Читать книгу Польский крест советской контрразведки - Александр Зданович - Страница 3

Можно с большой долей уверенности говорить о том, что с польской проблематикой ВЧК впервые столкнулась в самом начале 1918 г., когда против советской власти восстал 1-й корпус польских легионов. Напомню, что польский корпус был создан в составе русской армии еще до Октябрьской революции. Первоначально в 1915 г. польские части формировались как легион, который позднее преобразовали в бригаду и далее – в дивизию. Белорусский историк Н. Сташкевич утверждает, что легионы в боевых действиях не участвовали, поскольку командование Западного фронта считало их ненадежными и отвело с линии фронта в г. Борисов[49]. Уже при Временном правительстве командиром корпуса был назначен бывший командир 38-го армейского корпуса 10-й армии генерал-лейтенант Ю.Р. Довбор-Мусницкий. После Октябрьской революции командование корпуса отказалось выполнять постановления советского правительства о демократизации армии, развернуло националистическую пропаганду, установило контакт с польскими политиками за границей, стремившимися к созданию независимого государства. 12 (25) января 1918 г. Довбор-Мусницкий поднял мятеж против советской власти, и легионеры стали угрожать Ставке Верховного Главнокомандующего в Могилеве. Тогда генерала объявили вне закона, а корпус, согласно приказу командующего Западным фронтом, подлежал разоружению и расформированию. Для этого пришлось применить военную силу, и легионеры понесли серьезные потери. От полного разгрома корпус спасло наступление немецких войск, начавшееся 18 февраля 1918 г.[50]

В связи со сказанным необходимо напомнить о том, что 21 февраля 1918 г. Совнарком РСФСР принял воззвание к трудящемуся населению всей России по поводу наступления Германии. В нем, в частности, отмечалось, что немецкие власти, дождавшись демобилизации старой русской армии, нарушили перемирие и двинули свои войска в наступление против революционной России. В связи с этим СНК призвал ускоренными темпами создать Красную армию для отпора врагу и укреплять «железной рукой» внутреннюю безопасность во всех городах[51]. На это воззвание незамедлительно отреагировала Всероссийская ЧК. В плане рассмотрения польской темы небезынтересно отметить следующее: в объявлении ВЧК, опубликованном в «Известиях ВЦИК» от 23 (10) февраля 1918 г., среди разных категорий лиц, подлежавших расстрелу на месте ввиду создавшейся обстановки, указаны и те, кто планировал ехать на пополнение «польских контрреволюционных легионов». Они однозначно рассматривались как политические преступники и шпионы[52].

Большевики арестовали несколько членов правлений союзов военных поляков. В Минске, к примеру, были захвачены члены Верховного польского военного комитета (ВПВК). Оставшиеся на свободе члены ВПВК выехали в Киев, где заключили соглашение с отделением некоего Польского совета Междупартийного объединения. Представители ВПВК передали свои полномочия вновь образованному совету польских вооруженных сил.

Часть польских офицеров и солдат осталась на территории, контролировавшейся немецкими оккупационными войсками. Другие двинулись в центральную часть России и осели в крупных городах, включая Москву и Петроград, сохраняя во многих случаях даже структуру воинских формирований (взвод, рота и т. д.), а также уставную дисциплину. Только в Москве и ее окрестностях весной 1918 г. насчитывалось более 4500 военнослужащих из состава польских частей, созданных еще при царском режиме и в период Временного правительства. В своем большинстве эти поляки были настроены националистически, негативно относились к советской власти и конкретно – к ее представителям из военного ведомства. Добавлю при этом, что солдаты и офицеры (многие из которых вообще не владели русским языком) слабо поддавались большевистской агитации и пропаганде, поскольку практически не общались с местным населением, не участвовали в разного рода массовых мероприятиях, организовывавшихся советскими и партийными органами, не читали коммунистических листовок, воззваний и газет. Усилия военного отдела Польского комиссариата Наркомата по делам национальностей приносили некоторые результаты в плане обработки своих соотечественников в революционном духе, но не в том масштабе, какой тогда требовался. А как отметил в своем отчете начальник военного отдела Р.В. Лонгва, весной 1918 г. пропагандистская работа почти сошла на нет после переезда всего правительства в Москву и ввиду демобилизации старой армии, а также заключения мира с Германией[53].

Как это ни покажется странным, но многие польские подразделения стояли на всех видах довольствия в Московском военном округе, руководство которого не придавало, вероятно, большого значения их политической надежности. Реальной обстановки в национальных частях никто не знал. Военная контрразведка округа, которой, казалось бы, и надлежало заняться данным вопросом, только становилась на ноги, своих информаторов среди поляков не имела. Не установила она и прочной связи с пробольшевистски настроенными польскими организациями, включая группы Социал-демократической партии Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). А ведь через них открывалась реальная возможность проникнуть в польские воинские части с целью оперативного вскрытия негативных тенденций, связи с военными миссиями союзников и подготовки с помощью последних конкретных подрывных акций. Опереться можно было на таких членов Центрального исполнительного комитета СДКПиЛ, как председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский и комиссар по польским делам Московского военного округа (с декабря 1917 г.) Э.А. Прухняк.

Возможно, контрразведчики МВО надеялись, что если такие высокопоставленные должностные лица держат под контролем польские части, то и не стоит разворачивать работу на данном направлении. Однако, как показали дальнейшие события, чекисты и комиссары тоже многого не знали. К примеру, они не имели точной информации о существовавшей в то время Комендатуре польских войск в Москве, тесно связанной тогда с патронировавшимся немецким посольством представительством польского Регентского совета (ПРС). Пост коменданта занимал член Союза военнослужащих-поляков В. Дыбчиньский. Он ориентировался на главу представительства ПРС в России А. Ледницкого, которому регулярно представлял доклады о своей конспиративной работе[54].

