальные зачистки. Поселок не разрушен, боевые действия в нем не велись, но выглядит он неважно.

– Что-то мне подсказывает, что вы отправляете меня в не очень почетную ссылку, – уныло пробормотал Андрей.

– Причем тебя одного, поскольку то, что там происходит, не выглядит прямой угрозой. Но все как-то странно. Ты же любишь работать в одиночку?

– А что там происходит, Павел Евгеньевич?

– В том-то и дело, что это нельзя описать конкретно. Возможно, все это – лишь череда каких-то странных совпадений. В районе отмечена подозрительная активность. Мы несколько раз перехватывали загадочные радиограммы, которые не могли расшифровать. Источник сигнала располагался в Мотовском заливе, у полуострова Рыбачьего. Это не могло быть случайно проплывающее судно. Посмотри на карту. Там тупик, места совершенно необитаемые. Никакое судно не может просто так зайти в залив, промахнуться, так сказать, мимо Северного морского пути. Оно должно идти только с конкретной целью. Что ему там делать? Высказывалось предположение, что это небольшая подводная лодка. Потом в тех же водах был замечен неопознанный катер. Дело происходило ночью, шел дождь. Незнакомцы напоролись на катер береговой охраны. Пограничники приказали им остановиться, заглушить мотор. Но те не послушались, открыли огонь, а потом свалили в темноту. Их двигатель оказался мощнее, чем у пограничников. Двое моряков получили ранения, погоня закончилась безрезультатно. Берега в той местности сильно изрезаны, искать нарушителя можно годами. Те же пограничники неоднократно замечали странную активность, видели в фьордах и в районе шхер подозрительные лодки, людей в водолазных костюмах, которые быстро пропадали, когда к ним приближались. Такое впечатление, что эти люди идеально ориентируются на местности.

– Что они могут искать там?

– Без понятия. Разброс в пространстве весьма широк. Возможно, они знают, что ищут, но не представляют, где именно это надо делать. К западу от Дальнего или к востоку?

– Я понял, Павел Евгеньевич. Но ведь немцы, как правило, ничего не теряли и не забывали, где и что у них находится.

– Значит, дело в другом, – заявил Алябин. – Именно это тебе и предстоит выяснить в своей очередной «творческой» командировке. Возможно, все эти события – звенья одной цепи. Или же нет. И еще одно. Позавчера в поселке обнаружен труп капитана госбезопасности Лазаревича Бориса Александровича, начальника местного отдела. Он найден возле дома, который тот снимал. Подробностей не знаю. На вид самоубийство, но его ведь можно подстроить, верно? Подчиненные ждали его на работе, он не приходил. Они пошли к нему домой и обнаружили тело. Грамотный был человек, фронтовик, прибыл, как и ты, из Праги, проработал в должности меньше четырех месяцев. Семьи у него не было. Должно проводиться следствие, но не знаю, как с этим. Там все очень странно, капитан.

– Позвольте вопрос, товарищ полковник. Почему этим занимается именно СМЕРШ, структура, которую за дальнейшей ненадобностью скоро расформируют?

– Не прибедняйся. Ты и сам все понимаешь, – заявил Алябин. – Но ладно, разжую. В районе находилась какая-никакая, а секретная база немцев. Они хозяйничали в Дальнем три года. Неподалеку Северный морской путь. В относительной близости Кольский залив с серьезным судоходством, Мурманск, никелевые залежи Петсамо на западе… или, если угодно, Печенги. При штабе армии «Норвегия» активно трудился отдел абвера. Немецкая разведка засылала в наш тыл шпионов, диверсантов, велась подготовка агентов для глубокого внедрения. НКВД заметало лишь явных предателей, а кто там остался внедренный, нам неизвестно. Эти люди внешне могут и даже обязаны быть в доску своим. Сколько народа прибыло туда после октября сорок четвертого? Абвер умел создавать хорошие легенды и снабжать своих людей безупречными документами. Не удивлюсь, если в Дальнем выявится целая паутина.

– Но война вроде закончилась, Павел Евгеньевич.

– С чего это мы стали такими наивными? – с наигранным удивлением осведомился Алябин. – Агентура на месте, сдаваться не пойдет, не надейся. Ее теперь могут использовать и наши заклятые союзники, приютившие много высоких персон из немецкого командования. В Заполярье тоже хватает военных и государственных тайн. В Северной Европе остались немецкие базы, находящиеся под контролем союзников. Не все уцелевшие нацисты рассосались по глобусу. Их агентура давно закрепилась там, где засела. Где-то спрятаны подводные лодки, есть склады, вооруженные отряды непримиримых головорезов. Тайная война еще не окончена, дорогой капитан. Боюсь, это произойдет не так уж и скоро. Твоя командировка согласована с Ленинградом. Там готовы потерпеть твое отсутствие. В курсе, кроме меня, только пара лиц, которым я доверяю. Срок не устанавливаю, потому что все зыбко и неопределенно. Но резину не тяни, работай. У тебя будут все полномочия. Ты представляешь СМЕРШ, а это до сих пор звучит грозно. Бумагу составим, нужных людей обзвоним. Гоняй там кого хочешь – секретарей, председателей, уполномоченных, руководителей предприятий. Что не так, звони, разберемся. Не забывай докладывать о работе. Не афишируй, зачем прибыл, перебьются. Официальная версия: прояснение обстоятельств гибели Лазаревича. Это логично и понятно, поскольку фигура была руководящая. Остальное держи в секрете, с пограничниками не контактируй, чтобы не вспугнуть затаившегося врага. Сам на месте разберешься, не мне тебя учить. Ты дотошный, умеешь находить контакт с людьми, на рожон не лезешь. Возможно, это тот самый случай, когда лучше обходиться без напарника.

Неверов молчал, переваривал услышанное.

– Кстати, эта поездка во всех смыслах полезна для твоего здоровья, – сказал Алябин и невесело улыбнулся. – Если Сомов даст признательные показания – а он обязательно это сделает, – то к нам мгновенно нагрянет высокая комиссия из Москвы. Как допустили такое – преступник в руководящем звене? Сущее вредительство и контрреволюционная деятельность! Ущерб государству, удар по престижу, всякое такое. Боюсь предположить, чем все закончится. Ты не виноват, наоборот, молодец, но сам знаешь… – У полковника побледнели скулы. – В общем, чем дальше отсюда ты будешь находиться, тем лучше для тебя. А мы уж тут сами как-нибудь разберемся с неприятностями. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Вполне понимаю, Павел Евгеньевич. Командировочные-то хоть выдадите? С северной надбавкой, разумеется.