Читать книгу Секретный бункер - Александр Тамоников - Страница 4

16 апреля за два часа до рассвета вся мощь 1-го Белорусского фронта обрушилась на Зееловские высоты. Они прикрывали Берлин с востока. Полчаса продолжалась артиллерийская подготовка, потом вспыхнули полторы сотни зенитных прожекторов, и пехота повалила на штурм. Первую линию обороны прорвали быстро, вышли на второй рубеж, где штурмовые батальоны и столкнулись с ожесточенным сопротивлением.

Обороне Зееловских высот немцы уделяли особое внимание. Все резервы группы армий «Висла» были брошены на этот участок. Тяжелые бои продолжались больше суток. Ударные подразделения занимали опорные пункты – и снова откатывались из-за яростных немецких контратак. Наступление выдыхалось, части несли потери. Узел обороны на высотах оказался неодолимым для стрелковых соединений. Успех операции находился под угрозой.

Маршал Жуков до последнего не хотел вводить в бой бронетехнику, но другого выхода не оставалось. На прорыв устремились соединения 1-й и 2-й танковых армий. Немецкое командование вводило в бой последние резервы. Разгорелось отчаянное сражение.

К утру 18 апреля танки пробили вторую линию обороны. А еще через сутки пала третья полоса, и дорога на Берлин оказалась открытой.

Генерал Буссе, командующий 9-й армией, слал отчаянные депеши в ставку: армия под угрозой окружения, дайте приказ отвести войска к Берлину! План был поддержан командованием группы армий «Висла» – 9-я армия могла превратить Берлин в совершенно неприступную крепость. Гитлер все испортил, отклонив предложение и приказав любой ценой удерживать рубежи.

20 апреля дальнобойная артиллерия 3-й ударной армии обрушила смертоносные «подарки» на Берлин. Части 47-й армии, 3-й и 5-й ударной, 8-й гвардейской армий прорвали третью линию обороны на Зееловских высотах, и в пригородах Берлина завязались бои. На юге наступал 1-й Украинский фронт.

21 апреля к городу с юга подошли части танковой армии Рыбалко. Замыкалось кольцо вокруг Берлина. 23 апреля пал пригород Карлхорст, советские войска отбили часть района Копеник. 9-я армия генерала Буссе оказалась окружена юго-восточнее столицы, она стала предпринимать попытки пробить кольцо. Командующий армией умело маневрировал своей 200-тысячной группировкой, несколько раз прорывал окружение, но подходили свежие танковые колонны и рассеивали противника по лесам. Просочиться через лесные массивы на соединение с армией Венка удалось лишь немногочисленным группам…

– Проходи, майор, присаживайся, – радушно предложил полковник Старыгин, начальник армейского управления контрразведки.

– Есть, товарищ полковник. Имеется идея, но такая авантюрная, что страшно предлагать. Вы помните некоего полковника Абвера Йозефа фон Трауберга? Мы несколько раз пытались выйти на его след, но все попытки проваливались. Теперь он носит звание бригаденфюрера СС, является одним из заместителей Вальтера Шелленберга и до вчерашнего дня находился в бункере рейхсканцелярии. Скорее всего, он и сейчас там находится, но боюсь, это не затянется. Фон Трауберг не та фигура, чтобы до последнего наслаждаться истеричными припадками Гитлера, а потом умереть с именем фюрера на устах. Он прагматик и наверняка уже имеет план бегства из окруженного Берлина. Если он бесследно исчезнет со всем своим багажом знаний, будет обидно.

– И что ты предлагаешь? – Полковник напрягся, побелело и без того иссушенное лицо.

Выслушав соображения майора, он подметил:

– То есть ты все придумал, спланировал, а теперь просишь у меня разрешения?

– Чем мы рискуем, товарищ полковник? Жизнью немецкого гауптмана, решившего от безысходности переметнуться на нашу сторону? Он будет знать, на что идет, не откажется… вы понимаете, по каким соображениям. Шантаж – не наш конек, но дело того стоит. С его семьей в любом случае ничего не случится – это обычные мирные люди. Но Крейцер-то об этом не знает.

– Полагаешь, он справится?