Вот, что записали в июне 1918 г. следователи ВЧК и Ревтрибунала в протоколе допроса свидетеля по одному из уголовных дел комиссара польских отрядов Московского военного округа, а затем и члена польского Комиссариата большевика Станислава Бабинского: «О польской комендатуре во главе с капитаном Подгурским знает, что она была организована по постановлению Главного Комитета Союза военных поляков для организации национальной польской армии… Руководила действиями ГКСВ-поляков Народно-Демократическая партия. Польские общественные организации, руководимые Нар. Дем. Партией, вели ожесточенную борьбу с образованным по постановлению Совета Народных Комиссаров Польским Комиссариатом… В особенности ожесточенную травлю и борьбу вела Нац. Демократия идейно против контроля над польскими военными организациями… Польский Комиссариат совершенно не знал об издаваемых бюллетенях ЦИК Междупартийного Объединения в целях информации иностранных миссий о польских делах. О Лиге Боевой Готовности ничего не слышал и не знаю…»[55].Прямо скажу – не многое знал комиссар польских военных отрядов в МВО. Фактически он лишь пассивно наблюдал за агитационно-пропагандистской деятельностью польских националистов, и поэтому от него чекистам ждать какой-либо помощи не приходилось. Добавлю, что в этом вопросе никак не проявилась довольно высокая общеобразовательная и политическая подготовка Бабинского. Ведь в этом плане он был «на голову» выше большинства сотрудников ВЧК и следователей Ревтрибунала: окончил философский факультет Ягеллонского университета и Лесную академию, являлся доктором философии. Уже в 1913 г. был избран членом Варшавского комитета Социал-демократии Королевства Польши и Литвы, с мая 1917 г. представлял СДКПиЛ в Московском комитете РСДРП(б), входил в состав советской делегации на мирных переговорах в Бресте, работал в военной среде именно в Москве.

Союз военнослужащих-поляков практически не контролировался и Комиссариатом по польским делам Наркомнаца, хотя его существование, по большому счету, было «секретом Полишинеля» для советских властей как в Петрограде, так и в столице. Деньги для лиц, входивших в Союз военнослужащих, выделял, а следовательно, и имел на них серьезное влияние, функционировавший в Москве (но нигде не зарегистрированный) Польский совет Междупартийного объединения (ПСМО). Руководство и военный отдел ПСМО поддерживали тесную связь с французской военной миссией (ФВМ). И об этом следует сказать подробнее.

Решая свои национальные военно-политические задачи, французские дипломаты и офицеры из миссии не сразу определились по отношению к военнослужащим-полякам: отправить их в Мурманск или Архангельск и далее – в Париж либо использовать в России против большевиков. Они учитывали то обстоятельство, что руководство Союза военнослужащих-поляков еще летом 1917 г. изучало вопрос о реальной поддержке готовившегося генералом Л. Корниловым переворота и склонялось скорее к положительному ответу на обращенный к Союзу запрос заговорщиков[56]. Ф. Дзержинскому, члену созданного ВЦИКом Комитета народной борьбы с контрреволюцией, пришлось 2 сентября 1917 г. даже выступить в польской газете «Трибуна» со специально подготовленной статьей «Польские союзники Корнилова». Он писал: «Польская контрреволюция – это не измышление, это действительность, с которой должна считаться не только польская, но и русская революционная демократия»[57]. Ф. Дзержинский имел в виду конкретно деятельность Верховного польского военного комитета в Петрограде. В новых условиях, при власти большевиков, этот факт мог указывать разведчикам из ФВМ на некоторую возможность привлечения польских частей к закреплению предполагаемого успеха антисоветского восстания, подготовленного к концу мая 1918 г. Главным исполнителем в этом деле выступал спонсировавшийся французским дипломатическим представительством и ФВМ подпольный «Народный союз защиты родины и свободы»[58] – контрреволюционная организация Б. Савинкова. Замечу, что этот политический деятель родился в семье русского чиновника в Польше, окончил в Варшаве гимназию, приобрел многочисленные связи в среде польских борцов с царизмом, с юности был знаком с будущим главой польского государства Ю. Пилсудским[59]. В период Временного правительства, занимая пост военного министра, имел отношение к формированию польских воинских частей. Сразу после взятия власти большевиками вместе с группой военных и политиков, среди которых был и близкий друг Пилсудского бывший офицер царской армии К. Вендзягольский, пытался организовать сопротивление новой власти. Уже будучи в Москве, весной 1918 г. поддерживал с последним контакт как с руководителем одной из польских подпольных организаций в Киеве[60]. Так что связь с Союзом поляков-военнослужащих Савинков мог без труда установить, выполняя указания ФВМ.

Следует подчеркнуть, что разведчики из французской военной миссии в феврале – апреле 1918 г. окончательно еще не решили главный вопрос: стоит ли вообще свергать советскую власть вооруженным путем и привлекать для этого поляков в частности. По крайней мере, мне не удалось найти соответствующие материалы о принятии итогового решения о плане действий в фондах французского военного министерства, хранящихся в Российском государственном военном архиве.

Какое-то время французские военные и дипломатические представители в России выступали лишь в качестве арбитров в спорах поляков-конспираторов о судьбе подчиненных им воинских формирований. Прибывший летом 1918 г. в Париж из Москвы один из членов ПСМО докладывал там, что речь идет о двух проектах: «1) организация людей и содержание их в состоянии боевой готовности для использования на Восточном фронте, 2) концентрация людей и пересылка их различными путями во Францию»[61]. Один из ведущих членов Совета Междупартийного объединения и одновременно деятельный сотрудник еще одной польской организации – Гражданского комитета в Москве – ксендз Казимеж Лютославский настойчиво добивался от французов отправки поляков-военнослужащих из российской столицы и других городов через Мурманск и Архангельск во Францию для вступления их в создававшийся там польский корпус[62].

ПСМО заключил соглашение с находившимся некоторое время в Москве бывшим командиром 2-го польского корпуса генералом Ю. Галлером. В соответствии с данным документом был создан мобилизационный подотдел, начавший функционировать 15 июня 1918 г. Замещать уехавшего Галлера остался нелегально проживавший в Москве генерал Л. Желиговский. Он приступил к организации польских войск под единым началом. Предполагалось, что концентрация и передислокация воинских частей будут осуществляться в тайне от советских властей. В это же время по поручению военного отдела ПСМО и при посредничестве ФВМ К. Лютославский связался с командованием чехословацких войск в России и направил в Сибирь группу офицеров с целью создания там воинских частей из военнопленных поляков. Таким образом, военнослужащие польской национальности весной и летом 1918 г. постепенно пополняли ряды контрреволюционных формирований на севере и востоке нашей страны. А в это время в Париже на заседаниях Польского национального комитета, претендовавшего на роль правительства будущей независимой страны, обсуждался вопрос о том, как побудить Францию и Англию к активной интервенции в Россию с целью свержения советской власти[63].

