Читать книгу Зимняя война. Дороги чужого севера - Александр Тамоников - Страница 4

Глава 3

Оглавление

Финские части действительно ушли. Не встречая сопротивления, полк занял брошенные позиции, устремился к городку. Саперы проводили разминирование. Две роты, увязая в снегу, прочесали ельники, где могла скрываться засада. Вскоре ротные отрапортовали: в лесах противника нет, даже завалящего снайпера! Танки с ревом взбирались на бруствер, утюжили траншеи, дзоты, где имелись необследованные подземные пространства, расстреливали из танковых пушек, создавая завалы. Техника и люди устремились к Путоярве…

Городок был небольшой – по сути, крупная деревня. Двухэтажные гранитные дома, замысловатое переплетение улочек, несколько мелких промышленных предприятий. Часть жителей ушла с финнами, другая осталась. Солдаты с опаской входили на очищенные от снега улицы, прижимались к стенам. Танки вырвались вперед, устремились к центру городка. Часть их осталась на центральной площади у здания городского управления, остальные ушли к северной окраине. Через час красноармейцы взяли под контроль все улицы и переулки, оборудовали временные посты. Два взвода закрепились на северной окраине, оседлали дорогу, убегающую в леса. Началась зачистка зданий, немногочисленным мирным жителям давали десять минут на сборы, после чего под конвоем отправляли с чемоданами и баулами в здание местной школы. Штаб полка разместился в мэрии. Саперы осмотрели помещения, доложили об отсутствии мин и ловушек. Все это выглядело странно. По мере зачистки города не случилось ни одного огневого инцидента. Полковник Уматов не скрывал радости – он занял населенный пункт, опередив соседей на флангах, при этом никого не потерял. Часть оставалась боеспособной, функционировали все подразделения, в наличии имелась бронетехника и артиллерийские батареи. Он сразу отправил донесение в штаб дивизии. Оттуда доложили в штаб 7-й армии. Остаток дня – на отдых, распорядились в верхах. Пусть солдаты отдохнут, отогреются. Выставить дозорное охранение, чтобы пресечь вылазки противника. К вечеру прибудет колонна с горючим и боеприпасами – создать все условия для ее безопасного прохода. Тщательно изучить местность севернее Путоярве. Утром – выступать всеми силами, пробиваться к Кохтле! Если полк Уматова первым выйдет на рубеж главной линии обороны, то ничего страшного – соседи защитят от фланговых охватов неприятеля.

– Отдыхай со своими людьми, Мечников, – великодушно разрешил капитан Покровский, – в разведку пойдут взводы Лозового и Овчинникова. Подберите себе домик рядом с управой, там и заночуете.

Это было что-то невероятное! Давно отвыкли, не могли поверить, что на войне такое возможно! «Домик» хозяйственный Кочергин выбрал двухэтажный, сложенный из просмоленных бревен. В помещениях было чисто, стояла добротная деревянная мебель, повсюду – скатерти, вышитые полотенца в виде украшений, тарелочки на стенах, старые семейные фотографии. Дом казался заброшенным, но внутри было тепло, печная труба еще не остыла. Разведчики топтали чистый пол, недоверчиво осматривали комнаты.

– Товарищ старший лейтенант, здесь в пристройке финская баня есть! – восторженно воскликнул Карабаш. – И дров до этой самой матери! Разрешите помыться? Мы по очереди, быстро!

– Баня-то, естественно, финская, – ухмылялся Никита, – откуда здесь взяться русской? Отставить, бойцы, дождемся вечера, там разберемся с ситуацией. Лучше печку растопи, Карабаш.

– Товарищ старший лейтенант, здесь люди! – прокричал сверху Тимашевский. – Они вроде мирные – женщины, дети!

