Читать книгу Юность императора - Александр Ушаков - Страница 3

Тяжелая дубовая дверь закрылась за небольшим, щуплым мальчиком лет десяти, и оживленные голоса посетителей таверны, словно по команде, смолкли.

– Не волнуйтесь, друзья! Это Набули! – поспешил успокоить гостей хозяин заведения, плотный мужчина лет пятидесяти с черными волосами и глубоким шрамом на правой щеке.

Мальчик уселся на высокую табуретку в углу небольшого зала, в котором густым облаком плавал синий табачный дым, и перед ним словно по мановению волшебной палочки появился стакан душистого чая и большой кусок лимонного пирога.

– Позвольте! – воскликнул из-за соседнего стола Николо Лоретти, известный на всю округу своей бесшабашной смелостью контрабандист. – Но ведь это сын Карло Буонапарте! Как можно пускать его сюда!

У отчаянного контрабандиста были все основания для недовольства. Почти все его родственники погибли у Понте-Нуово, и он лютой ненавистью ненавидел соотечественников, которые предали святое дело борьбы за свободу и прислуживали французам. Бенито, как звали хозяина таверны, недовольно нахмурил густые брови.

– Успокойся, Николо! – прогремел он. – Это тот редкий случай, когда яблоко падает далеко от яблони!

Он бросил быстрый взгляд на Наполеоне и, вспомнив свое собственное знакомство с ним, лукаво подмигнул ему. Да, поначалу он и сам был недоволен появлением в таверне этого маленького, как он тогда посчитал, шпиона, и встретил его крайне нелюбезно. Однако юного патриота подобный прием не смутил, и в следующее мгновенье он заставил всех завсегдатаев таверны раскрыть от изумления рты.

– Если вы полагаете, – с вызовом произнес он, – что я пришел сюда шпионить, то глубоко ошибаетесь! И я не меньше вашего осуждаю моего отца за его предательство!

В таверне установилась мертвая тишина, и, явись в нее сам «отец нации», гости Бенито удивились бы куда меньше. Далеко не каждый решился бы осуждать отца на острове, где почитание родителей считалось священным.

Мальчик спокойно ожидал своей участи, глядя на изумленного его речами Бенито своими синими глазами. И было в его взгляде нечто такое, что заставило трактирщика поверить ему. Бенито протянул возмутителю спокойствия свою похожую на лопату ладонь, и мир был восстановлен.

Лоретти было простительно не знать этих подробностей. Он только что вернулся из сицилианской тюрьмы, где провел несколько лет за вооруженное сопротивление таможенникам, и это был его первый выход в свет. Но поскольку Бенито пользовался на побережье непрерикаемым авторитетом, Николо сменил гнев на милость.

– Если так, то все в порядке, малыш! – протянул он мальчику свою жилистую руку. – Извини!

Не успел мальчик сделать и двух глотков душистого чая, как в таверне появился высокий незнакомец в черном плаще и надвинутой на глаза широкополой шляпе. Он разделся, и корсиканцы увидели симпатичного молодого человека с холеным бледным лицом и длинными светлыми волосами.

– Друзья, – с явным волнением заговорил он на одном из тех диалектов итальянского языка, который наиболее распространен на Корсике, – я рад передать вам привет от великого Паоли, другом которого я имею честь быть!

Его слова потонули в восторженных выкриках, и пока Бенито упрашивал гостей успокоиться, Джонатан Смолл, как звали англичанина, с интересом рассматривал корсиканцев.

Сколько раз представлял он себе встречу с этими мужественными и гордыми людьми, и все же увиденное им превзошло все его ожидания. Все как на подбор крепкие, с суровыми лицами и горящими отвагой глазами, они производили впечатление.

Смолл познакомился с Паоли в Лондоне, и тот настолько поразил его масштабами своей личности, что он выучил корсиканский язык и воспользовался первой же возможностью посетить легендарный остров. Тайная встреча в таверне на берегу моря только подогревала его романтическое воображение.

Да, начал он свой рассказ, Паоли неплохо живется в английской столице и все же он очень скучает в закутанном в туманы Лондоне о горячем солнце своей родины.

