Читать книгу Ататюрк: особое предназначение - Александр Ушаков - Страница 8

И все же пребывание в этих самых классах оказалось для него далеко не таким безмятежным, каким оно представлялось ему в родительском доме.

Едва он приступил к занятиям, как вся империя была взволнована делом приговоренного военным судом к пожизненному заключению маршала Фуад-паши.

Старый вояка никогда не плел интриг и не оказывал никакого вооруженного сопротивления полиции.

Вся вина прозванного за бесстрашие и независимое поведение «неистовым пашой» маршала заключалась только в том, что он был порядочным и независимым человеком.

И мало кто сомневался в том, что таким образом власть пыталась запугать непокорное офицерство.

Офицерам запретили посещать кофейные, а чиновникам бывать без разрешения их начальников на свадьбах и праздниках и ходить друг к другу в гости.

Не обошли запреты и министров, которым было строжайше запрещено собираться вне султанского дворца.

Конечно, все эти озадачившие многих молодых офицеров события наводили Кемаля на определенные размышления, и он все больше убеждался в том, что в их стране что-то не так.

Он стал еще больше читать, благо что в классах можно было достать практически любую запрещенную цензурой литературу.

Поначалу он читал все подряд: от бульварных романов до «Духа законов» Шарля Монтескье и социологических трактатов Джона Милля, но постепенно стал отдавать предпочтение истории.

Особенно военной.

С огромным интересом изучал он жизнеописания выдающихся полководцев, среди которых сразу же стал выделять Наполеона.

Не ослабевал его интерес и к современной турецкой литературе, и наряду с Намыком Кемалем его все больше привлекал выходивший на вершину своего таланта Тевфик Фикрет.

Только с большой долей условности можно говорить о том, почему человек выбрал тот или иной путь.

Но как показывает жизнь, чаще всего подобное происходит под влиянием какого-то внешнего события.

И как утверждали хорошо знавшие Кемаля люди, для него такими событиями стали восстание в Македонии летом 1903 года и массовая гибель османских солдат и офицеров в Йемене.

Бесцеремонное вмешательство иностранных государств во внутренние дела его родины и массовая гибель его братьев по оружию произвели на Кемаля удручающее впечатление и заставили задуматься о многом.

Подлил масла в огонь и сам Абдул-Хамид.

И дело было уже не в каких-то там демократических и просветительских идеях, а в том самом презренном металле, за который гибли люди на протяжении всей своей истории.

И когда султан в своей попытке уравновесить бюджет значительно сократил чиновничье и офицерское жалованье, он сразу же оттолкнул от себя многих выпускников высших учебных заведений, вынужденных перебиваться от зарплаты до зарплаты.

Офицеры на все лады проклинали высших чиновников, по чьей, как им, во всяком случае, казалось, вине армия влачила самое незавидное существование.

Да и что еще могли чувствовать люди, неспособные прокормить свои семьи и водившие детей и жен в солдатские столовые!

И все же во многом обострение обстановки в империи было связано с появлением на ее политической сцене младотурок, как стали называть вторую волну турецких революционеров.

Созданный ими в 1889 году в Стамбуле тайный политический комитет «Единение и прогресс» выступал за восстановление конституции, проведение буржуазных реформ и замену Абдул-Хамида на «более прогрессивного» султана.

Вскоре почти все члены комитета были арестованы и… выпущены, поскольку даже Абдул Хамид не решился накалять и без того напряженную обстановку в военных училищах.

Стараниями главного идеолога движения Ахмеда Ризы «Единение и прогресс» был восстановлен, и уже летом 1896 года его члены попытались произвести государственный переворот.

Ничего из этого не вышло, и многие из них были арестованы.

Их лидеры бежали за границу, и младотурецкие организации стали возникать во многих крупных городах Европы и даже в Египте.

В начале февраля 1902 года в Париже состоялся первый конгресс младотурок, среди которых были турки, армяне, греки, арабы, албанцы, черкесы, курды и евреи.

В центре внимания стояли два наиболее важных вопроса: о привлечении к участию в движении армии и о возможности использования вмешательства иностранных государств для обеспечения конституционных реформ в Турции.

Сразу же разгорелась жаркая дискуссия, ни о каком единстве взглядов не могло быть и речи, и после конгресса политическая активность расколовшихся на два лагеря младотурок начала снижаться.

Иначе и быть не могло.

Суровые репрессии внутри страны и оторванность неспособной оказывать хоть какое-то заметное влияние на события в стране политической эмиграции сыграли свою роль.

Кемаль не пожелал оставаться в стороне от охвативших страну революционных настроений и создал тайное общество «Родина».

