Читать книгу Голос Жизни - Александр Валерьевич Волков - Страница 2

Сознание вернулась ко мне от тряски в кабине и оглушительного клекота вертолетных турбин. Распахнув веки, я глубоко вдохнула и попыталась вскочить, но тут же ощутила резкую боль в затылке и слабость в теле, не позволившие мне оторваться от носилок. Надо мной склонилось внимательное лицо врача, которое я видела на фоне металлического потолка грузового отсека вертолета: врач оценивающе оглядывал меня и заботливо взял за плечи.

– Лежи-лежи-лежи, – проговорил он скороговоркой. – Тебе нельзя вставать.

– Где…. Что случилось? Кто еще выжил? – вяло проговорила я, с трудом выдавливая из себя слова.

– Тебя нашли в руинах Ист-Сайда, – пояснил врач, водя фонариком у меня перед глазами и слепя меня его светом. – Ты была без сознания. И повезло, что на улице. Иначе бы мы полетели дальше.

– Что? Куда мы летим?

– В госпиталь Соулса, конечно, – ответил врач, чуть ли не возмущенно, будто его обвинили в бессовестном поступке. Лицо изобразило недоумение. – Что за вопросы, девочка? Не пойдешь же ты домой пешком в таком состоянии. Сколько тебе лет?

– Семнадцать, – неохотно ответила я, поморщившись от очередной вспышки боли в затылке, и повернув голову к окну. Щеки коснулась шершавая ткань подушки.

Я увидела за бортом Ист-Сайд, и…. Застыла в непонимании. После инцидента я все еще пребывала в шоке, но теперь все стало запутаннее: я видела руины зданий, видела разбитые дороги проспектов и улиц, но воздушное пространство было абсолютно чистым. Холодный весенний дождь стучал в стекло иллюминатора, падал на сухие ветки деревьев, растущих из дыр прямо на крышах зданий, и меня будто саму окатило ледяной водой. Я задрожала, на спине проступил холодный пот, мертвый город приковал к себе мой взгляд, страх словно распустил в животе липкие щупальца.

– Не понимаю, – сорвалось с моих губ едва слышно, на нервном выдохе. – Как же…. Город только что был разрушен…. Как…. Откуда деревья? Где дым?

Врач изумленно вскинул брови, а потом нахмурился, видимо поняв что-то свое, медицинское.

– Ну, город уже семнадцать лет как разрушен, вообще-то. Тебе, скорее всего, что-то приснилось, когда ты ударилась головой.

– Чего? – возмутилась я, повысив тон и тут же поплатившись за это вспышкой боли в голове. – М-м-м, – я болезненно поморщилась. – Но…. Как же….

Я зажмурилась, пытаясь уместить в голове килотонну тяжелых противоречий, возникших из-за слов врача. Приснилось? Сон длинной в десятки лет? Да что за чушь? Я с легкостью извлекала из памяти фрагменты, появившиеся в ней с наступления сознательного возраста. Я помнила все, что делала в Ист-Сайде, помнила Хизер, с которой мы буквально недавно ходили вместе в спортзал, а потом, сразу после тренировки, пошли пить вкусное бархатное пиво в забегаловку к Томасу.

Мы сидели за барной стойкой. Пахло соленой рыбой и пьянящим пивным ароматом. Он так на тебя смотрит, неужели ты не ответишь ему взаимностью? Нет, дорогуша, он не в моем вкусе, хотя и ничего, что-то в нем есть, но ничего: я так отвечала, когда наблюдала, как Томас протирал скрипевший пивной стакан чистой белой тряпкой, поигрывая бицепсами, каменными скалами бугрившимися под рукавами белой обтягивающей футболки. Хизер по-дружески стукнула меня кулаком в плечо, сказав с насмешкой, что так я никогда не найду себе парня. Она была низенькой черноволосой девушкой с роскошными длинными волосами, черными, как уголь, и красивым, аккуратным, но чуть вздернутым носиком. Мне всегда казалось, что на нее парни заглядывались чаще, чем на меня, хоть она и говорила, что мы пользовались равным количеством внимания. Еще она была большой умницей, очень хорошо училась, и преподаватели в школе восторженно вздыхали, когда Хизер входила в класс. В общем – образец для подражания и мечта каждого парня.

Тихая, скромная, умная, и красивая. В отличие от меня. Я была ее почти полной противоположностью. Во мне были только красота и ум, но никакой покорности и скромности. Мне просто было плевать на всех вокруг.

Да нет же. Не могло такое быть сном. Не настолько длительным. Я слишком, слишком хорошо всё помнила, просто отказываясь верить, что все увиденное – плод моего воображения. Я отчетливо помнила, всегда, что случилось во сне, а что в реальности.

– Как ты вообще забрела в Ист-Сайд? Что ты там забыла? – полюбопытствовал врач. – Любишь заброшенные места?

– Да какое…. – не унималась я, вцепившись во врача недоуменным взглядом, полным раздражения. Его вопрос взбесил меня глупостью. Он будто бы понимал элементарную вещь, которую я упорно ему объясняла, но при этом будто специально делал вид, что до него не дошло. Я привстала, схватила его за воротник халата и притянула к себе, заглянув прямо в лицо. – Что ты мелишь, дебил?! – я грубо перешла на ты, злоба обожгла напряженную психику и в груди защемило, сердце зачастило в груди. – Что ты мелишь? Я прожила в этом городе семнадцать лет! Какие заброшенные места?! – от крика заболели голосовые связки. Зрачки врача расширились от напряжения. Я была готова расцарапать ему лицо и выколоть ему глаза, смотрела на него убийственно, как на жертву. Он пытался неуклюже оттолкнуть меня от себя, уперся ладонями мне в грудь и беспомощно толкал, но страх высосал из его мышц все силы.

– Успокойтесь! Успокойтесь, пожалуйста, девушка!

– Сам успокойся! – крикнула я, захотев дать ему в морду и уже замахнулась кулаком, но на запястье тут же сцепилась мощная ладонь лысого бугая в военной форме, все время стоявшего вне поля моего зрения.

Бугай схватил меня за плечи, с силой надавил на них и прижал меня к носилкам. Еще два здоровяка в военной форме держали меня за руки и за ноги, а я кричала, билась в истерике, дергалась, сердце сжимало до боли, я пыталась выскользнуть, вывернуться, освободиться, сбежать, осыпая на головы захватчиков последние слова и страшные проклятия. Рассудок затмило гневом и ужасом. Мне казалось, что меня похитили, что меня обманывали, что мне хотели навредить. Черное облако. Чертово черное облако. Оно было тем, что нельзя было видеть, и я оказалась той, что не должна была выжить.

Они хотели заставить меня молчать через смерть. Я испуганно водила глазами по сторонам: на амбалах военная форма, а значит, они, скорее всего, были из правительства, чьи тайны нужно было сохранить даже ценой жалкой человеческой жизни, вроде моей. В висках застучала полная адреналина кровь, на глаза навернулись соленые слезы и ручьями потекли по бледнеющим от страха щекам. «Пожалуйста! Пожалуйста! Не убивайте меня! Я никому ничего не скажу! Пожалуйста!» – взмолилась я жалобно, и даже увидела появившуюся во взглядах военных бездну сочувствия. Они переглянулись. Им почему-то стало жалко меня, и врач покачал головой, поставив мне укол успокоительного, когда один из вояк закатил мне рукав.

Спустя ровно минуту мне вдруг стало все равно. Сердце успокоилось, дыхание стало мерным и ровным. Успокоительное остудило мой эмоциональны пыл, как огнетушитель. Мысли будто заморозило и медленно сдуло тихим ветром в безмятежный океан безразличия. За окном безличные серые облака, укрывали равнодушную мокрую землю, и все это казалось мне настолько ненужным и бесполезным, что даже смотреть туда перехотелось. Мне вообще все перехотелось. Плевать. Я решила, что они могли делать со мной, что им вздумается.

Хуже уже быть точно не могло.

– Видно она помешалась, после того как ударилась, – сочувствующе произнес врач, глядя на меня с тенью сожаления на лице, будто на душевнобольную. – Жалко. Такая красивая девочка.

– Точно что, – поддакнул Бугай, на всякий случай оставшийся рядом вместе с подручными.

Вертолет иногда с грохотом потряхивало на воздушных ямах, за бортом слышался пусть гулкий, но убаюкивающий свист несущих лопастей, пилот с кем-то о чем-то переговаривался по рации: сквозь шум до меня доносились обрывки речи: «223…. Госпиталь Соулса…. Транспортируем пострадавшую…. Местная». Что он нес? Какая местная? Я в Соулсе никогда и не жила.

И летать ненавидела, кстати. Очень ненавидела. Боялась. А теперь…. Теперь шум вертолета, легкая тряска, тихое мурлыкание голосов диспетчеров в наушниках пилотов убаюкивали меня, словно колыбельная. И носилки вдруг стали такими удобными и мягкими, будто бы я лежала в пушистой перине. Тяжелеющие веки наползали на глаза, сон и усталость брали свое, и я, не выдержав, отключилась.

Мне снилось, что я пела на огромной сцене перед десятками тысяч зрителей, и была одета в роскошное серебристое платье от «Versace» с разрезом до бедра, и, будто бы реально отлитое из серебра, оно ловило яркие отблески прожекторов. Я расхаживала по сцене на высоких каблуках драгоценных босоножек «Princess Constellation», блестевших на моих стопах блеском самых настоящих бриллиантов, и ритмично пританцовывала в такт обалденному пению и цепляющей музыке. Стоил мой прикид таких баснословных денег, что можно было спокойно купить небольшой особняк: у меня от таких мыслей чуть крыша не поехала. Что-то похожее носила знаменитая певица Бейонсе во время своих головокружительных выступлений, которые я обожала.

Я не была поклонницей дорогих тряпок, на самом деле, и никогда не поклонялась одежде, как избалованные богатые дети, но черт, для такого вечера я бы не постеснялась нарядиться, как следует. Я прекрасно пела, звонкими и пронизывающими фразами заставляя слушателей в зале восхищаться, оглушительно кричать от восторга, подпевать мне. На мне сошлись лучи прожекторов, я была в центре внимания, была звездой, на меня глядели с благоговением. Красота моего голоса даже меня саму поражала: по спине бежали целые стаи мурашек, а на сильных моментах припева, звучавших так же восхитительно, как и тенорные крики Фредди Меркьюри, мне даже хотелось плакать. Настолько эмоционально и роскошно я звучала.

Фонтаном взорвется

Бросит пылью со звезд

Любовью коснется

Нас обоих всерьез

Когда я закончила, то взбудораженная концертом толпа с визгом стала аплодировать мне: на сцену полетели цветы, воздух заполнили восторженные крики, вспыхивали вспышки фотоаппаратов, а я растянула губы в довольной улыбке и исполняла изящные реверансы, выражая благодарность восхищенным зрителям. Радость опьянила рассудок, я была так счастлива, что доставила огромное удовольствие такому количеству слушателей, что (да, это выглядело забавно) вырубилась прямо на сцене, рухнув на нее бревном. Любопытное пробуждение. Песня еще крутилась в голове, звуча на фоне мерного писка моего пульса. В ноздри врезался острый медицинский запах, кругом была стерильная белая чистота, и я расстроилась, что меня согнали со сцены.

Трудно было расстаться с мечтой и возвращаться в суровую реальность.

