Читать книгу В месте здесь - Александр Уланов - Страница 2

город без стен, любовь, чей край неизвестно где. За текущими стенами воды – с другими не получится. Подвижнее воды. Призрак среди призраков, реальнейшее в реальном. Плывущий камень. Ни суша, ни море. Между. Появляющиеся и исчезающие в переулках места.

Сверху чешуя крыш – ни улиц, ни каналов, ходы в пространстве от человека к человеку сложны. Некоторые из них – как след ножа, и боли от них не меньше. Только догадываться о фасадах, которые для воды, не для воздуха. Кое-где сталь куполов.

Мир отличий. Не улица, рива – засыпанный канал, сализада – мощёная, рамо – ответвление, листа – перед посольством. Проходя по планам людей и воды, не царя. Реки без берегов – стены не берега. Падающее из окна навсегда уходит на дно. Лица домов к воде, двери к подвижному полу.

Белым по кирпичу, побелевшему, почерневшему, позеленевшему от времени воды. Окна не успокаиваются, заканчиваясь острием, цветком, избегая одинаковости и равномерности расположения. Прежний опыт не подойдёт, оставьте стандарты психологам. В квартиры ведут личные мосты. На тенте лодки своя лагуна с водорослями.

Никакого зодчего Росси. Дома подают друг другу руки через переулки. Опираются плечами. Порой чуть отступают, оставляя проход людям, но продолжают опираться на воду арками. Носят маски. Зубастые, носатые, улыбающиеся в три или четыре угла рта. Стена оживает переплетением птиц и единорогов. Восточный дворец многоцветного пола. Узлы и круги от капель. Кто пройдёт по всем мостам, проплывёт по всем каналам.

Поддерживающее жизнь – оно же и дорога. Текущая куда сама захочет. Постоянно уходящая. Никакие ступени не достигнут её дна. Но дома из известняка – отвердевшего моря. Крепость воды. Она – лучшие стены города. Не позволяет подойти. Смотреть, но не коснуться. Остров независим. Одиночество хранит. Вода берёт цвета и точность от домов.

На воде и скульптуры в лодках. Ракушки поднимаются по ступеням с приливом. Тяжесть домов, стоящая ни на чем, на десятке спичек. Мрамор растекается по стенам – жилками от бликов воды. Есть фасад, по которому мрамор не успел подняться выше человеческого роста. Поднявшийся – согрет. Внутри золотого дома – темнота старого дерева. Войдёшь сквозь водоросли, если сможешь не понимать, кто ты.

Домам трудно по колено в воде. Вечно вброд. Но иначе городу быть не собой, не быть. Если живёшь на воде, будь готов, что она придет к тебе в гости. Готов встретить её подвижность своей. Дома учатся плыть, качаясь кораблями в волнах. А мост с крышей ведёт в тюрьму.

Тон спокойного айсберга на зелёной волне северной Атлантики/Адриатики. Руст нижних этажей – сколами льда. Пустит ко дну, даже не заметив. На ненадёжности течения, всегда под угрозой и угроза сам. Рядом с толпой и торговлей. Чума тоже шла отсюда. Если плыть – поперёк. Сколько ослепших балконов и окон. Корабли после смерти становятся дверями, хранящими следы волн и червей.

Бородач держит за уши щит с серьёзным солнцем. Арсенальная львица длиной напоминает пушку. Верблюды с головами отощавших хищных динозавров. Не площади, а поля – электрические, магнитные. Вспышки пространства с колодцами посредине. Животы лодок на суше. Печи между домом и воздухом. Острым носом защищаясь от чумы. Лестница в доме становится маяком. Надёжная в близости превращения.

Утренний воздух рукой, встречая несомненную сырость. Вода необходимостью шага поднимает на подмостки. Водному по воде. Каждый шаг вдыхает опоздание, зигзаги улиц растят его. Маски зовут в глаза. Лицо стены близко.

Водяной лес причальных шестов. Деревья растут из окон, перебрались с улиц на крыши. Вслед за средневековыми воинами в шлемах. За воронками не столько для выхода дыма, сколько для вливания в дом неба. Коробами для насыпания его же. Резные цветы на верхушках окон, сквозь которые порой не воздух, а обман – стена следующего этажа. Не гарантировано ничего, гарантия – несвобода. Цветные брызги с масок долго не уходят с улиц. Стекло впаяно в стены. Безнадёжностью смеха – чужую свободу завоевать невозможно. Люди уходят в стену.