Вернется ли он на Корсику? Конечно, вернется! Когда? При более благоприятных обстоятельствах! Создать эти самые удобные обстоятельства ему поможет великая Англия. В его стране умеют уважать национальные суверенитеты, и когда Англия прогонит французов с Корсики…

– То придет к нам сама! – договорил за Смолла чей-то совсем юный голос. – Не так ли? Или Англия настолько бескорыстно любит Корсику, что будет воевать с французами только из-за симпатий к ней? Если это так, то мы вряд ли поверим в это!

К несказанному удивлению Смолла, это ломкий голос принадлежал сидевшему в углу мальчику. И ему было чему удивляться. Подобные вопросы мало вязались в его представлении с тем десятилетним возрастом, в котором пребывал юный патриот. В таверне установилась неловкая тишина. Кто бы ни задал вопрос, он попал в цель.

Смолл растерялся. Прозвучи в его словах малейшая фальшь, и ему оставалось бы только покинуть такую гостеприимную до этой самой минуты таверну, поскольку никто не поверил бы больше ни единому его слову.

– Конечно, – не очень уверенно произнес он, – у Англии есть свои соображения, но они никоим образом не будут ущемлять национальные интересы Корсики!

На этот раз аплодисментов не было, и, позабыв о всякой дипломатии, Смолл с отчаянием в голосе воскликнул:

– Но вы же прекрасно понимаете, что просто так никто ничего делать не будет! И не вашему народу, почти две тысячи лет сражающемуся за свободу, объяснять это!

Судя по тому волнению, которое испытывал Смолл, его восклицание шло от самого сердца и несколько разрядило напряжение.

– Это конечно! – раздались со всех сторон голоса корсиканцев, которые уже начали постигать все прелести цивилизации. – Задаром никто ничего делать не будет!

– А вы не ошибаетесь насчет двух тысяч лет, сеньор? – с явным недоверием вдруг спросил Николо Лоретти, которому с первого же взгляда не понравился этот, по всей вероятности и не нюхавший пороха, краснобай. – Что-то уж больно много!

– Да и мне кажется, – подхватил сидевший рядом со Смоллом коренастый корсиканец, – что вы несколько хватили!

– Я сказал правду! – улыбнулся Смолл. – На протяжении многих лет ваш остров являлся вожделенной добычей для многих стран, и еще две с половиной тысячи лет назад финикийские греки попытались завладеть Корсикой, да только ничего у них не вышло…

И снова рассказ Смолла прервали громкие одобрительные выкрики.

– Правильно! – послышалось со всех сторон. – Так и надо этим грекам! Нечего соваться на чужую землю!

– Но пять веков спустя, – продолжал Смолл, – им все-таки удалось основать на острове колонию…

Лица слушателей помрачнели.

– Но только на четыре года! – поспешил добавить англичанин. – Затем на Корсику пришли сицилианские греки и карфагеняне, но всех их ждала печальная участь, и рано или поздно всех незванных госте прогоняли с острова…

Последовал новый взрыв восторга, и после небольшой паузы Смолл продолжал.

– О Корсике, – все более оживлялся он, – писал в своей «Одиссее» Гомер, на ней жил изгнанный из Рима знаменитый философ Сенека. Известный древний историк Страбон прославял в своих трудах непокорность и свободолюбие корсиканцев, и даже могущественному Риму понадобилось на завоевание вашего острова почти сто лет. А ведь железные римские легионы вели такие прославленные полководцы, как Гай Марий и Корнелий Сулла! Но и они недолго правили бал на Корсике, ваши прадеды не дрогнули, и уже очень скоро римляне убрались восвояси…

На этот раз пауза длилась несколько минут. Отдавая дань своим свободолюбивым предкам, корсиканцы долго аплодировали и оживленно переговаривались.

– На смену Риму, – продолжал свой рассказ Смолл, – явился другой враг – Византия… И снова текла кровь, и снова корсиканцы отчаянно дрались с противником. А с моря уже шли безжалостные арабы, тосканские маркизы и Генуя. С помощью Пизы Генуе удалось выгнать арабов, но затем победители передрались между собой, и корсиканцам пришлось воевать и с Генуей, и с Австрией, и с Францией. А если ко всем этим напастям прибавить еще кровожадных берберийских и турецких корсаров, то можно себе представить, какие испытания выпали на долю вашего славного острова…

Корсиканцы снова захлопали в ладоши, и Смолл невольно улыбнулся. Как это ни странно, но борцам за свободу Корсики об истории этой самой борьбы рассказывал человек, который ни разу в жизни не держал в руках ружья.