Никогда не слышала эту песню, и видимо, она родилась в моей голове. Звучала очень мелодично, попсово, и мне даже на удивление понравилось. Жалко было просыпаться. В палате, в дешевом больничном халате из убогой ткани, которая казалась мне ужасной после удобного платья во сне. Впрочем, какая разница? На сцене мне все равно не выступать, с моим-то голосом. Для любопытства, я попробовала тихо пропеть, повторяя песню из сна, и когда я с легкостью взяла задуманную ноту, услышав ее звук в голове, когда зазвучала тихо и прекрасно, закончив фразу идеальным, будто бы отточенным многолетней вокальной практикой вибрато, у меня чуть глаза на лоб не полезли. «Какого, мать его, хрена?» – ошарашено выругалась я про себя.

Откуда появился голос? Откуда появился слух? Причем, я даже знала, какую ноту взяла! Поразительно, ведь я даже никогда не ходила на сольфеджио! Я не знала, что мне делать: радоваться или паниковать? Этот день преподнес мне множество сюрпризов: я увидела мать, увидела, как в клочья разнесло любимый город, и получила то, чего у меня отродясь не было: красивый голос и навыки, позволяющие им пользоваться. Я четко держала опору, идеально контролировала артикуляцию и работу гортани, чему обычные люди учатся годами, а я…. Вырубилась простой девушкой, очнувшись опытной певицей.

Что за чертовщина? Может, мне опять снился сон?

Огляделась: нет. Все было реальнее реального. И теперь мне предстояло разобраться в том, что же все-таки со мной произошло. Может, я прыгнула во времени? Или…. Или произошло что-то еще, о чем я даже не догадывалась?

День выдался напряженный.

Наспех перекусила больничной стряпней, пережила несколько бодрящих и восстанавливающих больничных процедур, и даже побывала у настоящего психиатра. Эдакий суровый мужичок с задумчивым видом, седоволосый и в очках с узкой оправой, стукавший по клавишам клавиатуры за рабочим столом, и безотрывно глядевший монитор, свет отражался в очках. Я сидела и молчала как рыба. Только сейчас до меня дошло, как сильно я подставилась в вертолете, а главное – что мне могло за это светить.

– Ну, рассказывай, – пробасил психиатр, и взглянул на меня: симпатичный, я бы даже сказала, горячий. Для своих лет он выглядел прекрасно, был отлично сложен, челюсть волевая, а черты острые, как у бывшего военного. – Что беспокоит?

– Меня? – я изумленно вскинула брови, будто бы у меня пытались выведать симптомы, о которых я ничего не знала. В общем, включила дурочку. – Да, ну, что вы? – я невинно улыбнулась. – Ничего. Совсем ничего. Я совершенно здорова, и даже не понимаю, зачем меня сюда затащили.

– Дозу успокоительного тебе тоже просто так поставили, да? Чтобы спалось лучше? Не рассказывай сказки. Я обо всем прекрасно осведомлен, и знаю, что ты говорила медику. За такие вещи, между прочим, сразу можно отправлять на обследование в психиатрию, что я и собираюсь сделать….

– Не надо психушку, – я чуть не подскочила на месте, расширив от удивления глаза и взволнованно взглянув на психиатра. Попадать в плен сейчас было отнюдь не в моих интересах. – Я….

– Допустим, я могу сказать, что ты здорова. А что мне за это будет? – врач вызывающе взглянул на мои губы, а я в ответ только и смогла, что улыбнуться.

Вот чего захотел, чертяка старый? Женского внимания не хватало? Впрочем, я и сама была не против: он казался мне симпатичным. Потому я перегнулась через стол и поймала его губы своими губами. Целоваться пришлось чувственно: я положила ладони на его щетинистые щеки, а затем почувствовала его язык у себя во рту. И тут мне стало больно в сердце. Физически. Стало неприятно. Я поморщилась, но надеялась, что он этого не заметит.

Опять. Так было каждый, когда я целовала парня или вообще позволяла к себе прикасаться.

Где-то я слышала про такую болезнь, что когда трогаешь не того, кого любишь – тебе больно.

Не знала я, что именно это была за болезнь, но я ею определенно болела. Чем дольше продолжался поцелуй, тем больнее и неприятнее мне становилось. Его ладони скользнули по моим лопаткам, он опустил руки к пояснице, и полез под халат, коснувшись холодными пальцами кожи на вершине ягодиц. Я прерывисто выдохнула, но не от возбуждения, а от страха и раздражения. Я вдруг отстранилась от него, посмотрела в эти жадные, голодные, полные похоти и животного желания глаза, медленно покачала головой. Психиатр нарумянился от возбуждения, я даже отсюда слышала, как его сердцу стало тесно в ребрах, как оно громко колотилось.

– Я девственница…. – тихо проговорила я, с тревогой глядя ему в глаза.

– И что? Все бывает в первый раз, – сказал врач, попытавшись взять меня за руку, чтобы притянуть к себе, но я одернула ее. – Эй, почему ты сопротивляешься? Ты же не хочешь в психушку? Это плата. Хочешь свободы – отдайся мне. Мы же так хорошо целовались….

– А теперь смотри, – тон мой с застенчивого и робкого резко сменился на уверенный. Настолько резко, что психиатр даже застыл на секунду, будто бы на него неожиданно навели пистолет. Я достала из кармана телефон с работающим диктофоном. – Видишь это? Тут есть доказательства сексуального домогательства. Включая твои последние фразы. Хочешь заехать? Не очень, смотрю. Вон как глаза потухли. В общем, сделка честная – я тебя поцеловала, а ты говоришь, что я здорова.

И некуда ему было деваться, он молча вернулся к компьютеру и застучал по клавишам. Я видела тихую, скрываемую растерянность в его лице. Он нахмурился, а я улыбнулась, ощущая свое превосходство. Это почти как наступить насильнику на горло.

Я чувствовала себя хищницей, глядя на него злобным и унижающим взглядом. Настолько мне было приятно проучить этого низкого и гадкого человека, что во мне будто разгорелось пламя радости: была все же справедливость в мире.

Но вдруг он внезапно улыбнулся, как бы одерживая победу в игре, которую вот-вот должен был проиграть. Я напряглась, в груди неприятно защемило волнением, и мне очень не понравился его плутовской взгляд, направленный на меня. Было на его стороне какое-то преимущество, и, в итоге, это оказалось действительно так.

Он попытался отправить меня в психушку, но мы с отцом решили обжаловать это решение в суде с ответным иском за домогательства. Но ни запись на диктофоне, ни то, что я, по сути, была права, не стали фундаментом для справедливого решения (мир справедлив, ага). Моя жизнь в Соулсе могла рухнуть, да и, по сути, рухнула. Даже не представляю, что со мной бы было, если бы судья оказался недостаточно продажным.

Джеку, моему отцу, удалось подкупить его, правда, вылетело это ему ровно в половину накопленных сбережений, что очень немало. Пусть в суде мы и выиграли, от занятий меня отстранили все равно. Грязные слухи и знакомства психиатра в школе сделали свое дело, а я не знала, куда мне было деваться.

Мы сидели в приличного вида, без излишеств и скромностей, кухне, за приятным столиком в теплом свете лампочки. Передо мной, в тарелке, благоухал хорошо прожаренный сочный стейк, с картошкой в качестве гарнира, присыпанной освежающей зеленью. Аппетита не было совершенно никакого, что вынуждало меня просто сидеть с отстраненным видом и тупо ковырять мясо вилкой, подперев подбородок левой ладонью.

– Почему не ешь? – спросил отец, с аппетитом отправляя очередной кусок мяса в рот. – Прекрасное мясо же. Я старался.

– Прости, пап, – с неохотой ответила я, даже боясь ему в глаза посмотреть. Отец из-за меня потратил кучу денег, и теперь, наверняка, собирался спросить с меня. Мне с трудом удавалось верить даже в бескорыстность собственного отца. – Аппетита нет совсем.

– Ты переживаешь из-за денег? – Джек сразу догадался, о чем я думаю, у меня взгляд дрогнул. Черт, как же мне не хотелось разговаривать на эту тему. – Ну, так не волнуйся…. Я ни в чем тебя не виню. Все мы совершаем глупости….

Я стиснула вилку в кулаке и застыла в легком приступе злобы. Слова его показались мне натянутыми, неискренними, пусть это не так. Но в тот момент мне ничего не удавалось разглядеть, кроме тяжелых мыслей о том, что я перед всеми виновата и всем должна. Хотя ведь, во всех отношениях, я была права. Мне не приснился сон, мне не привиделась галлюцинация, но почему-то так думала только я.

– Глупости? – я подняла на отца хмурый взгляд, в котором вспыхнуло пламя зарождающегося недовольства. – Какие глупости?

– Ты была в Ист-Сайде, и там встретила Элис, которая уничтожила город? Скарлет, ну это же, очевидно, неправда…. Звучит, как полнейшая чушь, – отец с легкостью выдерживал мой тяжелый взгляд, и, более того, в глазах его была стальная непреклонность. – Ты просто опять накидалась дешевым спиртным со своими подружками, и решила посетить Ист-Сайд, где они тебя и огрели по голове. Я говорил, что твои друзья тебя до добра не доведут. Общалась бы только с Хизер! Ты помешалась, и теперь мы вообще вынуждены отсюда переехать, потому что тут нам места больше нет! На нас все косо смотрят!

– Косо смотрят?! – не выдержав, я психанула, и швырнула вилку об стол. Вилка отскочила от столешницы, блеснула перед глазами в свете лампы, и звякнула где-то на полу. – Косо смотрят?! Я видела мать! Я чуть не умерла! Меня называют психопаткой! А ты думаешь о том, что на нас косо смотрят?! Что на тебя косо смотрят?! Да тебе ли не плевать на общественное мнение?!

– Я продаю дом и мы переезжаем, Скарлет, – спокойно ответил отец, безразлично проглотив очередной кусок мяса. Моя истерика не произвела на него никакого эффекта. – Тут жить больше нельзя.

– Но…. А как же Хизер? – у меня от волнения заколотилось сердце. – Как же учеба и…. Как же все мои друзья? Я не хочу переезжать!

– А это никого не волнует. Ты сама виновата в том, что случилось. А друзей твоих, за буй, и в музей. Да и какая учеба, если тебя исключили, а?

– Черт! Твою мать! – выругалась я, от души пнув ненавистный стул, так не вовремя подвернувшийся под ноги. Он со скрипом прокатился по кафелю на ножках. – Почему всем всегда плевать на мое мнение?! Нихрена я никуда не поеду!

Ага.

Через день я сидела у отца в машине в легкой весенней куртке черного цвета (Джек пока закидывал в багажник лом), на пассажирском месте, недовольно скрестила руки, разглядывая себя в боковом зеркале. «Вынудили, ироды». Из-под неформальной темной шапки по моим плечам струились темные волосы, а совсем рядом с глазом, резко выделяясь из основного потока, лежала длинная седая прядь. Лицо было усыпано красивой россыпью алых веснушек, а глаза сияли роскошным блеском чистого изумруда. Уши закрывали диски мощных наушников «Monster Beats», единственная дорогая вещь в моем инвентаре, которую я купила на накопленные собственными силами деньги. Раскатисто звучала басистая рэп-музыка, отрывая меня от реальности и погружая в мир сладких грез, который нравился мне точно больше, чем серая сумеречная муть за окном.

