Читать книгу Игроки - Александр Валерьевич Горский - Страница 6

Вернувшись домой, Рокотов, не разуваясь, прошел на кухню и, достав пачку из кармана пиджака, бросил ее на стол. Стол, как и сама кухня, был маленький, да и бросок был не слишком удачный. Сбив на пол грязную чайную ложечку, пачка проскользила по клеенке и замерла у самого края стола. Рокотов наклонился, и подняв ложечку с пола, вначале постучал ее по деревянной разделочной доске, и лишь потом бросил в раковину. Все правильно. Упавшая ложка к гостям, пусть и не таким плохим, которые обычно приходят после того как падает нож, но все же. Гости ему сейчас ни к чему, а значит надо как можно скорее поднять упавшую ложку с пола и трижды постучать по дереву. Многие знакомые Рокотова в таких случаях, глупо улыбаясь, стучали себе по макушке, тем самым давая понять, что и их голова это та еще чурка, однако сам Рокотов так никогда не поступал. Как-никак доктор наук, а это значит, что какие-то мозги у него в голове точно имеются.

Открыв холодильник, Рокотов достал из него начатую бутылку водки, которая стояла там еще с прошлой недели. Обычно, по средам Рокотов спиртного не употреблял. Выпивал он как правило раз в неделю, по пятницам, или, если вечер пятницы вдруг был занят неотложными делами, в субботу. Уже несколько лет Рокотов ограничивался одним и тем же весьма небольшим количеством выпитого. Три по пятьдесят. Это количество, пусть и не сразу, было определено эмпирическим путем, и являлось тем максимумом, после которого у Рокотова хватало силы воли остановиться и не уйти в недельный запой.

Чтобы случайно не проскочить остановку, Рокотов сразу выставлял на стол три пустых рюмки и наполнял их такой холодной и такой манящей влагой, после чего убирал бутылку в холодильник дабы избежать ненужного соблазна. На столе оставались три рюмки с водкой и какая-нибудь закуска, к которой сам хозяин дома был достаточно равнодушен.

Закончив манипуляции с предстоящим ужином, Рокотов обычно включал маленький, стоявший на холодильнике телевизор и устраивался напротив экрана. Приятный, округлого вида мужчина в телевизоре, делая плавные, ласковые движения руками сразу же начинал рассказывать о накопившихся за неделю проблемах человечества. Очевидно, по мнению рассказчика, большая часть человечества жила в соседней Украине, потому что именно о ее проблемах мужчина рассказывал с наибольшим энтузиазмом и уделял им значительную часть своего экранного времени. Гораздо лучше обстояли дела в более отдаленной от России, но тоже обремененной нерешенными трудностями Сирии. В ней с проблемами разбирались радикально, сбрасывая на них тяжелые бомбы и ведя огонь из различных видов наземных вооружений. Было очевидно, что в этом противостоянии проблемы обречены. Кроме несчастных украинцев некоторые затруднения испытывали жители Соединенных штатов Америки и Евросоюза, но исключительно по вине своих некомпетентных руководителей. Эти недалекие люди несколько лет назад попытались развязать санкционную войну с государством, которое в принципе никакой войной напугать невозможно, и которое на запрет ввозить кучу всего не так уж и нужного запретило ввозить в себя ровно столько же всего остального, чем загнало своих западных партнеров, если не в стойло, то уж точно в интеллектуальный тупик.