Как видно из приведенных фактов, в Петрограде и в новой советской столице в начале весны 1918 г. обосновались не только некоторые польские воинские части, но и конспирировавшие свою деятельность политические структуры, преследовавшие националистические цели и враждебно настроенные по отношению к власти большевиков. Однако, как я уже сказал, Московская ЧК и отдел контрразведки Московского ВО были слишком слабы, чтобы выявить конкретные факты тайной работы поляков. Лишь после переезда в новую столицу Всероссийской ЧК на них обратили внимание. Так, уже 23 марта на заседании Президиума ВЧК был рассмотрен вопрос о внедрении секретного осведомителя в среду военнослужащих польских легионов. Конкретный пункт решения изложен следующим образом: «П. 8. О Похопине. Утверждается по предложению Дзержинского негласным сотрудником по собиранию сведений среди польских легионов»[64].

Здесь необходимо сделать небольшое пояснение. При подготовке одного из тематических сборников документов по истории отечественных спецслужб, в котором предполагалась публикация данного протокола заседания руководящего органа ВЧК, я и другие члены коллектива авторов-составителей не смогли найти в архиве ФСБ России никаких данных, дававших бы возможность прокомментировать приведенный выше пункт решения. В частности, не удалось разыскать конкретную информацию, на основе которой председатель ВЧК поставил вопрос о необходимости агентурного наблюдения за легионами. Сведений о самом Похопине также не сохранилось. Можно лишь предположить, что он имел некоторое отношение к легионам и каким-то образом вышел на контакт с Дзержинским, предложив свои услуги. Видимо, возможности Похопина были достаточно серьезные, поскольку наряду с этим человеком нам известно еще лишь об одном секретном сотруднике, которого непосредственно рекомендовал на тайную службу в ВЧК ее председатель, – А.Ф. Филиппове[65].

В одном из дел ВЧК за ранний период ее деятельности удалось найти справку по обследованию польских воинских частей в Москве, датированную 31 марта 1918 г. Подписи под текстом нет. Но, скорее всего, первичную информацию дал делопроизводитель польского полка А. Контримович, а далее работали сотрудники наружного наблюдения Всероссийской ЧК. Судя по тексту справки, польские части дислоцировались в разных районах Москвы, но совсем недалеко от центра. Так, 1-й польский легион располагался на Большой Садовой в доме № 104, по Новинскому бульвару в доме № 101 находился уланский полк, правда, состоявший из 16 офицеров, но настроенных резко против большевиков. При поступлении в полк Контримовича капитан Боулинский заявил ему, что он будет принят на службу только с тем условием, чтобы не признавать советскую власть[66]. Польское воинское подразделение располагалось и на Остоженке в доме № 20. Там, по данным ВЧК, имелся запас оружия и продовольствия. То же и на Пречистенке, в Дурновом переулке.

В Москве действовала так называемая Комендатура Верховного польского военного комитета (ВПВК) – органа, на который Ф. Дзержинский указывал в процитированной выше статье в сентябре 1917 г. В подчинении Комендатуры находились некоторые польские части, а также и запасной батальон, сформированный ВПВК. После Октябрьской революции этот батальон стал называться польским стрелковым полком имени Бартоша Гловацкого. Полк насчитывал около 1500 человек. Дальнейшая судьба полка подробно описана в статье слушателя (на февраль 1920 г.) Академии Генерального штаба В.Т. Дашкевича. Судя по тексту статьи, изобилующей интересными деталями, Дашкевич либо сам служил в полку, либо занимался им по поручению штаба МВО. «В начале марта 1918 г., – писал Дашкевич, – согласно решению штаба Московского военного округа, (полк) должен был переименоваться в интернациональную красноармейскую часть, причем в случае неисполнения этого требования лишался всех видов довольствия, получаемых им из московского интендантства. Требование штаба исполнено не было. Благодаря суммам, полученным от Совета Междупартийного Объединения (в марте мес. 10.000 рублей), часть просуществовала до апреля месяца, когда по распоряжению ВЧК несколько чинов командного состава с командиром полка, полковником Маевским, во главе были арестованы, а полк расформирован»[67].

Сделаем лишь небольшое уточнение. Согласно тексту отчета заведующего военным отделом Комиссариата по польским делам Р. Лонгвы, именно он и его подчиненные, а не ВЧК, инициировали ликвидацию польского стрелкового полка им. Б. Гловацкого, а также еще двух польских полков «советских войск южного направления»[68]. Безусловно, в данном конкретном случае Комиссариат по польским делам действовал в контакте с чекистами.

К свидетельствам Дашкевича добавлю еще несколько фактов, почерпнутых из уголовного дела на командира польской воинской части. Полковник Казимир Болеславович Маевский долгое время служил в царской армии, участвовал в боях в период Первой мировой войны, был ранен и прибыл в Москву в конце 1917 г. для долечивания в госпитале. Здесь на него вышли представители Польской комендатуры (ПК) и предложили стать командиром запасного полка и далее сформировать польскую бригаду. ПК находилась в связи с военным отделом Польского совета Междупартийного объединения и через него с французской военной миссией. По указанию ПК и ПМПО полковник Маевский пошел официальным путем к достижению поставленной цели – он готовил и направлял докладные записки военному руководителю Высшего Военного Совета генералу М.Б. Бонч-Бруевичу и наркому по военным делам Л. Троцкому. Полковнику удалось даже добиться нескольких личных докладов указанным советским военным деятелям, в ходе которых Маевский настаивал на практической реализации представленных им проектов. Не дожидаясь официального утверждения командующим МВО Н.И. Мураловым создания полка им. Бартоша Гловацкого, его командир сумел договориться о снабжении воинской части всеми видами довольствия и праве подписывать отпускные билеты и командировочные удостоверения. Это нужно было ПМПО и ПК для направления эмиссаров в места содержания военнопленных польской национальности австро-венгерской и немецкой армий и вербовки их в новые формирования. Причем Маевский официально заявлял, что комплектует будущую советскую стрелковую дивизию. Именно советскую, следовательно, подчиненную нашему военному командованию[69]. И в это же самое время он несколько раз посещал главу французской военной миссии генерала Ж. Лаверня и получил от него (через ПМПО) более 20 тысяч рублей на содержание полка и поездки эмиссаров.

