Читать книгу Зимняя война. Дороги чужого севера - Александр Тамоников - Страница 3

Глава 2

Оглавление

Конфликт назревал долго и стал логичным завершением безрассудной политики буржуазного финского правительства. Договор о ненападении просуществовал семь лет. Финская военщина бряцала оружием у самых границ миролюбивого советского государства. Буржуазная пресса обливала помоями Советский Союз – и как-то все забыли, что именно Советская Россия в 18-м году отпустила Финляндию на вольные хлеба, дав ей возможность из захудалой российской провинции стать независимым европейским государством! Финские войска стояли в 90 километрах от Ленинграда. Необходимость отодвинуть границу назрела давно. Уже с сентября части Ленинградского военного округа привели в боевую готовность, стали выдвигать на север. Прибывали войска из соседних округов, рассредотачивались вдоль границы с Финляндией вплоть до Кольского полуострова. 26 ноября финская армия устроила чудовищную провокацию: провела артобстрел советских позиций у деревни Майнила. Погибли три красноармейца и младший командир, несколько человек получили ранения. Через день Советский Союз денонсировал договор о ненападении, войскам отдали приказ перейти границу. В этот же день советская авиация бомбила Хельсинки – впрочем, летчики немного ошиблись и сбросили бомбы на рабочие кварталы. В буржуазных кругах разразилась истерия, крики, что Советский Союз намеренно устроил эту провокацию, чтобы вторгнуться в Финляндию, и даже якобы обнаружили место юго-восточнее Майнилы, откуда стреляли советские артиллеристы. В эту оголтелую ложь завравшегося Запада никто, разумеется, не верил. Войскам объявили, что СССР совершает освободительный поход в Финляндию, чтобы помочь рабочим и крестьянам скинуть гнет помещиков и капиталистов. На всем протяжении границы начались бои. Самый ожесточенный характер они приобрели на Карельском перешейке между Ладогой и Финским заливом, где на Выборг наступала 7-я армия командарма 2-го ранга Яковлева. Неприятности начались практически сразу. Войска завязли в непроходимых карельских лесах и болотах. Армия «Перешеек» под командованием Хуго Эстермана стояла, как влитая, отбивая атаки вчетверо превосходящих советских войск. Недостатки в планировании операции вылезли наружу. Инженерная разведка отсутствовала. Описания укреплений были даны лишь поверхностно, места расположения огневых точек зачастую оказывались неверными. Сведения о противотанковых заграждениях тоже носили недостоверный характер. Танки «Т-26» и «Т-28» упирались в гранитные надолбы, проваливались в рвы и эскарпы, где их добивали из противотанковых ружей. Советская артиллерия била по площадям, а не по конкретным целям. Разведка перед войной ничего не выяснила, советское командование имело лишь отрывочные агентурные сведения о полосах укреплений. Войска оказались не готовы к преодолению полосы дотов и дзотов, несли потери. Отсутствовала дальнобойная артиллерия для уничтожения бетонных огневых точек. Характер местности тоже работал на противника. Безбрежные лесные массивы, реки, озера с болотистыми берегами, каменистые гряды, скалы, малое количество дорог, пригодных для прохождения тяжелой техники. Все эти обстоятельства позволяли малыми силами наладить эффективную оборону. Лобовой удар не дал результата. Войска продвигались непозволительно медленно. К 12 декабря части 7-й армии с трудом преодолели полосу обеспечения – участок местности перед главной линией обороны. А этих линий было три – главная, промежуточная и вспомогательная. Силы таяли, организация наступления была отвратительной. Но командование требовало идти вперед. Финны применяли тактику партизанской войны – летучие отряды лыжников нападали на колонны, уничтожали технику, убивали красноармейцев, после чего отходили на свои базы в лесах. Воевать в лесистой местности Красная Армия не могла, действовала только вдоль дорог. Дороги минировались, повсюду действовали снайперы, успешно сокращая личный состав советских подразделений. Наступление стопорилось, солдаты тысячами умирали от ран и обморожений – их униформа не была рассчитана на затяжные действия в зимний период…

