Читать книгу Продавец красок (сборник) - Александр Тарнорудер - Страница 2

Практикуемый у нас в трудовых коллективах «день сплочения» – странное мероприятие. Даже название на русский язык трудно перевести: то ли смычка, то ли случка. В конце концов, вспомнив, что пролетарии всех стран должны объединяться, приходим к выводу, что это переводится как «междусобойчик». Заключается он в том, что с утра нас забирает автобус и вместе со всеми работниками лабораторий везет на гору Кармель, где нас ждет гид, чтобы повести гулять на маршрут среди низкорослых средиземноморских дубов. Дубы здесь мелковаты и совсем не под стать русским раскидистым великанам, вошедшим в мировую классику с легкой руки Льва Николаевича, и попавшим с чьей-то нелегкой руки в школьный курс литературы, где про них заучивают наизусть. Коллективная память принимается громко цитировать вслух зазубренные навечно отрывки. Кажется, нам придется карабкаться вверх. Меня такая перспектива не особенно пугает, а вот подруги мои заметно приуныли. Но на вершину горы, ко всеобщей радости, нас везут на джипах. Гид рассказывает о местной фауне и флоре, сыпет названиями цветов и деревьев, которые в памяти не удерживаются.

Вниз мы должны спускаться на своих двоих, и это самая приятная часть нашей программы. Погода прекрасная – не жарко и не холодно, ноябрь уж на дворе. Первые ливни уже смочили бренную землю, и она подарила молодую травку и желтые цветочки после нескончаемой засухи лета. Идем себе среди увешанных желудями дубов вниз с горы и хвалим мудрость организаторов. Но недолго душа пела – на очередной поляне нас подстерегает массовик-затейник. По-над лесом разносится гортанный резкий крик, который один из наших сотрудников метко обозвал: «голос-отрыжка средиземноморья» (что на иврите звучит гораздо короче и сочнее, чем на русском). Программа начинается с дежурных шуток и плавно переходит к загадкам. После них наступает момент, когда четверку пожилых женщин привязывают за ноги к двум доскам и заставляют бежать наперегонки. Бежать такая тяни-толкайка никак не способна, спасибо, что не падает, она даже не может одновременно поднять стреноженное четвероножие. С завистью наблюдаем, как молодые лаборанты-аналитики, вышибая досками пыль из земли ханаанской, пересекают финишную черту. С облегчением освобождаемся от пут, но далее нас подстерегают яйца. Да-да, обыкновенные куриные яйца в картонных сотах. Нас делят на пары, выстраивают в длинную цепочку друг против друга и дают в руки яйцо. В России такой затейки быть не могло по причине дефицита яиц. А в Ханаане яиц, как видно, куры не клюют, поэтому ими можно перекидываться. Выигрывает тот, кто последний яйцо не разбил. Какое счастье, что пары мне не достается. Вспоминаю, что в рюкзачке у меня засунутая Владиком дигиталка.

Когда остается неразбитым лишь последнее победное яйцо, появляются знакомые джипы и везут нас на базу. С надеждой смотрим в сторону ресторана, но, как выясняется, на трапезу мы еще не наработали. Нас ожидает еще одно страшное испытание – прогулка верхом. Очередной инструктаж не слишком долог: лошадь сама знает, куда идти, поэтому расслабьтесь и получайте удовольствие. Про удовольствие – сомнительно, потому что минут через десять начинаю понимать, что отобью себе о седло копчик. Утешаюсь знаменитым анекдотом про армянское радио и горжетку. Пытаюсь строить из себя джигита и ловить в объектив перекошенные от страха физиономии своих сотрудниц.

Ресторан, однако же, вполне приличный. Всем коллективом радуемся, что и на этот раз остались живы, и набрасываемся на жареное на углях мясо. Мужикам – пива вволю, а для утонченных женских натур после третьего четверга ноября подается «Божоле», взращенное на холмах Голан.

В обратный путь отправляемся в темноте. Я жалею, что мероприятие без супругов – Владику бы понравились лошади и мясо. В автобусе удается-таки подремать минут сорок. Когда я подхожу к дому, то замечаю, что в окнах света нет. Сразу начинаю соображать, куда мог подеваться мой благоверный. Открываю дверь и зажигаю свет в коридоре.

– Вован, что стряслось?

Я помню этот взгляд, направленный непонятно куда. Года три назад, когда он еще в охране стоял, попер ко входу в Хоум Центр какой-то подозрительный тип – похожий на араба дурак с рюкзаком. Тогда еще чуть ли не каждый день информация проходила о террористах. Ну мальчики и вскинулись: в воздух выстрелили, на асфальт уложили и держали на мушке минут пятнадцать, пока полиция не приехала. Оказалось – ложная тревога, а они с Борькой напились вечером в зюзю. Я потом Владика спросила: «Нажал бы на курок? Если бы пришлось по-настоящему?»

Не ответил. Он так страшно переживал, когда приключилась история со школьным охранником, выстрелившим в техника по кондиционерам. Говорит: «Они его предали; общество не может существовать, если своих предает.»

Я его в шутку Вованом стала дразнить, когда пистолет в доме появился. Он имя «Владимир» никогда не любил, и на «Володю» злился, всегда представлялся как «Владик». А я его в «Ладика» переделала, ему это очень понравилось, а потом вообще «Ладкой» стал. Ну а как пушку заимел – так «Вован».

Как была, в ветровке и грязных кроссовках топаю через ковер и плюхаюсь на диван напротив:

– Ладка, ты что? Что случилось? – включаю торшер.

Вижу, что глаза отзываются на свет – уже хорошо. Бросаю рюкзак на ковер и иду стягивать с себя пыльную одежду, жму по дороге на красную кнопку бойлера. Запахиваю махровый халатик и снова сажусь напротив. На тело под халатом – реагирует, значит, жить будет.

– Ты в чертовщину веришь? – это он меня спрашивает.

– Как врач, – говорю, – нет. Ну а как мать и как женщина… попробуй убедить.

– Если смогу.

– На Патриарших прогуливались? С Берлиозом?

– Почти.

– Ну и выпили, небось, слегка… Гнедая цела?

– Цела, жива-невредима, в стойле стоит.

Стойло – это узенькое пространство под домом между столбами. У меня всегда замирает сердце, когда Владик заруливает туда задом.

– Где гуляли-то?

– В «Жако». А вы?

– В «Cat Ballou», это рядом с Бейт Ореном, на Кармеле. Мясо даже очень приличное, только вот попа от лошади болит.

– Тебя что, к лошади подпустили?

– Представь себе, моей лошади по сравнению с другими очень даже повезло – по-моему, она меня даже не почувствовала. Скачай фотографии – увидишь достижения конного спорта.

– И все ваши тоже?

– А как же. Обязательная программа. Только по беременности и можно увильнуть, но нам-то уже поздно, никто не поверит.

– Бедные лошади!

Женщина я довольно миниатюрная, поэтому, в отличие от других наших дам, смотрелась на коне почти как жокей.

– Пойду грязь смою, а ты, если хочешь, коньячку тут накрой, лимончика нарежь.