Мы неслись по вечерней трассе. Боковым зрением я видела, как отец держался за руль двумя руками и внимательно смотрел на дорогу. Прежде, чем на землю из свинцовых туч обрушился страшный ливень, мне удалось разглядеть знак «Сейвхарбор 34». Перед нами была непроглядная стена дождя, тяжелые капли со стуком падали на стекло, как небольшие камушки, свет дорожных фонарей растекался в окнах желтыми пятнами.

С неохотой отец сбавил скорость. Он был опытным водителем, медленная езда была для него мукой, и я даже удивилась этому поступку.

Я, очень вовремя и к всеобщему спокойствию, тихо напевала себе под нос песенку о каком-то страшном дорожно-транспортном происшествии, произошедшем где-то в 86 году. Не знала, нравилось ли это отцу, потому что он был очень суеверным человеком, но я не придавала этому никакого значения. Раз уж он ломал мне жизнь переездом и не верил мне, хотелось пощекотать его нервишки «очень уместной песней».

Сквозь раскаты музыки до ушей доносились звуки невнятной речи. Чувствовала на себе вопрошающий взгляд Джека, понимала, что ему вдруг захотелось поговорить, но игнорировала, делая вид, что не слышу. Тогда он просто стянул с меня наушники, и они повисли на шее.

– Ну что тебе надо, Джек? – возникла я, умышленно назвав его по имени: его это раздражало. – Я не хочу разговаривать. Я хочу слушать музыку.

– Петь песни об аварии, когда мы едем по трассе – очень остроумно.

– Оставь при себе этот суеверный бред, – я недовольно глядела в окно, нахмурившись, и испытывая желание выпрыгнуть из машины прямо на ходу. – Я не хочу об этом слышать.

– В мире существуешь не только ты, – назидательно проговорил отец.

– Начинается, – недовольно протянула я уставшим тоном, запрокинув голову и закатив глаза. Больше учебы, с самого детства, меня раздражали только нравоучительные беседы. Я попыталась натянуть наушники, но отец не давал мне этого сделать. – Хватит, а?

– Нельзя быть такой эгоисткой, Скарлет, – Джек нахмурился. – Правда. Может, ты, наконец, послушаешь меня? Сейвхарбор хороший город. Чуть больше Соулса. Там ты заживешь по-новому, найдешь новых друзей, и все будет….

– Нихрена не будет! – Эти его дурацкие и раздражающие попытки взбодрить меня, пламенем коснулись души. Я вспылила, стукнув по ручке двери. – Нихрена не будет! Мне не нужны новые друзья, мне нравились старые! И говно твой Сейвхарбор! Нечего мне там делать!

Джек вдруг побагровел, вцепившись в руль так сильно, что побелели костяшки. Вообще, он был очень сдержанным человеком, и даже моими истериками его было крайне трудно вывести из себя, однако это делало его бомбой замедленного действия. Последняя ссора дома стала последним делением на таймере, преодоленным стрелкой часов за секунду перед взрывом. Глаза его загорелись злобным огнем, заблестели, как у нашедшего жертву хищника.

– Ты сама виновата, что мы туда едем! Сама стала плести медику в вертолете какую-то чушь, и мне потом попыталась то же самое внушить! – он громко закричал, на шее его угрожающе вздулись жилы.– Наглость – второе счастье, да? Я и так делаю, что могу! Пытаюсь сделать тебя счастливой, а ты, кроме своего толстожопого эго, ничего не видишь! Сколько можно?! Когда ты повзрослеешь?! Тебе уже семнадцать!

О нет. О, нет-нет-нет-нет. Никто, даже отец, не смел бросаться в меня обвинениями тогда, когда я была на все сто процентов и безоговорочно права. Кого-то, быть может, крики мужика и напугали бы, кто-то, быть может, испуганно вжался в кресло, как трусливый кролик, но не я. Терпеть не могла, когда кто-то кричал на меня и, пусть с причиной, но обвинял. Я так закричала на него в ответ, что крики наши стали резонировать, и в стеклах задрожали окна:

– Да ты охренел такое заряжать! Я тебе! Я всем говорила правду! – на мои глаза навернулись слезы, влажно потекшие по щекам, я чуть ли не срывала голосовые связки, изрыгая из горла недовольные и злобные крики. – Я всем говорила правду! Я пострадала! Я чуть не умерла! Меня домогались! И теперь я виновата?! Я виновата?!

– Хватит прикидываться бедной и несчастной! – с раздражением парировал Джек. – У тебя был месяц реабилитации, ты давно уже пришла в себя, а теперь просто решила искусственно продлить свой стресс, чтобы вить из окружающих веревки!

– Я видела маму! – горло вдруг сдавил горький спазм, голос мой сделался горестный и отчаянный. Картинка, где я встретилась с ней на проспекте, отчетливо висела перед мысленным взором и вытягивала из меня любые положительные эмоции, оставляя только пустоту и гнев. Мамы не стало на моих глазах, а ведь я с самого детства мечтала встретиться с ней. – Видела! Видела! А ты мне не веришь!

– Скарлет, я тоже по ней скучаю! И….

Вдруг справа, в окне, в метре от нас, мелькнула огромная квадратная тень. Нечто тяжелое толкнуло нас в борт, и меня со страшной силой рвануло вправо, ремень безопасности до боли сдавил грудную клетку, залпом выбив из легких весь воздух. Послышался металлический скрежет, по окнам растеклись сетки трещин, а затем стекла со звоном разбились на сотни осколков. Вдруг сверкнула молния, и я отчетливо, на доли секунды, увидела квадратную кабину большого грузовика и синей виниловой молнией на борту.

Меня швыряло из стороны в сторону, только ремень не позволял вылететь из салона. С грохотом мялся кузов, машину бросило в кювет, она кувыркалась, мир неудержимо, до тошноты и головокружения, вращался перед глазами. Я видела, что Джек вскинул руки, его так же бросало из стороны в сторону, как меня.

Короткий миг потери сознания. Мне несказанно повезло, что отец любил прочные машины, ведь иначе меня бы просто раздавило искореженным металлом, как муху. Перед глазами было темно, до ушей, как сквозь толстый слой ваты, доносились крики «Скарлет! Маленькая моя! Доченька! Скарлет! Господи!». Скрежет сгибаемого металла: Джек ломом разнес дверь и отогнул ее, сделав похожей на слегка распущенное крыло птицы, а потом распахнул настежь. Прежде, чем вытаскивать меня, он внимательно посмотрел на мое тело.

Взор медленно прояснялся, сердце испуганно долбило в груди и едва не билось о ребра, как паровой молот. Через водянистую муть перед глазами я видела размытый силуэт отца в проеме двери. Как же я была рада его видеть тогда. Впервые за несколько лет.

– Солнышко! Скарлет! Уголечек мой! – и столько заботы, столько ласки и волнения было в его встревоженном голосе, что у меня в груди защемило до боли. «Какая же я падла» – пронеслось у меня в голове. Он трогал меня за лицо, касался пальцами маленьких саднящих ушибов, проверял целостность костей. – Ничего не болит? Кости? Органы?

Я сосредоточилась на собственных ощущениях: вроде бы, только ушибы на теле побаливали, ну, на щеке еще было кровоточащее рассечение, а так, в целом…. С опасением попробовав пошевелить каждой конечностью, облегченно обнаружила, что переломов нет, и, расслабляясь, выдохнула из себя последний флюид тревоги. Хорошо, что обошлось без серьезных травм.

– Всё…. Всё хорошо. У меня нигде не болит, – я поспешила его успокоить. – Всё в порядке.

– Держись, сейчас, – Джек пролез в салон, попытавшись отстегнуть ремень, но его заело намертво. Тогда он вынул из кармана перочинный ножик, и принялся резать серую ленту, затрещавшую под напором лезвия. – Готова? – до разрыва ремня оставалось пару сантиметров. – Внимание, дорезаю! Раз, два, три! Давай!

И я выбросила вверх руки, чтобы не врезаться в потолок головой, уперлась ладонями в мягкую ткань. Джек вытащил меня за подмышки, выволок на влажную траву, и я смогла встать, более-менее уверенно чувствуя себя на ногах. Немного кружилась голова, правда, я из-за этого пару раз чуть не свалилась, но Джек подхватывал меня и поддерживал.

– Папочка, – заплакала я навзрыд, как плакали маленькие девочки, когда с ними происходило что-то страшное, но сильные и смелые родители приходили к ним на помощь. Моя напускная непокорность тут же разбилась о скалы аварии, и я цеплялась за Джека, как за последнюю спасательную шлюпку. – Папа, мне так страшно, папа…. Прости меня пожалуйста, папа!

– Ничего! – успокаивающе говорил отец мягким тоном, и ласково гладил меня по голове. – Ничего, уголек, все хорошо. Все хорошо. Ты не виновата. Я тоже истеричка…. Наговорил тебе глупостей. И ты меня прости.

– Ты в порядке? – я отстранилась от Джека и стала осматривать его с ног до головы. Никогда мы еще не были так близки. Критическая ситуация объединила нас, и та забота, с которой Джек отреагировал на меня, захваченную ремнем, та забота, с которой он вытянул меня из машины, наконец-то дала мне понять, что он желал мне только добра. Это впечатлило меня.

– Да, да, – ответил Джек, напряженно оглядывая окрестности и, наверное, мысленно разделывая ублюдка, который в нас врезался. – Падла, – злобно обронил Джек и звучно сплюнул на землю. – Даже не остановился.

Джек с напряжением и сожалением взглянул на машину, осознав, что она уже никуда не поехала бы. Автомобиль превратился в мятую груду металлолома, да и перевернуть его мы бы не смогли при всем желании.

– Телефон…. – Джек собрался, поняв, что нас надо было вытаскивать отсюда. – Черт, чертовы смартфоны заряд совсем не держат. У тебя есть батарея?

– Да, – я взглянула на экран дешевенького смартфона, увидев на индикаторе заряда семь процентов. – Еще что-то осталось. На звонок хватит.

Минут через десять после вызова я увидела, как со стороны города к нам на всех парах по дороге неслась машина скорой помощи, разгоняя темноту светом проблесковых маячков. Скорая остановилась на обочине, из нее высыпала группа медиков, тут же устремившись к месту аварии. После медицинского осмотра, и утешающего вердикта главного фельдшера о нашей везучести и целостности тел, нас посадили в машину, и, когда медик хлопнул задней дверью, мы плавно тронулись.

За окном проплывали лесополосы, деревья в которых должны были вот-вот расцвести, и я представила, насколько красиво тут было летом. Нет ничего лучше, считала я, чем курить травку или пить пиво на свежем воздухе. Меня обрадовало то, что в Сейвхарборе у меня появилась хоть какая-то отдушина, и я довольно улыбнулась.

Миновав въезд в город, мы проехали мимо пустого здания местной старшей школы, вполне приличной и ухоженной на вид. Свет фар мазнул по табличке, висевшей на маленькой каменной стенке: «Старшая школа Сейвхарбора», которая быстро скрылась из вида. Ни в какое сравнение это здание не шло со школой в Ист-Сайде, но я ожидала худшего. Тут было уж точно получше, чем в захолустной школе Соулса, где даже стены толком в порядок привести не могли.

