Читать книгу Игроки - Александр Валерьевич Горский - Страница 4

– Привет старик! Ты все еще жив? Никак, наш общий друг и тебя живой водой по утрам поит?

Лифтер убрал пустой стакан под стойку и, проводив взглядом выходящего из здания Павла, поспешил навстречу новому визитеру.

– Рад вас видеть в хорошем настроении, дорогой мой.

– А когда я был не в хорошем? – Петр вновь блеснул белозубой улыбкой, – мне вообще кажется у меня характер ангельский. Всегда всем доволен, всем улыбаюсь, детям, собакам, женщинам. Женщинам особенно.

– Так вы и сами – чисто ангелочек!

– Ой, старик, не льсти мне, – Петр шутливо погрозил пальцем, – чаевых все равно не дам. В нашем департаменте в прошлом месяце опять накладные расходы урезали, теперь денег на полироль не хватает.

– Это чего ж за полироль-то такая? – удивился лифтер.

Петр вскинул руку и потянул вниз рукав пиджака.

– Видишь, у меня запонки на рубашке? Платиновые! Чтоб блестели как следует, полировать каждый день надо. Замшей. По пятнадцать минут, каждую. У меня даже человек в хозяйстве был, специально обученный, который только этим и занимался.

– Во как? – восхитился лифтер. – И что же это, он только по полчаса в день и работал, да еще и зарплату за эту получал? А что ж остальное время делал?

– Все же ты, старик, глупый, – усмехнулся Петр, – что ж ты думаешь, у меня этих запонок всего две?

– А сколько же?

– Сколько, сколько… – Петр замялся, очевидно не желая говорить правду, но потом признался, – ну, пять. Раньше шесть было, но одну этот дурак – Павел, оторвал, потерялась.

– Подрались что ли? Из-за чего ж так?

– Из-за чего мужики дерутся? Из-за бабы конечно, не могли поделить фифу одну.

– А она что?

– Что, она? Обоих нас кинула, сама на Тибет рванула, говорят там в буддизм подалась.

– Буддизм, это как ветрянка. Им каждый переболеть должен, – лифтер сочувственно покачал головой. – И когда ж такое приключилось? Может, пойти, поискать. Небось, дорогая запонка?

– Да уж, чего там теперь, – Петр с досадой махнул рукой, – это ж тыщу лет назад почитай было, при царе-горохе. Уже все с тех пор навозом присыпано и этим, как его…

– Прахом павших героев? – выдвинул предположение лифтер.

Петр удивленно взглянул на собеседника.

– Какие героев, ты чего, старик? Комиксов насмотрелся? Я хотел сказать, быльем поросло. Ты вот знаешь, что такое былье?

– Да откуда ж мне? – лифтер недоуменно развел руками.

– Вот! И никто не знает, а им непременно порастает все, особенно там, где уже навозом присыпано. Ладно, заболтался я с тобой, а мне к шефу надо. Сам знаешь, в гости к шефу не бывает опозданий. Так что, старик, жми на кнопку, получим результат.

Две руки коснулись каждая своей панели почти одновременно. Панели тут же засияли в ответ, однако двери лифта почему-то не распахнулись.

– Сейчас придет, подождать надо.

– Опять? – Петр недовольно поморщился, от чего его загорелое лицо на мгновение утратило привлекательность, – прошлый раз, помню, тоже ждать пришлось.

– А что вы хотите, – вздохнул лифтер, – самое высокое здание в городе. Сто этажей вверх, сто вниз. И все только с этажа на этаж ездят.

– Вот скажи мне, – Петр дружески положил старику руку на плечо, – вот кто это так спроектировал? Он что, куда-то торопился? Сроки жали? Типа, семь дней и не секундой дольше? Они ж наверняка год этот проект только по инстанциям гоняли, согласовывали.

– Так, кто ж знает, как оно все было, – замялся лифтер.

