Читать книгу Крестные братья - Александр Ушаков - Страница 15

Когда Хан узнал о проколе в Москве, ни один мускул не дрогнул на его бронзовом от загара лице.

Но спокойствие его было обманчивым. Случившееся на Ленинградском шоссе задело его. И дело было даже не в полутора килограммах героина, хотя потеря нескольких десятков тысяч долларов не могла его радовать.

Утечка информации, вот что было страшнее всего. Как и огромная и дорогостоящая работа по выявлению каналов этой утечки. Ведь если кому-то и удалось зацепить его человека, то того будут хранить как зеницу ока.

И это перед самым его уходом из «дела»!

Хан решил завязать по многим причинам. Но главными из них все же были увеличивающиеся с каждым днем разногласия между ним и властями предержащими, чьи неумеренные аппетиты росли, как замешанное на хороших дрожжах тесто.

Чиновники и менты требовали от него денег, пограничники – и денег и информации о моджахедах и оппозиции, с которой Хан поддерживал деловые отношения.

Нет, воистину мира под оливами не было. И даже приближенные к нему авторитеты были крайне недовольны его тесным сотрудничеством с властями.

Хан был опытным человеком и прекрасно понимал, что рано или поздно количество этих разногласий и взаимных неудовольствий перейдет в качество, и тогда… Тогда несдобровать в первую голову ему. Люди с широкими лампасами на брюках и их штатские коллеги в правительственных машинах всегда отмоются. А ему… в лучшем случае уготована пуля снайпера из какой-нибудь «Альфы».

И с недавнего времени он, как обложенный флажками волк, начал чувствовать, как сгущалась во-круг него атмосфера и становилась все напряженнее.

Хасан Балиев, единственный человек, которому Хан хоть как-то доверял, давно уже подготовил для него хорошенький двухэтажный домик с бассейном на берегу теплого моря, в стране, где никогда не бывает зимы. Что ж, такой отдых он за-служил… И отправляя два дня назад нового курьера в Москву, правда, на этот раз уже на поезде, Хан серьезно подумывал над тем, что это будет один из его последних курьеров.

Конечно, закроется и его личный канал, о котором знало всего несколько человек. Но… Ничего не поделаешь. Жизнь в конечном счете дороже.

Да и что он, по сути дела, видел в своей жизни, проведя из прожитых им пяти десятков лет двадцать с лишним на зонах и в тюрьмах?

Особенно если учесть, что начал он свои походы на зоны чуть ли не с пеленок. Впервые он увидел «запретку», когда ему не было еще и года. Тогда срок получила его мать. Потом она отбывала наказания уже одна, поскольку детей, а их у нее было двое – старший Андрей и его сестренка Настя, – на время ее заключения отдавали в детские дома.

Когда же досточтимая мамаша, «чалившаяся» в основном по сто сорок четвертой статье, освободилась в очередной раз, то немедленно принялась за обучение «ремеслу» своих подросших детей. Как и всякий опытный преподаватель, заботливая мамаша начала с азов и прежде всего постаралась привить своим чадам первую воровскую заповедь – воровать как можно дальше от дома. Чем те успешно и занимались в течение нескольких лет.

Потом… Потом все пошло по накатанной колее: колонии для несовершеннолетних, тюрьмы, этапы и зоны…

Закружила Андрея Блинова, успевшего уже стать Ханом, лихая воровская жизнь. Хитрый от природы, с годами он выработал свой собственный почерк, отличавшийся какой-то вызывающей смелостью, граничившей с наглостью, на которой лежал отпечаток этакой воровской элегантности.

Расследуя кражи, грабежи и даже убийства в самых различных районах бывшего Советского Союза, следователи приходили к выводу, что их совершил один и тот же человек. Но он был дьявольски изворотлив и хитер, и поймать его долгое время представлялось делом практически безнадежным. А когда его все-таки взяли, то смогли доказать только какую-то пустяковую кражу, за которой по-следовало явно не по его шапке наказание.

Но теперь все, хватит… Пришла пора и ему пожить в свое удовольствие, не шарахаясь от каждой тени и не вздрагивая при малейшем стуке. Швейцарский банк предоставит ему такую возможность. Пусть другие теперь ломают голову над тем, как одновременно накормить волков и сохранить овец.