Отлегло немного, а то в первый момент испугалась. Когда у мужика глаза внутрь себя смотрят – хорошего не жди. Выхожу после душа с полотенцем на голове и чую, что к коньячку он и без меня приложиться успел, но лимон порезан тоненько, как я люблю. Беру пузатый бокал, бросаю лимон, цапаю шоколадку (слива в мадере) и, как кошка, забиваюсь в свой диванный уголок да под плед.

Рассказывает Ладка довольно складно, только все время ерничает. Видно, что ему как-то неловко за всю эту историю. С одной стороны, чушь, конечно, полная, а с другой, во мне просыпается экспериментатор-клиницист. Сразу же начинаю соображать, какой бы такой экспериментик поставить, чтобы проверить. Да и сам он, кажется, тоже о чем-то похожем думает. Мы ведь с ним кандидатские одновременно писали. И познакомились мы на мышиной почве – он к нам в институт дохлых мышей с Белого моря мешками таскал, просил определить, от чего подохли: то ли замерзли, то ли их давлением разорвало, то ли кессонка. Он тогда спасательное устройство разрабатывал для подводных лодок и на мышах испытывал. Так я и защитилась на тему: «Исследование кессонной болезни у мышей».

– Это что за болезнь? – меня спрашивают.

– ДКБ, – отвечаю, – декомпрессионная болезнь. Она от быстрого всплытия происходит.

– А-а, так это мыши, которые с тонущих кораблей?

– С подводных лодок, – отвечаю.

Только не верит никто.

Владик вообще-то уезжать не хотел, в отличие от детей, говорил: «Кто меня выпустит с моей секретностью?» История с «Курском» его доконала, никак не мог примириться, что весь экипаж погиб, все сто восемнадцать человек. До сих пор двенадцатого августа – не подходи.

Они в своем КБ на голом энтузиазме тему толкали, костюмы разрабатывали, типа акваланга, оборудование всякое, чтобы из лодки выходить. Придумали людей через торпедный аппарат выталкивать. Только с обычным аквалангом через эту трубу не протиснуться. Так они сделали специальные баллоны маленькие, на тысячи атмосфер, Ладка какой-то гениальный клапан изобрел, для костюма. Убивает ведь не высокое давление – убивает кессонка при быстром подъеме. Вся проблема в скорости подъема и азоте. «Курск» на небольшой глубине затонул, всего-то сто восемь метров. Ладка говорит, что со ста метров людей вытащить – тьфу, ни один погибнуть не должен. Он где-то вычитал, что «Курск» был напичкан ИСС, то есть индивидуальными средствами спасения. НАПИЧКАН. Говорили, что спасатели некоторое время слышали стук изнутри. А что стучать, если они вполне могли САМИ ВЫЙТИ!? Ладка просто выл и на стены кидался.

Говорит: «Двадцать лет жизни угробил, чтобы хоть одного спасти! И что, какая-то гнида выход запретила? Или все ИСС на базе оставили?»

Не хочу, говорит, мышиным спасателем быть. В двухтысячном году после двенадцатого августа вся их группа распалась.

Представляете, какое счастье может принести живая мышь с тонущего корабля? Ребята собирались не на дни рождения, а мышей праздновать: на юбилейную стометровую мышь они все перепились от радости, а стопятидесятиметровая мышь аккурат перед путчем девяносто первого выжила. Мы девятнадцатого августа вместе с мышью в клетке закатились в ресторан, уже не помню куда. Клетку на середину стола, и все тосты – за мышь. И за Ладку кто-то отдельный тост предложил, за голову его светлую, мышь мышью, а не надо забывать, кто мышиный спасатель. Так и стали его называть: «мышиный спасатель». Нам с тех пор все стали дарить фигурки мышей, картинки разные, забавные фотографии. Жаль, что не смогли все увезти.

Официанты прибежали и кричат:

– Комендантский час объявили – освободите помещение!

Ладка хорошо уже выпил, встал, обнял метрдотеля за плечи и тихо так ему сказал:

– Мы, уважаемый, сейчас все встанем и уйдем, но только при одном условии… Согласен выполнить?

Все притихли, смотрят на него, ждут, чего отчебучит. Весь персонал уже по домам разбежался, почти никого не осталось.

– Согласен, – говорит, – на каком условии?

– А таком, что ты лично эту мышь съешь! Можешь в кляре – я не садист какой-то.

Мы из-за его допуска и уезжали не как все, а по старинке: через Венгрию и Австрию, и квартиру бросили. Правда, в две тысячи первом за нее много не получили бы.

Говорит: «Поехали отсюда, видеть их не могу. Когда страна предает своих детей – это страшно».

Я в Израиле очень быстро работу нашла: сначала даже не поняла, что выиграла по автобусному билету. Искали специалиста мышей резать и морских свинок – так это ж я. Это уже потом на дверь табличку прибили: «Др. Шпильман». А Владик попытался к военным морякам сунуться – так от ворот поворот. Они его, что ли, за шпиона приняли. Он пытался им втолковать, что занимался спасением утопающих подлодок, да куда там – и слушать ничего не захотели.

Его злости на русских хватило примерно на год, а потом он как-то потух. Говорит: «Везде одно и то же. Не представлял, что евреи – такие же козлы». Он всегда был уверен, что везде что-нибудь да найдет, чтобы семью кормить, а тут я оказалась главным кормильцем. Говорит: «Куда годится у жены на шее сидеть». Так и пошел в охранники. Я была очень против, считала, что уж лучше дома сидеть. Да где там, если решил, то не сдвинешь. О машине, правда, он со мной согласился, что не потянем. В Москве как-то обходились без машины, он и права-то получил перед самым отъездом. Он всю жизнь на военку работал, а оружия не любил. Когда его взяли в Хоум Центр, то больше всего радовался, что от пистолета избавился.

А так, положа руку на сердце, не знаю, много ли он выиграл. Как начнет про сотрудников своих новых рассказывать, особенно про начальника – туши свет. Игру себе выдумал, как ребенок – в цвета, наверное, чтобы не свихнуться. У него память прекрасная: он как принимается все эти названия забавные выдавать, так остановиться не может. Последний раз, когда на экскурсии были, даже теток моих завел:

– Это дерево, – говорит, – типичный Spring Vigor[30]. Ух, ты, да это ж классический Green Willow[31]. А сосна-то какая! Прямо-таки Kiwi Squeeze[32], а сухая трава вокруг – Downy Fluff[33].

Иногда он одежду начинает классифицировать. Как на кого пристально поглядит, мне сразу неловко становится, думаю, сейчас выдаст что-нибудь этакое, типа: «Посмотри, как ей идет Melted Butter![34]»

Я пытаюсь сдержаться, чтобы очень громко не засмеяться: рожа-то – вылитый кусок масла, точнее не скажешь.

А нашу лабораторию он вообще окрестил: «свиноморский курорт».

– Так где же папка? – спрашиваю.

– В машине оставил, я сейчас сбегаю.

– Марш в душ!! – командую. – Завтра суббота, не удерет твоя папка.