После госпиталя мы приехали домой. Я остановилась на тротуаре у лужайки, и окинула дом взглядом. Простые деревянные стены белого цвета, один этаж, низкий белый заборчик, который при желании можно было переступить. Снаружи вполне ухожен, изнутри, я надеялась, тоже, но все равно домишко казался бедным. «Ну, а чего ты хотела? С затратами на переезд и подкуп судьи денег осталось совсем мало. Вот Джеку и пришлось покупать эту халупу».

Впрочем, дома я торчать все равно не собиралась. Когда мы до дыр промыли пыльные полы и отдраили грязные стены, приехала мебель, места для которой, к счастью, было в самый раз. И тогда, спустя пару дней, настал момент, переносить который мне хотелось меньше всего.

Да. Первый день в школе. Хотя, может я преувеличивала, и все было не так плохо. Может, я бы даже встретила здесь парня, которого полюбила бы, но об этом думать как-то не хотелось.

В белоснежном коридоре прозвенел звонок, я хлопнула дверью шкафчика, разумеется, прогуляв первый урок (заранее придумав уважительную причину), и прямо чувствовала, как меня то и дело жгли любопытными взглядами. Мимо меня в спешке шагали ученики, я слышала гул разговоров, превратившийся в невнятную какофонию. Лишь изредка до ушей долетали обрывки понятных раз: «О, а это кто такая?» «Новенькая?» «Симпатичная. Я бы вдул» «Откуда она к нам приехала?»

Я Санта-Клаус, мать его.

Кем же мне еще быть?

Придурки.

Пусть мне не было до них никакого дела, меня все равно раздражало то, что всем плевать на человеческое смущение. Терпеть не могла такого бесполезного внимания. И вот там-то со мной случилось что-то…. Непонятное. Взглянув на стеклянную дверь главного входа в школу, я увидела, как на парковке остановился роскошный черный «Альфа-ромео», и из него вышел он. Мужчина, как мне показалось, ослепительной красоты. Легкий порыв ветра шевельнул его роскошные и короткие черные волосы, ловившие отблеск солнечного света и уложенные в аккуратную модную прическу.

Автомобиль пискнул сигнализацией, и мужчина вошел в коридор, притянув к себе мой загипнотизированный взгляд. Я разглядела на мужественном лице с правильными чертами тщательно выбритую щетину, покрывавшую волевую челюсть и красивый подбородок. Его прекрасные глаза были внимательными, ярко-голубыми, и источали такую силу с уверенностью, что у меня чуть ноги не подкосились. Одет он был в стильный серый пиджак, вызывающе расстегнутый и позволявший разглядеть белую рубашку, обтягивающую мускулистую мощную грудь. А какие у него были туфли! Черные, лакированные!

Он был хорош собой, прекрасно сложен, и выше меня примерно на две головы. «Прекрасные глаза? Прекрасно сложен? Восхитителен? Скарлет, ты двинулась? Это точно твои мысли?» – подумала я неожиданно для себя, и сердце мое взволнованно заколотилось в груди.

С ума сойти просто.

Я сразу же восхитилась им, его вкусом, но тут же подумала, что как-то он зрело смотрелся среди школьников, носивших под носами едва прораставшие подростковые пушки. Явно не ученик. Явно. Мое внезапное желание оказаться в его объятиях тут же разбилось. Пока он шагал мимо меня, все с ним уважительно здоровались и приветливо улыбались. Он был преподавателем? Поймала на себе его внимательный взгляд, и, вместо того, чтобы как все нормальные люди, поздороваться, застыла на месте, как мышь, увидевшая ястреба. Хотелось сказать хотя бы «Здрасьте», да вот челюсть моя будто онемела, а гортань отказывалась двигаться. Не удавалось даже слова из себя выдавить.

Заметив мою растерянность, он сделал первый шаг, и мило улыбнулся, оголив ряды роскошных белых зубов. Господи, какая улыбка, обворожительная и неповторимая. Да что же это ты, Скарлет? Мне хотелось дать себе пощечину, чтобы выбить из головы эти дурные мысли, да позориться перед ним не хотелось. Никогда еще со мной такого не было.

– Ты, я так понимаю, новенькая? – с улыбкой спросил он бархатным баритоном. – Я мистер Редфилд. Маркус Редфилд. Директор школы.

– Откуда вы…. – только и смогла выдавить я, но дыхание тут же перехватило.

– Я знаю всех своих учеников, и новоприбывших тоже, – улыбнулся Маркус. Вдруг у него зазвонил телефон и его как ошпарило. Видно, очень ждал этого звонка. Он торопливо взял трубку, и жестом попрощался со мной, зашагав прочь, по своим важным директорским делам.

Директор. Ага. Небо и земля. Океан и лужа. Огнемет и зажигалка. В перечисленном списке я всегда была на втором месте.

Я смотрела ему в след тупым и бессмысленным взглядом, как рыба, выброшенная на берег. Ты идиотка, Скарлет. Даже не поздоровалась. Как можно было так бестактно себя повести? Я сердито сжала губы и захотела от души долбануть по шкафчику, в груди моей защемило, но я кое-как сдержалась. Сдержалась, причем, впервые в своей жизни.

Еще выставлю себя дурочкой….

«Какого черта?! Кого вообще волнует эта тактичность, Скар?» С меня будто сняли гипнотические чары, и я пришла в себя, еще раз прогнав в голове всю ту бредятину, занимавшую меня несколько секунд назад. Для меня подобные мысли были неприемлемы. Еще никогда я так не восхищалась парнями. Крепко зажмурившись, я очистила рассудок от остатков чар Маркуса Редфилда, не узнавая себя.

Остался на душе после этого человека какой-то осадок. Непривычный, очень чужой, вторгшийся в меня без предупреждения, но…. Приятно согревающий душу.

Что за чертовщина?

Вдруг пробурчало в животе, и я решила перекусить. Очень вовремя. Потоки розовых соплей в мозгах изрядно напрягали.

Перемена у поваров была тяжелая: столовая была битком набита людьми, и свободных мест я практически не увидела. В окна лился теплый солнечный свет. Звенели ложки и вилки, школьники вели разговоры о своих повседневных делах, весело смеялись. В воздухе стоял приятный запах жареного мяса и у меня тут же проснулся аппетит. Заполнив поднос кусочками жареной свинины с сероватой, непонятного происхождения кашей в качестве гарнира (это вообще можно есть?), я отправилась искать свободное место.

Лишь один стол был полностью свободен: стол так называемых отвергнутых, куда садились только те, кого категорически не принимала школьная общественность. Изгои, ботаны, неудачники: все обычно собирались там. Увидела в пределах царства Неудачников спину черноволосой девчонки, не испытала даже малейшего желания подсесть к ней, и побрела дальше, заметив, что за столом у другой группы школьников было свободное местечко.

Если с царством Неудачников все обстояло не совсем хорошо, то с царством Избранных дела имели совершенно другой оборот. К ним все мечтали попасть. Кроме меня. За столиком Избранных я увидела лощенных, хорошо одетых в дорогущие шмотки парней и девушек, увешанных драгоценностями и стильными аксессуарами. Роскошные часы, золотистые сережки, великолепные туфли: все, о чем мечтала каждая нормальная девушка. Кроме меня, да. Мне для счастья надо было другое в данный момент – хорошо поесть.

Не раздумывая, я зашагала к столу Избранных, тут же став ловить на себе любопытные взгляды середнячков (тех, кто не был ни изгоем, не элитой). Чего мне было париться? Где хотела, там и сидела, а кто и что про меня думал – плевать совершенно.

Я нагло, не спрашивая, просто села на свободное место рядом с кучерявым крепким светловолосым парнишкой, сразу же взглянувшим на меня, как на кусок чего-то неприятного, вывалившегося из места, о котором говорить было неприлично. Остальные тоже вцепились в меня и недоуменными, и оценивающими взглядами. Мол, кто ты такая? Расселась тут, не проявив ни капли уважения к «элитке».

Ага, ждите.

– Вообще-то, надо спрашивать разрешения, – хмуро сказал кучерявый парнишка.

– Брось, Уилл, – осадила его приятная сероволосая девушка со стильной стрижкой каре. Лицо ее будто бы было написано ангелами, а глаза источали доброту. Уилл, почему-то, спорить с ней не стал, лишь недовольно взглянув на нее и отведя от меня взгляд. На меня же она посмотрела приветливо, с улыбкой, не свойственной избалованным людям, увидевшим на своем пути дранную кошку, вроде меня. – Пусть сидит.

– Всех-то ты жалеешь, Дженни, – буркнул Уилл, скрестив на груди руки.

Другая девушка: яркая длинноволосая блондинка с волнистой шевелюрой ниже плеч, вдруг удивленно расширила глаза и посмотрела на меня с таким выражением лица, будто бы я села к ним совершенно голая. Не знаю, какая молния шибанула ее в голову, но она вдруг резко поднялась, и резво засеменила прочь, бросив недоеденную еду.

– Линда? Эй, Линда, ну ты чего? – Дженни спешно поднялась и поспешила за подругой.

– Ни дня без приключений, – Уилл раздраженно закатил глаза и одарил меня презрительным взглядом. Ему я точно не нравилась. Он, уходя, бросил мне из-за плеча: – Из-за тебя все. Клэй, – Уилл направил взгляд на короткостриженного чернокожего парня с красивым носом, низкорослого и крепко сложенного. – Идем.

– М? – С Клэя будто неожиданно стянули очки виртуальной реальности, оторвав от воображаемого мира. Ох, как я его понимала. – Ага, идем.

Вот и Клэй с Уиллом вышел из столовой. Ну, тут точно учились придурки. К другому выводу после увиденного я прийти не могла.

– И кто разрешал тебе сюда садиться? – с прищуром спросила грудастая красноволосая девушка, смотревшаяся так, словно собиралась обложить меня матом с обложки глянцевого журнала.

Хороша была чертовка, ничего не сказать.

– Софи, не надо, – одна из подружек, одетая явно похуже, и выглядевшая менее ярко, чтобы выделяться на фоне альфа-подруги, попыталась ее успокоить. Но та лишь недовольно фыркнула, сбив ее руку со своего плеча.

– Чтобы здесь сидеть, нужно иметь деньги, и принадлежать к школьным элитам. А кто тебя, с таким-то дешевым гардеробчиком, в них записал, а? – София с усмешкой оглядела меня с ног до головы, явно не оценив мою одежду. – Тебе место там, с отщепенцами, – она указала в сторону царства Неудачников, на черноволосую девушку.– Здесь нищеброды не сидят.

– Гм, – я лишь усмехнулась, опустив глаза в пол на секунду, придумав ответ, и снова взглянув на Софию. – Ты всегда ведешь себя так, будто бы разбрасываешься своим баблом, а не баблом родителей?

– А тебя мамаша разве не учила, что с теми, кто старше по социальному статусу, надо говорить с уважением? Впрочем, не удивительно. Нищие никогда не отличались манерами и воспитанием, – довольно хмыкнула София, а затем велела мне: – Давай, иди отсюда, – стала брезгливо отмахиваться от меня ладошкой, как от вони, – а то заразишь нас нищетой.

Я стиснула зубы и впилась в лицо Софии таким взглядом, которым обычно глядят прежде, чем вскрыть горло. В сердце вспыхнуло пламя ярости, кулаки сжала до белых костяшек, и если бы у меня был маникюр (к счастью, на хрен мне не сдавшийся), ногти бы впились в ладонь. Мне бы удалось на словах вывезти все высказанные ей оскорбления, унизить ее в ответ в той же форме, но она допустила роковую ошибку: коснулась матери.

