Читать книгу На веки вечные. И воздастся вам… - Александр Звягинцев - Страница 8

Зал на третьем этаже нюрнбергского Дворца юстиции выглядел даже не строго, а мрачно, если не зловеще. Темно-зеленый мрамор на стенах, закрытых панелями темного дерева, даже на взгляд казался пронизывающе холодным, все окна были плотно зашторены, чтобы в зал не проникал дневной свет.

На специальном возвышении был установлен длинный стол для судей Трибунала, за их креслами – большие государственные флаги стран-победительниц – СССР, США, Великобритании, Франции.

Скамья подсудимых в два ряда располагалась в другом конце зала напротив, так что судьи и подсудимые постоянно смотрели друг на друга. За подсудимыми стояла целая шеренга американских солдат в белых касках, белых портупеях с дубинками в руках. Перед ними, словно защищая от судей, на скамьях в три ряда нахохлились адвокаты, в черных и лиловых мантиях очень похожие на стаю воронов.

Ребров, провозившийся с очередной шифровкой от Гектора, к началу первого заседания опоздал. Он пробрался на гостевой балкон, когда Главный американский обвинитель Джексон уже говорил.

 – Господа судьи! Честь открывать первый в истории процесс по преступлениям против всеобщего мира налагает тяжелую ответственность. Преступления, которые мы стремимся осудить и наказать, столь преднамеренны, злостны и имеют столь разрушительные последствия, что цивилизация не может потерпеть, чтобы их игнорировали, так как она погибнет, если они повторятся…

Приподнявшись на носки, чтобы лучше рассмотреть Джексона, Ребров вдруг заметил в первом ряду гриву Пегги, которая сегодня была в военной американской форме. Положив руки на барьер, она внимательно смотрела в зал. И что удивительно, рядом с ней было пустое кресло.

Денис, не долго думая, пробрался вперед и нахально уселся рядом с Пегги.

 – Здравствуйте Пегги, – негромко сказал он, наклоняясь к ней. Его сразу обдало волной дорогих духов. – Что-то мы с вами давно не виделись…

Он еще говорил, но уже понимал, что рядом с ним не Пегги. Это была сама Марлен Дитрих, о прибытии которой на процесс взахлеб писали все газеты. Она посмотрела на него с веселым изумлением. Ребров закашлялся от смущения.

 – Простите, госпожа Дитрих… Я ошибся. Я принял вас за другую женщину…

Марлен даже руками всплеснула от удивления.

 – Давненько меня ни с кем не путали. Это даже интересно!

 – Извините еще раз.

Дитрих, не сводя с Реброва глаз, вдруг достала из нагрудного кармана тюбик с пастилками, положила одну в рот, другую протянула ему. Ребров благодарно кивнул и послушно принялся жевать. Пастилка была мятная.

«Ну, ты даешь, – думал Ребров, – не узнал саму Марлен Дитрих, всемирно известную кинозвезду». Кстати, ее, урожденную немку, пытался уговорить вернуться в Германию даже лично Риббентроп, будучи министром иностранных дел, но она просто выставила его и демонстративно отказалась от германского гражданства. А когда началась война, отправилась на фронт петь для американских солдат, которые ее обожали. Она была женщиной мечты для тех, кого ждала смерть.

 – Это судебное разбирательство приобретает значение потому, что эти заключенные представляют в своем лице зловещие силы, которые будут таиться в мире еще долго после того, как тела этих людей превратятся в прах, – говорил Джексон. – Они в такой мере приобщили себя к созданной ими философии и к руководимым ими силам, что проявление к ним милосердия будет поощрением того зла, которое связано с их именами…

– Послушайте, а вы кто? – весело спросила Дитрих, когда в заседании был объявлен перерыв.

 – Меня зовут Денис Ребров. Я из делегации СССР.

 – О, русский! А почему вы не в мундире? Другие русские в своих мундирах с золотыми погонами выглядят так, как и подобает победителям. Вы что – не воевали?

 – Воевал, но сейчас…

Но Марлен не слушала его. Она была занята своими мыслями.