Мне жутко хочется секса, этот рассказ его так меня возбудил, как раньше, в молодости. Я люблю его руки, когда он меня гладит. Вообще-то я не люблю прикосновений, но Ладка едва касается меня подушечками пальцев, и я просто уплываю, мне даже не надо все остальное. А сейчас, несмотря на свою больную от катания на лошади попу, я хочу почувствовать его внутри. Мне хочется оседлать его сверху, чтобы он сжал меня, чтобы его самого сжать ногами, как коняку эту.

Субботним утром просыпаюсь рано, потому что попа болит еще сильнее, чем вчера. После лошади надо было переждать дня три, а не бросаться на мужа. Или… горжетку подложить. Он-то еще небось спать будет заполдень. Я накидываю ветровку на махровый халатик и бегу вниз к стойлу, чтобы взять из машины знаменитую папку.

Ставлю вариться кофе и по-быстрому сооружаю себе сепаратный завтрак – яичницу в пите. Тру пармезан, мелко режу помидор и кинзу – субботний деликатес получается. Так, с питой в одной руке, кофе в другой и с папкой под мышкой иду на диван «изучать материал».

Первая вырезка – из нашей местной газеты: «Любовь лечит от рака». Бабушка рассказывает корреспонденту свою историю, как приехала в Израиль в пятидесятые годы. Длинно, со многими подробностями, рассказывает обо всей огромной семье, разлетевшейся по миру, что дети и внуки ее зовут переехать во Францию, но она не хочет, привыкла к городу N. Она никогда не ходила по врачам, а когда почувствовала себя совсем плохо, то диагностировали рак толстого кишечника в запущенной стадии, случай, по всеобщему мнению, неизлечимый. Ей дали прогноз на три-четыре месяца. Внуки сделали все, чтобы скрасить старушке последние дни – окружили ее вниманием и заботой, покрасили комнаты в розовый цвет, навещали почти каждый день. Через год старушка все еще жива, более того, СТ показывает, что от рака не осталось и следа. Она расписывает, какие замечательные у нее внуки, и что она переписала на них свой домик. Внуки на фотографии красноглазые, смотрятся не хуже вампиров, видно, снимали со вспышкой и не сделали никакой коррекции. Репортеру они клянутся в вечной любви к бабуле. Орли, так зовут внучку, хвастается, что когда покупали краску для дома, то выбрали «Grandma's», чтобы бабушке было приятно.

Что ж, отмечаю, довольно логично, любовь лечит. Перебираю пластиковые конверты и вынимаю последний, я вообще-то люблю начинать с конца.

История все из той же местной прессы. В четверг после полудня на популярную радиостанцию приглашают знаменитостей. Поскольку популярность не всемирная и даже не общеизраильская, то и знаменитости исключительно местного пошиба: шеф-повар отвратительного, но отчаянно дорогого ресторана; начинающая певица, которую нельзя и на выстрел подпускать к микрофону; модный диск-жокей, славный дискотекой, где постоянная поножовщина. Среди гостей попадается женщина-медиум, которая берется по телефону в прямой трансляции давать судьбоносные советы наивным радиослушателям. (Я вспоминаю сладенький голос радиостанции «Маяк»: устраивайся поудобнее, дружок… я рассказу сказку.) Звонит одинокая женщина сорока девяти лет и жалуется, что она всеми силами пытается найти спутника жизни, но не может. Медиум с первых же секунд прерывает ее и говорит:

– Я вижу основную проблему в том, что ты себя не любишь. Это верно?

– А что ты имеешь в виду?

– Надо больше себя любить. Ты не вкладываешь в себя, и поэтому у тебя проблемы.

– И что же я должна делать?

– Вкладывать! Ты закрепощена! Тебе трудно осознать себя, ты не можешь на себя потратиться, ты экономишь на себе, на своих удовольствиях, на развлечениях, на всем, что касается тебя. Раскрепостись, и у тебя должен кто-то появиться. Ты меня поняла?

– Не совсем.

– Вложи в себя – пойди и сделай массаж, пилинг лица, новую прическу. Купи новую одежду, постарайся выбрать не то, к чему ты привыкла, а что-то другое. Сделай в квартире ремонт, наконец, перекрась комнаты в другой цвет, измени свою жизнь.

Первым делом тетка бросается делать ремонт и нанимает специалиста по интерьерам. И надо же, не успела просохнуть краска, как модный архитектор, помешанный на экстравагантных интерьерах, сообщает корреспондентке местной газеты, что тоже нашел свое счастье.

Следующая статья в центральной газете – о дорожных происшествиях. Она начинается с серии снимков, сделанных посреди зимы камерой наблюдения на Аялоне – автостраде, пересекающей Тель-Авив. Без видимых причин едущую в левом ряду машину заносит, ее несет вправо, она пересекает все четыре полосы и на полном ходу врезается в опору моста. Очевидцы происшествия находятся в шоке. Авария происходит как бы на пустом месте. Корреспондент долго рассказывает о судьбе молодой женщины, недавно окончившей Технион. Я с удивлением выясняю, что она работала химиком в моей же фирме, только в соседнем городе. Я даже вспоминаю, что висел некролог на проходной. Читаю обычную историю израильской девчонки: школа, армия, путешествия по Южной Америке, Технион. Вспоминается незабвенное: «Спа-артсменка! Ка-амсомолка! Кра-асавица!» Бесконечные интервью со школьными друзьями, с товарищами по армии. Ее официальный друг чувствует себя героем из-за внимания прессы. Небольшая врезка с комментариями из полиции: в крови погибшей обнаружена изрядная концентрация наркотика. Родные и близкие, друзья и знакомые, сотрудники – все как один отрицают результаты анализа. Корреспондент не дает никаких дополнительных комментариев.

Доедаю питу с яйцом и допиваю кофе. Кладу папку на столик и иду глянуть, как там мужик. Спит себе спокойно: рассказал небылицу, потрахался сладко, а теперь жена расхлебывай. Возвращаюсь обратно и принимаюсь за следующий конвертик.

Статья называется «Глаза на четверых». Женщина из мошава, которую зовут Дина, слепа от рождения. С год назад она услышала по радио выступление представителя собачьего питомника для слепых, что требуется временное пристанище для щенков, будущих поводырей. Примерно в то же время друг ее семьи в результате болезни ослеп, и стал нуждаться в помощи собаки. Это побудило Дину начать выращивать щенков для питомника. Она отремонтировала дом и взяла нескольких щенков лабрадора, а когда прошел год, за одним из щенков приехал тот самый друг ее семьи. Между ними проскочила искра, и с тех пор они не расстаются, даже решили пожениться и вместе выращивать собак-поводырей. Они взяли еще щенков, в том числе и тех, кого отказались содержать другие семьи. Одного из щенков назвали «Динка» по имени знаменитой собаки из фильма – Дина улыбается, ей нравится говорить о таком совпадении имен. Она говорит, что Динка – очень покладистая собака и с ней легко управляться.

Из всех питомцев Динка больше всего привязана к Дине. Несмотря на юный возраст, Динка уже умеет сопровождать слепых, но Дина не может без содрогания думать о том моменте, когда придется с ней расстаться.