– Я ничего не полагаю, товарищ полковник. План сырой, требует доработки и всестороннего осмысления. Психологический портрет Крейцера пока не вырисовывается, и о его возможностях не могу сказать даже приблизительно. Но есть интуиция, и она подсказывает: отвергать эту возможность мы не имеем права. Решать надо быстро, пока отсутствие Крейцера в бункере еще как-то можно объяснить.

– Знаешь, ты меня удивил, майор. – Начальник контрразведки почесал кончиком карандаша затылок. – Ну, что ж, обработайте фигуранта, обсудите детали и через час – ко мне с подробным планом.

– Есть, товарищ полковник!

И снова прежним составом они сидели в учебном классе. Здесь преподавали анатомию. Из застекленного шкафа скалился скелет, на стенах висели плакаты, живописующие строение человеческого тела. Над доской, покрытой слоем пыли, красовались неизвестные оперативникам бородатые господа – явно не Карл Маркс и Фридрих Энгельс.

– Я плохо понимаю, господин майор… – взволнованно бубнил Крейцер, – я дезертировал из немецкой армии, пришел к вам, готов сотрудничать – предоставить все имеющиеся у меня сведения… Я не хочу возвращаться обратно – это просто невозможно…

– Ваш багаж знаний, Людвиг, фактически ничего не стоит, – терпеливо объяснял Ракитин. – Война почти окончена, в нем отсутствует практический смысл. Таким путем вы свою вину не искупите. Нам нужен Йозеф фон Трауберг – непосредственный шеф вашего шефа штандартенфюрера СС Кампфа, а стало быть, и ваш шеф. Трауберг нам нужен только живым. Почему он нам нужен – можете сами догадаться. И ваше мнение в этом вопросе нам нисколько не интересно. Решайте, Людвиг. На кону не только жизнь и благополучие вашей семьи, но и ваше будущее. Как офицер уполномоченного органа заявляю со всей ответственностью: в случае успеха операции вы получаете амнистию, можете воссоединиться с семьей и жить там, где вам вздумается. Ваша вина будет считаться искупленной, что подтвердят документы. Это не просто слово офицера, а слово офицера, понимающего свои возможности. Думайте, Людвиг. Даю минуту.

На пленного было жалко смотреть. Он не был образцом отваги и хладнокровия, он ни разу не ходил в атаку, не подвергался реальной опасности – всю войну провел в кабинетах и на учебных полигонах. Крейцер тихо зеленел, хотя и пытался сохранить остатки самообладания.

– Не понимаю, в чем дело, герр Крейцер. Вам не в ад предлагают спуститься, а временно вернуться на свое рабочее место, где вы, кстати, были еще вчера. Привычное окружение, знакомые, с которыми можно непринужденно поболтать. И риск не такой уж отчаянный: вас не заставляют лезть под бомбы, а при встрече с советскими военнослужащими – как можно выше поднимайте руки.

Пленник тоскливо изучал пространство.

– Не внушает он мне доверия, товарищ майор, – совершенно справедливо заметил Корзун. Остальные утвердительно закивали.

– Не справится, – добавил Шашкевич, – кишка тонка. Он уже перетрусил, а что потом будет?

– Думай о человеке плохо – не ошибешься, – мудро заметил Вобликов.

– А я вообще не понимаю, как вы его собрались доставить в бункер, – сказал Корзун. – Диппочтой?

– Все высказались? А теперь помолчите. Итак, ваше слово, Людвиг?

– Ладно, я готов умереть, – выдохнул Крейцер. – Лишь бы с моей семьей не случилось ничего страшного…

