Читать книгу Простите, простите, простите меня… - Александр Володин - Страница 9

Во Франции неважные дела.

Продукты дорожают и вообще.

Но Франция вполголоса поет

под контрабас, ударник и рояль.

В Италии, глядишь, то наводненье,

то террористы, то землетрясенье —

она поет, поет под мандолину

или гитару или просто так.

Америка в преступности увязла

и с неграми никак не разберется

и те поют. И белые, и негры.

Приплясывая перед микрофоном,

блистая приглушенным саксофоном…

А нам и Бог велел. Поем народные.

Попсовые. Старинные. Походные.

Блатные. Философские. Победные.

Полезные, безвредные и вредные.

На шаре тесненьком

столпились мы,

друг другу песенки

поем из тьмы.

Над грустною землею Грузии,

над молчаливыми вершинами

столетья сумрачные, грузные

Союз довлеет нерушимый.

Молчат твои селенья горные

и города твои долинные,

таят сопротивленье гордое,

хмельное, непреодолимое.

Мужчины – воины в загуле

и по сопротивленью братья.

Их не сломили, не согнули

России дружеской объятья.

И смуглые твои красавицы

из поколенья в поколение —

политика их не касается —

участвуют в сопротивлении.

На каждом доме с галереями

распяты на веревках платьица.

От игр воинственных дурея,

и дети здесь сопротивляются.

Полотна Пиросмани. Чинные

крестьяне, кони и олени,

застолья длинные, кувшины винные

участвуют в сопротивлении.

Храм из туманного песчаника,

немеркнущее семисвечие.

Сопротивление печальное,

сопротивление извечное.

И ты же вырастила гения

безверья, палача, раба.

Руси властительной отмщение.

Но кровью страшное крещение,

твой сын, он начинал с тебя.

Армения, страна-печаль.

За что судьба тебя карает?

Мечом рассечена сплеча

давным-давно. А все – живая.

Одаривая землю светом,

по миру разлетелась стая

птенцов твоих. Тебе неведом

покой. Идешь навстречу бедам

по лезвиям камней, босая…

А когда уезжать собрались —

провожанья, прощанья, прощенья,

сборы, споры в квартирах пустых…

Кому в путь, кому снова под дых,

А кому – ожидание виз,

получили уже разрешенье.

– Вы когда?

– Мы в четверг.

– Нам отказ.

Срок истек, подадим еще раз. —

Чей-то родственник щелкал и щелкал

объектива внимательной щелкой.

Лиц еврейских и русских смешенье.

Фото – тем, кто уже собрались,

у кого ожидание виз,

кто уже получил разрешенье.

А оттуда неясные вести.

Эти едут, те ждут, те на месте.

Кто здесь мать? Кто сестра? Кто стукач?

Эта плачет. Плачь, милая, плачь.

Сын мой был в долгосрочном отказе, я знал.

Но тогда кто кого – я его провожал.

А фотограф все щелкал и щелкал

объектива внимательной щелкой.

Меня ошибочно любили

Златые женщины твои.

Меня случайно не убили

враги твои – враги мои.

Долдонили, меня позоря,

твои начальственные лбы,

что выносить не надо сора,

пойми, мол, из чужой избы.

Друзей безмолвно провожаю

и осуждать их не берусь.

Страна моя, изба чужая,

а я с тобою остаюсь.

Твоих успехов череда —

не для меня, не для меня.

А для меня твоя война,

а для меня твоя беда.

А легко ль переносить,

сдерживать себя, крепиться,

постепенно научиться

в непроглядном рабстве жить?

И навеки кротким стать,

чтоб не выйти из терпенья,

угасая постепенно,

и смиряться и прощать?

Мол, дотерпим до зимы…

Проползли ее метели.

Так до лета неужели

как-то не дотерпим мы?

А потом до той зимы…

А случится, и до лета,

ну, случится, до тюрьмы

(где-то в смысле шутки это).

И не то перетерпели!

Ведь не мы одни. Теперь

терпят все – и те и эти,

но доколе так терпеть и

сколько можно так терпеть!

Мол, дотерпим до зимы…

Проползли ее метели.

Так до лета неужели

как-то не дотерпим мы?..

Недобросовестность, ты выживешь,

владея средствами простыми:

так осторожна перед высшими —

небрежна перед остальными,

так невнимательно рассеянна,

ты выше всех земных сует.

Ты, бесшабашная, весенняя,

как бы талант и как бы свет…

Нестойкий, ненадежный мир

невыполненных обещаний,

пивных, запущенных квартир,

потерь, обид, судов, прощаний.