Конспиративная деятельность и реальные планы полковника выяснятся позднее, когда 6 апреля 1918 г. он будет арестован ВЧК и допрошен, а при обыске изъяты все документы, подтверждавшие его противосоветскую деятельность. Есть основания предполагать, что Маевский в определенной степени сотрудничал со следствием, возможно, под давлением добытых ВЧК улик и угрозы расстрела. Как бы там ни было, остается неопровержимым тот факт, что другие арестованные по его делу лица были осуждены, а некоторые и расстреляны. Однако в отношении Маевского председатель ВЧК Ф. Дзержинский и комиссар польских советских частей С. Бабинский вышли с ходатайством в Президиум ВЦИК о прекращении уголовного дела и освобождении полковника из-под стражи. Президиум ВЦИК с этим согласился и принял 14 сентября 1918 г. соответствующее решение[70]. Замечу, что в это время уже действовал декрет СНК о «красном терроре». На этом фоне вердикт по делу Маевского представляется чем-то экстраординарным. Правда, исполнять решение Президиума ВЦИК чекисты не торопились. 3 октября Маевский все еще числился в Бутырской тюрьме. При этом он уже неделю находился на допросах в ВЧК[71]. О дальнейшей судьбе полковника пока ничего не известно. Можно только предполагать, что по делу вскрылись новые обстоятельства, потребовавшие отложить освобождение Маевского.

Совсем недавно я вновь получил возможность, но теперь уже детально, изучить дело братьев Лютославских, хранящее в Центральном архиве ФСБ России. Просмотрев его еще в конце 1990-х гг. и не имея перед собой специальной задачи изучить чекистские операции в 1918 г. именно по польской линии, я, к сожалению, тогда упустил много важной, на мой взгляд, информации по некоторым описанным раньше эпизодам. Она осталась невостребованной и при написании мной монографии о советской контрразведке в ранний советский период. Поэтому воспользуюсь сейчас материалами дела и уточню то, что осталось «за кадром». Прежде всего это касается тех конспиративных польских военных структур, которые действовали в Москве в 1918 г.

Из уголовного дела братьев Лютославских следует, что в Москве действовало несколько строго конспиративных организаций, связанных с ПМПО и Польской комендатурой, прежде всего это «Лига Боевой Готовности» (ЛБГ) и «Революционный Союз зарубежных поляков для борьбы за независимость» (СЗП).

Что стало известно чекистам от допрошенных лиц о первой? Она была создана в ноябре – декабре 1917 г. в Киеве, и якобы руководил ею некий офицер польских легионов А. Езерский. По крайней мере, при обыске у Иосифа Лютославского обнаружили письмо к нему от главного коменданта Езерского с предложением создать и возглавить в качестве коменданта московское отделение ЛБР[72]. Цель данной структуры определялась следующим образом: агитация среди гражданского населения и военнопленных поляков в пользу образования польской вооруженной силы для борьбы с немцами и за независимость Польши. Причем, судя по тексту письма, Езерский был вполне осведомлен об избрании И. Лютославского членом Исполкома ПМПО и его связях с военнослужащими-поляками в Москве. Этот факт свидетельствует об информированности подпольщиков в Киеве о состоянии дел в будущей столице Советской России. Далее, во исполнение предложения главного коменданта, на организационное собрание московского отделения ЛБГ Лютославскому удалось собрать около 400 человек[73]. Был создан штаб новой организации, но назвать чекистам его членов Лютославский категорически отказался. И еще одно, на мой взгляд, очень важное обстоятельство: при ЛБГ существовали военные курсы, которые функционировали в помещении спортивного общества «Сокол», патронировавшегося Польским советом Междупартийного объединения. Под прикрытием проведения тренировок члены ЛБГ получали начальные военные знания. И все это происходило без ведома местных властей.

Цели ЛБГ, нелегальный характер ее деятельности и направленность подготовки ее членов позволяют сделать вывод о том, что под названием ЛБГ действовала Комендатура Польской организации войсковой, созданной Пилсудским еще в 1914 г. В данном случае мы имеем дело с филиалом Коменды начельной № 3 ПОВ (КН-3) в Киеве – центральной для всех советских республик в 1918 г.

Подтверждают мой вывод материалы исследователя истории польских спецслужб профессора А. Пеплоньского, незнакомого, кстати говоря, с документами из уголовного дела на братьев Лютославских. Польский историк в одной из своих монографий указывает на то, что именно эти польские политические деятели руководили в Москве Комендатурой ПОВ[74]. Уточню только, что этой работой непосредственно занимался лишь один из братьев – Иосиф Лютославский.

О «Союзе зарубежных поляков» (СЗП) из материалов уголовного дела известно меньше, чем о ЛБГ. В протоколах допросов Иосифа Лютославского и члена СЗП Станислава Липковского содержится следующая информация: организация создана в начале 1918 г. в Воронеже польскими военнопленными. Некие ее организаторы обратились за финансовой помощью в военный отдел ПМПО, конкретно – к И. Лютославскому. Они же предложили создать отделение СЗП в Москве. Заняться этим делом было поручено некоему Мариану Гржегорчику. О нем известно лишь то, что он «был человек очень энергичный, он был душой Московской организации»[75]. Через него шло финансирование и ЛБГ, и СЗП, а также полка им. Бартоша Гловацкого. Гржегорчик был, по мнению чекистов, посвящен практически во все дела нелегальных польских организаций. Поэтому 29 апреля 1918 г., когда следователи получили некоторые сведения о его роли от Лютославских, председатель ВЧК Ф. Дзержинский подписал ордер на его арест. К сожалению, время было упущено, и подозреваемый в контрреволюционных действиях Гржегорчик, узнав об аресте братьев Лютославских, успел скрыться. Приведенными сведениями исчерпываются мои знания об ЛБГ и СЗП. Возможно, что отечественные и польские историки найдут новую информацию по данному вопросу и смогут дополнить сказанное.