– Ошибаетесь, Людвиг. Умирать будете, когда мы вам разрешим. Вас переодели в гражданское платье, но ваше офицерское обмундирование в целости… если хорошо покопаться на заднем дворе. Чем хуже оно выглядит, тем лучше. Вам придется вновь переодеться. Решительное наступление еще не началось. Окраина Берлина на нашем участке фронта пока в руках нацистов. Нужно работать быстро, пока ситуация не изменилась. Мы доставим вас в район улицы Алленштрассе, где находится разрушенный цементный завод. Там ничейная земля. Найдем безлюдный участок. Пару кварталов вам придется пройти, скрываясь от людей. Потом можете соединиться со своими соратниками. Решения принимайте по обстановке, «легенду» сообразите сами. Предлагаю вариант. Вчера вы возвращались из подразделения майора Краубе, по дороге дозвонились до бункера, доложили о выполнении задания. То есть полковник Кампф в курсе, что задание вы выполнили. Что произошло с диверсантами в Ханнесбурге – не ваша вина. Они могли проколоться на любой мелочи. Вы видели, как на восток гонят фольксштурм, попали под обстрел, получили контузию. Данную ситуацию предлагаю обыграть. Вас крепко контузило, вы долго пролежали без сознания среди развалин. Когда попытались выбраться, подвернули ногу, ударились головой… В общем, сами придумайте, как вышло, что вы сутки провели среди руин. Подозревать вас не будут – это форменная глупость. Учинять проверки – тоже. Можете ударить себя чем-нибудь по голове – несильно, конечно…

– Можем и мы ударить… – не сдержался Шашкевич.

– Не позднее чем через три-четыре часа вы должны добраться до бункера и доложить полковнику Кампфу о прибытии. Пусть вас покажут врачу. Уверен, ваше появление не вызовет вопросов, ведь сейчас такое в Берлине творится… Сообщите Кампфу, что, несмотря на свое состояние, вы готовы выполнять обязанности. Будем надеяться, что вас оставят в бункере. Если нет, вы должны придумать, как об этом сообщить. Получите частоту в диапазоне УКВ, все ваши донесения будут незамедлительно поступать нашим радистам. Используйте немецкий язык, без кодировки – в условиях текущей неразберихи вас не вычислят. И все же на случай провала будете иметь особый сигнал. Сейчас мы пройдем в соседний отдел, там вас проинструктируют. Регулярно шлите донесения, даже если ничего не происходит. Ваша цель – бригаденфюрер Трауберг. Постарайтесь втереться к нему в доверие. Мы обязаны знать о его перемещениях. Через несколько дней он предпримет попытку к бегству – в этом нет сомнения. Маршрут и техническое обеспечение он давно продумал. Мы должны об этом знать. Сообщайте также все, что происходит в бункере. Решите вопрос с отправкой донесений. Сослуживцы не будут всматриваться, кому и что вы стучите. Упустите Трауберга – постарайтесь добыть Кампфа. Появится ясность с маршрутом – сразу доклад, мы подскочим.

– Подскочите? – Пленник недоуменно моргнул. – Это каким же образом?

– Не забывайте, что через несколько дней обстановка в Берлине кардинально изменится. Кольцо сожмется, и крысы побегут с тонущего корабля. Помните, что Трауберг нужен нам только живым. Не сможете втереться в доверие – хотя бы выясните его маршрут. Если что, уходите с ним на Запад, но не забывайте, что в Ханнесбурге остается ваша семья. Наши координаты: Управление военной контрразведки 8-й армии, полковник Старыгин, майор Ракитин… или кто-то другой из упомянутой структуры. Готовы, Людвиг? Чай с ватрушками не предлагаем. С семьей вы больше не увидитесь, но мы позаботимся о ваших домашних…

Штаб армии по-прежнему оставался в Ханнесбурге. Но свой командный пункт генерал-полковник Чуйков распорядился вынести западнее, в район пересечения улиц Вильтенштрассе и Хальгердамм. Штурмовые отряды входили в Берлин, начинались бои в городском пространстве. По данным разведки, относительно спокойно было в восточной промышленной зоне, в районе цементного завода. Раньше там находилась зенитная батарея, и в этой связи завод практически стерли с лица земли.

Танки в этой местности были бесполезны. Ударные группы прорывались в город севернее и южнее, занимали плацдармы, приступали к активной обороне. Из пригородов била советская артиллерия. Над восточными районами Берлина нависло плотное облако порохового дыма. В небо прорывались языки пламени. Грохот стоял, как в мартеновском цехе.

«Опоздали, – скрипел зубами Ракитин, – что мешало приступить к операции на пару часов раньше?»