 – Знаете, я никогда не чувствовала себя такой счастливой, как в армии! Моя немецкая душа, видимо, встрепенулась на фронте… Немцы – нация военных. Я воспринимала трагедию войны с какой-то мрачной сентиментальностью. Борьба, смерть, долг – это мое. Это то, что способен почувствовать каждый немец.

 – Но вы были в американской армии, – мягко напомнил Ребров. – Выступали для американских солдат, воевавших с немцами.

 – Разумеется. А для кого же я должна была выступать? Не для этих же… – брезгливо кивнула она в сторону зала, из которого американские охранники выводили подсудимых на обед.

 – А вот Ольга Чехова пела для немецких солдат, – зачем-то напомнил Ребров.

 – Что ж, у каждого своя конюшня, – равнодушно пожала плечами Марлен. – Каждый выбирает ту, что ему подходит.

 – Знаете, недавно немецкая девушка плюнула ей в лицо…

 – Ну, если учесть, что Гитлер называл ее своей любимой актрисой…

 – Как раз не за это.

 – А за что же?

 – Она набросилась на Чехову потому, что теперь ходят слухи, будто она была русским агентом.

 – А она действительно им была? – с явным интересом спросила Марлен.

 – Не знаю. Я с ней не работал.

 – А зачем вы мне это рассказали?

 – Вы не боитесь, что немцы сейчас относятся к вам так же, как к Чеховой? Как к предательнице, а не как к героине?

 – Это их проблемы. Немцы сами выбрали Гитлера. И были с ним до самого конца. Им не на кого жаловаться. Но, уверяю вас, в меня они плюнуть не посмеют. Немцы знают как вести себя с победителями.

И тут на них налетела Пегги. Она на сей раз была в строгом деловом костюме.

 – Привет, Марлен! Боже, как я рада!.. Мы столько не виделись!..

Марлен обняла Пегги.

 – Последний раз это было в Париже, моя дорогая. Сразу после освобождения…

 – Ты надолго сюда, в Нюрнберг? Может быть, собираешься сделать фильм про этот процесс?

 – Нет, пока все это выглядит совсем не кинематографично… Надеюсь, когда будет выступать русский обвинитель… Кстати, в каком он звании, Денис?

 – Генерал.

 – Я надеюсь, ваш генерал будет в мундире и сапогах. И в какой-то момент достанет из своих галифе пистолет и пристрелит какого-нибудь Геринга!.. Вот это было бы кино!

 – Да, это была бы сенсация, – согласилась Пегги.

 – Ну, вряд ли это случится, – улыбнулся Ребров. – Это совершенно невозможно, уверяю вас. Генерал Руденко умеет держать себя в руках.

Тут Марлен принялась раздавать автографы и улыбки окружившей их со всех сторон публике.

 – Пойдемте в бар, выпьем что-нибудь, – потянула Реброва за руку Пегги. – Хорошо, что я сегодня не надела свою солдатскую форму, а то бы выглядела как жалкая подражательница Марлен. И тогда мне пришлось бы застрелиться.

В баре Пегги, прищурившись, посмотрела на Реброва.

 – А где же наша княжна? Я ее давно не видела.

 – Она приболела.

 – О, я надеюсь, ничего серьезного! Она очень мила. Очень! В аристократах все-таки что-то есть… Я люблю аристократов, – с вызовом сказала Пегги. – Хотя вам, представителю пролетарского государства это, наверное, не по вкусу.

 – Ну, американское общество тоже не назовешь аристократическим, – отбился от наскоков Ребров. – А сами вы, Пегги, не голубых кровей?

 – Я? Увы… Мой папа был простой ирландский пьяница и безжалостно лупил мою бедную мать. И меня с братьями заодно. В детстве я все время была голодна, мороженое было для нас недостижимой мечтой… Но потом я разобралась, что к чему в этом мире.

 – И как он устроен, этот самый мир?

 – О, весьма сложно. Но есть одно правило, которое надо соблюдать, – уже совершенно серьезно сказала Пегги.

 – И какое?