Чтобы лучше понять, какой опасности он подвергался, достаточно еще раз вспомнить о тех «застывших от страха» улицах и всех тех, кто заплатил за свои либеральные убеждения свободой, а зачастую и самой жизнью.

Тем не менее, Кемаль продолжал свои игры с огнем и стал выпускать бюллетень, в котором со свойственным молодости радикализмом обличал окружавшую их жизнь.

– Мы, – говорил позже Кемаль, – уже начинали понимать, что имеются пороки в управлении страны. Нас охватило страстное желание поведать о нашем открытии, и мы создали рукописную газету. На нашем курсе существовала маленькая организация. Я входил в состав ее руководства и написал большую часть статей для нее…

Его «революционная деятельность» могла закончиться самым печальным образом уже в самом начале, когда в комнату, где Кемаль с двумя приятелями готовил очередной номер газеты, неожиданно вошел начальник классов Риза-паша.

Однако он ограничился лишь отеческим внушением, подвергая тем самым страшной опасности и себя самого: кого-кого, а султанских шпионов хватало и в вверенных ему классах.

Безнаказанно прошла для Кемаля и его весьма опасная по тем глухим временам просьба к преподавателю по тактике прочитать несколько лекций о методах ведения «герильи», как тогда называли партизанскую войну, которую вот уже столько лет вели против империи болгарские и македонские повстанцы.

Однако тот не только не донес на него, но и посвятил несколько занятий по подготовленному Кемалем плану гипотетических военных действий против партизанских отрядов, нападавших на столицу из Анатолии.

Модная по тем временам революционная настроенность Кемаля, его начитанность, прекрасные знания и склонность к абстрактному мышлению, которую он так блестяще демонстрировал на занятиях по тактике, выделяли его среди остальных учащихся.

Он пользовался на курсах заслуженным уважением у своих однокашников и преподавателей академии.

В то же время в его характере явно просматривались черты, которые вызывали вполне понятную неприязнь к нему.

Он не терпел чужих мнений и замечаний, всегда стоял на своем, а неспособные быстро схватывать суть явлений вызывали у него раздражение и даже гнев.

Все ярче стало проявляться и его желание быть всегда и везде только первым.

Напряженная учеба, издание газеты, руководство «Родиной» и ночные прогулки не проходили даром, и Кемаль постоянно находился в возбужденном состоянии.

– Во время учебы в классах Генерального штаба, – много лет спустя скажет он своей приемной дочери и верной спутнице последних лет жизни Афет Инан, – мое внутреннее «я» испытывало душевную тревогу. Я постоянно ощущал в себе столкновение чувств, смысл и сущность которых еще не всегда мог понять и которым не мог придать ни положительного, ни отрицательного значения…

Измученный бесконечными мыслями, он почти перестал спать и только под утро впадал в забытье.

– Просыпался я совершенно разбитым, – вспоминал он. – Товарищи, с которыми встречаюсь в классе, гораздо живее меня…

Каково было его отношение к главному виновнику всех бед империи – султану, о котором он в своей газете, несмотря на беспощадную критику высших чиновников, не написал ни слова?

Как это ни странно, снисходительное!

По всей видимости, и Кемаль, и его приятели все еще верили в расхожую у многих народов сказку о «хорошем царе и плохих министрах».

Другое дело, что эта самая вера в хорошего султана слабла у него с каждым днем, и со временем он превратится в глазах Кемаля из этакого обманутого нехорошими министрами владыки в одного из истинных виновников ослабления государства.

Если же он иногда и критиковал Абдул-Хамида, то его выпады носили личностный характер, и до отрицания султаната как политической системы ему было еще далеко.

В последний год пребывания в классах с Кемалем приключилась весьма интересная история.

В один прекрасный вечер он вместе с Али Фуадом отправился в давно облюбованное ими кафе и, усевшись за столик, попросил подать виски в бокалах для лимонада.

И можно только представить себе их изумление, когда в кафе появился директор Харбие вместе… с главным шпионом султана Фетхим-пашой и его помощником полковником Гани.

Фетхим-паша попробовал поданный молодым людям «лимонад» и, по достоинству оценив его… пригласил Кемаля и его спутника поужинать с ним в ресторане.

В казарму они вернулись поздно и явно навеселе.

Но когда дежурный офицер узнал, с кем «веселились» его подчиненные, у него сразу же отпала всяческая охота поднимать шум.

О чем Фетхим-паша беседовал в тот памятный вечер с двумя подозрительными молодыми людьми, так навсегда и осталось тайной.

Ни Али Фуад, ни сам Кемаль никогда не рассказывали о той встрече.