Покрытый слоем копоти «Виллис» прыгал по колдобинам. Шашкевич, высунув от усердия язык, крутил баранку. Группу сопровождал маневренный грузовичок «ГАЗ-4» грузоподъемностью 500 кг. В этот час он шел с перегрузом – полковник Старыгин выделил отделение солдат во главе с издерганным сержантом Кузьминым. Красноармейцы теснились в кузове как селедки в бочке.

Машины объезжали воронки, груды строительного мусора. Проплывали разрушенные промышленные объекты, огрызки стен, скорбно устремленные в небо.

В соседнем квартале советские танкисты вырабатывали боезапас. С грохотом рушились строительные конструкции, вставала пыль вперемешку с дымом.

За спиной отчаянно ругались красноармейцы. На последнем контрольном посту маленькую колонну остановили автоматчики. Недавно они попали под завал – все как один были покрыты слоем цементной пыли и походили на озлобленных мумий.

Бойцы выбрались из-под обломков, окружили машину, наставив автоматы. Ракитин сунул старшему под нос красное удостоверение с характерным тиснением на обложке: «НКО, Главное управление контрразведки СМЕРШ». Даже в грохочущем аду алые корочки произвели впечатление.

– Конечно, проезжайте, товарищ майор, – крикнул сержант. – А это у вас что?

«Это» был Крейцер с мешком на голове. Мешок был большой, полностью облегал туловище и руки. На виду оставались только нижние конечности в суконной материи немецкого образца. С двух сторон Крейцера подпирали Вобликов и Шашкевич.

– А что с ним такое? – не понял Андрей.

– Так это… – сержант растерянно поморгал, – в мешке-то человек…

– Ну да, в мешке, – согласился Ракитин. – Тебя что смущает, сержант? Кот в мешке, слышал о таком? Хочешь выяснить, кто он такой и куда его везут? Еще раз служебный документ показать?

– Не надо, товарищ майор, езжайте, куда вам нужно… – Сержант попятилься, машинально присел, когда в соседних развалинах что-то ухнуло и взметнулась туча пыли. – Только будьте осторожны, здесь у нас последний пост, дальше клочок нейтральной земли, а за цементным заводом немцы…

– Спасибо, что предупредил, сержант…

Окрестности завода плавали в сизом дыму. Ветер сменил направление, подул с запада. Развалины вставали стеной, ехать дальше было невозможно. Узкий проезд завалили огрызки кирпичной кладки.

Шашкевич вывернул руль, ударил по газам, рассчитывая использовать в качестве трамплина наклонную бетонную плиту. Но передумал и в последний момент отчаянно затормозил. Все смешалось в машине.

– Слушай, ты, джигит! – заорал Ракитин. – Дрова везешь?! Все целы? Хватит, дальше не проедем. К машине! Да снимите вы с него мешок, он там скоро задохнется! – Майор выпрыгнул из машины, стал энергично семафорить. «ГАЗ-4» резко встал, красноармейцы попрыгали на землю. – Кузьмин, прикрывайте!

Автоматчики рассредоточились по задымленному пространству в ожидании указаний. С Крейцера стащили мешок, добежали до ближайшей канавы, спрятались.

Гауптман привалился боком к стенке канавы, надрывно закашлялся, держась за живот. На него было больно смотреть: волосы дыбом, глаза навыкат, щегольской китель порвался. Скатываясь в канаву, он ухитрился ободрать колени, и даже нос был измазан желтой глиной.

Раздался протяжный свист. Он нарастал, делался нестерпимым. Шальная мина рванула метрах в семидесяти левее, разметала недоломанную постройку.

– Детство напомнило… – Вобликов икнул. – В игру играли: на кого бог пошлет. До последнего не знали, кому прилетит…

– Я не пройду, это безумная авантюра, господин майор… – прохрипел Крейцер. – Район простреливается, они поймут, что я иду с вами, и просто меня прикончат… И вас прикончат…

– Не каркайте, Людвиг! – Ракитин и сам закашлялся, стал прочищать пальцем ухо. – Кузьмин, у вас все целы?

– Так точно, товарищ майор!

Разрушенные здания мелькали перед глазами ломаными зубцами. Советская артиллерия в этом районе потрудилась на славу, немцы отошли, забрав убитых и раненых, но «свято место» осталось пусто – советские войска сюда не вошли.