Недобросовестность в молчании

свершает беззаботный пир.

Гордый город Москва.

Там начальство в велюровых шляпах.

Там талант на таланте,

и тоже причастны к верхам.

Там вручают награды,

свершают торжественный шабаш.

На угрюмых столах

там безумных бумаг ворохá.

Там клыки как штыки

и любовны лихие улыбки.

Там по пропуску, скромно —

в обширный глухой кабинет.

Там подловят тебя

на твоей нестоличной ошибке.

И готов. И позор.

И на двор. И обратный билет.

Там автобусы

иногородних везут за добычей,

от щедрот неизведанных

в ЦУМе иль в ГУМе вкусить.

Гордый город Москва.

Вознеслась в магазинном величье

и на алчную родину

пристальным глазом косит.

Время, ты незапятнано.

Поглощенные Летою,

оживают распятые,

исчезают воспетые.

Колокольные звоны

память прочили вечную —

вспоминаем казненных.

забываем увенчанных.

Солнечным сиянием пронизан,

ветром революции несом,

над землей парит социализм

с получеловеческим лицом.

Медленные приближались даты,

чтоб настать и промелькнуть тотчас.

Как мы ждали праздников когда-то!

Как они обманывали нас…

Ушел кровавый день вчерашний,

и этот сходит день на нет.

Жива еще планета наша.

Одна средь неживых планет.

Мы самоеды —

себя грызущие.

Вам наши беды —

потехи сущие.

В парадном зале

нам не веселье.

Не к месту встали,

некстати сели.

Любовным нежностям

не верим, где там!

За что, мол, не за что!

Мы самоеды.

Уже и седы —

стыдясь, скорбя,

не жрем соседей.

едим себя.

Первый раз в жизни

я перестал понимать:

как жить? Что делать? Ради чего?

Едва слышу,

что кто-то все это знает

и у него все в порядке, —

скорей бегу спросить:

почему у вас все в порядке?

Как вы этого добились?

Но у каждого свои причины,

а мне ничего не помогает.

Может быть, уже пора опускаться?

Но долго опускаться скучно,

а жить осталось еще порядочно.

А может быть, пора уже стать мудрым?

Так я – с удовольствием!

Но в каком смысле?

Что мне надо мудро понять?

Как жить? Что делать? Ради чего?

Но ведь именно этого

я и не могу понять!..

Я не буду зависеть от

разгильдяев, от негодяев,

от несчетных дневных забот,

от нелюбящих, нелюбимых,

уважающих нас и не

уважающих – мимо, мимо!

Я от этого в стороне.

Все беды встали на порог.

Что ж, лезьте!

Одну бы как-то превозмог.

Но – вместе!

А у знакомых отпуска,

месяц осенний.

Один в квартире – вот тоска!

Вот невезенье!

К тому ж посеял, все ищу

пропуск…

Что там свистит? То я лечу

в пропасть.

Ушла поэзия. Укрылась

в тени гористой.

Совсем ушла. Сложила крылья,

как говорится.

Казалось, с ней не будет слада!

С ней – в путь тернистый.

Мечты, мечты, где ваша сладость? —

как говорится.

Так запросто входила в дом,

садилась рядом!..

Живем неплохо, хлеб жуем,

как говорится.

Нашел никем не занятое место.

Стоять на нем назначила судьба.

О вашей жизни долетают вести,

забавные, летят ко мне сюда.

Телеанкеты и телевопросы.

Такие есть, что не найдешь ответ!

Вот: «Что такое счастье?»

Все непросто.

«Ты счастлив?»

«Да».

«А если честно?»

«Нет».

Виновных я клеймил, ликуя.

Теперь иная полоса…

Себя виню, себя кляну я.

Одна вина сменить другую

спешит, дав третьей полчаса.

Открыться жизни! Распахнуть наружу

окно мое. Я сон души нарушу!

Как долго заперта была в глуши.

Распахнута душа моя, дыши!

Смотри во все глаза, что происходит

в открытом мире! Появился СПИД!

Кто едет, кто дорогу переходит.

Кто в семь проснулся, кто до часу спит!

Какие толпы населяют землю!

Какие дети на траве растут!

Как наш народ теледебатам внемлет!

Какие компроматы реют тут!

Какие перемены происходят!

То к лучшему, то к худшему они.

Какие громы в поднебесье бродят…

Проснулась ты, душа моя?

Усни.