При всей скудости данных о работе по польской проблематике Всероссийской ЧК и военной контрразведки в первой половине 1918 г. можно, тем не менее, утверждать, что офицеры польских частей и некоторые польские политики, находившиеся в тот период в Петрограде, а также в Москве, проводили враждебную советской власти деятельность. Кроме того, что они наладили переправку военнослужащих-поляков в неконтролировавшиеся большевистским правительством регионы, они еще и противодействовали полякам – сторонникам большевиков в реализации их шагов по привлечению соотечественников из числа солдат и офицеров в ряды Красной армии. Существовала и гипотетическая возможность участия поляков в контрреволюционном заговоре под руководством Б. Савинкова. По крайней мере, известно, что среди участников восстаний, организованных «Народным союзом защиты родины и свободы», в частности в Ярославле, были и польские офицеры[76].

Все это не могло не тревожить чекистов. Так, решение о задействовании Похопина в качестве секретного сотрудника для проникновения в среду военнослужащих-поляков состоялось 23 марта, то есть всего через 10 дней после переезда ВЧК в новую столицу. Среди большого числа организационных вопросов, стоявших на повестке дня, у руководства ВЧК находилось время только для наиболее важных и неотложных в оперативном и следственном плане дел. Среди них оказалось и «Объединенное дело польских белогвардейских легионеров»[77].

На основании ли данных, полученных от Похопина, или без его участия, но Отдел по борьбе с контрреволюцией ВЧК провел обыски у легионеров, а также арестовал нескольких членов Польской комендатуры, однако ничего компрометирующего тогда обнаружить не удалось. Допросы легионеров результатов не дали. Поэтому уже 9 апреля 1918 г. на заседании ВЧК по предложению члена Коллегии и одновременно заведующего Отделом по борьбе с контрреволюцией И.Н. Полукарова было принято решение «о выдаче польским легионерам жалованья из отобранных у них 6 720 рублей ввиду крайне бедственного их состояния и отобрания с них подписки о срочном выезде из Москвы»[78]. Этим самым чекисты, пусть и с опозданием, но пытались пресечь создание в столице объединенного польского военно-политического центра. Однако процесс переброски поляков на север и в Сибирь не прекращался. Через Москву на Мурманск и далее во Францию ехали легионеры не только из Белоруссии, но и с Украины, из оперировавших там 2-го и 3-го польских корпусов. Историкам известно, к примеру, о передвижении по этому маршруту командира 2-го польского корпуса генерала Ю. Галлера в мае 1918 г.[79] Находившийся в корпусе адьютант и доверенное лицо Ю. Пилсудского Б. Венява-Длугошовский намеревался последовать в Париж вслед за комкором и прибыл из Киева в Москву. Ему повезло меньше. В российской столице он был арестован ВЧК, содержался некоторое время на Лубянке и в Бутырках, но затем по каким-то соображениям был освобожден. В сентябре он беспрепятственно отправился в Варшаву. А вот к другим легионерам относились более строго. Даже рядовых солдат освобождали порой только после рассмотрения их дел на заседаниях руководства ВЧК или ее местных органов[80].

Некоторые авторы утверждают, что Венява-Длугошовский прибыл в Москву в составе некой дипломатической миссии, стремясь тем самым указать на «беззаконную» деятельность чекистов, нарушивших его неприкосновенность[81]. Действительно, летом и осенью 1918 г. бывали и задержания иностранных дипломатических сотрудников, и обыски в посольствах и консульствах. Однако здесь совсем иной случай, поскольку самостоятельного польского государства тогда еще не существовало, а следовательно, никаких его дипмиссий не могло и быть. Более того, есть свидетельства о заключении Венявы-Длугошовского в тюрьму вместе с группой польских солдат и офицеров, тайно направлявшихся на Мурман. Вот, к примеру, что вспоминал о времени своего ареста в Москве в июле 1918 г. В. Клементьев – один из ближайших соратников активного борца с советской властью Б. Савинкова: «Во главе у них (арестованных. – А.З.) Венява-Длугошовский. Поляки здесь временно. Их везут „на казенный счет в Польшу“»[82]. В делопроизводственных документах ВЧК за 1918 г. нет упоминания о том, на каком основании был освобожден из тюрьмы Венява-Длугошовский. Польские историки, в частности М. Волос, выдвигают версию о личном указании на этот счет главы ВЧК Дзержинского. Его якобы просил об этом известный адвокат Л. Берензон, защищавший Феликса Эдмундовича и брата Венявы-Длугошовского на судебных процессах в царское время[83]. Возможно, так оно и было. Но для нас более важно определить другое – откуда Клементьев знал Веняву-Длугошовского? Ведь он не жил и не служил до революции в Польше. Поэтому возникает вопрос: не находился ли адъютант Пилсудского со своими соратниками в контакте с подпольной организацией Савинкова при посредничестве ФВМ?

Стоит обратить внимание и на то, что упомянутый выше генерал Галлер, в конечном итоге, добрался северным маршрутом (через Мурманск) до Парижа именно при помощи ФВМ. Нет сомнений в том, что «туристам» и во многих других случаях помогала ФВМ. И помогала не из сострадания к полякам, а преследуя интересы своего государства. Именно французы стали основным «спонсором» при создании армии и специальных служб Польши, готовили и подталкивали их руководящий состав к борьбе против РСФСР и других советских республик.

Что касается чекистов, то они уже в 1918 г. поняли, кто стоит за спиной легионеров. Приведем в подтверждение этого лишь два примера. 2 июля 1918 г. газета «Известия ВЦИК» опубликовала статью с обзором одной успешной операции ВЧК. Сообщалось, что чекисты получили сведения о неизвестной им ранее подпольной организации, занимающейся вербовкой среди чехословаков и поляков добровольцев в контрреволюционные отряды. «При этом, – отмечал корреспондент, – имелись точные указания об активном участии в этой организации одной из миссий союзного дипломатического корпуса… Филиальные отделения этой конспиративной организации имелись почти во всех крупных городах Советской республики. По-видимому, вербовка контрреволюционных отрядов происходила по определенному плану и указаниям из центра. Вчера ВЧК по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией стало определенно известно, что в 9 часов вечера на Ярославском вокзале приготовлено два вагона для посадки навербованных добровольцев – чехословацких и польских офицеров. ВЧК при проверке сведений на месте обнаружила два вагона в составе поезда, отправляющегося на Вологду, специально предназначенных для добровольцев, которые официально назывались солдатами французской армии… Когда погрузка людей кончилась, ВЧК… отцепила вагоны и арестовала всех находящихся там лиц. При них были найдены бумаги, выданные французской миссией… Когда сотрудники ВЧК начали допрашивать арестованных о направлении и цели их пути, то эти мнимые французы оказались почти ни слова не понимающими по-французски. Арестовано 45 человек, главным образом офицеров. Из дальнейших допросов выяснилось, что вербовкой непосредственно занималась французская миссия, причем все дело было сосредоточено в руках секретаря этой миссии поляка Юльского. Во главе отряда стоял капитан Поппельский»[84]. Второй случай привел в своем выступлении на конференции чрезвычайных комиссий Северной Коммуны делегат от комиссии Мурманской железной дороги Ярославцев. Он рассказал о том, что удалось раскрыть несколько крупных (по меркам местной ЧК) заговоров. Среди них и заговор польских легионеров. По данному делу было арестовано 200 человек[85].