На севере шла шумная перестрелка, били башенные орудия, взрывались гранаты.

Оперативники по одному покинули канаву, побежали, пригнувшись, к соседним развалинам. Мускулистый Шашкевич волок за руку Крейцера. У того заплетались ноги, обращаться с ним обходительно уже не было возможности!

Позади мелкими группами перебегали автоматчики, от которых пока не было никакой пользы. Снова трещина в земле – скатились в нее, перевели дух. По курсу маячило относительно целое двухэтажное здание с внушительным арочным проездом. Посреди проезда застыл остов сгоревшего грузовика – из кузова торчали ноги в гражданских ботинках. Ракитин осмотрел свое крохотное войско. Люди еще не выдохлись, усмиряли сбившееся дыхание. Помалкивал Крейцер, только харкал подозрительно красноватой слюной.

– Вы в порядке, Людвиг?

– Да, в порядке, с почками застарелая беда… – Крейцер побагровел, надулся, как воздушный шарик, стал надрывно кашлять.

– Обязательно покажитесь врачу, не тяните с этим. В больном виде вы нам не нужны. И о семье подумайте – зачем им больной кормилец?

Крейцер не выдержал, засмеялся, и этот смех был настолько жуткий, что даже Корзун с опаской отодвинулся от немца.

– Бежим в арку, товарищ майор? – предложил Вобликов и, не дожидаясь ответа, стал выбираться из канавы. Очередь из пулемета чуть не прошила его! Вздыбился бугор, разлетелся на куски одинокий кирпич. Молодой лейтенант с истошным криком повалился обратно, волоча за собой осыпь из глины и камней. Тут же вскочил, стряхивая с себя землю.

– Куда без команды? – разозлился Ракитин. – Подохнуть хочешь?

– Нет, товарищ майор, я от смерти не жду ничего хорошего… – Олег опустился на колени, перевел дыхание.

– Хреново, – выразил свое мнение Корзун, – пулеметчик в развалинах объявился, где-то справа. А так хотелось спокойно пожить…

«Косторез» продолжал грохотать, но теперь пулеметчик стрелял по другим объектам – очевидно, по перебегающим бойцам Кузьмина. Те огрызались беспорядочным огнем. Андрей рискнул высунуться. Стреляли из развалин справа – в темноте первого этажа, превращенного в насквозь продуваемое пространство, разражались витиеватые вспышки.

– Кузьмин, подавить огневую точку!

Пулеметчика засекли, окатили валом свинца. Но он неплохо укрылся. Развалины помолчали некоторое время, потом опять заработал пулемет. Стрелок сменил позицию. Трещали очереди, пули перепахивали горы мусора. Среди развалов камня мелькали каски автоматчиков – бойцы переползали. Кто-то швырнул гранату, она упала с недолетом, выбросив облако дыма. Под его прикрытием перебежали несколько человек. Теперь их позиция оказалась выгоднее, и, когда пулеметчик вновь припал к своей «машинке», его накрыл град пуль. Одинокого стрелка встряхнуло, блеснула каска, слетающая с головы, пулеметчик скатился, расшвыривая кирпичную крошку.

– Мужики, спасибо! – гаркнул Андрей. – Кузьмин, отводи людей, дальше сами, нечего толпиться!

Снайперы – кто с пулеметом, кто с фаустом, кто со снайперской винтовкой – растеклись по всему Берлину, устраивали гнезда в развалинах, выискивали мишени. Но в этом районе больше никто не стрелял.

Крейцер получил тычок для ускорения и первым метнулся под арочный свод. Свалился под колеса сгоревшего грузовика, перевел дыхание, держась за грудь. Остальные повалились рядом, давясь матерками.

– Говорил же, Людвиг, все у вас получится… – выдохнул Андрей. – Не обижайтесь, что иногда приходится распускать руки, иначе вас с места не сдвинешь… Отдышались? Вперед!

Снова запрыгали с места на место, понеслись через открытые участки. Остался позади замкнутый двор, по курсу выросла вереница трехэтажных жилых строений, имеющих жалкий вид. В стенах зияли провалы, чернели оконные глазницы. Там могли быть снайперы.