Приказ захватить Путоярве и господствующую над ним высоту полк Уматова получил четыре дня назад. Часть располагала двумя дивизионами полевых орудий, минометной батареей. Артподготовка велась не меньше часа. Потом последовала атака в лоб, которую финны без усилий отбили. Атакующие шеренги даже не дошли до колючей проволоки, плотный огонь прибил их к земле, после чего разрозненные группы покатились обратно. На поле сражения остались сорок трупов и больше семидесяти раненых. Финны снисходительно разрешили их забрать – при условии, что красноармейцы будут без оружия. Угрюмые солдаты похоронной команды грузили в сани тела, отдельно вывозили раненых, а с финских позиций долетали веселые шутки и обидные оскорбления. Попытка зайти с фланга тоже не увенчалась успехом. Рота красноармейцев отправилась в обход укрепрайона, прикрывающего Путоярве, и увязла в ельнике. Солдат разбросало, а выйдя на открытую местность, они попали под шквальный пулеметный огонь и были вынуждены отступить обратно в бор. А там работали снайперы, рота снова попала под обстрел. Финские стрелки, сливаясь с местностью, методично выбивали солдат. Единственная дорога в расположении – через замерзшее озеро – тоже не стала спасением. Красноармейцы спрыгивали с обрыва на лед, где и становились идеальными мишенями, на которых снайперы оттачивали свое мастерство. Уцелевшие бросались обратно под обрыв, прятались, кто как мог. Спас потрепанную роту пулеметный взвод, отправленный во фланг комбатом Раевским. Бойцы притянули на санях станковые «максимы», развернули их на южном берегу озера и подвергли дальний лес массированному обстрелу. Финские снайперы падали с деревьев, как шишки. Рота противника сконцентрировалась на опушке, чтобы добить прижатых к берегу красноармейцев. Пулеметный огонь загнал их в лес, финны отступили, а остаткам роты погибшего лейтенанта Скрябина удалось со второй попытки переправиться через озеро. Наступление застопорилось. Полковник Уматов выпрашивал у командования боеприпасы – полк не может штурмовать высоту, не проведя артподготовку! Начальство неизменно отвечало, что в полку достаточно артиллерийских стволов, и если через день высота не будет взята, последуют оргвыводы – вплоть до расформирования части и отдачи ее командиров под трибунал. В полку действительно хватало орудий, но боеприпасов оставалось на десять минут ведения огня…


Палатка на дне оврага могла укрыть только от снегопада. От морозов, особенно ночных, будучи обычным куском брезента, она не защищала. Интендантские службы работали из рук вон скверно – не хватало даже таких палаток. Командир разведывательной роты капитан Покровский где-то добыл несколько буржуек, раздал их бойцам, и теперь они считались привилегированным сословием – особые условия быта, теплая одежда. Буржуйка поглощала дрова, как какая-то голодная бестия, согревала пространство только в метре от себя, и подкармливать ее приходилось круглосуточно. Впрочем, недостатка в растопке в карельских лесах не было – топили поленьями, ветками, корягами, корнями. Ветхий брезент постоянно рвался, приходилось его заштопывать… Холод в организме поселился капитально, он всегда был там – то больше, то меньше. Иногда про холод забывали, иногда он назойливо напоминал о себе. Мечников вообще забыл, когда последний раз раздевался. Мылись снегом, холодной озерной водой, добытой из полыньи…

Он очнулся в десять утра. Полом в землянке служили доски, кроватями – худые матрасы из ближайшей деревни, брошенной жителями. Большой популярностью в качестве одеял пользовался лапник. По ногам распространялось блаженное тепло – валенки лежали чуть ли не в печке и уже дымились! У буржуйки священнодействовал красноармеец Лузин – смекалистый сельский паренек из тамбовской глубинки, мобилизованный в армию полтора года назад. Он яростно ворошил дрова ржавым напильником, заменяющим кочергу, из печки вырывался сноп искр.

– Ноги подтяните, товарищ старший лейтенант, – проворчал красноармеец, утирая испачканное продолговатое лицо, – а то сгорите, как Жанна д’Арк… Лучше вставайте, хватит уже спать. В баке вода – она не очень холодная, я туда чуток кипятка слил.