– Мамаша, значит, – улыбнулась я столу, едва сдерживая бьющие через край терпения эмоции. – Ну-ка, – я поднялась, и подошла к Софии. – Встань.

– Что? – сощурилась София.

– Вставай, мразота, – дерзко потребовала я.

Ох уж эти мажорики, думала я. Они настолько привыкли к своей безнаказанности и всевластию, что совершенно не прислушивались к голосу в голове, спасавшему обычно человеческие жизни. Инстинкт самосохранения у Софии явно был в статусе «оффлайн», потому что она, таки, поднялась.

София встала передо мной, скрестив руки, и глядя вопрошающим, насмешливым взглядом. «И что ты мне сделаешь? А?» – говорила она. Ох, малышка Софи, знала бы ты, сколько часов этими кулаками я хреначила грушу и спарринг партнеров в спортзале, то не говорила бы так. Совсем не говорила бы, а молчала бы в тряпочку.

– Ну, и? Ждешь, пока мамочка разрешит обозвать меня? А?

Фитиль догорел, динамит взорвался. Спичка рухнула в кучу пороха, и он вспыхнул: очередное слово «мама» стало огнем, спалившим во мне всякие ограничения.

Я свернула ей челюсть техничным джебом справа, вложив в удар весь вес своего тела, и София, закатив глаза, грохнулась на пол, как мешок с картошкой. Такого поворота никто не ожидал: послышались восхищенные крики, смех, все смотрели на нас с удивленно расширенными глазами или улыбками, но ни один человек не остался безразличным. Очень хотелось оседлать эту гадкую девушку, чтобы как следует отмолотить ее по ее смазливой морде, и научить следить за языком, но я не успела.

Корни волос вспыхнули болью: волосы натянуло, будто их подцепило на крюк проносившегося мимо автомобиля, меня потянуло назад, и я ловила воздух руками, теряя равновесие. Мир рвануло вверх. Одна из подружек Софии с криком потянула меня за волосы, повалив на пол, и они обе стали избивать меня ногами. На теле тут и там вспыхивали болевые вспышки, я тут же закрыла лицо и поджала колени, чтобы защитить ребра. Меня били по спине, били по голеням, били по рукам, и пытались затоптать, обрушивая стопы на закрытую голову.

– Мерзкая сучка! – слышала я через гул голосов в столовой. – Да как ты посмела!

– Эй, а ты чего лезешь? Не твое дело…. А-а-а! – внезапно послышался крик второй подружки на фоне шипения дезодоранта, изрыгающего струю. – А-а-а! Твою! Гадина! Гадюка! Да мы тебе! А-а-а!

– Тоже хочешь, сучка?! – послышался до боли знакомый голос. – Отойди от нее на хрен! Отойди на хрен!

Дыхательные пути и легкие обожгло резким запахом перцовой смеси. Открыв глаза, я сквозь щель между рук увидела, как одна из подружек Софии сидела на корточках, протирая руками покрасневшее лицо, и вспоминала, как дышать. По щекам ее градом текли слезы, перцовая смесь жжением выедала ей глаза, она ругалась матом и стонала, видимо, пожалев, что ввязалась в эту драку.

Хизер стояла метрах в двух перед второй подружкой и угрожающе направила ей в лицо перцовый баллончик. Лицо Хизер было хмурым, выражая сдвинутыми бровями четкое намерение применить спецсредство, если та хотя бы дернется. Испугавшись, подружка Софии просто вскинула руки, приговаривая: «Успокойся, ладно? Я не буду больше. Успокойся!»

– Тоже хочешь, сука?! А? – злобно спросила Хизер, глядя на вторую подружку пламенным взглядом, и я чувствовала, что ей прямо не терпелось ударить струей ей лицо. – Как вдвоем на одну нападать, так мы смелые, а как силы равны – так по ляжкам тепло струиться начинает?

– Что здесь происходит?! – грозно спросил тучный круглолицый охранник, низенький, почти как гном, прорвавшийся через толпу окруживших нас школьников. Под носом у него была аккуратная щеточка черных усов. – А ну, быстро убрала баллончик! Кто это устроил?!

– Это самооборона, – деловито отрезала Хизер, пряча баллончик в сумочку.

– А-а-а, – это София пришла в себя, протяжно простонав. Подружка помогла ей встать, и усадила на лавочку, носясь вокруг нее, как умалишенная, заботливо осматривая. Она достала из сумочки ватный диск и пыталась сунуть его Софии под нос:

– На, понюхай! – приговаривала она. – Видела в кино, что если ватку понюхать, лучше станет!

– Идиотка! – отмахнулась София, раздраженно сморщив лицо от головной боли и глупости подруги. – Не ватку, а ватку, пропитанную нашатырным спиртом! Оставь меня! Ангус,– София обратилась к охраннику. – Это она затеяла! – София с недовольным видом указала на меня, и весь ее ненавистный взгляд выражал жалость, что охранник не пристрелил меня на месте. – Она на меня напала!

– Это так? – Ангус с вопросом в глазах оглядел толпу. Из основной массы школьников никто даже не шевельнулся. Они молча смотрели на место происшествия, пожимая плечами. Им понравилось, как я отделала местную мажорку, но и выступать против нее тоже никто не осмеливался.

– Она, – вдруг возникла краснолицая подружка Софии, указывая в мою сторону, и продолжая протирать глаза (этого, кстати, делать никогда нельзя, потому становилось от протирания только хуже). – Она-она. Заняла место подружки, мы вежливо просили уйти, но она стала грубить и ругаться. А-а-а! Жжется!

– Да-да-да, – закудахтала вторая подружка ей в унисон, заботливо держа Софию за плечи, и усугубляя мою и без того усугубленную жизнь. – Точно так все было. Я подтверждаю. И эта тоже, – она показала пальцем на Хизер. – Они обе нас атаковали!

– Вы стали избивать ее! – Хизер была ошарашена ложью, и с недоумением взглянула на подружку Софии, указав на меня рукой. – Ты охренела? Это ложь! – Хизер перевела возмущенный взгляд на Ангуса. – Ложь!

– Свидетели говорят обратное, – безразлично сказал Ангус, взглянув на Софию с каким-то странным желанием в глазах, и София удовлетворенно улыбнулась в ответ на его взгляд. «А, ясно. Обещаем дать, но не даем, и держим у ноги» – тут же поняла я прогнивший корень взаимоотношений Ангуса и Софии. – Так что идем, вставай, – это он мне, подманивая к себе жестом ладони, – идти можешь? Не упади, ага! К директору, бегом!

О, прекрасно. Первый день в школе – первый визит к директору.

Меня так раздражала наглая морда Софии, что будь моя воя, я бы еще раз крепко вмазала по ее соске, называющейся лицом, да так, чтобы эта гадюка в воздухе шкуру себе сменила. Проходя мимо Софии с ее подружками, я угрожающе сжала кулак и дернулась ее в сторону, София трусливо вжала голову в плечи, а затем, поняв, что ничего ей не было бы, смело дернулась мне на встречу, нагло выпучив глаза, чтобы не прослыть перед подружками испуганной курицей. Ангус сжал ладонь на сгибе моего локтя, сдерживая меня.

Поздно дергаться, Софи. Все поняли, кто из нас хозяйка, и все поняли, кто на что способен. Между тем, лицо Софии теперь украшала краснеющая на челюсти гематома, что служило гарантом отсутствия красоты на пару недель.

– Девушки себя так не ведут, – с укором сказал мне Ангус.

– Девушки – нет, а я – быдло, – нагло ответила я, даже не взглянув на охранника. Он мне разонравился сразу, ведь был таким же продажным, как и вся система нашей чертовой страны.

Мы вышли из столовой под любопытные взгляды толпы, и дверь за нами закрылась.

Ангус сначала попытался открыть дверь в кабинет с надписью «Директор Редфилд» на табличке, но она не поддалась. Тогда он посадил нас в жесткие кресла неподалеку и велел ждать, а сам куда-то ушел. Мы с Хизер, улыбаясь смотрели друг на друга, и, не выдержав, крепко обнялись. Ее волосы защекотали мне щеки, почувствовался приятный запах духов с легким ароматом розы.

– Господи, Хизер, как я рада тебя видеть!

– А я-то! – воскликнула Хизер, радуясь нашему воссоединению. Даже представить не могла, как ей было одиноко, когда я сказала, что переезжаю. Она отстранилась от меня, восхищенно оглядела блестящими от восторга глазами, и дружески хлопнула меня по плечу. – Вот это ты ей втащила, Скар! Это было реально круто! А Ангуса вынесла бы?

– Нет, – с усмешкой ответила я, даже не представляя, как такого кабана могла вырубить хрупкая девушка, вроде меня. – В нем веса под сотку. А масса и стойкость решает. Но вот Софию я вырубила, и мне этого достаточно. Черт…. Надо же было….

– Но ты была права в этой ситуации.

– Я еще с Ист… с Соулса понимаю, что суд у нас не очень справедливый. Лучше…. – я все еще не могла понять главного: как Хизер вообще оказалась в Сейвхарборе? А главное, как попала к неудачникам? – Расскажи мне, как тебя сюда занесло. И как ты попала…. Ну….

– К неудачникам? – с улыбкой спросила Хизер, разряжая обстановку и понимая, что мне было неловко такое спрашивать. – Не волнуйся. Меня это не парит…. Просто в Сейвхарборе ботанички чуть не в моде.

По лицу Хизер скользнула тень сожаления, которую она скрыть не смогла. В Ист-Сити она была популярной девчонкой, а тут ее положение резко изменилось, вряд ли положительно отразившись на психике. Трудно, наверное, было, из лучей славы попадать в холодные воды безразличия окружающих к твоей персоне.

– Да брось ты, – я положила руку ей на плечо, и с теплотой взглянула в глаза. – Мне без разницы, популярна ты или нет. Ты все равно останешься моей подругой.

Хизер выдавила из себя улыбку. Она, конечно, была рада со мной встретиться, наверное, но ее нынешнее положение все равно не давало ей покоя. Ничего. Теперь я была рядом с ней, и хотела сделать так, чтобы она чувствовала себя комфортно.

– Спасибо, Скар, – с благодарностью ответила Хизер. – Это важно для меня. А в Сейвхарбор я попала…. Не знаю. Родители ни с того ни с сего решили переехать. Отцу предложили тут хорошую работу. А матери все равно, где жить. Ты-то как? Я слышала, что о тебе говорят, и знаю, что все это неправда. Волнуешься?

– Да плевать, – презрительно хмыкнула я. – Мне все равно совершенно. Давай не будем об этом, – мне хотелось сменить тему. – Блин, кулак теперь болит…. Зараза, – я коснулась саднящих костяшек и прошипела. – Под плохим углом ударила. Слушай….

– Идут, – Хизер взглянула в сторону Ангуса и Маркуса, шагавших к нам по коридору. При виде Маркуса мне вдруг стало стыдно, и я даже не стала смотреть ему в глаза, молча войдя в директорский кабинет и сев на стул напротив его стола. Хизер приземлилась на соседний.

Я сидела, скрестив руки и отстраненно глядя в окно, а Хизер виновато опустила голову. Мне совсем не хотелось оправдываться, да я и не собиралась. С чего это вдруг? Я ни в чем не была виновата, и с раздражением понимала, что не мне надо было тут сидеть, а Софии.