Следствие по польским легионерам чекисты продолжали до конца 1918 г. Итоговым можно считать одно из сообщений, подготовленное сотрудниками ВЧК для прессы. В газете «Известия ВЦИК» от 4 декабря, в разделе, посвященном деятельности чрезвычайных комиссий, появилась заметка под заголовком «Дело бывших польских легионеров». В ней кратко излагался ход начатого еще в июне следствия, указывались фамилии организаторов переправки военнослужащих на север и в Сибирь – видных членов польской партии национальных демократов профессора В. Грабского, ксендза К. Лютославского, а также генерала Галлера. В конце заметки приведено следующее решение руководства советской спецслужбы: «ВЧК, рассмотрев все данные и принимая во внимание, что бывшие легионеры были обмануты своими вождями, постановила всех задержанных из-под стражи освободить, предоставив им возможность возвращения на родину»[86]. Скорее всего, такой вердикт был продиктован необходимостью оказать поддержку Народному комиссариату по иностранным делам РСФСР, предпринимавшему в тот период попытки снять напряженность в советско-польских отношениях.

Через полтора года о делах на польских легионеров посчитал необходимым вновь упомянуть заместитель председателя ВЧК М. Лацис. В своей небольшой книге, увидевшей свет в 1920 г. и предназначавшейся для лекторов и агитаторов, он воспроизвел упомянутые выше сообщения и газетные статьи. При этом для усиления читательского внимания автор снабдил свой материал характерными заголовками типа: «Вербовка польских легионеров на Мурмане», «Польская военная организация»[87] и т. д. Раздел книги, посвященный операциям, проведенным по полякам, сопоставим по объему с описанными в этом же издании делом британского дипломата Р. Локкарта и операцией по раскрытию подпольной организации Б. Савинкова. Это придает работе по полякам в 1918 г. весомость, подчеркивает одинаковую угрозу данных враждебных проявлений для безопасности страны. Понятно, что книга готовилась уже в 1920 г., возможно, даже после начала советско-польской войны, и была призвана подчеркнуть враждебное отношение к Советской России со стороны Англии, Франции и, конечно же, Польши. Но приведенные в книге факты не являлись вымыслом, они полностью подтверждаются документами, сохранившимися в российских и иностранных архивах.

К 1918 г, относятся и оперативно-следственные мероприятия в отношении двух братьев Лютославских. Они происходили из известной в Польше семьи, проживали в Варшаве и в 1915 г. эвакуировались в Москву ввиду наступления немцев. Как я уже упомянул, один из братьев – Казимеж Францевич Лютославский – являлся членом военного отдела Польского совета Междупартийного объединения и по поручению данного органа занимался отправкой польских военнослужащих во Францию при посредничестве ФВМ и под ее контролем. Второй брат – инженер Марьан (в некоторых документах указано имя Мариан) – состоял в должности уполномоченного Центрального обывательского комитета Царства Польского, но с начала 1918 г. занялся подпольной работой против новой советской власти по указаниям французской военной миссии. Он, так же как Казимеж и Иосиф, занимался нелегальной переправкой бывших польских легионеров на север и на территорию, контролировавшуюся Чехословацким корпусом в Сибири.

Кстати говоря, в Сибири уже летом 1918 г. неким Польским военным комитетом формировалась 5-я польская стрелковая дивизия. Активное участие в ее создании принимали тайно выехавшие из Москвы по поручению ПСМО и при помощи братьев Лютославских бывшие легионеры: капитан Р. Воликовский, майор В. Чума и поручик Э. Доян-Мишевский. Польские воинские части создавались при Чехословацком корпусе по договору с Чехословацким национальным советом, к чему опять же приложил усилия К. Лютославский[88]. Поездка в Сибирь была осуществлена в полном взаимодействии ПСМО с легально действовавшим в Москве еще с начала ноября 1917 г. Верховным польским военным комитетом (ВПВК), конкретно – с его мобилизационным отделом, о деятельности которого ВЧК не имела никакой информации. В середине февраля 1918 г. чекисты арестовали некоторых руководителей ВПВК во главе с подполковником Подгурским, однако не добились от них показаний о тайно проводимых мероприятиях. Удалось лишь выяснить, что ВПВК, скрывая свои истинные цели, участвовал в формировании в Москве Польского резервного полка, впоследствии переименованного в Батальон обороны казначейства польского народа, а затем – в полк имени героя польского восстания под руководством Костюшко Бартоша Гловацкого[89]. Только после ареста Марьяна и Иосифа Лютославских, а также командира полка полковника К.Б. Маевского в ходе следствия по ним чекисты выяснили, что они принимали деятельное участие в формировании контрреволюционных отрядов на основе вышеупомянутого полка им. Бартоша Гловацкого. Как было установлено, Иосиф Лютославский провел 24 марта 1918 г. совещание с главой ФВМ генералом Ж. Лавернем и обсудил план организации и пересылки польских отрядов во Францию и в Сибирь.

Об этих контактах и существе переговоров чекисты не имели сведений от своих негласных источников. Ведь в первой половине 1918 г. по представительствам союзных войск ВЧК практически не действовала. Да и использование агентуры как системы работы чекисты, включая и самого руководителя ВЧК Ф. Дзержинского, тогда не признавали. Только в мае, после операции по савинковскому «Народному союзу защиты родины и свободы», они смогли констатировать реальную разведывательно-подрывную активность со стороны дипломатических и военных работников Англии и Франции в Советской России.