– Где народ? – Никита сполз с лежанки. На часах почти десять, вряд ли он проспал победоносное завершение войны.

– Завтрак, политинформация… – меланхолично пробубнил Лузин.

– А ты, стало быть, сытый и все знаешь…

– Так точно, товарищ старший лейтенант… – Красноармеец старательно размазал сажу по физиономии и отправился за чурками к порогу.

Мечников сполоснул лицо, привел в порядок многослойные одежды и выбрался наружу. На дне оврага в двухстах метрах от опушки разместились еще четыре палатки. У соседей тоже вырывался дымок. Жестянка дымохода располагалась горизонтально, и палатка напоминала газующую машину. Никита вылез из ложбины по вырубленным в откосе ступеням. Утро было мрачное, плыли низкие тучи. Порывы ветра теребили макушки пышных елей. Хвойный лес был смешанный – сосны, ели, молодые лиственницы. Деревья росли нечасто, подлесок практически отсутствовал. За спиной пролегала проселочная дорога, которую периодически чистили солдаты лопатами – по ней увозили в тыл раненых, изредка доставляли цинки с патронами. Там же под обрывом пряталось озеро, откуда приносили воду. Лес гудел, жил размеренной армейской жизнью. Местность гуляла волнами, ровные лесистые участки чередовались оврагами. На востоке расположение полка замыкала каменистая гряда, на вершинах которой сидели наблюдатели. В соседнем овраге дымила полевая кухня – там собралась толпа в буденновских шлемах и серых шинелях. Меховые шапки-ушанки в армии только вводили, и в действующие части они почти не поступали. У финнов все поголовно носили ушанки. Суконные остроконечные шлемы совсем не грели, а когда боковые части отгибались вниз, закрывая затылок и щеки, головной убор и вовсе превращался в тряпочку. В некоторых частях выдавали башлыки – островерхие суконные капюшоны от непогоды – но это тоже было редкостью. Валенки в частях отсутствовали, довольствовались теплыми портянками. Вместо меховых рукавиц выдавали трикотажные. Полушубки и овчинные бекеши получали только офицеры – и то не все. В тылу полка расположился полевой госпиталь под брезентовым навесом – там было относительно тепло, и народу, как селедок в бочке, большинство с обморожениями…

Но жизнь продолжалась. Солдаты сидели на краю лощины, жадно ели из алюминиевых котелков. В соседнем овраге для тех, кто уже принял пищу, старший политрук Томский проводил политинформацию: вновь зачитывал вызубренный до дыр приказ по войскам Ленинградского округа, подписанный Мерецковым и Ждановым. Каждый солдат, до последнего коневода, знал, что Красная Армия идет в Финляндию не как завоеватель и поработитель – а как друг и освободитель финского народа от гнета помещиков и капиталистов! Советский Союз выступает не против финнов, а против финского правительства, угнетающего народ и спровоцировавшего войну с СССР. Социалистическое государство уважает свободу и независимость Финляндии, полученную финским народом в результате Великой Октябрьской революции и победы Советской власти!

В лесу горели костры, грелись солдаты, свободные от боевого дежурства, кипятили воду в котелках. Гудели на холостом ходу танковые моторы. Между машинами сновали механики в засаленных фуфайках. К полку были приписаны две танковые роты – шесть легких «Т-26» с танковыми пулеметами Дегтярева и полуавтоматическими нарезными пушками, а также четыре 25-тонных трехбашенных «Т-28», относящихся к категории средних танков. Изначально бронированной техники было больше – за последнюю неделю полк потерял четыре машины.

Прихрамывая, подошел Карабаш. После «ночного» он заметно сдал – лицо посерело, осунулось. Он постоянно ковырялся в ухе – мина взорвалась слишком близко.

– Выглядишь так себе, Семен, – подметил Мечников. – Не успело утро настать, а уже устал, как собака? В бою ты смотрелся лучше.

– Так в бою мы все орлы, товарищ старший лейтенант, – стал оправдываться красноармеец. – А стоит выйти из боя, как все болячки наружу. Шибануло вчера в башку взрывной волной. Теперь с ухом проблемы – тут слышу, тут не слышу…

– Главное, чтобы приказы слышал, – проворчал Никита. – Где личный состав?