Маркус сел в удобное директорское кресло, потрескивающее кожей, и внимательно глядел на нас. Не могла не отметить, что он великолепно смотрелся за руководительским столом. Однако теперь я испытывала к нему скорее неприязнь, чем симпатию. Не думала, что он допустил такой беспредельной наглости богатеньких детишек у себя в школе. Хотя с чего ему сочувствовать нам, бедным? Сам-то на «Альфа-ромео» разъезжал.

– Я жду объяснений, девочки. Ты – понятно, я твое личное дело читал…. – и вдруг он замолчал. Посмотрел на меня таким взглядом, будто бы я чем-то ввергла его в ступор, и на миг мне даже показалось, что нечто теплое томилось в этих несовместимых с жаром прекрасных ледяных глазах.

– Чего вы на меня так смотрите? – дерзко сказала я, даже не повернув к нему голову. – Я что, голая?

Он облокотился на стол и сцепил руки в замок, и глаза его снова стали внимательным, серьезным. А мне сделалось неловко за свою колкость. Я нахмурилась, ведь мне совершенно не за что было чувствовать себя виноватой.

– Зачем ты ее ударила? А ты, – он перевел вопросительный взгляд на Хизер. – Такая тихоня, и оказалась настолько агрессивной. Ты зачем использовала баллончик?

И мы рассказали, как было.

– Слушайте, девочки,– вздохнул Маркус после нескольких секунд раздумий. – Я все понимаю. Но устраивать драку в школьной столовой среди бела дня? Ладно, если бы это было самообороной…. Но так же нельзя.

– С чего? Сучка сама полезла на рожон, и я ее проучила. Она затронула мою мать, – я даже позволила себе выругаться в присутствии директора. – Хотите сказать, что это несправедливо?

– Справедливо, – кивнул Маркус, соглашаясь, и неожиданно приняв мою сторону. – Честно сказать, я на твоем месте поступил бы так же, Скарлет. Но в школе есть правила. И правила эти стоит соблюдать. Пока я закрою на это глаза. Но…. Если ты опять меня разочаруешь, то я, к сожалению, буду вынужден отказать в предоставлении тебе класса музыки для репетиций в качестве наказания.

Последняя фраза будто ножом резанула мое сердце. И нет, к моему удивлению, не из-за того, что я могла потерять репетиционную точку. Нет. Мне…. Мне было страшно, о боги, разочаровать Маркуса и испортить с ним отношения! Впервые в жизни мне было дело до того, что обо мне думал человек, причем совершенно посторонний. «Да что с тобой такое?» – подумала я, пугаясь таких непривычных побуждений, появившихся в моей душе. Ведь если я разочарую Маркуса, то он в жизни обо мне не подумает….

Так, стоп, и что с того? А ну, Скарлет, быстро взяла себя в руки!

Но мое тело мне не подчинялось. Я неожиданно сказала то, что поразило и Хизер, и, в первую очередь, меня саму:

– Простите, мистер Редфилд. Я исправлюсь, и постараюсь не сходить с ума.

Недоуменное выражение лица Хизер красноречиво дало мне понять, что я сейчас совершила просто невероятный, в масштабах моей бунтарской личности, поступок. Она будто бы спрашивала: ты? Скарлет кому-то подчинилась и пошла на компромисс? Ты сама-то в это веришь?

– Вот и хорошо, – сказал Маркус с довольной улыбкой, откинувшись на скрипнувшую спинку кресла. – Тогда можете идти. А с Софией мы вопрос урегулируем.

И мы вышли из кабинета, остановившись в коридоре рядом с нашими шкафчиками. Я думала о Маркусе, и радовалась, что смогла хорошо проявить себя в его глазах. Но ни Хизер, все время глядевшая на меня, как на инопланетянина, ни я совершенно не понимали, что произошло. Мне даже перед родным отцом не хотелось так выслужиться.

– Ты? Подчинилась кому-то? Да ладно. Нет, я не говорю, что это плохо, – затараторила Хизер, делая жесты руками и пытаясь умять в голове пережитое. – Но Скарлет? Скарлет и покорность? Как-то не вяжется.

– Да я…. Я сама не понимаю.

Маркус тем временем вышел из кабинета и зашагал в сторону класса, отдаляясь от нас. Заметив мой взгляд, направленный на Маркуса, Хизер будто бы просияла, и широко улыбнулась.

– Я знаю этот взгляд, Скарлет, – удивленно вдохнула Хизер и прикрыла ладонями рот. – Да ты влюбилась в него! Влюбилась!

– Что?! – нахмурилась я, почувствовав смущение и растерявшись.

Щеки у меня нарумянились, я чувствовала себя уличенной в чем-то постыдном, и отвела глаза, понимая, что предмет моего стыда действительно кружил мне голову. Не особо хотелось в это верить, и тем более не хотелось, чтобы кто-то из окружающих знал о моих чувствах.

Даже Хизер.

Да и самой мне это зачем было надо?

«Но это же то, о чем ты давно мечтала!» – вдруг возразил внутренний критик, но я сразу засунула ему тряпку поглубже в глотку. «Интересно, я когда-нибудь влюблюсь?» – вспомнился вопрос, который я задала когда-то сама себе.

Вот и ответ пожаловал?

– Нифига подобного. Он директор. Он старше. Он богаче. И вообще…. Просто он очень красивый, и никакой любви тут нет, – «Ай, не гони» – я возразила сама себе и закусила губу. – Правда, нет. Ну, Хизер!– Я засмеялась, пытаясь отвлечь ее внимание от неудобной темы.– Хватит на меня так смотреть! Я покраснела из-за твоих глупых обвинений! Это просто смешно.

– Рассказывай-рассказывай. О, директор Маркус! – Хизер комично пародировала мой голос, и сделала томный жест, прислонив переднюю часть ладони ко лбу, будто бы умирала от любви. – Возьмите меня прямо здесь, директор Маркус! Прямо на вашем столе!

– Фу! – сморщилась я, и неожиданно представила себя, обнаженную, в объятиях Маркуса. Боги! Я допустила мысль об интимной близости с кем-то, и меня не вырвало? Такого тоже раньше никогда не было. Я растерялась, но умело замаскировала свою растерянность, решив отшутиться в ответ: – Репетируешь прежде, чем попроситься к нему в постель?

– Иди ты, – хохотнула Хизер, дружески пихнув меня в плечо. – Мне, вообще, другой парень нравится. А вот и он, кстати, – она направила взгляд за мою спину, он сделался у нее покорный и отстраненный: она желала отдаться какому-то человеку, но при этом точно была лишена такой возможности.

– И кто? – я обернулась, увидев, как к нам приближался наголо постриженный дерзкого вида пугающий парень в кожаной байкерской куртке. Взгляд тяжелый, будто свинец, глазные яблоки чуть покраснели по краям от принятого с утра пораньше наркотика, челюсть волевая и мощная. Лицо у него было грубым, сбитым в многочисленных драках. Я сразу подумала, что это точно местный отморозок. Ничто, кроме напряжения, он у меня не вызывал, а вот Хизер, наоборот, трепетала как при виде настоящего ангела.

– О, очередной гопник, который будет вытирать об тебя ноги, – я саркастически улыбнулась Хизер, увидев отрицание в ее глазах.

– Он не такой! – возразила Хизер, открыв шкафчик и достав оттуда нужные учебники.

– Ага. Странные у тебя, дорогая, вкусы. Никогда мне их не понять. Почему нельзя любить нормальных парней?

– Девчонки, – гопник подошел к нам, и его компания сразу стала неприятной. Голос у него был прокуренный, наглый, он стремился доминировать везде и во всем. Он оглядел меня с макушки до пят, и, подумав о чем-то пошлом, растянул губы в улыбке, полной сокровенного желания.

– Глаза сломаешь, – бросила я, взглянув ему в глаза. – Я тебе не шкура, чтобы ты меня так рассматривал.

– Дерзкая? – нагло спросил парень, с усмешкой вскинув бровь.

– А ты не видел? – смело возразила я, на самом деле ощущая дрожь в коленях. Ну, ничего. Я была готова и ему по роже съездить, даже не смотря на минимальные шансы победить. Лишь бы не быть униженной каким-то жалким хулиганом. Раздражало, когда во мне видели кусок мяса.

– Еще как видел, – кивнул парень и, с удовлетворенной улыбкой на лице, облокотился на дверцу моего шкафчика плечом, как раз тогда, когда я пыталась его открыть.

– По харе захотел? – вспылила я, и стиснула кулак, но сразу же остыла, вспомнив обещание, данное Маркусу.

– Не-не, – в шутливом испуге он вскинул руки. – Ты не станешь меня слушать и убежишь, вот я тебе и мешаю. Не сердись, хомячок. Это выглядит слишком мило, а не страшно.

Хизер отвела раздраженный взгляд: ей точно хотелось слышать эти слова в свой адрес.

– Ну и что тебе надо? – сдержанно спросила я, а внутри было «Да разбей ты ему нос!» и «Откуси ему ухо! Он охренел!»

– Ты круто отделала Софию. Мне очень понравилось. Я был в толпе, и ты меня не заметила. У тебя есть все шансы стать немножечко выше школьных элит. Врубаешься?

– О чем ты? – сощурилась я, не понимая, куда он клонил. – И отойди нахрен. Никуда я не убегу. Ага, спасибо, – он посторонился, и я открыла, наконец, дверцу, достав из шкафчика ключ от музыкального класса.

– Кого все боятся и кого все уважают? Точно не мажориков. Ты же понимаешь, о чем я? Я Оуэн, кстати.

– Хоть президент Кеннеди. Хочешь меня сделать частью вашей гоп-стоп организации? Не, – отмахнулась я. – Спасибо. Я как-нибудь сама.

– А хочешь ты того, или нет, ты уже под нашим покровительством. Мы защищаем крутых, – Оуэн скрестил руки на груди. – И можно это дело отметить. Сегодня в лесу будет рейв. Там есть выпивка, и, если любишь, чего-нибудь покруче.

Вот гад. На слабое место надавил. Потусить я любила, любила выпить, а иногда и, как он сказал, принять чего покруче. Пусть его предложение заинтриговало меня, и я уже была готова согласиться, нельзя было сдаваться сразу.

– Подумаю, – бросила я.

– Ага. Теперь знакомы, ха-ха, – он звонко, прям по-гопнически, усмехнулся. У меня аж в сердце от раздражения сжалось. Ужасный тип. Ужасный, но…. Ресурсный. Его можно было использовать. – И подружаку свою приглашай. Вижу, ей тоже хочется.

Поймав на себе взгляд Оуэна, Хизер смущенно улыбнулась и чуть не растаяла, как влюбленный снеговик под любящими лучами теплого весеннего солнышка. Не понимала я ее, решительно не понимала. Вроде умная девочка, а спала с отребьем.

Мы разошлись, и Оуэн, если честно, оставил после себя неприятное впечатление. Хизер упорхнула по своим делам, а у меня настало время репетиции. Написала на двери шкафчика Софии слово «шлюха» жирным черным маркером, и побрела себе в пустующий класс музыки.