– Ведь это часть моей души, – говорит Дина со слезами на глазах, – наверняка, потом возьмем еще щенков. Когда «видишь» результат своих усилий, то это лучшая награда в жизни. Я согласна забрать Динку обратно, когда лет через десять она не сможет больше работать и «выйдет на пенсию». Динка притягивает людей, – говорит Дина, – куда бы мы ни пошли, ее встречают словами «хорошая собака». Часто спрашивают: «Как можно через год передать собаку чужому человеку?» «Тяжело, – говорит, – но другие люди тоже нуждаются в помощи. Я больше не одинока в жизни, как они. У меня есть мой Арье.»

У-у-ф-ф!

История-то «о людях хороших», и собак я люблю, только до чего же суконно написана. Чуть не померла со скуки. Следующая заметочка обещает быть поинтереснее. Называется она «Близнецы в мошаве[35]».

Но не подумайте, речь не идет о каких-нибудь заурядных братьях-близнецах. Судя по фотографии, на которой самолет оседлал дом, корреспондент замахнулся на эпохальное сравнение падения маленькой «Сесны» на деревенский домик с терактом века в Нью-Йорке.

И действительно, случится же такое! Братья-близнецы по фамилии Давиди расстались лет тридцать тому назад. Обычное дело, наследство не поделили, вот и расстались. Старший на пару минут Давид Давиди получил дом в мошаве и остался сторожить отцовское гнездо. А его младший брат Дани Давиди посчитал себя ущемленным и переселился (угадайте с трех раз, куда) в наш маленький город N. Здесь Дани Давиди развернул бурную деятельность в плане обеспечения населения фалафелем[36].

Такую бешено прибыльную деятельность, что попал он не только в сферу крышевания местных криминальных структур, но и в круг интересов народных избранников, неизменно перед выборами затевающих «хождение в народ». Хождение же в народ в городе N заключается в посещении заведения «Фалафель Дани», потому что какой-то очередной аналитик общественного мнения определил, что кушатели фалафеля у Дани с абсолютной точностью предсказывали результаты выборов с одна тысяча девятьсот какого-то года. Засмеялись? Или западло вам кушать фалафель? Да только Дани Давиди входит сегодня в число самых богатых жителей Израиля и владеет огромными массивами недвижимости на N-щине, да и Манхеттене тоже. Он помирился с братом-мошавником и жертвует миллионы в пользу бедных. «Фалафель Дани» даже готов бесплатно дать питу с фалафелем каждому, кто только ее попросит.

Ладка рассказывал, что Дани Давиди собственной персоной сентиментально посетил их филиал, когда открывался рядом очередной фалафельный киоск его имени. Непонятно, зачем это ему понадобилось, наверное, покрасоваться хотел, только он еще зашел в Хоум Центр. Приперся к Владику в отдел и стал ему голову морочить: подбирать цвет для «Сесны». Ладка тогда очень гордился, что вся свита выбор одобрила (еще бы она не одобрила), а я и сейчас название помню: Kind Sky[37].

Как-то в пятницу утром Дани Давиди взлетел с аэродрома в Герцлии и взял курс на родной мошав. Через несколько минут у его «Сесны» отказал двигатель. Дани тянул, сколько можно, чтобы приземлиться в поле, но высоты не хватило, и он врезался в черепичную крышу… отчего дома. Сам он получил всего несколько синяков, но снес у дома печную трубу, упавшую на его брата.

Израильская пресса милостива к Дани Давиди. Трудно сказать, почему. Его прошлое – туманно, его настоящее – ослепительно. Скорее всего, причина проста: Давиди свой в доску, не кончавший университетов парнишка, начавший с фалафеля, продолживший строительством домов в мелком израильском городе N, добравшийся в итоге до высот Манхеттена. Дани жертвует огромные суммы в Израиле и держится в стороне от политики. Ему сходит с рук даже странный трагический случай – смерть брата. Экспертиза признает техническую неполадку, и уголовное дело закрывается за отсутствием состава преступления.

Классно!! Я всегда говорила, что газеты нужно использовать в качестве слабительного (пардон, усраться можно).

Но кажется, что сегодня мне придется как следует накушаться гороху, потому что натыкаюсь на очередную святочную историю. Называется она «Выставка из прошлого». Опять эти окрестные мошавы с их примерно-положительными жителями. Ну почему мошавник не может быть сволочью? Где воры и проститутки из киббуцев и мошавов, о которых мечтал Бен Гурион?

Так вот, «Выставка из прошлого» – это собрание старого хлама, который десятки лет выкидывали на свалки, разбирая завалы в доме. А нынче этот хлам вошел в моду и стал стоить огромных денег. История, однако, вновь про загадочную и таинственную встречу двух сердец – Мали и Гиди. Мали начинает организовывать выставку инструментов и домашней утвари полувековой давности. «Естественно», выставка приурочена к шестидесятилетию основания нашей страны и несет… (заполните сами, блин, какое значение в воспитании молодежи она несет). Выставляются старые алюминиевые тазы и баки для белья, бидоны и бутылки для молока, стиральные доски и подносы, весы со стрелками и гирями из продмага, даже нашли древние счеты. Колеса от телеги и швейная машинка «Зингер» – обязательно, бороны и плуги – опционально.

Гиди был знаком с Мали примерно с основания мошава, с тех самых укромных и былинных времен, но как-то не обращал на нее внимания. Теперь же они оба вдовцы, и Гиди взялся помогать Мали с выставкой. Клик-клак, динг-дринг – Гиди заявляет, что не может жить без Мали, что она – женщина его мечты, и ее (хотела сказать: старые штаны) выставка открыла ему глаза, которые были закрыты до сих пор. С особой гордостью организаторы рассказывают о воссозданном процессе приготовления меда с начала и до самого конца. Тут я натыкаюсь на какую-то странную фразу. Прочитываю ее несколько раз, но смысл предложения ускользает совершенно: «Место сие включает рабочую ячейку, сопровождаемую реальным опытом открывающегося познания значения и функций пчел».

У-у-у! И за что такое наказание?

Интересно, думаю: как вся эта, с позволения сказать, фигня связана с Владиком? Будить его неохота – жалко будить, но любопытство мое уже перешло в раздражение. Проснется – придется допрашивать с пристрастием. Ищу по конвертам что-нибудь из центральной прессы, а то местная уже сильно надоела.

Нахожу, наконец. Тихая субботняя ночь в городе с гордым названием… N, конечно. По двум центральным улицам несутся машины. Светофор уже давно спит – перешел в режим мигающего желтого. Машины сталкиваются, не тормозя, под прямым углом на скорости километров сто каждая, и дальше образуется горящая куча-мала из припаркованных у тротуара непричастных транспортных средств. Вся доблестная пожарная команда города N в количестве двух разукомплектованных единиц срывается, как на пожар. Полиция, локализованная в соседнем райцентре, как всегда, запаздывает. Добрая половина жителей города N высыпает на освещенные сполохами улицы. Сцена напоминает падение «Катюши» времен недавней войны.

Картину происшествия восстановить невозможно, так как оплавился даже асфальт. У каждого из водителей было по нескольку серьезных нарушений, и штрафных очков многовато даже по разгильдяйским израильским понятиям. Полиция готова обвинить возвращавшегося после ночного дежурства врача, не уступившего дорогу помехе справа. Корреспондент и общественное мнение настроены против школьного охранника, посетителя ночной вечеринки, остальные участники которой отрицают само существование алкоголя. Мое исследовательский пыл на этом остывает окончательно, и я швыряю папку на журнальный столик.