– Кто где, – пожал плечами Карабаш. – Капитан Покровский спать разрешил – в качестве награды за ночной труд. Иванченко и Данилов дрыхнут у себя в палатке. Я вот проснулся, маюсь, как привидение… Остальным политинформацию читают. А кто усвоил, уже на завтраке…

– Стемнеет, пока они позавтракают, – буркнул взводный. – Развели, понимаешь, вольницу… Ладно, передай всем – через двадцать минут построение в овраге.

Карабаш ушел, подволакивая ногу. Никита покосился на полевую кухню – нужно успеть позавтракать.

– Товарищ старший лейтенант Мечников? – подлетел к нему жилистый лейтенант в затертой кожаной куртке, увешанной подсумками. – Лейтенант Минин, офицер по поручениям полковника Уматова.

– Знаю, лейтенант, кто ты такой, – ответил Никита. Предыдущего порученца лейтенанта Астафьева убили на прошлой неделе. Дофорсился, возомнил о своей бессмертности и решил сократить дорожку между подразделениями – вместо оврага отправился сосняком, где и был застрелен снайпером с соседней сопки.

– Вас товарищ полковник вызывает, – сообщил порученец, небрежно отдал честь и побежал греться к ближайшему костру. Мечников вздохнул, с сожалением покосился на еще дымящуюся полевую кухню…


– Разрешите, товарищ полковник? – Старший лейтенант отогнул край палатки, дождался снисходительного «да, прошу», вошел внутрь. В палатке командира полка потрескивала печка, было тепло и даже жарко. Трое офицеров оторвались от карты, пристально на него воззрились. – Командир разведвзвода старший лейтенант Мечников по вашему приказанию прибыл, – козырнул Никита.

– Проходи, старлей, – протянул руку полковник Уматов. Ему было основательно за сорок, подтянутый, темноволосый, но уже с налетом седины, кадровый военный, когда-то окончивший Ленинградское Краснознаменное пехотное училище. – Так вот ты какой, старший лейтенант Мечников… – Он отстранился и еще раз смерил взглядом приглашенного.

Протянул руку приземистый начштаба майор Суслов, за ним, поколебавшись, сделал то же самое полковой комиссар Решетов – мрачноватый, с крупными залысинами, известный своим непредсказуемым характером и умением сочетать громовые маты с лозунгами Коммунистической партии.

– Наслышаны о твоих ночных похождениях, старший лейтенант, молодец! – похвалил Уматов. – Действовал на грани, отчаянно рисковал, но с задачей справился и доставил ценного «языка». Будем ходатайствовать перед командованием о твоем представлении к правительственной награде.

– Служу Советскому Союзу!

– Вот именно так и служи, – кивнул комполка. – Субъект, которого ты доставил, Мечников, – командир специальной егерской роты Реймо Киймаа, уроженец Хельсинки, в начале тридцатых служил в армии, демобилизовался в звании младшего командира, потом получил гражданскую специальность – по профессии он инженер, имеет семью, двух детей. Два года назад вернулся в армию, прошел специальную офицерскую подготовку… В общем, я к тому, что умирать за буржуазное финское правительство ему нет резона, и он не собирается это делать, надеется на скорое освобождение после нашей победы. В этой связи он ничего не скрывает, поет, как соловей. К сожалению, комсоставу его уровня доверяют не все военные секреты…

– Майора надо было брать, – усмехнулся полковой комиссар, – или полковника.

– Виноват! – Никита вытянулся по швам. – Что было, как говорится…

– Да ладно, – отмахнулся полковник, – Александр Евдокимович шутит. В общем, согласно полученным от пленного сведениям, в зоне действия нашего полка находится батальон финской армии. Их человек триста – это две роты, крупнокалиберные пулеметы, стрелковое оружие, батарея минометов. Ни танков, ни орудий у них нет. Все имеющиеся пулеметы выставлены на прямую наводку. Фланги прикрывают «летучие отряды» лыжников – у них снайперские винтовки, автоматы «Суоми» и легкие пулеметы. Недостаток живой силы финны компенсируют хитростью и уловками. Что такое их фланги, мы уже знаем… – Полковник смущенно кашлянул и продолжил: – В соседнем полку позавчера тоже случилась некрасивая история. Две роты решили обойти минное поле, нарвались на лыжников, вступили в перестрелку. Финны стали отступать, ну, эти недотепы и кинулись за ними. В итоге оказались в болоте. Лед треснул, началась паника. Тут по ним и ударили с трех сторон… Потеряли больше сорока бойцов, хорошо, хоть кто-то выжил…