– И хотя сейчас, – продолжал ободренный таким вниманием англичанин, – Корсика переживает не лучшие времена, Паоли верит в ее будущее и просит готовиться к новым битвам!

На этот раз не помог и Бенито. В таверне разразилась самая настоящая буря, и некоторые горячие головы были готовы хоть сейчас идти на французов. И пока трактирщик отговаривал их от этой безумной затеи, к Смоллу подошел так смутивший его своим вопросом Наполеоне.

– Сеньор, – спросил он, – где вы изучали историю Корсики?

– Я много работал в библиотеках, – ответил тот.

– Значит, те книги, которые вы читали, доступны всем? – последовал новый вопрос.

– Конечно!

– Это хорошо, – задумчиво покачал головой мальчик, – и мне остается только прочитать их и написать собственную историю Корсики….

Не зная, что отвечать своему странному собеседнику, Смолл пожал плечами. «Если у них все дети такие, – подумал он, – то напрасно Питт обхаживает Паоли, ни черта у него не выйдет!»

– Да, – задумчиво повторил Наполоене, – я обязательно напишу ее!

Смолл снисходительно улыбнулся. Конечно, он восхищался корсиканцами, но в то же время прекрасно понимал, что между умением стрелять и писать книги лежит дистанция огромного размера. Если бы он только мог знать, что перед ним стоит человек, который не только напишет историю своего родного острова, но и перевернет полмира, он повел бы себя, наверное, по-другому.

Впрочем, он еще увидится с Наполеоном в Рошфоре, небольшом порту на берегу Атлантического океана, откуда тот после своего второго отречения собирался в Америку. Преодолев все барьеры и кордоны, Смолл сумеет предстать перед Бонапартом, и тот узнает его.

– А сознайтесь, – улыбнется он, тронутый до глубины своей так никем и не разгаданной души воспоминаниями детства, – тогда вы не поверили мне!

– Не поверил… – почтительно склонит голову Смолл.

– И напрасно, – слегка ущипнет его за ухо Наполеон. – Как видите, мне кое-что удалось…

Но все это будет потом, а пока Смоллу надо было как можно быстрее уходить, поскольку к таверне направлялся привлеченный громкими криками французский патруль. Пожимая на ходу тянувшиеся к нему со всех сторон руки, англичанин облачился в плащ и через черный ход покинул таверну. За ним поспешили остальные, и вскоре в зале остались сам хозяин, два сильно подвыпивших рыбака и Наполеоне.

Минут через пять в таверну вошли французы. Высокий худой сержант удивленно взглянул на Бенито.

– Кто же так громко орал? Неужели эти пьянчуги?

Неприязненно взглянув на французов, Бенито пожал плечами. Понимай, мол, как хочешь!

– Ладно, – повернулся сержант к товарищам, – раз уж мы пришли сюда, давайте пропустим по стаканчику!

Его предложение нашло самый горячий отклик у всегда готовых выпить вина солдат, и пока они усаживались за стол, маленький патриот попрощался с Бенито и покинул таверну.

Всю дорогу домой он пребывал в приподнятом настроении. К его несказанной радости, желание вернуть Корсике свободу горело не только в его маленьком сердце.

Конечно, имей этот англичанин больше времени, он мог бы рассказать об истории Корсики куда подробней, и тогда бы Наполеоне узнал, что уже с конца XI века его остров стал яблоком раздора между Пизой и Генуэй и после победы в морском сражении при Мелори перешел под власть последней. Не желая причинять себе лишние хлопоты, Генуя предоставила корсиканцев собственным слабостям. Старинные обычаи и традиции оказались живучими, и кровная месть продолжала уносить целые кланы.

Малочисленное феодальное дворянство не пользовалось авторитетом, который бы признавался законом, и не старалось, по примеру дворянства других стран, вводить в своих замках хоть какие-то хозяйственные новшества.

Ни о какой мануфактуре не могло быть и речи, а денежный капитал у людей, которые работали ровно столько, сколько это было необходимо для пропитания, был весьма редким явлением на острове. Да и откуда ему было взяться, если большинство корсиканцев считало ниже своего достоинства работать за деньги.