– Да везде оно все одинаково, – уверенно заявил Пётр и хлопнул старика по плечу, от чего тот пошатнулся, – ведь было ж время, могли второй лифт в проекте нарисовать.

– Могли, – с грустью признал лифтер, – не додумали.

Двери лифта наконец распахнулись и мощный голос Адель заполнил весь холл: «Let the sky fall. When it crumbles…» (пусть небеса рухнут, когда все рушится…) Петр удивленно покачал головой и вошел в лифт.

– Я смотрю, вы музон обновили, дед. Неплохо. Правда, все равно старье крутите. Вы бы сюда хит-парад залили и обновляли потом каждую неделю, тогда бы по уму было.

– Что залить? – недоуменно переспросил лифтер, но ответа он так и не услышал. Двери лифта захлопнулись.

…

– Красавец, одно слово – красавец, – Алекс окинул гостя одобрительным взглядом. – Шикарно выглядишь! Вискарика?

– Вискарика? – Петр задумчиво потер подбородок, – это можно, только без колы, а то у меня от нее пузырики из разных мест лезут. Потом перед девушками неудобно.

Алекс не дал Петру опустить руку. Крепко ухватив ее за запястье, он с интересом рассматривал запонку.

– Хорошая вещь, антиквариат, – он наконец отпустил руку Петра, и тот как можно быстрее спрятал ее за спину, – только ухаживать надо за ней как следует.

– Так я ухаживаю, – Петр сглотнул слюну, от чего кадык на его шее дернулся, – полирую. Каждый день тру, уже вон какие мозоли натер. На обеих руках.

– Правда? – направившийся к барной стойке Алекс удивленно оглянулся, – сейчас покажешь мозоли свои. Посмотрим, может как-то вылечить можно.

– Да? – Петр спрятал за спину вторую руку, – так ведь это, не стоит. Я ж на этой неделе не тер, так и мозоли прошли уже почти все.

– Я и смотрю, блестит тускло, – удовлетворенно кивнул Алекс, – но ты не халтурь. Вечером дома будешь, потри как следует.

– Непременно, непременно потру, – заверил Петр, – обещаю. Так заполирую, аж северное сияние будет.

Он принял бокал с виски из рук Алекса и тут же сделал большой глоток.

– Так, а чего звали-то? Вопрос какой порешать надо, или так, посидеть, вискарика погонять?

Дождавшись, когда Алекс устроится в кресле, Петр тоже присел на краешек дивана.

– Всего помаленьку, – ушел от прямого ответа Алекс.

– Ясно, – кивнул Петр, усаживаясь поудобнее, – совместим, значит, приятное с полезным.

– Полезным ты для меня что считаешь, – Алекс холодно улыбнулся, – виски или общение с тобой?

– Виски конечно. Тут ведь все от количества зависит, – затараторил Петр, – говорят, в малых дозах врачи рекомендуют. Стаканчик можно. А я что? Я-то понятно, от меня какая польза быть может? Одно удовольствие, – поняв двусмысленность своей фразы, он окончательно смутился и попытался объяснить, – не в том смысле, конечно, мы ведь это не практикуем. Обычное, дружеское, так сказать, общение.

– Расслабься, – улыбнулся Алекс и, выждав пару секунд, уточнил, – расслабился?

– Да, – торопливо отозвался Петр.

– Нет, – Алекс оценивающе взглянул на своего визави, – я чувствую, что ты напряжен. Вот давай сделаем так, ты сейчас закроешь глаза и полностью расслабишься. Ну, закрывай.

Петр послушно закрыл глаза и застыл неподвижно. Алекс некоторое время молчал, затем полюбопытствовал.

– Сейчас расслабился?

– Расслабился, – уверенно кивнул Петр.

– Полностью?

– Полностью, – второй кивок был еще решительнее первого.

– А ягодицы?

– Что, ягодицы?

– Ягодицы расслабил?