– И это только полоса обеспечения перед главной линией обороны, – произнес начштаба Суслов. – Дальше – так называемая линия Маннергейма, о которой мы имеем лишь отрывочные сведения. А приказ командования никто не отменял: только вперед, и чтобы через неделю 7-я армия была в Выборге. Или в Виипури, как его называют финны…

– К черту Виипури! – поморщился полковой комиссар. – Это наш исконный город Выборг, на который буржуазная Финляндия не имеет никаких прав.

– Долгое вступление, Мечников, чтобы ты вник в оперативную ситуацию, – ровным голосом проговорил Уматов. – Подкреплений нет и не будет, надо действовать своими силами. В километре от высоты – городок Путоярве. Никаких резервов там нет, позавчера оттуда переправили два последних зенитных орудия и установили на флангах для борьбы с нашими танками. Атаку в лоб мы уже проходили, теперь надо действовать тоньше и продуманнее. Из полутора тысяч личного состава у нас осталось тысяча двести – и это еще ничего, у соседей и того меньше. Мы имеем десяток танков, минометы, орудия…

– Не забывайте о нехватке снарядов, товарищ полковник, – проворчал Суслов. – Через несколько минут ведения огня орудия превратятся в красивое оформление наших позиций.

– Вы еще умудряетесь шутить, Николай Федорович, – раздраженно отмахнулся комполка. – Чертовы снабженцы, мышей не ловят, не понимаю, почему не подвозят боеприпасы…

– Да везли уж, – вздохнул начштаба. – Вчера колонна с минами и горюче-смазочными материалами под Тепийоки попала в засаду. А это, между прочим, наш глубокий тыл. Финны применяют партизанскую тактику. Их отряды сидят в лесах, куда нам не забраться, там у них оборудованные базы, все условия. Резко налетели, подорвали несколько машин, остальные забросали бутылками с зажигательной смесью и убрались обратно в лес. Пытались их преследовать, да только людей напрасно положили…

– Ладно, – насупился Уматов. – Наступление должно продолжаться, какую бы цену мы за это ни платили. В Путоярве финских войск нет, но остались мирные жители – те, что отказались уходить в тыл. Севернее города – сплошные хвойные леса и лишь одна дорога на Кохтлу, которая уже является частью главной оборонительной линии. Понимаю, старший лейтенант, что ты устал после вчерашнего, но придется снова потрудиться. Потом отдохнем. Только ты и твои люди побывали на позициях противника, знаете, что там, – хотя бы отрывочно. Получай приказ: силами своего взвода провести разведку, выявить слабые стороны противника на нашем участке. Прощупать фланги – не поверю, что там отсутствуют слабые места. Капитан Киймаа нарисовал схему укреплений со всеми огневыми точками. Но финны не дураки, верно? Знают, что офицер попал в плен и мы все из него вытянем. Они уже перегруппировали свои силы, и накрыть их минометами мы не можем. Ваша задача – выявить огневые точки, способные нанести наибольший урон. По ним и ударим артиллерией, после чего пехота пробьется к первой линии обороны. А если закрепимся на ней, дальше – легче. Ты грамотный военный, старлей, справишься малыми силами. У тебя в запасе не больше трех часов. К вечеру высота и Путоярве должны быть взяты – пусть даже нам всем придется тут лечь костьми…

В горле неприятно заскребло. Паршивый холодок заструился по спине.

– Я понял, товарищ полковник. Разрешите выполнять?

– Подожди, Мечников, – встрепенулся Уматов, – скорбный лик не делай – не на смерть идешь. Мне ваши трупы не нужны – от них ни жарко ни холодно. Прояви смекалку, сделай все, как надо. И пойми, что от тебя зависит многое. Сколько человек у тебя во взводе?