В салон вплывает заспанное и всклокоченное чудище и, моргая на яркое осеннее солнце, справляется о завтраке.

– Получишь, – говорю, – завтрак, только опознай сперва этих типов. – Беру со столика статью про ночную аварию.

– Sleepy Pink[38] и Berry Wine[39].

– Кто из них кто? – спрашиваю.

Выяснятся, что с работы в больнице возвращался Sleepy Pink, а с вечеринки Berry Wine. Здорово, думаю, получается, как нарочно кто-то позабавился. Следующая мысль, что позабавился-то ни кто иной, как драгоценный мой. Иду жарить еще одну яичницу с помидором и пармезаном.

– Чем тебе не угодили эти двое?

– Да ничем, – говорит.

– А все-таки? Тебе Марио этот про них ничего не говорил?

– Да нет, вроде. А откуда статья?

– Из папки, вестимо.

– Да ну, – оживляется, – и что там с ними приключилось?

– Так, мелкая авария, столкнулись посреди ночи на пустой дороге и соорудили маленький костер из десятка машин.

– Э? Правда? Но ведь живы остались?

– Не-а! – говорю мстительно и разворачиваюсь от плиты. – Сгорели. Так что там у тебя за зуб на них вырос?

– Какой еще зуб, – трет лицо руками, – просто жлобье! Эй? А ты серьезно? Дай газету!

Этим всегда и кончается: сидит мужик за столом, не замечает, чего ест, в газету уставившись. Сижу напротив, пью кофе, наблюдаю. Вилка-то на полпути ко рту останавливается, потом взгляд поднимается от газеты и в меня упирается.

– А это точно из папки, ты не перепутала?

– Да откуда ей еще взяться?

Молчит, смотрит в тарелку, доедает остатки помидора в яйце, подбирает пармезан хлебом. Встает, не говорит ничего, подходит и прижимает мою голову к животу двумя руками.

– И что делать будем? – спрашивает.

Высвобождаю голову, чтобы ей помотать, мол, не знаю. Фыркаю ему носом в живот:

– Выкладывай начистоту! Что было-то?

Берет мою голову в руки и серьезно так говорит:

– Глядя на этих двоих, понимаешь, что такое человеческий мусор.

– А ты, значит, этот мусор сжег? – Помимо воли вырвалось, типун на язык, ну ей-Богу, а Владик отпустил голову и отвернулся.

– Выходит, – говорит тихо. – Только не нарочно.

– Верю, что не нарочно.

– Понимаешь, – вздыхает, – люди заходят разные, хорошие, плохие, застенчивые, наглые… А бывает отребье… Такой, знаешь, волчара с пустыми глазами… Обслуживай его.

– Оба два?

– Ну, да, – кивает. – А ты, что, всю папку успела посмотреть?

– На середине сломалась. Как начнешь читать местную прессу, так живот прихватывает, в больших дозах – опасно для здоровья.

– Ну и?.. Чего там?

– Пятеро погибших от несчастных случаев и семь слюнявых историй как раз для сюжета мыльных опер. Тошнит уже, оставшееся сам читай.

– Придется, наверное.

– Ладно, – говорю, – мы с тобой два доктора философии – так давай пофилософствуем: или это полная лажа, и над тобой кто-то хорошо подшутил, или это правда, и ты… – я замолкаю, потому что язык не поворачивается продолжить фразу.

– Ты это к чему?

– Диалектику в институте сдавал, научный подход проходил?

– Ну?

– Давай применять на практике. Сейчас я тебе покажу фотографии клиентов, а ты мне ответишь, что ты им продал. Мы составляем таблицу, в которой пытаемся, с одной стороны, выявить соответствие между названием краски и тем, что с этим клиентом произошло…

– А с другой?

– А с другой, ты колешься и рассказываешь все, что ты думал о своем покупателе, когда продавал ему краску.

– А если это неприлично?

– Стерплю как-нибудь – терплю ведь тебя, охальника, уже столько лет.

– Тогда давай с негатива начнем. Марио сказал, что счет тринадцать – шесть, а пять ты уже обнаружила.

– Про троих я знаю: Alpine Echo попал в лавину, Sleepy Pink, скорее всего, уснул за рулем, а Berry Wine был слишком пьян, чтобы осторожничать, и попал под Sleepy Pink. Так?

– Да вроде…

– Авария на Аялоне – кто эта девица?

– Lady Di[40].

– Шикарно! А что она тебе такого сделала?

– Ничего.

– Не ври.

– Не мне.

– Колись давай!

– Сестренку ударила.

– Так, и за это…

– Выходит, что так.

– Погоди, – говорю, – дай-ка я вырезки надпишу.

Вытаскиваю из конверта статью про Давиди.

– Про Дани Давиди я запомнила: Kind Sky, может, поэтому он и выжил, а вот братец его чем тебе насолил?

– Ничем.

– Вован, ты опять за свое?

– Я еще когда в охране стоял видел, как он с женой повздорил; так он захлопнул дверцу перед ее носом и уехал, оставил на стоянке. Она просто остолбенела, даже не сразу сообразила такси вызвать.

– Да-а, нехорошо женщину обижать – за это можно печной трубой по башке заработать, с летальным исходом.

– Ты это серьезно?

– Выдумала, конечно.

– Дай поглядеть.

– Чем кодировал братца-то?

– Crushed Rock[41].

– Ага…

Корябаю быстренько Crushed Rock на полях газеты и принимаюсь разыскивать шестую жертву. Землетрясение в Перу – в числе погибших турист из Израиля. Далеко же он его послал, если в Перу.

– Узнаешь? – спрашиваю.

– У-гм.

– Так да или нет?

– Да. Turned Earth[42].

С криминалом все?

– Похоже, что все. А за что в землю-то закопал?

– Наглец он.

– Значит, за наглость?

– Ну да.

– Вовочка! – выдыхаю шумно (Вовочка – это последняя степень устрашения).

– Его Марципан прислал, просил максимальную скидку дать – ну я и дал. Так этот тип еще требовать стал, скандалил, все ему мало было. Даже самого Марципана пришлось на помощь звать, чтобы утихомирить.

– Ну-ну, наглецов надо учить. В Перу их.

Не то, чтобы у меня наполеоновские планы в смысле субботней готовки – просто захотелось после казенной столовки и сухомятки ароматного домашнего бульончика. А потом из замученной в бульоне куры я намереваюсь соорудить сациви. По всем правилам: с орехами, кинзой, хмели-сунели… Удаляясь на время приготовления бульона на кухню, я задаю Ладке урок: составить табличку с его криминальными достижениями. Пока кура закипает на плите, заглядываю через плечо на экран.

Выглядит это так:

Alpine Echo. Попал в снежную лавину в Альпах. Клептоман из богатой семьи ворует по мелочи.

Lady Di. Погибла в автокатастрофе в Тель Авиве, врезалась в опору моста. Побила сестру.

Crushed Rock. Самолет врезается в дом, и на голову падает каминная труба. Нагло оставил жену на стоянке одну.