Никита поднялся на второй этаж, держась за обструганные перила. Наличие мужской руки в доме не ощущалось, но когда-то рука явно была, причем весьма хозяйственная… Люди сидели в дальней комнате – испуганные, потерянные, прижимались друг к другу. Все четверо были в кофтах, валенках – как будто уже собрались в дорогу. Статная белокурая женщина лет тридцати обнимала двух маленьких детей – мальчика и девочку. Девочка шмыгала носом, прятала взгляд больших голубых глазенок. Мальчишка смотрел волчонком, что не мешало трястись от страха. Четвертой была пожилая женщина в сером платочке – опрятно одетая, в кофте с вышитым рисунком, в плотной шерстяной юбке. Она недавно плакала, сморщенные пальцы теребили платочек. Никита махнул Тимашевскому и Анкутдинову: опустить оружие, в кого стрелять собрались? И вообще, валите отсюда, не пугайте мирных финских граждан! Разведчики пожали плечами и удалились. Молодая женщина поедала его глазами с такой пронзительной мольбой, что он даже почувствовал какую-то странную неловкость. В самом деле, явились без предупреждения, натоптали тут…

– Вы здесь живете? – спросил Никита. Знаний, полученных в мирное время, вполне хватало для ведения бесед на бытовом уровне. Женщина энергично закивала, еще сильнее прижала к себе детей. – Тогда всяческие извинения за визит. Не наша вина, военное время. Пустите на ночлег? Утром мы уйдем, вам не следует волноваться. Это ваши дети и ваша мать?

Она стала бормотать, глотая слова, заикаясь. Да, это ее дом, ее зовут Айна Нумми, она работала в швейной мастерской, пока та не закрылась. Это ее дети, Ирика и Армас. А пожилую женщину зовут Маритта, она мать ее мужа Хенрикки. А сам муж Хенрикки сейчас отсутствует, поскольку он… На этом месте светлоглазая барышня смутилась, скомкала свою невнятную речь, стала неудержимо бледнеть.

– Где ваш муж, сударыня? – мягко поинтересовался Никита.

Женщина вымучила что-то бессвязное о срочных делах по коммерческой линии, мол, муж ее убыл в Хельсинки, чтобы провести переговоры с партнерами, работающими на фабрике народного промысла… У Айны было такое лицо, что даже стало жалко ее. Коню понятно, что ненаглядный Хенрикке сейчас в армии, доблестно сражается с советскими «оккупантами», если еще не погиб.

– Понимаю, сударыня, – улыбнулся Никита. – Прекращайте волноваться, все хорошо, советские солдаты вас не обидят. Спускайтесь вниз, будьте, как дома, гм… Что ж вы не уехали, Айна, когда все уезжали?

Тут пожилая женщина поднялась, и он все понял. Она с трудом ходила, левая нога превратилась в негнущуюся кость. Никита помог ей спуститься. Обнаружив в собственном доме кучу чужих ухмыляющихся солдат, Айна снова задрожала, стала кутаться в шерстяной платок. Захныкала ребятня.

– О, да здесь еще и прекрасное дамское общество, – осклабился бывший ловелас и гармонист ансамбля песни и пляски рядовой Максимов. – Что ж вы сразу не сказали, товарищ старший лейтенант? А чего они спрятались, будто к людоедам в гости попали?

– Так, разбежались! – приказал Мечников. – И нечего таращиться, словно вы и впрямь людоеды. Женщины и дети находятся в своем доме, вот пусть и занимаются своими домашними делами. Айна, не смущайтесь, представьте, что нас здесь нет.

Минут через пятнадцать в дом решительно вошел уже знакомый лейтенант Минин – офицер по поручениям. За спиной офицера мялись солдаты, с любопытством заглядывая внутрь.

– Вы опоздали, лейтенант, – насупился Никита. – Дом уже занят, топайте дальше.

– Прошу прощения, товарищ старший лейтенант, – по-уставному козырнул Минин. – Мы по другому делу, выполняем распоряжение полкового комиссара Решетова, который, в свою очередь, исполняет приказ начальника особого отдела дивизии. К сожалению, не хватает людей, сотрудники НКВД в этот город еще не вошли. Получен сигнал от соседей, которых уже отправили на сборный пункт, что в этом доме остались гражданские… – Он вытянул шею, обнаружил в комнате жмущихся друг к другу штатских, и брови его многозначительно поползли вверх, а физиономия приобрела откровенно протокольный характер. – Я так и думал, – изрек лейтенант. – Сколько их в этом доме, четверо? Заходите, товарищи красноармейцы, – бросил он взгляд через плечо. – Осмотрите дом, не прячется ли кто еще. Гражданам пять минут на сборы, брать с собой только самое необходимое, и чтобы через десять минут вся эта компания была в школе.

– Зачем они вам, Минин? – нахмурившись проговорил Никита. – Обычные мирные люди. Мы же не воюем с женщинами и детьми?