– Восемнадцать, товарищ полковник… Было больше, мы потеряли семерых.

– Этого хватит. Не числом, как говорится, а умением. А люди у тебя что надо, каждый десятка стоит… Да, и еще. Мы считаем, что это очередная уловка финнов, но все же… Дозорные посты на скалах и на опушке наблюдают отсутствие активности противника на переднем крае.

– Нельзя ли подробнее, товарищ полковник?

– Пусто там, – усмехнулся начштаба. – Никто не мелькает, не бряцает оружием, нет дыма от костров. Обычно мы видим хоть какую-то активность, а сегодня с раннего утра – ничего. Мы считаем, что это примитивная хитрость – вроде как поняли, что Киймаа все разболтает, и поспешили уйти, выровнять, так сказать, линию фронта. А сами по-прежнему там, соблюдают режим тишины, все у них готово к бою, и стоит полку двинуться вперед, размажут в лепешку…

– Да, это похоже на очередной изворот, – задумчиво пробормотал Мечников. – С чего бы им уходить с позиций, на которых они чувствуют себя королями? Я все выясню, товарищ полковник. Разрешите идти?


Никита исподлобья поглядывал на своих солдат, выстроившихся в логу. Восемнадцать душ, вместе с ним – девятнадцать. Большинство – обстрелянные, и не только по текущей финской кампании, кто-то воевал на Хасане, другие на Халхин-Голе. Были и молодые – те же Данилов, Тимашевский – пусть и не бывавшие в бою до ноября 39-го, но обладавшие нужными качествами. Мечников ходил вдоль строя, всматривался в обветренные лица. Привилегированная публика, надо же – валенки, овчинные фуфайки под маскхалатами, меховые рукавицы, ушанки с белыми отворотами, позаимствованные у мертвых финских «коллег». На шапках – звездочки, а не финский лев, размахивающий мечом. У всех автоматическое оружие, ножи, в подсумках гранаты и запасные магазины. Экипированы так, что любой красноармеец от зависти сдохнет. Впрочем, на этом «привилегия» заканчивалась. Право умирать – такое же, как у всех. Сон, еда, элементарный отдых – урывками и не каждые сутки. Ответственность – дикая, зачастую только данными, полученными полковой разведкой, и ориентировалось командование, посылая части в бой.

Он ставил задачу внятно и лаконично. Первое отделение – на левом фланге, второе – на правом. Поле преодолевать ползком, и ему плевать, что холодно, и все такое. Никто ведь не рассчитывал, что зима будет теплой и без снега? Постоянно держать визуальный контакт, общаться жестами, под пули и снаряды не лезть, но огневые точки выявить. Будут финны молчать – это не повод встать в полный рост и с песней зашагать заре навстречу. Их уже неоднократно оставляли в дураках, пора начинать умнеть. Есть вопросы? Мечников поедал глазами своих парней, пытался понять, что у них под шапками. Под внешней невозмутимостью таилась буря эмоций. Но разведчики держали себя в руках. Практически все – комсомольцы, трое – члены ВКП(б). Сильные, выносливые, не паникеры. Не взвод, а готовый Интернационал. Удмурт Александров (с ударением на «о»), таджик Камбаров, татарин Анкутдинов, хохлы Гурмаш и Тарасенко, белорус Корович, еврей Латкин (бросил учебу в институте, пошел в военкомат – наперекор родителям, крупным светилам из научной среды)… Сколько их еще погибнет, пока Красная Армия пройдет три линии проклятой финской обороны?

– Виноградов, Кочергин, все понятно?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – вразнобой отозвались рослые командиры отделений. – У Абызова кашель какой-то нехороший, – добавил Кочергин, – утром рвало с мокротой.

Никита мрачно уставился на упомянутого бойца. Тот сглатывал, загонял внутрь назревающий недуг, но глаза слезились, и лицо было бледнее обычного.

– Нехороший, говоришь? Что нужно сделать, чтобы стал хорошим?