В свое время земледелие было одним из основых занятий жившего в прибрежной полосе населения. Однако на остров часто наведывались пираты, и жившим у моря людям пришлось уходить в горы.

Земледелие быстро приходило в упадок, лучшие участки земли захватывались монастырями, и Генуя была рада такому развитию событий, поскольку религия облегчала управление беспокойным и совершенно неграмотным народом. И как это не печально для Корсики, одна из самых высокоразвитых республик в мире даже и не подумала приобщать и без того оторванных от мировой культуры островитян хоть к какой-то цивилизации.

Много интересного он мог бы рассказать и о самих корсиканцах. С чисто биологической точки зрения корсиканцы продолжали развиваться и совершенствоваться. Среднего роста и могучего сложения, одаренные острым зрением, неукротимым мужеством и другими первобытными доблестями, они пользовались репутацией отличных солдат и служили в армиях всех южно-европейских государств.

В корсиканском характере самым удивительным образом объединились меланхолия и страстность темперамента. Корсиканец воспламенялся внезапно, словно вулкан, а через мгновение становился печальным.

Он был скуп на слова, но не лишен красноречия, если ему представлялся случай поговорить. Он был сдержан и недоверчив в общественной жизни, но откровенен и искренен в дружбе. От природы чрезвычайно восприимчивый, он был способен на столь же большие страсти и чувства, как и на большие пороки.

В некоторых отношениях чрезвычайно честолюбивый, корсиканец считал величайшим достоинством показать другим свою храбрость или силу. Он невыразимо страдал, когда видел, что другие превосходят его, и стремился уподобиться им или превзойти их.

Больше всего на свете он ценил оружие, и не было на всем острове корсиканца, у которого бы его не было. Он скорее отказался бы от скота, от земли и от плуга, но обязательно приобрел бы ружье, кинжал и пистолет.

В обращении с оружием корсиканцы были всегда на высоте положения, непрестанная борьба с внутренними и внешними врагами сделала их мужественными и бесстрашными людьми, которых не пугает никакая опасность. Каждый из них был готов постоянно стать жертвой вендетты.

Кровная месть сыграла страшную роль на скалистом острове. Много горя причинила она многим семействам, ибо поклявшийся отомстить корсиканец был способен на все.

Он не боялся ни опасности, ни страданий, ни смерти. Чтобы дать волю своим страстям, он приносил в жертву жену и детей, дом и землю, репутацию и положение. Семейные распри тянулись иногда в течение нескольких поколений, и сила их страстности нисколько не ослабевала.

Когда у корсиканца убивали кого-либо из родственников, он не успокаивался до тех пор, пока не находил удовлетворения в вендетте. Исполнив свое дело, он бежал в горы и вел там жизнь бандита.

Попасть в руки судебных и полицейских стражников считалось величайшим позором. Вендетта была неотвратима. Оставшиеся в живых родственники и другие мстители не могли считать свою жизнь вне опасности: они должны были вести постоянную борьбу с врагом.

Детям уже в раннем возрасте внушалась, самая что ни на есть, паталогическая ненависть к обидчикам рода. Корсиканская женщина, у которой убивали мужа, хранила его окровавленное платье до тех пор, пока ее дети не подрастали настолько, что могли понять значение вендетты.

Перед детьми стояла всегда альтернатива: либо вести бесчестную и позорную жизнь, либо стать убийцами, и, преклоняясь перед честью, они обычно выбирали последнее.

Гордые и свободолюбивые, жители Корсики не желали смиряться и на протяжении многих лет вели ожесточенную борьбу с завоевателями. Но особых успехов им удалось добиться только в XYI веке, когда во главе патриотов встал величайший герой Корсики полковник Сампиеро.

Воинственный и мстительный, он обладал могучим умом и являл собой ярчайшее воплощение своей эпохи и своего народа. Он испортил немало крови генуэзцам, и в полную силу те смогли развернуться только после его смерти в 1567 году.

В 1729 году восстание против генуэзцев возглавили главы известных корсиканских кланов Чекальди и Джиофери. Но стоило им только склонить чашу весов в свою пользу, как на Корсику напала Австрия. Боевые действия затянулись на целых три года, и в 1732 году в Корте был подписан мирный договор.