Яростно зашипел Корзун, показал пальцем. В стороне пробегала канава со вскрывшимися канализационными трубами. Контрразведчики скатились в нее, потом полезли наверх, озираясь. Бег с препятствиями продолжался еще минут пятнадцать. В канаве валялись истерзанные трупы в штатском, с повязками фольксштурм на рукавах. Видимо, прятались от обстрела и дружно попали под снаряд.

В здании напротив зиял пролом, до него можно было добежать за несколько секунд. Но снова пришлось пережидать, вонзая ногти в спрессованный грунт, – дрожала земля, бой в соседнем квартале разгорелся нешуточный, падали шаткие конструкции, оседали, разрушаясь, фрагменты стен. Разлетались осколки, над канавой проносились шальные пули.

– Всем лежать, – приказал Ракитин, стаскивая сапог и высыпая из него землю. Портянка почернела, превратилась в жалкий комок материи.

– А чего лежать-то? – буркнул Вобликов. – Дыра рядом, добежим.

– Лежать, говорю! Заняться нечем? Путевые заметки пиши! Успеете еще на тот свет!

– А мы и так на том свете, – проворчал Шашкевич, свернулся рыболовным крючком и принялся рыться в папиросной пачке. Там все превратилось в квашню. Шашкевич ругнулся, сунул в рот щепотку табака с обрывками курительной бумаги, стал усердно жевать. Остальные терпеливо ждали. Крейцер уткнулся носом в землю, прерывисто дышал. Вся его спина была белой. Китель порвался, разошелся по шву. Пальба в соседнем квартале стала стихать, потом и вовсе прекратилась. Сквозь звон в ушах прорывался рев танкового двигателя. Танк пятился, шум затихал. Через пару минут настала оглушительная тишина.

– Поднялись, – скомандовал майор. – В дыру…

Позади строения начинались городские кварталы. За бетонным забором что-то густо дымило – возможно, хранилище нефтепродуктов. Округа казалась вымершей. Кое-где валялись неубранные трупы. Вдоль кирпичного забора в глубину квартала вел проход.

– Давайте, Людвиг, чешите. Честно говоря, надоело с вами нянчиться. Как говорят в ваших верующих кругах, да хранит вас бог.

– Хорошо, я пойду… – Крейцер колебался. Он действительно не хотел возвращаться, это сквозило в каждом его движении и каждой гримасе.

– Вдоль забора, – сориентировал его Ракитин. – Бегите что есть сил, можете что-нибудь кричать, махать руками. А мы поорем вам вслед, постреляем… Не волнуйтесь, не попадем.

Они задумчиво смотрели вслед убегающему немцу. Все было зыбко, шатко, весь план мог рухнуть из-за малейшей случайности. Они кричали что-то непереводимое, стреляли в воздух, потом попятились за угол и припустились в уже знакомую подворотню.

– Хоть бы дошел, гаденыш немецкий… – в сердцах сплюнул Вобликов. – Знаете, товарищ майор, не понравился он мне – на ногах еле стоял и столько обреченности в глазах…

– Не волнуют меня его дела, – фыркнул Шашкевич. – Хотя интересно, как он будет выкручиваться, если добежит, конечно, до своих…

– Лучше бы добежал, – подал голос Корзун. – Столько времени, сил и нервов на него затратили, жалко будет, если все впустую. А еще назад идти. Даже не знаю, дойдем ли…

Обратная дорога короче не показалась. За развалинами снова разгорелся бой – теперь уже на юге. Оглушительно ухали самоходные артиллерийские установки. Остатки зданий рушились, как картонные коробки. Доносились истеричные выкрики на немецком языке. Встречаться даже со своими было смертельно опасно. Люди в офицерской форме, бегущие со стороны неприятеля, – это готовые лазутчики!

Оперативники крались по канаве, потом перебежали открытое пространство, снова погрузились в огромную трещину. Из нее торчали обломки канализационных труб.

В соседнем квартале раздался оглушительный треск – переломилась бетонная опора, подпиравшая массивную конструкцию. От грохота заложило уши. После двух последующих взрывов стало казаться, что уши отказали начисто. Офицеры ругались, хлопали ладонями по ушам. И снова чуть не вляпались! В самый последний момент послышались крики. К канаве бежали несколько человек – видно, искали укрытие. Выстреливали камни из-под ног, доносилась подзаборная брань.