Turned Earth. Погиб во время землетрясения в Перу. Скандалил на пустом месте и требовал скидку.

Sleepy Pink. Заснул за рулем и погиб в аварии. Жлоб, каких мало.

Berry Wine. Напился на вечеринке и погиб в аварии. Жлоб, каких мало

Табличка небольшая, но показательная.

Ладка сидит и читает вслух о землятресении в Перу:

«Около ста двадцати израильтян, путешествующих по Перу, пока не установили связь с близкими после разрушительного землетрясения в этой южноамериканской стране. Как рассказал раввин Шнеур Залман Блюменфельд из общины хабадников в Перу, те израильтяне, которые находились в Лиме и в Куско, не пострадали. Беспокоит лишь состояние тех, кто во время землетрясения оказался в его эпицентре, в провинции Ика, в 160–180 км южнее столицы Лимы. К слову, в эпицентре сила землетрясения составляла 7,9 балла по шкале Рихтера. Раввин Блюменфельд отметил, что в наиболее пострадавших от удара стихии областях прервалась подача электричества, воды, нарушилась работа телефонных сетей. Возможно, именно по этой причине израильтяне, путешествующие по тем районам, пока не сумели выйти на связь с родственниками. По словам Блюменфельда, члены общины вместе с сотрудниками посольства Израиля в Лиме пытаются составить полный список находящихся в Перу соотечественников. По данным экстренных служб Перу, на данный момент известно о 400 погибших и о 1050 получивших ранения разной степени тяжести.

К сожалению мы можем констатировать факт, что погиб один наш соотечественник.»

– Давай, – говорю, – другую табличку составлять, положительную. Я знаю семь случаев:

Grandma's. Старушка излечилась от рака.

Cupid Green[43].

Одинокая женщина находит мужчину своей мечты.

Golden Rain. Пенсионер три раза выигрывает в лотерею первый приз.

Infant Smile. Женщина сумела забеременеть, несмотря на приговор врачей.

Engaging[44] Слепая женщина находит спутника и призвание в жизни.

Kind Sky. Народный миллионер выживает в авиакатастрофе. Intimate Evening[45]Одинокая пенсионерка из мошава находит друга.

Чищу коренья для бульона и размышляю. Готовка меня в последнее время как-то успокаивает. Наверное, это потому что я не переутруждаю себя на этой ниве. На работе меня кормят, а в последнее время можно обед с собой на вынос брать. Платишь червонец – и наполняешь чем угодно алюминиевый подносик, как в самолете: гарниры, салаты, шницели. Я наладилась Ладке каждый день подносики носить – на завтра. Все его сотрудники завидуют. А вечером все-таки хочется домашнего. Я в столовой в сторону вареной курицы и смотреть не могу, а дома, пока последний позвонок не обглодаю, не успокоюсь.

По профессии я – врач, так получилось. Хотела поступить на биофак ЛГУ, да носом не вышла. Пойду, думаю, в медицинский на годик, а потом – опять на биофак, но так в медицинском и осталась. После окончания меня пристроили в академический институт мышей резать. Бросаю лук, морковку, сельдерей, корень петрушки и зубчики чеснока в кастрюлю, а мысли крутятся вокруг этих проклятых красок. Чуть не забываю про имбирь, зерна кинзы и стебли укропа. Черный перец еще, английского горошину, и через часок бульон готов. В Израиле диплом кандидата, пардон, доктора наук признали без всякой проверки, а диплом врача – замучаешься экзамены сдавать. Ну да ладно, меня мой мышиный диплом вполне устраивает, все равно я лечить никого не собираюсь.

Я когда-то давно психиатрию тоже сдавала. Дразнила Владика и команду его ССИ – синдромом сверхценных идей. Вспоминаю незабвенный учебник советских времен: «синдром сверхценных идей – патологическое состояние, характеризующееся возникшими в результате реальных обстоятельств стойкими аффективно окрашенными идеями, преобладающими над всеми остальными представлениями». Его ребята из КБ любили по домам собираться и устраивать что-то типа мозгового штурма. В те времена нормы спирта были не меряны – как температура в помещении зашкалит, так я выхожу и зачитываю:

– …Сверхценные идеи возникают, как патологическое преобразование естественных реакций на алкоголь. Эти идеи – ревность, любовь, реформаторство, И-ЗО-БРЕ-ТА-ТЕЛЬ-СТВО – рассматриваются больными как разумные и обоснованные, что и побуждает их активно бороться за реализацию идей. При благоприятных условиях сверхценные идеи исчезают. В случаях прогредиентного развития процесса возможен последовательный переход от сверхценных идей к бреду…

Тут Владик и выдай:

– Поздно уже, у нас с семнадцатого года прогредиентное развитие, да и обстоятельства неблагоприятные.

Запах моего варева распространяется по квартире. Разливаю по кружкам обжигающий напиток, и иду потчевать. Ставлю кружку в пределах досягаемости, максимально удаленной от клавиатуры – были прецеденты. Бульон благоухает божественным букетом. Ладка начинает принюхиваться, поводя брылями, как голодный спаниэль. Я люблю использовать специи, за что он как-то в молодости назвал меня в шутку: «Карлик-нос». Ух, как я на него тогда обиделась! Он до сих пор, кажется, чувствует, что перегнул палку. Опасается. За «карлика» я бы сердиться из-за врожденной миниатюрности не стала, а вот шнобелем наградил-таки меня еврейский Бог.

– Как успехи? – спрашиваю.

– Мои чары почему-то отменно действуют в Юго-Восточной Азии. Вот, полюбуйся.

Читаем вместе: «На самолете, разбившемся в Покете, были израильтяне».

«Трагедия в Таиланде: по крайней мере 88 человек погибли и 42 пострадали в катастрофе во время посадки на острове Покет на северо-западе Таиланда. Во время проливного дождя самолет слетел со взлетно-посадочной полосы и раскололся надвое.»

– Какая-то сила выбросила меня вместе с сиденьем наружу, – рассказывает единственная выжившая в катастрофе израильтянка Дорит, – от удара о землю я потеряла сознание и очнулась в больнице спустя несколько часов. Быстро выяснилось, что никаких повреждений, кроме нескольких синяков и царапин, я не получила. На рейсе было еще по крайней мере шесть моих соотечественников, о судьбе которых мне ничего не известно.

– Интересное дело, – говорит Владик. – Двойная защита получается: High Up[46] и Angel Blue[47].

Надо же: из самолета вместе с креслом на траву бросило.

– И по какому поводу благоволение?

– Шут его знает. У нее было очень интересное лицо…

– Красивое?

– Нет, не то… одухотворенное.

– Да, редкий случай в нашем климате. Бульон остывает.

– М-м-м, вкусно!

– Номер восемь прояснили. Что еще?

– Крушение поезда на подъезде к городу N: пятеро погибших и десятки раненых.

– И?..