Генуэзцы очень быстро забыли о своих уступках, и эта забывчивость привела к новому восстанию. На стороне Генуи выступила Франция, и к 1741 году Версаль заполучил в свои руки всю Северную Корсику. Но как только началась война за австрийское наследство, французская армия покинула остров.

На этом напасти Корсики не кончились, на остров напала поддержанная Англией Сардиния, и место погибшего в бою Джиафери занял Климент Паоли. Однако роль вождя оказалась ему не по силам, и он предложил на роль лидера нации своего младшего брата Паскуале, который состоял на неополитанской службе.

Оба брата получили прекрасное образование и воспитание. Климент носил рясу священника и имел душу солдата, в то время как Паскуале был по своей природе законодателем и организатором.

29 апреля 1755 года Паскуале Паоли с одобрения национального собрания получил верховную власть. Вскоре против него поднял восстание глава одного из самых влиятельных корсиканских кланов Марио Матра, который горел страстным желанием занять пост главнокомандующего.

Паоли подавил мятеж и принялся за дело. Создав основанную на всеобщих выборах демократическую политическую систему, он принялся за осушение болот, строительство дорог и мостов, разработку новых карьеров и создавание торгового флота.

Конечно, все это было прекрасно, и все же по большому счету речь шла не столько о нововведениях, сколько о сохранении общинного строя. Но как бы там ни было, в своих начинаниях Паоли намного опередил самые развитые страны феодальной Европы, чем привлек к себе внимание всех выдающихся мыслителей восемнадцатого века, которые видели в его деятельнсти воплощение своих идеалов.

«Есть в Европе еще одна страна, – писал восхищенный Жан-Жак Руссо, – способная принять свод законов, это – Корсика. Достоинство, упорство, с какими этот мужественный народ отстоял свою свободу, вполне заслужили того, чтобы какой-нибудь мудрец увековечил ее. Меня не оставляет предчувстие, что когда-нибудь этот маленький остров еще удивит Европу». И не случайно именно женевский мудрец написал для Корсики конституцию, которая так никогда и не нашла своего применения.

Успехи Паоли вызвали озабоченность Генуэзской республики, снова начались боевые действия, и после тяжелых боев Паоли удалось в начале 1764 года отбросить захватчиков к укрепленным позициям на побережье и освободить весь остров.

На помощь итальянцам пришла Франция, благо, что предлог у министра иностранных дел герцога де Шаузеля нашелся быстро. И после того как Паоли приютил на Корсике четыре тысячи иезуитов, которых де Шаузель изгнал из Франции, герцог изобразил благородное негодование и приказал командующему французских экспедицонных войск занять еще несколько корсиканских городов.

Паоли не осталось ничего другого, как подписать соглашение с Франицей, и Аяччо, Кальви, Альгайола, Сан-Фиоренцо и Бастия на четыре года перешли к французам.

Де Шуазель спал и видел, как ему прибрать к рукам весь остров. Через купленного им посланника Корсики в Версале Маттео Буттафоко, он с помощью золота и щедрых обещаний сумел склонить на свою сторону значительную часть влиятельных корсиканских кланов.

О своих далеко идущих планах французский министр молчал и раскрыл свои карты только после того, как Генуя продала права на Корсику Франции…

Через десять лет юный патриот узнает и об этом, поскольку сдержит свое обещание и напишет «Историю Корсики», которая никогда не будет опубликована и принесет ему одни разочарования.

Но все это будет потом, а пока, занятый мыслями о будущей борьбе за свободу, он спешил домой. Наказание за позднее возвращение не пугало его. К ругани и побоям он привык.

К его удивлению, мать и не думала ругаться. Быстро собрав на стол, она ушла в другую комнату, и мальчик услышал ее взволнованный голос.

– Ты не сделаешь этого, Карло!

– Почему ты так думаешь? – с раздраженнием спросил тот.

– Пусть он мне и отчим, но не чужой человек, – все с тем же волнением в голосе отвечала Летиция, – и я не хочу судиться с родственниками!

Мальчик усмехнулся. Как только речь заходила речь о чьем-нибудь наследстве, отец тотчас заявлял о своих правах. Именно так он заполучил Сан-Миниато и Миллели – небольшие поместья рядом с Аяччо, завещанные иезуитам его дальними родственниками.