– Вобликов, назад! – ахнул Ракитин, хватая подчиненного за шиворот и втаскивая за расколовшийся бетонный кожух.

– Их немного, товарищ майор! – проорал Шашкевич. – Справимся! Ну, что, шашки наголо?

Вот чего, спрашивается, орал? Впрочем, немцы тоже оглохли и вряд ли что-то слышали.

Шашкевич метнулся за выступ в скате, Корзун плашмя распростерся в грязи. Из соседнего квартала выбежали пять немецких солдат. Видимо, навоевались, а может, решили отсидеться, пока не улягутся артиллерийские страсти. Они скатились в канаву, взбудораженные, залитые кровью. Двое были в расстегнутых шинелях, остальные в кителях «фельдграу». У двоих – автоматы МР-40, другие с карабинами. Они наперебой кричали, что надо убираться из этого района, что эти чертовы русские совсем озверели!

Встреча вышла занятной. Скатившийся первым гренадер выпучил глаза, уткнувшись в строгий и принципиальный взгляд майора советской контрразведки. Жалобно ахнул: «О майн гот!», кинулся поднимать оброненный карабин. Пусть бы даже руки поднял – не было сегодня намерения брать пленных! Андрей стрелял, не отнимая палец от спускового крючка, во рту скрипели и едва не ломались зубы. Стреляли и остальные, кто успел среагировать.

Не спрятаться в этом хаосе водопроводных труб, где даже бетонные кожухи – высотой в полметра! Только один успел схватиться за оружие, но выронил автомат, подогнулись ноги, и он упал на спину, скалясь с таким упоением, словно в жизни настало что-то светлое и радостное.

Трое рухнули как подкошенные, причем поочередно, падали, как подпиленные столбы. Один успел развернуться, полез обратно, крича во всю глотку и впиваясь в землю ногтями. Предчувствия не подвели: две пули угодили в мягкие ткани – и, судя по воплю, эти ткани оказались очень мягкими!

Шашкевич сорвался с места, полез на склон, схватил бедолагу за ноги, потащил вниз. Тот свалился на дно канавы, вереща от пронзительной боли, извивался, словно червяк на крючке, одержимый тягой к жизни. Он едва руку не прокусил Шашкевичу – благо тот успел отдернуть! Старший лейтенант, кипя от бешенства, схватил солдата за ворот шинели, подтащил к бетонной опалубке и самозабвенно ударил его затылком о твердый бетонный край, при этом входя в раж. Он не очнулся, даже когда противник утратил признаки жизни, а затылок раскололся как орех. Корзун схватил товарища за рукав, оттащил от трупа.

– Федя, кончай, ты что его колотишь, как воблу?

– Молодец наш Федор, – хмыкнул Вобликов, – всего добьется. Даже того, чего не надо. Полегчало, Федор Емельянович?

– Да идите вы… – Шашкевич успокоился, стал себя ощупывать, словно отходил от анестезии.

Мертвецы валялись с перекошенными лицами, в глазах запечатлелся животный страх. Судя по одеянию, солдаты вермахта, инженерное подразделение. Кроме этой пятерки, никого. Вобликов вскарабкался наверх, осмотрелся и сполз обратно.

– Все спокойно, товарищ майор. Ну, что, Гитлер капут? – Он надрывно засмеялся.

– Да, капут продолжается, – согласился Андрей. – Но если дальше пойдет тем же образом, то это слово и нам привидится. Вспоминайте, где мы оставили машину.

– А чем мы должны вспоминать, товарищ майор? – жалобно протянул Шашкевич и начал подниматься. – Эх, грехи наши тяжкие…

– Я помню, – сказал Корзун. – У меня вообще великолепная зрительная память. Нам осталось метров триста – там машина, если еще не угнали. Разрешите возглавить процессию, товарищ майор?

– Действуй, – кивнул Ракитин. Что-то с памятью сегодня стало – смешалось все в голове, мертвые черти громоздились штабелями. Требовался вдумчивый перекур, но это стало бы непозволительной роскошью…