– Да все в порядке, товарищ старший лейтенант, – смущенно выдавил Абызов, ушастый крепыш, работавший до войны инструктором в подмосковном спортивном клубе. – Подпростыл немного, продуло. Кашель как кашель, у всех такой. Температуры нет, на ногах стою. Если позволите, сбегаю в санчасть, наберу таблеток. Все будет отлично, не волнуйтесь.

– Ты уверен, Абызов?

– Конечно, товарищ старший лейтенант. Вернемся – разберусь с простудой. Мы же ненадолго, нет? – Абызов вдруг побагровел, насилу сдерживая рвущийся из груди кашель.

Мечников вздохнул, отвернулся. Каждый человек на счету, приходится делать вид, что ничего не замечаешь…

На флангах ландшафт был сложный – овраги полосовали ровные участки местности. Неглубокие, фактически трещины в земле, наполовину заваленные снегом. Разведчики перебирались, растянувшись рваными цепочками. Мечников шел на левом фланге с отделением Виноградова. Кочергин на другой стороне действовал самостоятельно. Командиров отделений Никита назначил из состава красноармейцев. Со званиями «отделенный командир» и «младший комвзвода» никого не осталось. Старшина Сидоркин погиб четыре дня назад от пули снайпера. Никита месил тяжелый снег, старался не высовываться. За спиной сопел Виноградов – двадцатитрехлетний парень из Ярославля, молодой, а уже женатый, даже папа. Местность сгладилась. Виноградов передал по цепочке, чтобы все встали, соблюдая осторожность. Мечников выполз на косогор, стал разглядывать в бинокль знакомую местность. За спиной остался лес, слева озеро, подернутое тонким слоем льда, дальше непролазный ельник с буреломом. Природа сильно постаралась, чтобы прикрыть фланг финской группировки. Протяженный склон возвышенности, у которой полк Уматова мялся уже четыре дня. Километр до переднего края, чуть больше – во фланг, до северо-восточной оконечности склона. Там работали бойцы второго отделения. Кто-то также припал к биноклю, разглядывал окрестности. Кажется, он узнал Кочергина. По отделению разведчиков никто не стрелял. Отделение Виноградова тоже не подвергалось обстрелу – и это было несколько странно. Вражеские позиции на гребне холма хранили молчание. Ночью шел снег, припорошил изрытое воронками пространство, противотанковые надолбы, передний край, напичканный огневыми средствами… Никита всматривался и начинал испытывать некоторое недоумение. Да, это могло быть военной хитростью… Складывалось впечатление, что на позициях никого нет. Он скользил взглядом по амбразурам, по вынесенным за пределы траншеи пулеметным гнездам и засек ячейку с вздыбленными бревнами наката – через нее группа разведчиков проникла ночью к противнику. Воронки перед бруствером, присыпанные снежком, вздыбленные рогатки, надолбы. Касок финских солдат над косогором нет. На правом фланге виднелся ствол зенитной пушки – он был направлен под углом к горизонту и вряд ли представлял угрозу. Никаких замаскированных гнезд, пулеметных стволов…

Мечников поднял руку, чтобы привлечь внимание наблюдателя на другой стороне поля. Тот замер, тоже вскинул руку. Никита махнул – наблюдатель кивнул в ответ. Обе группы пришли в движение. Разведчики покинули канаву, разбежались. На отдельных участках они ползли, на других перебегали, разворачиваясь цепью. Позиции молчали. Обе группы сошлись у трехметрового прохода – здесь имелись ориентиры в виде каменных глыб. Слева и справа – заминированные участки, дальше – противотанковые и противопехотные препятствия. Рядовые Машковский и Дробыч лежали в тылу, держа вражеские амбразуры в прицелах ручных пулеметов, остальные перебегали по одному и по двое. Все делали быстро, не маячили подолгу в полный рост. Несколько человек свалились в воронку перед бруствером (здесь давеча накрыло финнов, но трупов уже не было) и, пока подтягивались пулеметчики, прикрывали товарищей, растянувшихся перед бруствером.

– Передать по цепи: вперед ползком! – скомандовал Мечников. – Гранаты к бою, забросать траншеи! Да не мимо, мужики, – только в траншею!