«Поезд на пути из Тель-Авива в Хайфу столкнулся в полдень с пикапом на переезде недалеко от города N. В результате несколько вагонов сошло с рельсов и перевернулось. Пятеро пассажиров погибли и около восьмидесяти получили ранения, преимущественно из первого вагона. Спасательные команды, прибывшие на место происшествия, обнаружили под месивом обломков живую и невредимую женщину. Расследование происшествия показало, что незадолго до двенадцати часов дня на переезде столкнулись бортами две машины: «Исузу» и «Фольксваген». В результате «Исузу» выбросило на рельсы. Несколько секунд спустя поезд столкнулся с машиной. Команды «скорой помощи», прибывшие на место, констатировали смерть пяти пассажиров. Восемнадцать легко раненых доставлены в больницу города N. Движение поездов между Тель-Авивом и Хайфой прекращено. Тепловоз, на который пришелся основной удар, раскололся на две половины. Первый вагон тоже очень сильно пострадал: он частью взгромоздился на тепловоз, частью остался на рельсах. Сила удара была такова, что даже молодые эвкалипты по сторонам дороги были вырваны с корнем. Двери вагонов нашли за десятки метров от места происшествия. Чудом спасшаяся женщина, ехавшая в голове первого вагона, рассказывает, что картина крушения была очень тяжелая: стоны и плач со всех сторон».

– Каким образом выжила? – спрашиваю.

– Smooth Way[48].

– И за что такая пруха-везуха?

– Не знаю, – говорит и прихлебывает бульон из чашки. – Наверное, просто понравилась.

– Ага… из серии того самого, неприличного: смазливая мордашка, большая грудь и круглая попка.

– Вы, женщины, чуть что – сразу так! А может…

– Исключительно из-за знания уравнения Бернулли и рядов Фурье.

– Доктор, если вы исчерпали свои сведения из программы технического вуза, то можете идти и препарировать несчастную птицу, нареченную родственными вам северными племенами «курой».

– Зараза московская! Только попроси сациви – хрен получишь!

– Московская зараза, доктор, как вам хорошо известно, передается исключительно половым путем посредством московской прописки!

– Высокие северные цивилизации всегда подвергались нашествию варваров с востока, – оставляю за собой последнее слово и гордо удаляюсь «препарировать куру».

Черт знает, что я думаю в этот момент. До последней секунды меня не оставляет ощущение, что все это глупо до последней степени – какое-то продолжение его игры в краски. Но подспудно накатывает неуютная и тревожная мысль, даже не мысль – какое-то неосознанное чувство, что это может быть гораздо серьезнее. Дает трещину выстроенная на века из всех материализмов стена.

Хватаю пару вилок и с применением чрезмерной силы втыкаю в бедную тушку. Результат не заставляет себя ждать: кура, при попытке аккуратно вытащить ее из кастрюли целиком, разваливается и ныряет обратно. В последний момент сдерживаю готовые вырваться непечатные слова, так как понимаю, что со стороны заразы последует противное хихиканье и хрюканье. Процеживаю бульон и отделяю мясо от овощей. Морковку тоже отделяю и кладу обратно в кастрюлю. Теперь предстоит аккуратно перенести разварившиеся лук, чеснок и сельдерей в миксер. Добавляю еще одну свежую луковицу и зубчика четыре чеснока, подливаю жидкости и как следует перемалываю все вместе. Теперь очередь грецких орехов. Засыпаю все, что осталось после набега заразы на двухсотграммовый пакетик. Осторожно включаю миксер на несколько секунд, чтобы кусочки орехов не получились слишком маленькими. Конечно, лучше всего по оригинальному рецепту подавить орехи вручную, но такой подвиг мне давно не под силу. Разнимаю слегка остывшую куру на небольшие куски, попутно обгладывая скелет. Почти готово: осталось залить куру соусом, добавить хмели-сунели и тертого сельдерея, и, конечно, мелко нарубленный пучок кинзы и гранатовый концентрат. Все, дальше нужно варить на медленном огне. И следить, чтобы не нанесло заразу. Когда полностью исчезает чесночный запах и привкус – выключаю. Кстати, по вкусу можно добавлять все, что угодно: аджику, перец, можно использовать и другие смеси вместо хмели-сунели, какие кто любит.

Доводка сациви до кондиции сопровождается сегодня поразительным отсутствием всякого интереса со стороны заинтересованных лиц. Подхожу потихоньку и вижу: сидит в кресле, закрыв глаза. На экране первая табличка, которая дополнилась еще одной строкой, седьмой по счету. Наверное, Марио просто ошибся. Рядом еще вырезка из газеты про аварию парома в Таиланде. (Опять Таиланд, и что это всех так тянет в Таиланд?) Читаю, естественно:

«Медовый месяц на райских островах Таиланда превратился сегодня утром в ужасную трагедию, когда паром, на котором вышли на прогулку тридцать пять израильтян, перевернулся и затонул. С утра израильский турист, житель города N двадцати шести лет, женившийся неделю назад, был объявлен пропавшим без вести..»

– Этого парня так и не могут найти, мы очень опасаемся за его жизнь, – говорят находившиеся на пароме и спасшиеся израильские туристы.

«По истечении нескольких часов тело нашли, и штаб министерства иностранных дел получил информацию о трагедии. Паром с шестьюдесятью пассажирами на борту находился в километре от берега Кофифи. В соответствии с сообщением властей, было спасено пятьдесят пять человек. Израильский консул находится на пути в Покет, чтобы помочь переправить тело на родину. В дальнейшем консул прибудет в Кофифи, чтобы помочь туристам из Израиля восстановить утерянные документы и билеты. Причина катастрофы парома выясняется, но по предварительным данным – это техническая неполадка».

– За что, – спрашиваю, – жениха утопил?

– Этого-то? Тоже мне, жених! До свадьбы трахал Нурит в подсобке, Марципан аж извелся весь.

– Та-ак. Интересная статистика получается, если «Эм» на «Жо» поделить: шесть к одному загубленных и, как там, два к семи спасенных-осчастливленных – это покамест. Седина, значит, в бороду, а бес – в ребро. Я и не думала, что ты такой бабник.

– Я не бабник, я сочувствую тяжкой женской доле.

– Ладно, хватит шуток; знаю, что за словом в карман не полезешь. Ты что обо всем этом думаешь?

– Думаю.

– Ну и?..

– Над двумя-тремя совпадениями можно посмеяться, а когда такая вот статистика набирается, становится как-то не до смеха. Черт его знает… Все равно – не вяжется. В голове не укладывается.

– Это точно – не укладывается.

– Как там было по философии: «Проверкой выдвинутой гипотезы является правильно поставленный эксперимент». А как его поставишь? Покрасить кому-нибудь комнату в Twenty Carats[49] и посмотреть, что он найдет на улице: кольцо с бриллиантом или золотой браслет? Или продать Desert Fire[50] и ждать, пока дом дотла не сгорит? А что может означать Star Magnolia[51]? Что эта самая магнолия свалится на голову, или под ее сенью явится прекрасная фея в прозрачной тунике с фисташковым мороженым и персиковым ликером? Покрасишь чего в Pecan Smell[52], а потом выяснится, что смерть наступила от аллергии на ореховое масло.

– А жениху что всучил?

– Stormy Sea[53], но я тут ни при чем – сам выбрал.

– Значит, под твоим неусыпным оком. Ну и что дальше делать будем?

– Понятия не имею, у тебя-то идеи есть?

– Давай с папкой закончим, осталось всего ничего.