Там встала в самом центре зала, у пианино, и стала петь. Господи. Как же мне нравилось, как я звучала. В полный голос это получалось так же роскошно, как в сновидении. Может, я льстила себе, конечно, но лучше себя я еще никого не слышала. В этот раз исполнила песню из Русского репертуара знаменитой рок-группы «Король и Шут». Что-то про парня, который разбежался и прыгнул со скалы, совершив самоубийство.

Разбежавшись, прыгнул со скалы,

Вот я был, и вот меня не стало.

Самоубийство…. Главное, мне было себя не убить после того, что я испытала в кабинете Маркуса. Очень непривычным было это чувство.

***

Ночи в Сейвхарборе были прохладные, хоть Апрель и выдался на удивление теплым. Даже алмазы звезд, разбросанные по темному ночному небу, казалось, замерзли. Я надела темную весеннюю куртку, шапку с толстым отворотом, и отправилась к месту, где должна была быть вечеринка.

Искать долго не пришлось. Деревья, словно веселившиеся этим вечером, чуть не сотрясались от раскатов ритмичной танцевальной музыки, ухавшей в колонках, поставленных рядом с мощным пикапом на открытой лесной поляне. Рядом с ним же располагалась «барная стойка» в виде деревянного стола, заставленного дешевыми пластиковыми стаканами, а под ним высилось пять или шесть серебристых пивных бочек. По лесу, слышала, кто-то гонял то ли на мотоциклах, то ли на квадроциклах, увидела свет фар, стремительно мелькавший между деревьев. Мимо меня пронеслись пятеро парней на мощных квадроциклах, и тогда я поняла, что тут вполне может быть весело. Проводила взглядом красные огоньки габаритных огней, и отправилась на поляну.

Я брела через толпу разгоряченных алкоголем жизнерадостных студентов. Они задорно кричали, танцевали в отрыв, и пили с таким удовольствием и интенсивностью, будто бы делали это в последний раз. Дух толпы привычно пропитал меня наслаждением, музыка мелодичным ритмом коснулась самого сердца, и я закричала от радости, направляясь за пивом и пританцовывая. Обожала вечеринки. М-м-м, аж мурашки пробежались по спине. Единственное место, где без стыда можно было побыть собой – крутая тусовка. Тут и там я видела сцепившиеся в страстных поцелуях влюбленные парочки, даже немного завидуя им. У меня вообще не получалось целоваться, не испытывая боли.

А где, кстати, была Хизер? Что-то я ее в толпе совсем не увидела.

– Сколько? – спросила я у длинноволосого бармена, ритмично двигая головой в такт музыке, и указала на стакан пива.

– Пять баксов.

– Ага, – подмигнула ему я, и сунула руки в карманы. Оп-па. А денег то у меня и не было. Совсем, дура, с ума сошла. Собиралась в спешке, вот и забыла взять. Отлично. И что теперь было делать – я даже не представляла. – Слушай, а в долг налить можешь?

– В хренолг, – грубо ответил бармен. – Знаю я вас. Нальешь, а потом ищи ветер в чистом поле.

Закатив глаза, я показала бармену язык, и огляделась, думая, как разрешить проблему. Однако решения увидеть я никак не могла. Единственный вариант – стащить деньги у кого-то из толпы.

Слева послышался приглушенный рев двигателя квадроцикла.

Правда, самой этого делать не стоило, а вот поручить кому….

Квадроцикл возник на холме, и стремительно спустился с него, ударив по поляне светом фар. Зазевавшиеся студенты отпрыгивали с пути квадроцикла, водитель вообще не собирался останавливаться или маневрировать. Оуэн резко тормознул у барной стойки, чувствуя под собой вибрацию двигателя, вместившего в себя множество кубов ходовой мощи. Массивные шипованные колеса, укрепленный металлическим каркасом кузов, и четыре противотуманных фонаря на переднем бампере: настоящий мини-внедорожник, на котором можно было пройти где угодно.

Оуэн заглушил двигатель нажатием кнопки, слез с квадроцикла и с решительным выражением на лице подошел ко мне. Он бесцеремонно обнял меня за талию, подтянул к себе, и стремился поймать мои губы, но я, скривившись, отвернула голову, ощутив на щеке влагу поцелуя. Но нет, отталкивать его я не собиралась, был у меня другой план.

– Слушай, – я взяла Оуэна за щеки. – Пока я не готова…. К такому стремительному развитию отношений. Ракете любви нужно топливо, понимаешь? – я бросила взгляд на пиво. – Или еще чего покрепче.

– А-а-а, – сощурился Оуэн, игриво на меня взглянув. – Расслабиться хочешь? Лады.

– Ага, – с улыбкой ответила я. Обожала глупых мужчин. У меня даже в планах не было ни целоваться с Оуэном, ни отдаваться ему, а он уже был готов вывернуться наизнанку, лишь бы я дала ему вожделенную близость. Развести мужчину на деньги очень просто. Достаточно лишь посмотреть на жертву, которой ты понравилась, и улыбнуться. Дальше она сама все сделает, а тебе не придется прилагать почти никаких усилий. Я много раз играла на так называемом «инстинкте ухаживания», когда как бы намекала самцу, что он мне симпатичен, и тот, если достаточно глуп, начинал действовать по законам жанра, ради близости начиная снабжать меня деньгами, едой, подарками…. В общем, схема очень удобная.

– Так, что там у меня по деньгам…. Эм…. – вдруг вид у Оуэна стал растерянный, когда он обшарил карманы. – А денег-то у меня нет.

– И как же ты собираешься тогда развлекать свою девушку? – с претензией спросила я, недовольным тоном намекая, что если он не угостит меня, то ничего не получит.

– Ща все будет.

Оуэн скрылся в толпе. Увидела, как он вытянул оттуда какого-то щуплого напуганного парнишку, отвел его к деревьям, что-то говорил ему на повышенных тонах, грубо держа за шкирку и угрожающе заглядывая в глаза. Тот робко отнекивался, качал головой, вжимая ее в плечи, и тогда Оуэн впечатал ему мощный апперкот в солнечное сплетение. У меня дыхание перехватило. Бедный парень. Трудно, наверное, быть слабым. Парнишка упал на колени и заплакал от боли, а Оуэн, тем временем, вывернул ему карманы и забрал все деньги.

Он вернулся ко мне с довольным победным выражением на лице, размахивая купюрами. Сильные всегда поедали слабых. Не мне было судить о законах природы.

Я выпила холодного вкусного пива из пластикового стаканчика, и тут же ощутила в голове приятный зуд с головокружением. После пары стаканов мне уже было неплохо, я расслабилась, мышцы стали более раскованными, музыка более веселой, люди более красивыми и приятными. Поняв, что мне мало, я поставила пустой стакан на стойку, схватила Оуэна за руку и утянула в толпу, став кружиться с ним в энергичном танце.

Я видела, как он с желанием глядел на меня, на мои бедра, как не спускал с меня глаз, и даже позволял себе прикасаться ко мне. Положила руки ему на плечи, и вызывающе глядела в глаза. Нет, он по прежнему был мне отвратителен, но чтобы выжать из него больше, было необходимо повысить ставки, создать для него иллюзию близости, насадить на крючок, а потом вытянуть еще немного ресурсов. Он опять попытался поцеловать меня, но я снова не позволила ему это сделать. Боже, как же отвратительно пахло из его рта алкоголем и горьким табачным дымом.

Оуэн с непониманием нахмурился, возмущенно застыв, и не понимая, что мне мешало.

– Помнишь, – я обхватила его за шею и говорила на ухо, – ты обещал, что будет что-то покрепче алкоголя. Может, есть травка? – и тогда я лизнула мочку его уха. «Фу, горько». А он повелся, расцвел, и растянул губы в довольной улыбке. Дурачок. Не думала, что он был настолько глупым, а значит, мне повезло.

– Погоди, – ответил он, снова скрывшись из вида.

Ну, что же. Влиться в общественную жизнь Сейвхарбора мне удалось, потому во внутреннем дневнике вполне можно было поставить удовлетворительную отметку. «Молодец, Скарлет» – похвалила я себя, но когда Оуэн вернулся ко мне с разочарованным видом, праздничное настроение улетучилось.

– На траву денег не хватает.

– Внимание-внимание! – в кузов пикапа залез бармен, говоря в громкоговоритель и привлекая к себе внимание толпы. Музыка притихла. Толпа сосредоточилась на нем. – Вам нравится вечеринка?!

– Да! – одобрительно загудела толпа.

– Тогда у меня для вас небольшой подарок! Кто хочет гонок?! – в слово «гонки» он добавил какой-то злобной, демонической экспрессии, и тола одобрительно взвыла.

Лица людей сразу же просияли драйвом и предвкушающими гонки агрессивными выражениями, радостью. Кроме выпивки с вечеринками местная молодежь очень любила гонки, на которых можно было сделать ставки, заработав на новые развлечения.

– Главный приз для гонщиков – полштуки баксов! Призовое место только одно!

Мы с Оуэном переглянулись. В моем взгляде был однозначный намек на то, что ему стоило подключиться, да и в его глазах я увидела азартный блеск: он сам хотел принять участие. Его победа могла стать гарантом шикарного вечера. Пятисот долларов хватило бы не только на травку.

– Гонщики! – бармен вдруг снова заговорил, обращаясь к участникам, стоящим на стартовой линии. Хитро заговорил, с прищуром, явно намереваясь поразить публику. Пятеро гонщиков демонстративно накручивали ручки газа, моторы агрессивно ревели, квадроциклы распирало от мощи. – Мы немного изменили правила игры! Теперь гонки будут еще интереснее! Ставки растут, и для дополнительной остроты гонщикам придется ехать со своими прекрасными девушками! Кто-нибудь струсит?!

Один участник сморщил лицо, и дал газу, уехав прочь со стартовой линии, не желая подписываться на такую авантюру. Но вот других (в особенности Оуэна), подобная корректива нисколько не смутила, а даже наоборот, раззадорила.

Из толпы вышла Хизер, пошатываясь от алкоголя и глядя на Оуэна слегка остекленевшим взглядом. В глазах еще виднелся свет рассудка, но он стремительно гас: никогда еще нее видела, чтобы она так напивалась. Она подошла к нам с Оуэном, не одарив меня даже взглядом, посмотрела на него с пьяной улыбкой, и сказала:

– Ну, что? Возьмешь меня покататься?

Что с ней было – я не совсем понимала. Лишь глядела на нее с непониманием, ждала, пока она со мной хотя бы поздоровалась, но меня словно не замечали. Ну, и черт с ней, подумала я. Видимо, ревновала меня к Оуэну.

– Да нет, задротка, – со звонкой усмешкой Оуэн хлопнул ее по плечу. – У меня уже телочка есть.

И тут Хизер меня заметила. Взгляд у нее был пугающий, я бы даже сказала, ненавистный. Как не старалась, я не смогла найти ни одного такого взгляда в воспоминаниях о нашей дружбе. Так она глядела только на врагов. Неужели ревность настолько сильно вывернула ей мозги? Видно, заметив симпатию Оуэна ко мне, ее отношение в мой адрес изменилось, проявившись под градусом.

Она, насупившись, гневно засопев ноздрями, резко развернулась, и зашагала прочь. На глазах ее проступили слезы. Я спрыгнула с квадроцикла и устремилась за ней, схватив за плечо и развернув.

– Эй, Скар! – это Оуэн кричал, газуя и заманивая меня обратно. – Быстрее давай, епт!