Конечно, просто так ему уйти не дадут. Выйти из той игры, в которую все они так или иначе играли, всегда стоило намного дороже, чем войти в нее. А таким, как он, выйти и вообще было практически невозможно…

Но он уйдет тихо, как когда-то уходил из обворованной им квартиры. И уйдет навсегда.

Именно таким мыслям предавался Хан, следуя в горы, где после трудов неправедных собирался отдохнуть на своей роскошной вилле и поохотиться на горных козлов. А потом как следует попариться в баньке с этой сумасшедшей Галиной.

Что там говорить, хороша баба! Взяла шалава за душу! А может, и ее с собой… к теплому морю? Что ему бобылем-то? Не арабку же брать…

Попетляв по узкой горной дороге километров пятнадцать, две машины, в одной из которых находилась вооруженная до зубов охрана, остановились у тяжелых стальных ворот.

Хан слегка высунулся из джипа, и в следующую же секунду ворота бесшумно открылись. А вот дальше случилось непредвиденное.

Как только машины въехали во двор, по той, в которой находилась охрана, был открыт ураганный автоматный огонь.

Правда, в его джип не стреляли. Но Хан не обольщался, понимая, что это только отсрочка.

Он даже не удивился, когда услышал так хорошо ему знакомый голос Смоленского.

– Выйти всем из машины! – приказывал тот, стоя у окна с пуленепробиваемым стеклом. – Сложить оружие! И без фокусов!

Хан криво усмехнулся. «Какие там, к черту, фокусы! Все! Отфокусничался… И похоже, навсегда…»

Его привели на второй этаж, в просторную комнату, отделанную в восточном стиле.

– Садись, Андрей, – делая знак рукой удалиться приведшим Хана людям, сказал Смоленский. – Извини, но наручники я снимать не буду…

– И правильно сделаешь! – усмехнулся Блинов. – А то сядешь вот так же, как я сейчас!

– Выпить хочешь?

– Налей!

– Чего тебе? – подойдя к встроенному в стену бару, повернулся к Хану Смоленский.

– Водки, чего же еще! – хмыкнул тот. – Полный стакан!

– Закусить? – достал он вместе с водкой тарелку с холодным мясом и маринованным чесноком, до которого Хан, чуть было не получивший за полярным кругом цингу, был большой охотник.

– Не надо! – покрутил тот головой.

Поставив бутылку с «Распутиным» и тарелку с мясом на стол, Смоленский налил, что называется, под самую завязку и, приблизившись к Хану на расстояние вытянутой руки, протянул ему водку.

Взяв стакан двумя руками, тот медленно (он вообще пил водку всегда медленно), смакуя, выцедил ее до последней капли и бросил стакан на толстый ковер.

– Дай закурить!

Взяв опять же двумя руками протянутую ему сигарету и прикурив, Хан с наслаждением затянулся и взглянул на Смоленского.

– Ну что, Игорек, – растянул он в улыбке тонкие губы, – сел на трон?

– Да, вернул, – спокойно согласился тот.

– Вернул? – насмешливо переспросил Блинов. – Неужели ты так и не понял, что без меня тебя бы давно уже не было на свете? Да, ты начал это дело, но держать его так, как держал я, ты бы не сумел! Не дали бы! Не согласен?

– Почему не согласен? – пожал плечами Смоленский. – Как раз согласен! Только это ведь ничего не меняет, Андрей…

– Зачем же ты привел меня сюда, а не кончил там? – кивнул Хан на выходившее во двор окно.

– Мне нужна кое-какая информация…

– А какой же мне смысл информировать тебя? – усмехнулся Хан.

– Есть смысл, Андрей, и еще какой, – спокойно ответил Смоленский. – Если не хочешь, чтобы тебя живьем резали на части, то скажешь все, что мне надо!

– Пугаешь? – презрительно сузил глаза Хан.

– Предупреждаю! – пожал плечами Смоленский. – А там дело твое…

– Насколько я понимаю, тебе нужны люди? – вопросительно посмотрел на него Блинов.

– Естественно.