– И ягодицы расслабил, – простонал Петр.

Алекс удовлетворенно откинулся на спинку кресла и глотнул виски.

– А мне кажется, что ты врешь. Так ты и не расслабился. А знаешь почему?

– Почему? – Петр осторожно открыл глаза.

– Потому, что ты ждешь подвоха. Ты боишься, что, если расслабишься, что-то пойдет не так. А ты должен в меня верить.

– Да верю я, – как можно убедительнее отозвался Петр.

– Вот и верь, – посоветовал Алекс, – а напрягаться тебе все равно нет никакого смысла. Потому как если я захочу, то что-то пойдет не так независимо от того, напрягаешься ты или не очень, поверь мне.

– Я верю, в это я точно верю, – слова торопливо выскакивали изо рта Петра.

Алекс улыбнулся.

– Вот сейчас точно не соврал, по голосу сразу заметно. Ладно, я ведь с тобой хотел человечка одного обсудить.

– Человечка? – обрадовался новой теме разговора Петр, – да хоть одного, хоть десятерых, я всегда готов. А что сделать надо?

– Да, почти и не надо ничего, так подрулить немного, – Алекс беззаботно мазнул рукой, – помнится ты мне про тетку одну рассказывал.

– Тетку? Чью тетку? – попытался вспомнить Петр.

– Да ничью, вообще. Которая в Казахстане живёт, Татьяна, кажется.

– Ах, Татьяна, есть такая, – подтвердил Павел, – в Павлодаре. Говорил про нее, было дело. Так, а что с ней? Невзрачная вроде тетка, ни вреда от нее, ни пользы никому нет, живет – спину рвет, огород пропалывает.

– А родня у нее как, имеется?

– Как сказать. Муж умер два года назад, дочка есть, тут где-то живет, в городе. Но они уже несколько лет как не виделись. А больше и нет никого.

– Ясненько.

Что именно шефу стало ясно, Петр не понял, но переспрашивать не стал. Надо будет – ему и так все расскажут, а если не надо, так тем спокойнее, хлопот меньше.

– Я вот думаю, коли от нее никакой пользы нет, так может всё, пора с ней прощаться? – Алекс вопросительно посмотрел на Петра.

– Надо, так надо, – равнодушно отреагировал Петр, – хотя тетка, конечно, безобидная, плохого не делала никому. А что, как прощаться будем?

– Так это ты мне скажи, – усмехнулся Алекс, – ты ведь прощание организовывать будешь. Желательно как-то попроще все сделать, тихо, по-доброму.

– По-доброму, – задумался Петр, – я посмотрю, какие у нее хронические заболевания, наверняка с возрастом что-то накопилось.

– Хронические – это может быть долго, – возразил Алекс, – а у нас сроки поджимают.

– А когда надо сделать?

– Когда? – Алекс бросил взгляд на висящие на стене часы, – лучше в первой половине дня.

– Сегодня? – Петр нервно заерзал на диване.

– Ну а когда? – Алекс вновь взглянул на часы.