– Товарищ старший лейтенант, где ваша сознательность и четкое понимание момента? – Голос Минина окреп, зазвенел. – Происходит выполнение директивы Главного Военного совета РККА, согласно которой все оставшееся финское население подлежит выселению с занятой советскими войсками территории. Вы об этом не могли не знать. Позвольте выразить нарекание, товарищ старший лейтенант, – почему, обнаружив в доме гражданских, вы не выполнили свой долг и не отправили их куда следует?

– Лейтенант, вы переходите границы! – повысил голос Мечников. – Может, вы меня еще в государственной измене обвините? Выполняйте, что вам положено, но обращайтесь с женщинами и детьми уважительно, не забывайте, что в скором времени они станут такими же советскими гражданами, как и мы с вами! И постарайтесь в следующий раз не проявлять превосходство, которого у вас нет!

Он угрюмо смотрел, как красноармейцы, отягощенные полномочиями, хозяйничают в доме, покрикивают на женщин. Разведчики тоже притихли, посматривали на происходящее без одобрения. Айна закутала детей в теплые одежды, помогла одеться свекрови, подтащила к выходу чемоданы – видимо, заранее собрала, догадывалась, чем чреват приход армии-освободительницы. Никита молчал. Формально эти люди были родственниками их врагов, нареченными советской пропагандой белофиннами, он не имел права давать слабину и идти на поводу у каких-то чуждых эмоций.

– Не волнуйтесь, Айна, – улучив момент перед тем, как семью вывели наружу, сказал он. – Война закончится, и вы вернетесь в свой дом. То, что происходит сейчас, вызвано военной необходимостью, с этим нужно мириться. Все будет в порядке с вашей семьей, включая вашего мужа… который уехал по делам в Хельсинки. Уверен, Советская власть проявит к нему снисхождение. Через неделю вы с детьми вернетесь в свой дом.

– Спасибо вам, офицер… – Ее голос срывался. – Я знаю, мы должны подчиниться… Пусть это будет Сибирь, лишь бы с детьми ничего страшного не случилось… Присмотрите, чтобы дом остался цел, хорошо? Вы неплохой человек, я умею разбираться в людях… У вас есть совесть… Съешьте все продукты, что остались в доме – куда их? Можете взять с собой, когда будете уходить… Возьмите и одежду, в доме много теплой одежды… Есть баня, но постарайтесь ее не сжечь…

Женщин вывели наружу, заплакали дети, вцепившись в юбку матери.

– Жалеете их, товарищ старший лейтенант? – пробормотал Максимов. – Вроде не должны мы их жалеть. Они бы нас точно не пожалели… А женщина хороша, правда? – лукаво подмигнул боец. – Статная, белокурая, а глаза такие светлые, прям искрятся…

Мечников отдавал распоряжения сквозь зубы: оставить пустопорожний треп, мы пока еще на войне, а не на танцах в парке культуры и отдыха! Виноградов, выставить охрану у калитки, и чтобы менялись каждые два часа. Да не калитку у охраны, а охрану у калитки! Разведчики смеялись, снова поднималось настроение. Никакого мародерства, предупредил Никита. Потом он смилостивился, ладно, можно забрать теплые вещи, носки, варежки, но чтобы при этом никакого беспорядка, мы не НКВД!

Затишьем и послаблением пользовались на всю катушку. Вскрыли погреб с соленьями, отыскали на кухне другие продукты. Александров и Камбаров чистили картошку, Тарасенко и Лузин таскали воду, растапливали баню, при этом последний бурчал под нос, что не видит, хоть тресни, ни одного березового веника, и пришлось со смехом объяснять, чем финская баня отличается от русской. Первая, конечно, жалкое подобие последней, но хоть такая. Мылись по очереди, блаженствуя в сухом пару, хлестали из ковша горячую воду на камни, дружно ржали над Латкиным, которому струя огнедышащего воздуха ударила по пяткам, и он с ревом метался по парной. Потом был ужин, Корович как бы в шутку предложил «по маленькой» – вычислил наметанный глаз в подполе стеклянную тару с финской самогонкой. Все с интересом уставились на командира. А у того вдруг защемило в груди. Он смотрел на распаренные благодушные лица и чувствовал, как тоска поднимается к горлу. Кусочек позабытой мирной жизни – а что будет завтра? Снова наступление в нечеловеческих условиях, неразбериха, смерть из-за любого дерева – кто из них выживет? Выживет хоть кто-то?