Рокотову нравилось слушать о чужих проблемах. Слушая мягкий, убаюкивающий голос мужчины с экрана, он выпивал первую рюмку и закусывал соленым огурчиком. Ему было приятно осознавать, что где-то есть люди, которым еще хуже, чем ему. На фоне звучащих из телевизора новостей, Рокотову иногда даже казалось, что у него не так уж все и плохо. Он не голодает, имеет крышу над головой, а жена, как это ни удивительно, продолжает любить его даже после того, как он полтора года назад потерял работу в институте. Потерял по своей вине, нахамив новому заведующему лаборатории, назначенному по протекции из министерства на то место, на которое претендовал сам Рокотов. Претендовал, надо сказать, небезосновательно. Теперь, после полутора лет ожидания, что руководство института, понявшее какого ценного сотрудника оно потеряло опомнится и позовет его обратно, он мог претендовать лишь на должность учителя в расположенной по соседству средней школе. От осознания этого факта Рокотову обычно становилось грустно, и он опрокидывал в рот вторую рюмку, как правило, обходясь при этом без закуски. После этого он звонил жене, которая как всегда задерживалась на работе и голосом, вобравшим в себя всю, накопленную за много веков грусть еврейского народа, к которому сам не имел никакого отношения, спрашивал:

– Скажи, ты меня любишь?

Получив утвердительный ответ и обещание прийти домой как можно раньше, и в свою очередь пообещав держать себя в руках, он взбадривался, выпивал третью рюмку и расправлялся с оставшейся закуской. После чего, тщательно перемыв за собой посуду и выключив телевизор, отправлялся в комнату, где включал другой телевизор, побольше только уже не с новостями, а с каким-нибудь сериалом, который можно смотреть, не обременяя мозг попытками догадаться о замысле авторов, поскольку и замысла никакого у авторов как правило не было.

Поставив бутылку на стол, Рокотов достал из шкафчика с посудой рюмку и наполнил ее. Лежащая на столе пачка денег не давала ему возможности сосредоточиться, тогда Рокотов взял ее со стола и спрятал на холодильнике, за телевизором. На столе остались лишь бутылка водки, из которой четыре раза наливали по пятьдесят грамм и рюмка. Рокотов щёлкнул пультом. Почему-то сегодня смотреть новости ему не хотелось, и он переключился на круглосуточный юмористический канал. Там как раз ведущий представлял выходящих на сцену новых участников бесконечного телешоу.

«Вы конечно все знаете игру «Кто я?», – жизнерадостно провозгласил ведущий, лоснящийся от чувства собственного благополучия жгучий брюнет лет сорока пяти, – а теперь давайте представим, если в один прекрасный день участникам этой игры надо отгадать не предметы и даже не имена знаменитостей, а валюты разных стран.

На сцену быстро вынесли три стула, которые тут же заняли участники представления, каждый из которых старательно прилепил себе на лоб бумажку с графическим обозначением той или иной валюты. Одному достался «доллар», другому «евро», третьему, который старательно, но неумело изображал пьяного – «рубль».

ДОЛЛАР. Ну что, начнем? Я вообще, как? Меня уважают?

ЕВРО. Уважают конечно!

РУБЛЬ. (Падая на колени.) Мы тебя все очень уважаем! Ну очень!

ДОЛЛАР. Я вообще живой хоть или не живой?

ЕВРО. Живой, конечно живой.

РУБЛЬ. Ты всегда живой, ты живее всех живых!

ДОЛЛАР. Я что, Ленин что ли?

ЕВРО. Нет, нет, что ты! Как ты мог такое подумать?

РУБЛЬ. (Заплетающимся голосом) Ты гораздо лучше сохранился.

ДОЛЛАР. А я вообще нужен?

ЕВРО. Ну а как без тебя? (Задумывается.) Хотя, знаешь, было бы интересно попробовать.

РУБЛЬ. (Снова падая на колени.) Да я за тебя все готов отдать, ты не представляешь, как ты мне дорог!

ДОЛЛАР. Я живой, бодрый, меня все любят и уважают… я президент?

ЕВРО. Чего ты президент?

ДОЛЛАР. Откуда я знаю. Но такой бодрый президент только в России.

ЕВРО. А что, президента России все так любят?

РУБЛЬ. Ты только не обижайся! Президента мы любим еще больше чем тебя. Как-никак, он нас с новым годом все время поздравляет. (Соскальзывает со стула. С трудом поднимается.) Да что ж я падаю все время? Надо выпить! Кстати у меня водочка хорошая – «Нефтянка» называется. Я на нее подсел плотно. Могу нацедить вам по рюмочке.