На самом деле часов было несколько. Четыре одинаковых круглых циферблата различались лишь расположением стрелок и маленькими аккуратными надписями внизу, обозначающими название города, которому соответствовало время на часах. Лондон, Москва, Токио, Нью-Йорк. Пятый циферблат отличался от остальных странной надписью внизу, сделанной почему-то на латыни. «Verum tempus», – что в переводе на местный язык означало истинное время. Стрелки на этих часах, внешне не отличимые от своих сородичей на соседних циферблатах, жили какой-то своей, обособленной от остальных, жизнью. Хотя, о том, что они на самом деле живы, можно было догадаться с большим трудом. За все то время, что Петр находился в гостиной на часах не пошевелилась не то что минутная стрелка, а даже длинная и узкая, предназначенная для отсчета секунд, спица. Но такова была суть истинного времени. Оно было неторопливо, ибо отсчитывало историю вечности, не имеющую ни конца, ни начала. Одна секунда на этих удивительных часах могла соответствовать нескольким дням, а то и неделям, измеряемым обычным человеческим временем. Как объяснял однажды Алекс, это не означало, что истинное время изменяет скорость своего движения. Вовсе нет. Истинное время потому и истинное, что на него повлиять никто не в силах. На самом деле замедляется и ускоряется обычное человеческое время. Ведь все человеческое слабо и непостоянно, зависит от капризов погоды, капризов настроения, капризов чего угодно. Чем меньше этих капризов, чем человеку лучше, чем чаще он улыбается и думает, что жизнь удалась, тем быстрее летит его время. Соответственно, чем человеку хуже, тем медленнее ход стрелок его наручных часов, даже, если эти часы без стрелок, даже, если и часов-то никаких на руке нет. Любой школьник знает, как долго тянутся сорок минут урока, особенно того, на котором могут вызвать к доске, и как быстро пролетают те три часа, на которые мама отпускает погулять во двор. А две недели, проведенные по горячей путевке в Таиланде? Даже, если с семьей? Они проносятся мимо со скоростью пассажирского экспресса, в то время как те же несчастные четырнадцать дней ползут со скоростью перегруженного товарняка, если их приходится провести на больничной койке, или и вовсе превращаются в бесконечность, если на больничной койке вы оказались в самом Таиланде, упав со скутера и сломав ногу. Сразу за окном светит солнце, жара, плюс тридцать два, чуть дальше за этим же окном прекрасный песчаный пляж, который днем и ночью лижут волны Андаманского моря, а вы лежите на койке в Bangkok Hospital Phuket, нога под гипсом страшно потеет и чешется, и думаете, только об одном: «Господи, когда же это кончится?», а оно все не кончается и не кончается. Странно устроено человеческое время, но ведь всё человеческое устроено странно.

– До обеда, это по какому времени, по местному или по павлодарскому? Там уже почти обед, три часа разницы.

– Ладно уж, давай по местному, быстрее все равно не успеешь, – Алекс был реалистом.

– Да я и так не очень представляю, что в таком темпе сделать можно. Кого другого можно травануть было бы, грибами, например, так ведь эта кроме каши и не ест ничего толком. А с каши чего будет?

– Ну ты подумай, фантазию напряги, – посоветовал Алекс. – Она в самом Павлодаре живет?

– Нет, в деревне, до города километров сорок будет.

– Хорошо, значит скорая быстро приехать не сможет, есть варианты. У нее, кстати, аппендицит вырезали?

– Аппендицит, – задумчиво повторил Петр, – про аппендицит я не думал.

– А ты подумай, – Алекс допил виски и добавил неожиданно поскучневшим голосом, – пока в лифте ехать будешь, подумай.

…

– Ну что, как прошел консилиум? – беззаботно улыбающийся лифтер как обычно стоял возле своей стойки и крутил ручку старенького радиоприемника, – чего-нибудь интересного надумали?

– Если б ты знал, старый, какую мы сегодня муть обсуждали, – вздохнул Петр, – я в свое время, когда за эту работу брался, думал повеселее все будет.

– Это все обучающий фильм, он на всех так действует, – вздохнул лифтер и, закрыв глаза, процитировал, – я карающий меч, парящий над миром, я рука помощи, протянутая нуждающемуся. Так, кажется?

– Верно, – кивнул Петр и спросил недоверчиво, – а тебе что, друг мой, тоже фильм показывали?

– Мне? – удивился лифтер, – мне-то зачем? Так, рассказывал кто-то, Павел кажется.

– Ну да, – согласился Петр, – тебе незачем. На кнопку жать, много ума не надо. Ладно, я погнал, дел много.

– Хорошо вам дня, – лифтер махнул на прощание рукой, но Петр, устремившийся к выходу из здания, этого не заметил.