– Послушай, Игорь, – после небольшой паузы снова заговорил Хан. – Зачем тебе вся эта шваль? Все равно будешь набирать новых. Если отпустишь, я отдам тебе свой собственный канал, о котором не знаешь даже ты!

– А ты поверишь мне? – вкрадчиво спросил Смоленский.

– Слушай, Игорь, – заговорил вдруг с какой-то торжественностью Блинов, – я мало говорил в жизни правду, но с тобой крутить не буду! Я давно решил завязать… И если бы ты не поторопился, – он опять кивнул на окно, – то через три недели весь этот фейерверк был бы ни к чему!

Он замолчал и, глядя на Смоленского, делал одну глубокую затяжку за другой.

– Ты думаешь, – так и не дождавшись ответа, продолжал он, – что, сев на мое место, ты сразу же станешь королем? Ошибаешься, Игорек! Ты будешь еще более зависимым человеком, чем сейчас! Ты полагаешь, что самое трудное – это собрать и переправить опиум? Так это чепуха, скажу я тебе! Самое трудное в нашем деле – это накормить волков и спасти овец! И уже очень скоро ты поймешь это! И я тебе от души советую не лезть наверх! Поставь на мое место кого угодно, но сам оставайся в тени… Иначе, рано или поздно, будешь вот так же сидеть в наручниках или лежать со снайперской пулей в голове где-нибудь в горах!

Хан докурил сигарету и бросил ее на ковер.

– А меня отпусти, Игорь! – взглянул он на Смоленского. – Я не буду тебе мешать! Да и зачем мне? Устал я от всей этой чехарды. У меня уже и домик куплен…

– И какой у тебя, говоришь, канал? – каким-то равнодушно-будничным тоном, как будто речь шла не о сотнях тысяч долларов, а о покупке яблок, спросил Смоленский.

Что делать, так уж устроен человек. Даже понимая, что обречен, он все же продолжает надеяться. Не был исключением из общего правила и Хан. Да и что ему оставалось в такой ситуации? Он хорошо знал, что, несмотря на внешнюю интеллигентность, Смоленский, который даже матом ругался крайне редко, за нужные сведения сдерет кожу с кого угодно.

И Хан рассказал…

– Хорошо, – что-то пометив в своей записной книжке, удовлетворенно заметил Смоленский. – Запишем сюда и этого… Али-аку. А теперь скажи мне вот что, Андрей, – убирая книжку, взглянул на Хана Игорь Аркадьевич, – ты меня засветил своим друзьям из спецслужб?

– Нет! – сразу же ответил Блинов.

И сказал он, надо заметить, правду, как и обещал. Хорошо ориентировавшийся в той своеобразной политике, которую он вынужден был проводить в своих отношениях с властями предержащими, Хан твердо придерживался правила – светить только тех, кто и без него был на виду. А сдавать Смоленского не было никакого смысла. И вовсе не из-за особой любви к нему. Просто не хотел иметь около себя еще одни глаза и уши.

– Не темнишь? – наклонил голову Смоленский.

– Нет, – мрачно подтвердил Хан, окончательно понявший в эту минуту, что его не спасет ни-что. – Дай мне еще водки…

И когда на мгновение позабывший об осторожности Смоленский поднес ему снова налитый под завязку стакан, Хан вскочил с кресла и с силой ударил его в пах.

Завизжав от дикой боли, тот покатился по ковру, и Хан принялся в слепой ярости наносить ему беспорядочные удары.

Вбежавший в комнату охранник Смоленского раздумывал недолго. На то и охранник. Молниеносным движением выхватив из кобуры многозарядный пистолет, он с наслаждением разрядил в Хана всю обойму. Когда еще постреляешь по живым мишеням?

Убедившись, что Хан мертв, он бросился ко все еще лежавшему на ковре хозяину…

Окончательно Смоленский пришел в себя только через сорок минут, хотя каждый шаг все еще доставлял ему резкую боль. Проклиная себя за легкомыслие, он приказал расстрелять людей Хана. И автоматная очередь не заставила себя долго ждать.

Все было кончено… И все только начиналось…

Вот уж воистину: король умер, да здравствует король!