– По маленькой, – проворчал он. – И боже упаси, если кто-то повторит.

Разведчики рассмеялись, извлекли бутыль с мутным содержимым и пустили по рукам. С учетом восемнадцати страждущих душ, действительно получилось по маленькой. Мечников отказался, быстро поел, быстро помылся. Потом облачился в шерстяное белье из комода на втором этаже – перед этим недоверчиво его осмотрел, обнюхал. Кошки скребли на душе, возник образ белокурой матроны с лучистыми глазами. Финки в общей массе не красавицы, но, видимо, случаются исключения… Никита держал дистанцию, поручив командирам отделений контролировать веселье. Чтобы через час все были в форме, спать одетыми, держа при себе оружие, и не тянуть с отходом ко сну – утром рано вставать! Да не расслабляться, а то какие из вас вояки! Он сидел в натопленной комнате, примыкающей к входной двери, курил в открытую форточку. Из темнеющего неба сыпались пушистые снежинки, за оградой гудели моторы – шли грузовики, тягачи тянули орудия на северную окраину городка.

Мечников вдруг вспомнил свое детство, о котором никогда никому не рассказывал. Перед глазами всплыла картинка: над ним склонялась женщина в шерстяном пальто, на ней была шапка из дорогого меха, горло обмотано пушистым клетчатым шарфом. Она держала его на руках, куда-то быстро несла, плакала, а он уже был не младенец, болтал ногами, чувствовал невыразимый страх, льнул к этой женщине – такой единственной и родной. Никита помнил выстрелы, визг тормозов автомобиля, женщину окружили люди в фуражках и с погонами на плечах. Мелькали деревья, трещали револьверы, женщина, которая его тащила, споткнулась. Никита ревел, прижимался к ней, тряс. Вокруг были люди, выл мужчина, упавший на колени, – Никита помнил исходящий от него запах: кожа, грубое сукно, пот. В память врезался истошный крик: «Штабс-капитан, хватит, найдите в себе мужество! Надежда Викторовна мертва, а ваш сын еще жив! Надо уходить, эти сволочи через минуту будут здесь!» Потом опять гремели выстрелы, что-то взрывалось, все вертелось, и маленький мальчик умирал от обуявшего его ужаса. Его ли это воспоминания? Кто были эти люди? Последний всплеск в голове: ночной лес, он бежит, подвывая от страха, вязнет в черном, еще не растаявшем снегу… Много лет спустя он даже боялся об этом думать. Мальчика отдали в детдом, но перед этим была больница, где лежали другие дети, странные плакаты и транспаранты на стенах, командные голоса персонала. Детские воспоминания почти стерлись, осталась лишь упомянутая сцена, не дававшая ему покоя, а еще как мама говорила, что ему шесть лет… Это Никита помнил точно, а все остальное накрыла волна беспамятства: кто он такой, имя, фамилия, происхождение… Дети за грехи отцов не отвечали – лозунг был формальный, но иногда работал. Над именем и фамилией долго не мудрили. Никитой Мечниковым звали жителя деревни, который нашел его в лесу под Царским Селом и привез в городской детский приемник. Детский дом под Ленинградом, речевки, лозунги, прописные марксистские истины, вбиваемые в голову с малых лет. Там же школа, мастерские при школе. Военный коммунизм был везде – даже в детских домах. А когда прошла его эпоха – путевка в жизнь, свобода, высшее техническое училище в городе на Неве. Учебу бросил через год – не его стезя. Манила офицерская карьера. Служба в армии в Приволжском военном округе, поступление в военное училище. Он с упорством проходил все тяготы, выпустился с отличием. Попал в разведку, бои на озере Хасан, где взвод, которым он командовал, понес потери, но выявил за сопками замаскированные огневые точки японцев, сильно мешающие жить советским войскам, и артиллерия благополучно их разнесла. Именные часы от командования, короткий отпуск, за который он не только не решил проблемы с личной жизнью, а только усугубил существующие. Полностью отдался службе, молодой еще – успеет обзавестись семьей. Перевод в Ленинградский военный округ, серьезные проблемы с буржуазной Финляндией, чьи войска стояли в 90 километрах от Ленинграда и создавали символу Советской власти серьезную угрозу…