Кружево домов, не соборов. Церкви похожи на ангары кораблей в арсенале. В них собираться, чтобы идти войной. Путь к небу – дóма, в одиночестве или вдвоём. Церкви по циркулю, но под церковью тоже можно проплыть. Да святые и сами не знают, что делать с поймавшими их сачками нимбов. И кресты растут во все стороны, превращаясь в гигантские модели кристаллов, так что к ним приколотить никого невозможно.

Ночью освещена только вода – линии огней на фарватерах. У домов – только подплыв, фонарь причала. Остальное внутри, за ставнями. Поверхность, замкнутость, молчание. Говорить нельзя, разве что той, кого. Вытянутая раковина башни спрятана во дворе, только с воздуха ещё более высокой башни и увидеть. Сжатый улицей воздух расширяется в доме.

Строить высокие колокольни на такой основе – безумие. Но они стоят, наклонившись, смотря вдаль дугами романских арок. Вровень вода и земля, но надо заметить, где что. До сантиметра вплыть в заставленный лодками канал. Быть надёжным и точным, чтобы не натворить дел. И одновременно безумным, иначе что это и зачем тогда? Невозможно, но порой получается – и так существует. Дерево держит камень. Город открывает. Стеклом цветов, поворотом ваз, сеткой кувшинов. Отсюда и отправляться в Китай и Канаду. Есть и другие города. Уплыть, вернуться и рассказать – город отпускает.

Будет существовать, пока не под властью. Только если человек может уйти, он может остаться. Незачем сетовать, что без кого-то присоединишься к лежащим на островке за гибеллинскими зубцами, ограничивать своей болью другую свободу. Даже назвать имя происходящего нечестно: вот я тебя как – из чего подразумевается, что и тебе меня нужно совершенно обязательно. Но обязательно – лишь переулок, где руками не развести.

От острова к острову по отражениям звезд. Ракушки и соль точат знаки пути. Пригороды касаются воды не стеной, а валунами. Свет разноцветных домов, каменные кресла, сети ракушек. Тишина оборвавшегося каната.

Штукатурка обваливается, на столе накапливается пыль. Прихорашиваться некогда. С радостью моет посуду в другом доме, забыв, как надоело это в своём. Торопится. Не найти дом – номера перепутаны. Не отправить почту. Но торопливость невозможна, тут ни колес, ни даже копыт, только самому, только пеший ход. Внезапно продолжающийся водой. Торопиться в краске и голосе. Водой, торопящейся внутри себя, оставаясь.

Потолки крыты изнутри рыбьей чешуей. Колонны встают на цыпочки. Философия – три девушки в мини-платьях. Рояли лодок. Голова Митридата Понтийского, торс времен Адриана, ломбардский дракон XV века, а вместе святой Теодор. Никакой подгонки под идеал – от неё и остаются только с идеалом. Отражения не помещаются в каналах. Море размечено деревом.

Многие пытались подражать. Городу на севере выйти из строя начальство не позволило, а люди не успели. Нет в нём личных мостов, да и каналов немного. В городе на востоке дома повернулись к воде спиной, продавая лицо на улице – тут никакими садами не помочь.

Тому, кто готов граничить с непостоянным, всё годится для мостов – камень, взгляд, дерево, прикосновение, сталь, вода, старая рубашка, воздух. Твердая вода, пришедшая из огня, принимает все формы и все цвета. Помогает уметь любить то, чему до нас нет никакого дела. Иначе не вырасти к повороту навстречу. Черноносый носильщик, мираж вставшей воды, боль радости.

Не будем касаться кирпичного сердца в портике на сализада дель Пиньятер. Попробуем сами. Книжный на улице убийц. Есть мост у греков, есть и у дьявола. Набережная честной женщины тоже есть, но очень маленькая и неинтересная. Ведьмы отвязывают ночью лодки и плывут в Александрию к Мелиссе и Жюстин. Люди создают город, потом город начинает создавать людей. Любовь так же.

Полоса окон между морем и небом. Вода вдали сливается с воздухом, город висит. Рисуя по небу карандашами колоколен. Сепией сепии. Плывущий городом строит его в себе.