Читать книгу Псы Господни - Александр Уралов - Страница 8

«Жалость унижает человека!». Илья Васильев с удовольствием узнал бы о том, что автору этой расхожей фразы на том свете черти вывернули стопы ног носками внутрь, окостенели бы ему все суставы ниже щиколоток, до предела натянули бы жилы в полусогнутых коленях, а напоследок вывернули бы кисть левой руки. После этого в руки дали бы лыжные палки и отправили бы искать того, кто бы унизил его жалостью. На пару тысяч лет.

«Паршивый человечишко был, не иначе! – злобно подумал Илья. – Пусть я не помню, кто сморозил эту дурь, но этой своей фразой старая гнида выдала себя насквозь!»

Милосердие. Он всё знал о нём. С детства. С младенчества!

…а ты чего такой кривой?

…я болею я болею я болею…

…ты маму не слушался, да? Мама! Тут такой мальчик кривой в колясочке!

…кривой кривой кривой я болею это это это

…кривой…

…а я буду с мячиком играть! А ты в своей колясочке сиди!

…Машенька!!! Так нельзя говорить!!!

…кривой…

Жалость. Илья часто думал о ней. Как и все инвалиды с рождения, он, сколько себя помнил, обладал болезненной чувствительностью на любое проявление фальши по отношению к себе. Интонация, жест, подбор слов в банальной фразе, обращённой к уродцу, возлежащему на кровати… и зачастую просто тужащемся в подкладное судно. Запоры… профессиональная болезнь всех лежачих больных…

На его пятнадцатилетие, когда врачи Илье в очередной раз воткнули в кости спицы, пытаясь каким-то новомодным способом выпрямить его несчастные ноги, весь 8-А класс завалился к нему в больничную палату с подарками.

Сюрприз!

Илья знал, что основательно прикрыт одеялом – спасибо маме! – но лежать на толчке и смотреть на раскрасневшихся от собственного милосердия одноклассников… это…

…это было кошмаром.

Лариска… красивая, ловкая, чем-то похожая на подружку Mad Squirrel, мультики о котором пришли в Россию много позже. Лариска, за один ласковый взгляд которой он отдал бы свою никчёмную душу! Лариска, отбивая по больничному линолеуму такт носком белой кроссовки, торопливо читала какой-то стишок, явно сочинённый общими усилиями всего класса:

Тыр-тыр-тыр-тыр…

Она торопилась – у неё же тренировки. Тренировки в секции фигурного катания.

Мишка Дронов, странным образом получивший ещё в детстве кличку Нацист, – возможно за вечно поблёскивающие на носу круглые очки а-ля Гиммлер, а-ля Леннон, а-ля Берия, – Мишка Дронов сиял лицом. Он только что удачно подцепил бугаю Копычу на воротник записку «Пни меня!!!» и благополучно сместился в центр толпы одноклассников, зарабатывая себе железное алиби…

Да, они любили Илью. Любили и знали, – да, в глубине сердец они знали! – что Илья останется там же, где и последний звонок, белые фартучки, мел, физкультурные маты и парты, изрезанные сакраментальными: «ACDC» и неизменными «Гюльчактай + Нацист = не порви мне целку!!!»

«Нет, други мои, нет! Милосердие мало известно инвалиду с детства! – смутно подумал Илья, пытаясь встать. – Настоящее милосердие…»

– Что за хрень, Сашка? – спросил он слабым голосом. – Землетрясение на Урале?

Сашка не ответил. А что, собственно, Илья ожидал услышать от своего друга?

* * *

Они стояли на лоджии первого этажа и смотрели на двор. В сером тумане, взвесью в мутной жидкости, проступали ближайшие ветви тополей, но стволов уже не было видно. Тишина была мёртвой.

«А вдоль дороги мёртвые с косами стоят. И тишина…» «Нечистая!!!»

Как мы смеялись в детстве, глядя на косоглазого Крамарова в смешной папахе, разводящего руками у костра.

«Бурнаши мост подожгли!»

…дым? туман? авария?

Полумрак наваливался на него невыносимой тоской. Почему так тоскливо? Почему? Живы – и слава Богу! Небось, не вымерли…

Чёрт, а что если это – смерть?