…Около полуночи прибыл посыльный от командира роты Покровского. Капитан желал его видеть. Покровский и политрук Зимин расположились в домике через дорогу. Двор был завален снегом. Участок пустовал еще до появления советских войск. Передвигаться по городу было странно – ни одного местного жителя, только военные. Ожидалось прибытие роты НКВД, призванной взять город под контроль. А потом, по мере отдаления линии фронта, предстояло сформироваться подобию гражданской власти, могли вернуться отдельные жители…

– Отдыхают твои люди, старший лейтенант? – поинтересовался Покровский, расстилая в натопленной комнате карту. – Хорошо, пусть отдыхают, силы ребятам не помешают. Смотри сюда, – ткнул он пальцем в карту. – Как видишь, полная муть. На север лишь одна дорога, по крайней мере из тех, по которой можно пройти и проехать. До Кохтлы десять верст. Про эту местность мы ничего не знаем… впрочем, как и всегда. Из карты явствует, что это сплошные леса и несколько извилистых озер. Вот здесь, через три километра, слева по ходу движения – деревня Каллела, надо полагать, оставленная жителями. Про другие населенные пункты сведений нет – возможно, они отсутствуют, но скорее всего не обозначены на карте. Командование полка получило приказ: с раннего утра выдвигаться вперед, не дожидаясь, пока подтянутся соседи.

– Опасно, товарищ капитан, – задумчиво изрек Мечников. – Про партизанскую тактику финнов мы знаем не понаслышке. Тем более здесь, где только одна дорога…

– Разумеется, опасно, – пожал плечами Покровский. – Война – это вообще опасное дело. А чтобы уменьшить риск, существует разведка. Мы опрашивали местных жителей… до того, как всех отправили в тыл, а их насобирали в этом городке душ семьдесят – в основном женщины и дети. Финский батальон, державший высоту, снялся с позиций примерно в пять утра. Все сделали тихо, грамотно, мы сидели в полутора верстах и в ус не дули. В этом не грех у финнов и поучиться… В начале шестого финские части прошли через город и растворились в северном лесу. При этом, по свидетельствам очевидцев, они меньше всего напоминали деморализованное войско Наполеона у Березины. Тащили все вооружение, пулеметы, минометы, ящики с патронами. Автомобильной техники у них не было, но имелись сани, запряженные лошадьми. Единственная грузовая машина ушла перед проходом всей колонны – мы полагаем, что с ранеными. Лыжников там не было, и это хорошо…

– Они уже дошли до Кохтлы, – резюмировал Мечников. – А возможно, рассосались по лесам, поставили ловушки и ждут, когда мы пойдем по единственной дороге.

– Давай не будем каркать, – поморщился Покровский. – Взводы Овчинникова и Лозового, соблюдая меры предосторожности, углубились в лес километра на два и никого не встретили. Выявили две мины на проезжей части, о чем впоследствии доложили саперам. Последние пойдут перед колонной, будут обезвреживать взрывные устройства. Я оставил в лесу несколько дозоров, в случае опасности они откроют огонь, и на северной окраине их услышат. Полк выступает в семь утра, перед рассветом. Твоему взводу особая задача. Получите лыжи… мы тут собрали кое-что по домам. Маскхалаты, автоматы «Суоми» – внешне вы не должны отличаться от финских лыжников. Хотя бы временно их можно ввести в заблуждение. Выдвигаетесь по лесу вдоль дороги – на проезжую часть не выходить. В лес не углубляться – в этом нет смысла. В случае опасности отгоняете противника, отвлекаете на себя. Каждые четверть часа отправляешь посыльных в тыл – я буду идти в голове колонны.

– Не нравится мне это, товарищ капитан, – покачал головой Мечников. – Приказ выполню, сделаю все возможное, но очень мне это не нравится. Не умеем мы воевать в финских лесах.

– Можно подумать, мне нравится, – возмутился Покровский. – Но есть приказ: только вперед, не считаясь ни с чем. Проявим осторожность, местность будем изучать по мере выдвижения. В пять часов поднимай своих бойцов и идите получать лыжи. Удачи, Мечников…

Зимняя война. Дороги чужого севера

Подняться наверх