ЕВРО. Подсел ты, смотри, печень посадишь

ДОЛЛАР. Вы меня совсем запутали. Ничего не понимаю.

ЕВРО. Давай я попробую. Вот я кто? Он или она?

РУБЛЬ. Ты нечто.

ДОЛЛАР. Нечто среднее.

ЕВРО. Это как вообще?

РУБЛЬ. Как обычно, в Европе сейчас так модно.

ЕВРО. А я нужен?

ДОЛЛАР. Ну иногда, да.

РУБЛЬ. Да как мы без тебя… хотя, знаешь, раньше и без тебя неплохо было.

ЕВРО. Вы меня совсем запутали, мне надо подумать.

РУБЛЬ. (Обводит всех тяжелым взглядом.) Вот смотрю я на вас и думаю, может я валюта какая?

ДОЛЛАР. Ты, валюта?

ЕВРО. Ты себя в зеркало видел, валюта?

РУБЛЬ. (Обиженно.) Мы же играем.

ДОЛЛАР. А, ну если играем. Тогда О’К, будем считать, что ты валюта.

ЕВРО. (Со смехом.) Но только игрушечная

РУБЛЬ. Так значит я выиграл! (Допивает бутылку.) Эх, «Нефтянка» кончилась! (Приподнимается со стула, но падает и засыпает.)

ЕВРО. (Легонько пинает его.) Ты чего отрубился?

ДОЛЛАР. А у него всегда так. Если с нефтянкой проблемы, сразу падает. Мы его теперь не поднимем.

ЕВРО. Ну и пусть валяется

ДОЛЛАР. Да пускай, нам же лучше. Пойдем в бар.

Два участника номера, обнявшись, ушли со сцены под аплодисменты сидящих в зале зрителей. Третий продолжал неподвижно лежать на полу, прижимая к груди пустую бутылку.

Рокотов выключил телевизор. Выступление юмористов ему не понравилось, по его мнению, оно было слишком непатриотичным. Вздохнув, он выпил, убрал бутылку в холодильник, а рюмку, вымыв, вернул в шкаф. Вторая, а тем более третья рюмка, равно как и просмотр сериала на сегодня запланированы не были. Если уж нашелся человек, который поверил в гениальность его изобретения, да еще и так великодушно профинансировал работу, не дожидаясь получения первых практических результатов, то этого человека он подвести не вправе. Да и себя самого подводить он больше не может, в конце концов очевидно, что человек оплативший такой щедрый аванс – пятьдесят тысяч долларов, непременно вскоре спросит, а на что были потрачены его деньги. Точнее он спросит, где обещанный за эти деньги результат?

…

Говорят, что смех продлевает жизнь. У древних китайцев, как и положено китайцам, особенно древним, был свой специфический взгляд на это утверждение. В те времена искусство стенд-апа было не так развито, как сейчас, поэтому смех вызывали более примитивным, но не менее эффективным способом, а именно щекоткой. К удивлению древнекитайских садистов (слово «садистов» зачеркнуто, правильно читать «исследователей») было установлено, что, испытывая продолжительную щекотку и сопутствующее ей веселье, человек, особенно связанный по рукам и ногам, довольно быстро достигал состояния, при котором продолжительность жизни вовсе даже не увеличивалась, а начинала стремительно сокращаться, причем порой она сокращалась буквально на глазах исследователей (Или все же садистов? Вопрос о том, можно ли отдельных представителей дружественного нам китайского народа называть садистами был направлен в МИД, но к моменту публикации книги ответ так и не был получен.) и прямо на их бесстыжих глазах могла и полностью угаснуть. «Много каласо, тозе плёхо!» – примерно так сформулировал вывод из этих наблюдений обалдевшим посланникам одного европейского монарха переводчик-китаец и торжественно вручил каждому по маленькому гусиному перышку, как раз такому, каким и был только что защекочен до смерти некий проворовавшийся высокопоставленный чиновник императорского двора.