– Давай, может, придет что-нибудь в голову. Это что у тебя?

– Заметка из местной прессы: «Школьный охранник подозревается в совершении развратных действий по отношению к девочке шести лет». Читать дальше?

– Гадость какая. А фото есть?

– Нет, конечно.

– Жаль.

– Нет, погоди, – переворачиваю страницу, – есть, только со спины сфотографировали, затылок один.

– Дай сюда! – вырывает у меня газету и соображает что-то. – Сейчас я тебе его морду покажу.

Владик бросает вырезку на стол и начинает лихорадочно перебирать пластиковые конверты.

– Вот, полюбуйся! Я его и со спины узнаю, – протягивает мне заметку о ночной аварии. – Мусор – он и есть мусор. Скотина.

Мне в этот момент приходит в голову вопрос: а что бы я сама придумала, если бы мне представилась возможность сделать с ним все, что я захочу? Руки оторвала? Или, может быть, яйца отрезала? Или сожгла, как мусор? Или таскала бы на допросы шестилетнего ребенка и спрашивала: «Скажи, деточка, где злой серый волк тебя укусил?»

– Поехали дальше, – говорю, – всего два конверта еще: «Иск на сумму семь миллионов предъявлен двум охранникам».

«Не укладывается в сознании, как простое судебное слушание дела двух разведенных супругов о содержании девочки в суде по семейным конфликтам может превратиться в жестокое столкновение. Врач из больницы города N предъявил на этой неделе судебный иск в семь миллионов шекелей. Ответчики – двое охранников, работающих в суде. В иске сказано, что безо всякой причины ответчики набросились на истца и нанесли ему тяжелые физические и душевные травмы».

Из иска. «В процессе судебного разбирательства в зале суда в непосредственной близости от истца находился охранник. Перед концом, когда бывшая жена истца закончила говорить, истец поднял руку и попросил слова. Охранник схватил истца за руку и попытался заставить опустить руку. По утверждению адвоката, судья не прореагировала на просьбу истца об удалении охранника. Напротив, другой охранник пришел первому на помощь, и истец был удален из зала суда».

Из заявления адвоката. «Истец не представлял никакой опасности для окружающих или для бывшей супруги и не вел себя агрессивно. Напротив, он был образцом сдержанности: не делал ни провокаций, ни заявлений с места. Он всего лишь потянулся вынуть бутылку воды, чтобы принять лекарство, когда на него снова набросились двое…»

– Хватит, хватит, не могу больше эту чушь слушать! – взмолился Владик. – Суд тоже наша фирма охраняет, знаю я этих ребят, и случай этот знаю. Мужики рассказывали, как этого бесноватого скрутили. Он в приемном покое работал. Нам Вики рассказывала, что ее сын как-то упал в школе на перемене и ногу сломал. Ей позвонили, сказали, чтобы в больницу ехала. Примчалась: парень один лежит, вокруг никого; одну ногу сломал, другую так рассадил, что зашивать надо, локти тоже в кровь ободраны. Она, естественно, крик подняла, чтобы подошел кто-нибудь – так выходит к ней доктор этот, с позволения сказать, и говорит: «На рентген надо». Она: «Так и везите! Чего дожидаетесь?!»

– И что?

– Знаешь, что он ей ответил?

– Ну?

– «Санитар кушает. Как покушает – так свезет».

– Сволочь какая!

– Вики, естественно, снова в крик: «Главного позови!!» А тот, обезьяна, руку ей вывернул и говорит: «Не заткнешься – полицию позову!»

– Чем все кончилось-то?

– Сама ребенка на рентген повезла, жалобу потом подавала. Ей из больницы какую-то отписку прислали.

– А что эта заметка в папке делает?

– Sleepy Pink.

– Ага! А предыдущий – это Berry Wine?

– Точно. Как догадалась?

– Было очень сложно. Давай, последний конверт остался, сил уже никаких нет, и сациви ждет.

– Вынимай компромат.

– А сам?

– Ну, последний же…

– Черт с тобой, но учти: от этого становятся буйными. Если покусаю – не жалуйся в Лигу Наций.

– А в Ложу Профессионалов – можно?

– Завсегда пожалуйста.

– Хоть на этом спасибо.

– Звучит многообещающе: «Серый удар».

– О чем это?

«Жизнь Анжелы из города N была черной: рано осиротела, подсела на наркотики, вышла замуж за садиста. Мы приводим ее историю накануне международного дня «Против жестокости к женщинам»».

– Опять спасение женщин? – спрашиваю.

– Да ладно тебе, читай…

«Когда Анжеле было 14 лет, умерла ее мать. Отец, занятый работой, так и не смог занять опустевшее место в сердце подростка (у-у!). У Анжелы не было братьев или сестер, и она чувствовала себя одинокой и впала в депрессию. Очень скоро девочка оказалась в уличной компании подростков, связанных с русской мафией (у-у-у!!). Началось все с алкоголя, а потом пошли наркотики: героин, кокаин. В 19 лет Анжела познакомилась с будущим мужем. Через месяц после знакомства они поженились, и сразу же начались побои. Когда у супруга была ломка, он ее бил и заставлял приносить ему наркотик (у-у-у-Ы!!!)»

– Все! Сил моих женских больше нет!! Можешь посмотреть на снимок-иллюстрацию производства студии «Клипарт», говори, чем лечил-спасал, и пошли есть сациви.

– Bells Of Holland[54].

– Далекая аналогия, но что-то в этом есть.

– С меня бутылка, – говорит Ладка по привычке и потягивается.

– Давай, – говорю, в полной уверенности, что кроме початой водки да остатков коньяка в доме ничего нет.

– Пойдет? – достает бутылку красного вина.

Я готова подпрыгнуть – это то самое «Божоле», которое мне вчера так понравилось. Стараюсь сразу вида не подавать, но знает, чем порадовать, зараза московская. Открываю крышку гусятницы под такой восторженный стон, что перед соседями неудобно, хоть окна закрывай.

– За что пьем? – спрашиваю.

– За международный день «Против жестокости к женщинам».

– Я, между прочим, потратила свой законный выходной на чтение идиотских слюнявых косноязычных статей. И кто-то тут имеет наглость предлагать тост «Против жестокости к женщинам». Как это называется?

– Тогда – за присутствующих здесь прекрасных дам!

Мы осторожно чокаемся бокалами, держа их за ножки, чтобы услышать музыку вина. Ладка свято чтит основное правило джентльмена: «Чокаясь с дамой вином, надо смотреть ей в глаза». И в этот момент меня, наконец, осеняет. До меня доходит, что за перемена произошла с моим мужем.

Глаза.

Горящие глаза. Огонь, которого я не видела уже столько лет. Может, все это и глупости, розыгрыш, чушь собачья, свиноморская, не знаю какая, но пусть будет все, что угодно, только не потухший усталый взгляд. Я поднимаюсь из-за стола и прижимаюсь грудью к его спине, зарываюсь лицом в его лохматую непричесанную по причине субботы голову. Давно забытое чувство, как когда-то в молодости. Тайна, загадка, задачка, проблемка, которой надо найти решение.

«Мышиный спасатель». В этом весь мой Ладка.