Читать книгу Правда о Николае I. Оболганный император - Александр Тюрин - Страница 21

Сколько шляхту не корми

Антироссийское возбуждение в Польше началось сразу после дарования ей императором Александром I конституции. Польские националисты, попрятавшие было по чуланам свои проржавевшие сабли, огляделись и увидели, что русский медведь совсем не страшен.

Около 1817 г. начали формироваться в Польше тайные политические общества с бодрыми названиями – Национальные масоны, Патриотов, Друзья, Променисты и т. д. (что совпало по времени с появлением таковых организаций в самой России). Майор Лукашинский в 1819 г. создал в Варшаве влиятельное Патриотическое общество.

Вскоре в Польше, с ее традициями шляхетских конфедераций, только самый ленивый пан не состоял в каком-нибудь тайной организации. Тайность этих обществ заключалась лишь в том, что они не выкрикивали свои лозунги во весь голос на улицах – ну, разве что в подпитии. Власть проявляла большое искусство в том, чтобы ничего не знать, не видеть и не слышать. При отсутствии какой-либо политической полиции, действующей в интересах империи, быть заговорщиком оказывалось безопасно и весело. Среди членов обществ были высокие административные и военные чины, с которыми простому шляхтичу всегда интересно завязать полезные отношения.

Не осталась в стороне и шляхта Западного края. При Виленском университете возникли общества Шубравцев, Филоматов (членом его был поэт Мицкевич), Лучезарных, Филаретов. На Волыни появилось общество Тамплиеров. Виленские общества вскоре связали свои действия с варшавским Патриотическим обществом и разослали по всему Западном краю своих агентов. К 1822 г. в польских антиправительственных организациях за пределами Царства польского насчитывалось около 5 тыс. членов. Многие из этих людей также входили в малороссийские тайные организации.[104] Среди панства был постоянный процент особо буйных, который в острой ситуации заражал и остальных.

Началась подготовка вооруженного восстания и в польской армии, где служили тысячи солдат и офицеров, изрядно хлебнувших русской крови во время наполеоновских войн.

Активно участвовало в политической деятельности католическое духовенство, игравшее на протяжении веков роль политорганов при бравой шляхте.

Наместник Константин, безвольная ультралиберальная копия императора Александра, вёл «мудрую» политику страуса, прячущего голову в песок.

Некоторое сдерживающее влияние на кипящие польские души оказывали до поры до времени аристократы вроде А. Чарторыйского. Этот ближайший сподвижник императора Александра I хотел воссоздать Польшу в границах 1772 г. посредством российской верховной власти – так сказать, сверху. Пока князь Адам купал в розовых водах европеизма петербургский двор, в родовом имении Чарторыйских, в Пулавах, бурлил и пузырился националистический романтизм. Шляхта, собравшаяся вокруг его матери, княгини Изабеллы Фортунаты, мечтала о великой Польше, которая было совсем погибла, но вот снова ожила – кацапы оказались гораздо глупее, чем ожидалось. Еще немного и будет нам Польша от Балтики до Черного моря.

После воцарения Николая I, когда стало ясно, что этим надеждам не суждено сбыться, Чарторыйский возглавил аристократическую партию заговорщиков, будучи к тому же членом польского правительства.

Незадолго до восстания князь Чарторыйский в камере нунциев сената называл себя другом почившего императора Александра I, «восстановителя Польши». На следующий год, в том же месте, Чарторыйский признается, что «обманывал его (Александра) всю жизнь».[105] Ну что ж, обманывать медведя для хитроумного поляка не зазорно, шляхетская честь от этого не пострадает.

Национал-либеральную партию возглавил виленский профессор Лелевель. Профессор и его приверженцы хотели полной республики, а князь Чарторыйский – конституционной национальной монархии, очевидно, рассматривая себя при этом в роли короля. Обе партии могли бы долго вести борьбу хорошего с прекрасным, но их замечательно примиряло общее видение границ возрожденной Речи Посполитой, которые должны были пролегать далеко на востоке.

Вскоре после воцарения Николая I польский сейм вступил в нарочитую распрю с правительством Царства польского – поскольку расходы, намеченные щедрыми парламентариями, оказались много обширнее доходов.[106] Судебный процесс по делам польских тайных обществ, связанных с российскими революционерами 1825 г., закончился ничем – и в этом также был вызов трону.

Негодование польской общественности вызвали меры государя по восстановлению православных начал в униатской церкви. 9 октября 1827 г. был издан высочайший указ о восстановлении у греко-католиков «древних обрядов богослужения, народами русского племени свято почитаемых». К произнесению монашеских обетов должны были допускаться только те, кто имел достаточные познания в церковно-славянском языке и чине греческого богослужения. Учреждались училища для наставления униатского юношества духовного звания, как в канонах греческой веры, так и в обрядах богослужения на церковно-славянском языке. Следствием этого указа было упразднение части базилианских монастырей, насельники которых не могли показать никак знаний по части греческих обрядов. В апреле 1828 решением униатского департамента римско-католической коллегии 28 униатских монастырей были обращены в светские приходские школы. В это время отмечалось немало случаев, когда паны в своих имениях преследовали униатских священников и крестьян за возвращение к православным обрядам.[107] Оно и понятно, поляки мигом отразили, что один из столпов их господства в Западном крае дал трещину.

104

Батюшков, с. 330–339.

105

Русские Мемуары, с.338.

106

Устрялов, с. 96.

107

Батюшков, 356.