Бойцы вылезли на склон, привстали, швырнули гранаты за бруствер и упали, закрывая головы. Меры предосторожности оказались напрасными. Траншею накрыло волной разрывов, катились бревна наката, сыпалась земля, но ответных действий не последовало. Там же нет никого! – закрепилась в сознании мысль. Разведчики перекатились в траншею – не все сразу, по очереди. Их встретила опустевшая оборонительная линия, финны ушли – по крайней мере, из этой траншеи. Валялись обертки из-под еды, консервные банки, окровавленные бинты, какая-то рваная одежда. Валялся никому не нужный пулемет с заклинившим затвором. Разведчики опустились на дно траншеи, отпуская недоуменные замечания. В окружающем пространстве все было тихо. Возвышались деревянно-земляные огневые точки, бетонное сооружение в стороне, тот самый сортир, на выходе из которого прибрали ночью финского капитана. От главной ветки обороны уходили в глубину территории ходы сообщения.

– Кочергин, проверить траншеи и дзоты! – крикнул Никита. – Виноградов, твои люди остаются на месте, прикрывают бойцов Кочергина! Проявлять осторожность, здесь могут быть мины и растяжки!

За несколько минут все траншеи и прилегающие территории были осмотрены. Потом пошло отделение Виноградова, пройдя вперед, бойцы залегли у подножия северного склона высоты. Солдаты осматривали дзоты, отхожие места, походную столовую в яме, где были установлены лавки и несколько столов. Меры предосторожности, впрочем, оказались нелишними. Мощное взрывное устройство сработало у входа в бетонное строение, окрещенное разведчиками (возможно, безосновательно) офицерским бункером. Что-то щелкнуло внутри, когда рядовой Иванченко потянул на себя стальную дверь. Он среагировал мгновенно, покатился в ближайший приямок, крича дурным голосом: «Ложись!» Залечь успели все, кто находился поблизости. Взрыв был ужасен. Бетонная конструкция лопнула, как мыльный пузырь, разлетались куски бетона, столб огня вырвался из съехавшей крыши, мгновенно угас, но повалил зловонный дым. Никита, источая проклятья, побежал по траншее, заорал: все ли целы? Оглушенные разведчики отзывались вразнобой. Сдвинулся огрызок низкокачественного бетона, накрывший приямок, высунулась чумазая физиономия Иванченко:

– Виноват, товарищ старший лейтенант, так внезапно получилось… Но все ведь хорошо, что хорошо кончается, верно? – Он разогнул спину – маскхалат был порван, ушанку сдуло, всклокоченные волосы торчали дыбом.

– Молодец, Иванченко, – сказал рядовой Максимов под дружный гогот, – был гадкий утенок, а смотри, какой гусь получился.

Люди выбрались из траншей, встали в полный рост. На севере метров на семьсот простиралось открытое пространство. Мерцал просвет между густыми ельниками. В просвете – городок Путоярве. Прибежал красноармеец Корович, доложил, что от подножия высоты в сторону просвета уходит дорога. Она истоптана – по ней шли люди в большом количестве, перемещалась автомобильная техника. Стало окончательно ясно: финны ушли, бросили позиции. Почему они это сделали, вопрос другой, но факт остается фактом. Что-то здесь не так. Мечников отправил трех человек осмотреть дорогу. Они вернулись через четверть часа, отчитались: в направлении ельников с дороги никто не сходил. В водостоках глубокий снег, тоже нетронут. И так – на добрые пятьсот метров. Сомнительно, что в чаще крупная группировка, способная нанести урон полку. Финнам это невыгодно – несколько орудийных залпов по лесу, и там не останется никого. Но прочесать эти массивы придется…

Уже не прячась, разведчики забрались на бруствер, замахали руками. Сигнал был более чем понятен. За всеми их действиями пристально наблюдали командирские бинокли и стереотрубы! На дальней опушке бойцы активизировались, стало черно от красноармейских шинелей и буденовок. Солдаты поспешно строились в колонны, начинали движение. Из кустов выехали танки, устремились через поле. Уцелевшие тягачи тащили артиллерийские орудия. Впереди колонны бежали радостные офицеры. Спохватившись, разведчики кинулись им навстречу, чтобы вся толпа на радостях не оказалась на минном поле…

Зимняя война. Дороги чужого севера

Подняться наверх