– Да что с тобой, Хиз? Он мне не нужен. Я просто хочу подзаработать. Ну чего ты?

Она прятала блестевшие от слез глаза, по щекам струились две мокрые дорожки. Я пыталась заглянуть е в лицо, брала за подбородок, говорила с лаской и заботой в голосе, но она отбивала мою руку и отворачивалась.

– Отвали, – она злобно дыхнула на меня перегаром. – Ты забрала у меня всё! – голос ее дрожал, она всхлипнула, и засеменила прочь, скрывшись в толпе. А что же я у нее забрала? Как же сразу не дошло…. Она всегда, в отличие от меня, пользовалась вниманием в старой школе, теперь же все было наоборот. Да еще и Оуэн на меня запал….

Нет, нельзя было так ее бросать. Я собралась рвануть за Хизер. Черт с ней, с этой травкой, с этим призом. Подруга важнее всего. Хотя…. А какого черта? Вдруг я остановилась. Я ей четко всё объяснила, показала безразличие к Оуэну, но раз она так на меня злилась из-за того, в чем я совершенно не была виновата, то может не такая она и подруга?

Нахмурившись, я вернулась к Оуэну, села назад на седло квадроцикла, и обхватила его руками за торс, решительно глядя вперед, в ночную темноту, из которой росли сухие скрюченные деревья. Да и черт с ней, с этой Хизер. Значит, я осталась сама по себе, но не сказала бы, что меня это сильно расстраивало.

Оуэн крутил ручку газа, седло вибрировало между ног, пропуская через себя мощь двигателя. Рев моторов громогласным эхом разносился по округе, пугая ночных птиц и сгоняя их с веток, выбранных для ночлега.

– Старт! – бармен дал отмашку, Оуэн врубил передачу, и мы с ревом понеслись вперед.

Мы рванули с таким ускорением, что меня чуть из седла не вынесло, но, к счастью, мне удалось удержаться за Оуэна. Справа и слева от нас мчались соперники, подпрыгивающие над холмами, объезжавшие ямы, мелькающие в темноте красными огоньками габаритных огней и светом фар. Но сохранять равенство в гонке долго не получилось.

Меня потянуло резко влево, а потом вправо: Оуэн умело объехал несколько ям, потом чуть не врубился в дерево, но и его смог успешно миновать. Я одергивала голову от проносившихся в сантиметрах от глаз веток, у меня сводило ягодицы от испуга, и я живо представляла, как легко можно было оставить на этих кривых древесных лапах глазные яблоки.

Один соперник юрко выскочил вперед, и мы неслись за ним, как оголодавшая львица за убегающей косулей. Нас подбрасывало на трамплинах, я с криками цеплялась за Оуэна, теряя ощущение почвы под нами. Сердцу стало тесно в груди, и оно с утроенным усилием разгоняло по жилам наполненную адреналином кровь.

Эйфория гонки, ночной ветер, потоками бьющий лицо, стремительно мелькавшие мимо деревья, огромная скорость: все это вскружило мне голову. Я визжала от восторга, когда мы подпрыгивали на трамплинах или круто огибали ямы с оврагами.

Мы резво неслись между деревьями, быстро проносившимися в свете ходовых огней, и пытались догнать несущегося впереди оппонента. Мотор его ревел на порядок громче. На прямых участках трассы ему удавалось сильно отрываться, довольно стремительно увеличивая дистанцию. Только когда мы прыгали на холмах, или сбрасывали скорость, объезжая ямы с оврагами, удавалось к нему приблизиться.

Мы объехали яму, Оуэн накрутил ручку газа, и мы стремительно пронеслись мимо соперника: я увидела его жгучие глаза и глаза его спутницы, блеснувшие в свете фар, разглядела хмурое, напряженное лицо. Мы отдалялись от него, я уже даже поверила в победу, но с досадой увидела, что он стал снова догонять нас. Причем так же быстро, как мы оторвались. Очередной прямой участок определил исход гонки: впереди уже маячили огоньки финиша, и тягаться мы с врагом не могли.

Меня охватило раздражение, и я напряглась. Терпеть не могла проигрышей!

– Внутренний карман! – до ушей долетели обрывки фраз Оуэна. – Давай! Не тормози!

Я сразу же поняла, чего он хотел: резко сунула руку во внутренний карман его куртки, нащупала пачку сигарет, потом компактную мощную горелку, которой Оуэн понтово прикуривал, рисуясь перед окружающими, а затем сцепила ладонь на холодном цилиндре металлического перцового баллона. «Ради победы я готова на всё!» – хмуро подумала я, не желая отдавать никому свою славу.

Когда враг поравнялся с нами, я выбросила в его сторону руку с баллончиком, и нажала на кнопку спуска. Вместо водителя лицо сморщила его вскрикнувшая спутница. Слезы, градом потекшие из ее покрасневших зажмуренных глаз, сшибало набегающим потоком воздуха.

Я надеялась, что водитель остановился бы, чтобы проверить здоровье подопечной, но ему было совершенно наплевать. Он недовольно кричал что-то, я прочла по дергавшимся губам: «Держись! Держись, тварь! Не вздумай сорвать гонку!».

Второй раз попасть удалось. Струя точно врубилась в правую часть его лица, зацепив всего один глаз, но и этого хватило, чтобы водитель в отчаянии ударил по тормозам. Квадроцикл стало тянуть из стороны в сторону, но водитель умело крутил руль, выравнивая положение машины и останавливаясь. Уцелевший глаз позволил противнику избежать столкновений, но, все же, чуть не рассчитав курс, они медленно скатились в глубокий овраг и скрылись за его краем. «Непросто будет, но выберутся».

– Вот это ты отбитая, епт! Вот это ты мне нравишься! – восхищенно кричал Оуэн, заметив мой отчаянный поступок.

Мы с ревом пересекли линию финиша, и медленно въехали в ликующую толпу. Ученики празднично кричали, восхищенно визжали, смотрели на нас с наслаждением и стремились притронуться к нам, будто бы мы какие-то недосягаемые звезды автогонок, к которым, наконец, можно было прикоснуться: десятки рук скользили по одежде, и я чувствовала себя лучше некуда, оказавшись в центре всеобщего внимания. От такого количества взглядов у меня голова прошла кругом, а сердце радостно заколотилось. А еще впереди ожидал хороший денежный приз, так что я вполне могла сказать, что день удался

Но вдруг возникло в груди какое-то напряжение. Внезапное и имеющее непонятную, тревожную причину. Крики толпы потеряли цвет и перестали иметь значение, я быстро забыла о десятках пьяных глаз, направленных на меня. Непонятное чувство неотвратимости какого-то темного события беспокоило мою вдруг напрягшуюся психику, а еще в голове, заиграв в мысленном магнитофоне, тихо, будто мрачные звуки потустороннего эха, звучали обрывки песни «Разбежавшись, прыгнул со скалы».

Я посмотрела прямо, увидев там, над острыми пиками деревьев, высокий-высокий обрыв, за краем которого виднелась верхушка ленты белого забора, отделявшего проезжую часть от пропасти. Скала была. Кто должен был прыгнуть? От чего-то мне стало казаться, что кто-то непременно слетел бы с обрыва, причем неизбежно, а между песней, исполненной мною в классе музыки и этим событием была какая-то мистическая связь.

Вот. Вот-вот, уже. Ну, вот, сейчас, с секунды на секунду.

И….

Нет.

Обрыв пустовал.

Может, я слишком сильно волновалась из-за гонки?

Вернулась к толпе, снова утонув в лучах ее внимания, настроение стало веселым и задорным: любовь людей нравилась мне, они с удовольствием выкрикивали мое имя и имя Оуэна, как преданные фанаты. Конечно, это не совсем сцена, и не совсем певческая слава, но, все же, слава. Я была в восторге.

Только я позволила себе расслабиться, только пронзительно свистнула, сунув два пальца в рот и выражая толпе одобрение, только вскинула руки и растянула на лице улыбку от уха до уха, как тут же послышался раскатистый металлически грохот, отдаленный визг резины и отдаленный рев мощного дизельного двигателя.

Толпа тут же забыла о моем существовании, лица людей стали напряженными и хмурыми. Да даже я о себе позабыла, немедленно направив взгляд к источнику звука. Кабина тяжелого тягача свисала с края обрыва, и, к счастью для водителя, прицеп был достаточно тяжелым, чтобы не позволить машине свалиться.

Я присмотрелась к кабине. Ее борт рассекал ветвистый винил синей молнии. Той самой молнии на том самом грузовике, который сне нас на трассе, и даже не остановился.

Нахмурившись, я поняла, что водителя этого теперь надо было спасти во что бы то ни стало. Но не для того, чтобы погладить его по головке, укутать в пледик, и дать кружечку какао. Нет. Надо было вытянуть его из кабины, отпинать гада по проклятым ребрам, переломав побольше косточек, и сдать его в полицию.

Пока Оуэн «щелкал клювом», покинув седло квадоцикла и встав рядом с какими-то девчонками, я, недолго думая схватилась за руль и подтащила себя на водительское место. Повернулся ключ, нажала на красную кнопочку, и «вру-у-у-ум!». В детстве, когда мы ездили с отцом на тихоокеанское побережье, мне несколько самой приходилось кататься на квадроцикле, и, к счастью, я отлично помнила, как им управлять. Не стерлись еще навыки из воспоминаний, не стерлись. Я с силой крутанула ручку газа, мотор взревел, и толпа тут же расступилась передо мной, не желая попасть под колеса. Стиснув от злобы зубы, я, рассекая тяжелую темноту яркими лучами фар, понеслась по широкой лесной тропе.

Колеса подпрыгивали на ухабах, непослушный руль дергался из стороны в сторону, вырываясь из рук, меня слегка подбрасывало в седле.

– Стой! А ну, стой, падла! – это Оуэн кричал мне в след.

Он направился к недавно приехавшим соперникам, но те тут же уехали прочь, не желая расставаться с техникой. Тогда Оуэн посмотрел на гоночную трассу. Отправленный в кювет соперник, вместе со своей напарницей, покидал овраг.

– Вы что творите!? – вскрикнул он, толкая квадроцикл и прихрамывая, когда Оуэн приблизился. – Твоя бешеная сука чуть не убила нас!

– А вот что, – сказал Оуэн, и со всем размаха мощно врезал гонщику по лицу кулаком. Он, запрокинув голову, упал на склон оврага и покатился по холодной земле, как с горки.

Его недовольная спутница кинулась на Оуэна, стала визжать, царапать ему лицо, но Оуэн просто схватил ее за волосы и грубо повалил на землю, став тащить ее в яму, будто вещь, которую собрался выкинуть. Девушка жалобно плакала, жалостливо стонала и просила отпустить ее, кричала, что ей больно, по красным щечкам катились горькие соленые слезы.

– Не смей стоять на пути, мразь! – он небрежно бросил ее на полметра вперед.

– Не бей меня! Не бей меня, Оуэн! Пожалуйста! – умоляла девушка сквозь громкие рыдания. Но Оуэн все равно пнул ее под ребра, и она взвизгнула, схватившись за торс.

Убедившись, что препятствий больше нет, Оуэн запрыгнул на квадроцикл, завел его нажатием кнопки, засмеялся нервно, когда услышал звук двигателя, а затем рванул следом за мной. Пусть я уже была достаточно далеко – это не значило, что стала недосягаема.