Иностранные представители не ограничивались только сбором военной, политической и экономической информации. Они поддерживали, а иногда и сами организовывали акции, направленные на низвержение большевистской власти. Кроме заговоров, террористических покушений на известных деятелей РКП(б) и правительства, операций в экономической сфере, они разрабатывали и проводили мероприятия по подрыву авторитета большевиков в народных массах. Наиболее известной операцией является распространение фальшивых документов о сотрудничестве некоторых советских руководителей с немецкой разведкой в деле разрушения российской армии и государственности. Некоторые публицисты и даже историки, как у нас в стране, так и за границей, до сих пор отказываются признать подделками, запущенные в 1917–1918 гг. в оборот «документы». Такие авторы намеренно игнорируют убедительные исследования широко известного американского дипломата и историка Дж. Кеннана[90] и российского ученого – доктора исторических наук, профессора В.И. Старцева[91]. Не вдаваясь в детальное обсуждение их работ, отмечу только то, что имеет отношение к рассматриваемым мною вопросам, а именно к действиям польских подпольщиков в Петрограде и в Москве в 1918 г.

Итак. Историк Старцев однозначно утверждал (и я с ним полностью согласен), что автором фальшивок является писатель и журналист, поляк по национальности Фердинанд Оссендовский[92]. Мне этот персонаж впервые встретился еще в 1990-е гг., когда я готовил монографию по истории отечественной контрразведки[93]. Оказалось, что Оссендовский, будучи журналистом (пишущим под псевдонимом «Мзура») и помощником редактора газеты «Вечернее время», начиная с 1916 г. не раз обращался в военные и военно-морские органы царской контрразведки с предложениями передать якобы имевшиеся у него материалы о немецком шпионаже в Российской империи[94]. Однако в контрразведывательных учреждениях не спешили брать сведения журналиста за основу расследований, поскольку они не указывали на первоисточник. Скорее это были некие размышления Оссендовского, основанные на открытой и всем доступной информации, а также и на разного рода слухах.

После падения царского режима «Мзура» вновь и вновь бомбардирует своими предложениями теперь уже контрразведку Временного правительства. В итоге он добился приема в отделе генерал-квартирмейстера Генштаба у полковника М.Ф. Раевского, отвечавшего за организацию курсов контрразведки. С Оссендовским заключили контракт, и он стал читать курс лекций под общим названием «Противодействие торговому шпионажу»[95]. Чтобы поднять свою значимость, лектор неоднократно упоминал о том, что немецкая разведка вынесла ему смертный приговор за вскрытие ее агентурной работы в России[96]. В общем, приврать он был мастер и делал это вдохновенно, умело превращая ложь в подобие правды.

После Октябрьской революции Оссендовский, являясь откровенным противником новой власти, установил контакт с французской разведкой, а конкретно с резидентом 2-го Бюро Генштаба Франции капитаном П. Лораном, через своего коллегу по работе в газете «Вечернее время» Е.П. Семенова-Когана. Французский разведчик специализировался на фальсификации документов, якобы доказывающих связь большевиков с немецкими разведслужбами[97]. Именно ему и продал Оссендовский несколько изготовленных фальсификатов, которые стали известны в исторической литературе как «документы Сиссона». В одном из своих писем друзьям Е. Семенов указывает следующее: «Я представил г. N некоторым союзным посольствам, которым он передал списки нескольких тысяч названий фирм и имен агентов, работавших на Германский Главный штаб в России, Финляндии, Польше (выделено мной. – А.З.)и за границей. Я эти списки передал в феврале 1918 г. Сиссону для правительства Сев. Ам. Соед. Штатов»[98].

Далее вполне уместно процитировать исследователя деятельности Оссендовского как фальсификатора – историка Виталия Ивановича Старцева. Вот, что он пишет относительно польской темы в «разоблачительных документах»: «Сложными были взаимоотношения с поляками. Временное правительство торжественно пообещало, что после победы над Германией будет воссоздано сильное независимое польское государство из всех его трех частей. Было разрешено формирование польских частей, возникли десятки польских общественных организаций разных направлений, продолжал действовать созданный еще царским правительством Ликвидационный комитет по делам Царства Польского. Большевики постепенно стали закрывать все эти организации, сосредоточив управление польскими делами в своем специальном комиссариате. Это вызвало недовольство большинства несоциалистической польской общественности в Петрограде и по всей стране. Как тогда понимали поляки, Советская Россия, ищущая мира с фактическим победителем в войне, не будет бороться за интересы возрождения Польши и намерена уступить ее Германии. Поэтому количество врагов большевиков среди поляков резко увеличилось. Русские поляки посчитали, что их надежды теперь связаны только с союзниками. Если они выиграют войну, Польша будет независимой, если нет – стонать полякам под германским и австрийским сапогом. Если же удалось бы подтолкнуть союзников к свержению большевистского правительства или оказанию эффективного давления на него, то Россия еще смогла бы сыграть какую-то роль в достижении польской независимости. Так, кроме многолетней ненависти к немцам и только что родившейся ненависти к большевикам, А.М. Оссендовского толкал к изобретению новых „документов“ для союзников и священный польский национальный эгоизм»[99]. Таким образом стала появляться в фальсификатах, посвященных брест-литовским переговорам, польская проблематика.

Теперь подошло время возвратиться к аресту чекистами 23 апреля 1918 г. братьев Лютославских. Статья (а не краткое сообщение) об этом была напечатана в центральной правительственной газете «Известия ВЦИК» 4 мая, когда сотрудники ВЧК посчитали возможным довести до сведения общественности некоторые результаты следствия. Заголовок статьи указывал на сущность обвинения, предъявленного братьям, – «Фабрикация провокационных документов»[100]. Корреспондент писал, что при обыске на квартире у Марьяна Лютославского были найдены документы, предназначавшиеся для передачи иностранным миссиям. «Содержание их таково, – указывает автор статьи, – чтобы скомпрометировать власть Рабоче-Крестьянского правительства в глазах народов». Братья отказались сообщить следователям, откуда они взяли эти документы, но признали своими записи, поясняющие изъятые материалы, а также то, что они изготовили несколько копий фальшивки с целью распространения в кругах польской общественности. В одном из «документов» говорилось, что представители русского и германского командований еще до заключения мира подписали 22 декабря 1917 г. тайное соглашение по польскому вопросу, согласно которому польский народ отдается во власть немцев. И за это якобы большевистские лидеры получили огромные деньги. В тексте «соглашения» предусматривалось лишение поляков-военнопленных продовольственных пайков и перевозка их тайным способом на работы в Германию. Последнее как нельзя лучше подходило для соответствующей обработки легионеров.