Впрочем, объяснение тому было. Летиция оказалась далеко не так богата, как это казалось Карло до свадьбы, и все ее состояние – семь тысяч франков – было вложено в земельные участки.

Карло приходилось вести суровую борьбу за существоваание, и он с первого же дня семейной жизни мечтал прибрать к рукам четыре гектара земли и небольшой домик – так до сих пор и не полученное им приданое за Летицию. И он давно бы заполучил их, если бы всякий раз, как только речь заходила о суде, Летиция не отговаривала его от этой не совсем приличной, на ее взгляд, затеи.

– Удивительно! – повысил голос настроенный весьма воинственно Карло. – Судиться с твоими родственниками мне нельзя, а им нас обманывать можно! Как хочешь, Летиция, но мне это надоело! И будь он трижды твой отчим, я начну против него дело!

– Поступай, как знаешь, Карло, – уже сдаваясь, вздохнула Летиция, – только мне все это неприятно…

– А ты думаешь, вся эта возня доставляет радость мне? – уже без сарказма спросил Карло – Но видит Бог, моей вины здесь нет!

– Может, мне еще раз поговорить с ним? – неуверенно предложила Летиция.

– Бесполезно! – махнул рукой Карло. – Впрочем, – после небольшой паузы продолжал он, – попробуй… Но скажи ему, что это действительно в последний раз! Ни на какие уступки я больше не пойду…

– Спасибо, Карло! – звук поцелуя заставил мальчика поморщиться. – Я поговорю с отчимом, а теперь давай выпьем вина!

– Давай! – уже совсем другим голосом ответил довольный восстановленным согласием Карло.

Сидя за бутылкой вина, супруги еще долго о чем-то говорили вполголоса, но Наполеоне уже не слушал их. Куда больше его сейчас занимал… Сенека! И что же натворил этот самый философ, если ему пришлось прятаться от римлян на Корсику?

Большой интерес вызывали у него и прославленные полководцы Гай Марий и Корнелий Сулла, о которых с таким восторгом рассказывал англичанин. Но если они были такими великими, то почему им не удалось покорить Корсику?

Когда в комнате появился довольный окончанием неприятного разговора отец, Наполеоне спросил:

– Кто такой Сенека?

– Сенека?! – перестав от изумления улыбаться и полагая, что он ослышался, переспросил Карло.

– Да, Сенека, – кивнул мальчик, – философ…

Пребывая все в том же недоумении, Карло напряг память и вспомнил кое-что из того, чему его учили в университете.

– Сенека, – не совсем уверенно начал он, – жил в пятом… или в четвертом веке до нашей эры и прославился как воспитатель самого жестокого римского императора Нерона… И, как утверждают историки, он покончил жизнь самоубйством по приказу своего неблагодарного воспитанника…

– А что значит философ? – поинтересовался мальчик.

– Это слово происходит от слова «философия» и означает любовь к мысли. Да, именно так…. Философы создают системы, в которых выражают свое видение мира…

– И что увидел в мире этот самый Сенека? – последовал новый безжалостный вопрос.

– Насколько я помню, – слабо улыбнулся Карло, понимая, что это последнее, на что он может ответить, – он проповедовал презрение к смерти и отказ от страстей… По его мнению, только так можно было обрести истинную свободу, и, если я не ошибаюсь, это направление в философии называется стоицизмом….

Карло замолчал, с тревогой ожидая нового вопроса. Он знал о той неприязни, какую к нему питал сын из-за его предательства Паоли, и ему не хотелось, чтобы тот уличил его еще и в неграмотности. Но на помощь мужу пришла Летиция, поскольку ей надоели все эти заумные рассуждения, из которых она не поняла ни единого слова.

– Все! – решительно проговорила она. – Хватит на сегодня! Завтра займешься своими философами. И не вздумай являться домой так же поздно, как и сегодня. А теперь иди спать!

Пожелав родителям спокойной ночи, Наполеоне отправился в свою комнату, а озадаченный Карло продолжал ломать голову над тем, от кого сын мог услышать имя римского философа, которого на всей Корсике знали от силы три человека. Так и не справившись с этой неразрешимой задачей, он направился в спальню, где его ждала Летиция…