Подготовленная Оссендовским фальшивка сохранилась в Национальном архиве США, где с ее текстом ознакомился российский историк Старцев. В «документе» говорилось о том, что совещание представителей Германии и большевистской России пришло к следующему заключению: «Польская политика направляется германским правительством. Русское правительство не вмешивается в польские внутренние дела и поэтому не имеет права защищать или выступать против: 1) отделения нефтяного и металлургического бассейна в Домброве, который аннексируется Германией; 2) ограничения права лиц польского происхождения заниматься нефтяной промышленностью в Галиции; 3) против отделения и административного устройства Холмской губернии; 4) согласованной внутренней политики Германии, Австро-Венгрии, Украины, Курляндии, Эстляндии и Лифляндии, касающейся Польши; 5) против экономической политики Германии и Австро-Венгрии в Познанской губернии и Галиции и в польских районах, аннексируемых Германией от России»[101]. Как представлялось автору фальшивки, союзники просто обязаны были возмутиться действиями советских руководителей, предпринять против них жесткие меры и одновременно сделать все для возбуждения поляков против новой власти в России, подталкивая их к борьбе за свои «ущемленные» права.

В пояснительной записке к фальшивке, подготовленной неизвестным автором, говорилось: «Нужно добавить, что по крайней мере два местных поляка были арестованы по случаю этих документов и обвинены, среди прочего, в их подделке»[102]. Нет сомнения, что этими людьми были братья Лютославские – Марьян и Иосиф. Они, по всей видимости, путем распространения фальшивых документов намеревались побудить сомневавшихся военнослужащих-поляков к вступлению в формировавшиеся части и выезду на север либо в Сибирь для участия в борьбе с большевиками.

Материалы уголовного дела позволяют подтвердить мой вывод относительно намерения Лютославских распространить именно фальшивки Оссендовского. Обнаруженные профессором Старцевым в американских архивах «документы» этого фальсификатора, касающиеся польской проблематики, текстуально совпадают с теми, что сохранились в деле братьев Лютославских[103]. Как выяснилось в ходе следствия, эти «документы» Марьян Лютославский привез ориентировочно 19–20 апреля 1918 г. из Петрограда, что совпадает по времени и месту нахождения Оссендовского перед бегством в Сибирь.

Судебный процесс над Лютославскими должен был состояться в Москве в начале осени 1918 г. По непонятным до сего времени причинам ВЧК передала все материалы дела в Ревтрибунал, где расследование взяла в свои руки заведующая следственной частью Е. Розмирович. В собственноручно написанной биографии она не указывает на получение какого-либо образования кроме женской гимназии. Впрочем, в первые годы советской власти для занятия должности в судебных органах, таких как трибуналы, не требовалась юридическая подготовка. Однако отсутствие такой квалификации напрямую влияло на качество расследований. Вот и в случае с братьями Лютославскими мы видим поверхностность в доказывании деяний, ими совершенных. Защищавший братьев в ходе трибунальского следствия адвокат С. Кобяков в воспоминаниях подробно описывает, используя, конечно же, лишь свою аргументацию, успешное опровержение участия подсудимых в распространении фальшивок Оссендовского. Это же касается и связей с командованием польского полка. Защитник опроверг наличие каких-либо антиправительственных мотивов у Лютославских в деле формирования данной воинской части и частичном финансировании ее офицеров. Сам факт пополнения личного состава полка вновь прибывавшими в Москву военнослужащими, включая и бывших военнопленных, он объяснил личным одобрением этих действий со стороны наркома по военным делам Л. Троцкого. Вызвать же на заседание трибунала «вождя» Красной армии для дачи пояснений Розмирович не решилась[104]. Так могло дойти и до оправдания подсудимых или, в худшем случае, до приговора к содержанию в концлагере до конца Гражданской войны, как это часто применялось при формулировании окончательного решения трибунала. Однако 5 сентября 1918 г. в связи с покушением на В.И. Ленина был объявлен декрет Совнаркома о «красном терроре», и на его основании в этот же день Лютославские вместе с несколькими царскими министрами были расстреляны[105].

Подытоживая сказанное выше, можно утверждать следующее.

1) Впервые с польской проблематикой ВЧК столкнулась уже в самом начале 1918 г., когда 1-й польский корпус во главе с генералом Довбор-Мусницким выступил против новой власти. Некоторые политики и общественные деятели польской национальности, проживавшие в Советской России, пытались организовать пополнение корпуса. Происходило это путем направления в район его оперирования соплеменников из числа бывших военнослужащих разваливавшейся русской армии, а также военнопленных.

2) ВЧК и военная контрразведка не располагали в это время какими-либо оперативными возможностями в польских кругах. Метод агентурного проникновения в интересующую среду еще не стал основным в работе советских спецслужб.

3) В этих условиях польские политики могли беспрепятственно создавать на территории РСФСР неподконтрольные властям организации для решения некоторых задач по подготовке к образованию независимого польского государства. Несмотря на разницу в подходах к достижению цели у ряда политических и общественных деятелей, все они сходились в одном – необходимости создания воинских частей как некоего ядра будущей армии. Эта деятельность маскировалась под формирование сил для отпора германским войскам.

4) Реализации тайных планов помогала французская военная миссия. От нее шли финансовые средства, а также указания и конкретная помощь в организации переправки поляков-военнослужащих и бывших военнопленных на север и в Сибирь. Там предполагалось создать антибольшевистские силы, подконтрольные союзникам – будущим интервентам.

5) Одним из эффективных способов убедить польских солдат и офицеров в необходимости сопротивления советской власти считалось распространение фальшивых документов, содержавших информацию о состоявшихся тайных договоренностях между большевистскими лидерами и германским командованием, Предмет этих договоренностей – недопущение полной независимости Польши, взятие под контроль ее экономики и финансов, ущемление прав польского народа. Изготовителем фальсификатов являлся журналист польского происхождения Оссендовский, а размножением и распространением их занялись видные политики-конспираторы братья Лютославские.

6) Предпринятые органами ВЧК в апреле – июле 1918 г. мероприятия, включая и арест Лютославских, позволили сорвать планы французской военной миссии и польских националистов.