 – Не давать себя в обиду, – жестко сформулировала Пегги. – Никому и никогда не давать себя в обиду. Люди сразу чувствуют, кто может дать сдачи, а кто нет. С кем можно связываться, а с кем не стоит. Я из тех, с кем связываться не стоит. Но для друзей я готова на многое…

Пегги многозначительно посмотрела на Реброва.

 – Подарили бы мне какую-нибудь сенсацию от русской делегации, а? Я бы сумела вас отблагодарить…

 – Пегги, за вами и так должок, – засмеялся Ребров. И напомнил: – Кто подарил вам сенсацию с эсэсовцами?

 – Я помню и скоро преподнесу вам ответный подарок… Но неужели русские не готовят какой-нибудь сюрприз? – напирала Пегги. – А мне кажется, ваш Сталин любит всевозможные сюрпризы.

 – Пегги, я уверен, вы знаете секретов гораздо больше, чем я. Я занимаюсь здесь лишь скучными юридическими консультациями, копаюсь в бумагах, перевожу документы…

 – Так я вам и поверила. Вы очень скрытный, господин Ребров, и таинственный. Прямо шпион какой-то! – подмигнула Пегги.

 – Ну, какой из меня шпион! – отмахнулся Ребров.

 – Ладно-ладно… Но вы можете быть уверены, что Пегги болтлива только тогда, когда ей это надо.

 – Учту.

 – Кстати, как вам живая Марлен Дитрих? Наверняка вы видели ее так близко впервые…

 – Она настоящая звезда.

 – Да-да, Марлен знает толк в этом ремесле. Я знакома с ней уже много лет. Так уж случилось, что чуть ли не первое мое интервью для газеты было именно с ней. Подруга каждого солдата Америки – лучшая из сыгранных Марлен ролей, и самая любимая. Именно она принесла ей самый больший успех. Но… Если верить всему, что говорит Марлен, можно подумать, что она провела на фронте под огнем несколько лет. И все время рисковала быть убитой. Или, что еще хуже, попасть в лапы к нацистам, которые тут же принялись бы ее насиловать. Она сначала убедила в этом публику, а потом поверила сама. В действительности же со всеми приездами и отъездами наша звезда была в Европе чуть больше года, а между концертами перед солдатами летала в Нью-Йорк и Голливуд.

 – Уж не завидуете ли вы ей, Пегги? – удивленно поднял брови Ребров.

 – Я? Нет. Но я журналист и должна знать правду. Я могу что-то выдумать для сенсации, но для себя я должна знать правду. Правда – страшная штука. Она совсем не многим по силам. Но она затягивает. Тебе все время хочется знать ее больше и больше, хотя она приносит одни тревоги и неприятности. Но если ты уже знаешь ее вкус, то не спутаешь его ни с каким другим.

Пегги помолчала.

 – А что касается Марлен… Она сделала для американских солдат, что могла, но… Было много других женщин, которые делали все, что в их силах, и они не получили за это ничего. А она стала символом победы. Понимаете меня? Я хочу сказать, Марлен из тех, кто умеет получать за свою работу. И никогда не продешевит.

В этот момент рядом с ними возник Крафт. Как всегда, веселый и улыбающийся.

 – А вот и я! О чем разговор? Хотя, погодите, я сам угадаю. Пегги вытягивает из вас, Денис, какие-то секреты о деятельности русской делегации?

 – Ты не угадал, Алекс, – остановила его Пегги. – Просто я рассказывала нашему русскому другу кое-что о Марлен, рядом с которой он оказался и был просто ослеплен ее красотой и величием.

 – Да? А мне показалось, что вам нравятся совсем иные женщины, – игриво посмотрел на Реброва Крафт. – Я имею в виду – другого плана.

 – Мне нравятся разные, – буркнул Ребров.

 – Ого! И это правильно!

Заметив, что Реброву неприятен этот разговор, Крафт тут же сменил тему.

 – Кстати, о Марлен. У нее есть сестра Элизабет. Англичане нашли ее в одном из самых страшных концлагерей – Берген-Бельзене. Из 60 тысяч узников, содержавшихся в бараках, 10 тысяч были уже мертвы, а еще несколько тысяч умерли в течение нескольких дней после освобождения… А сестра Марлен и ее муж, как выяснилось, просто держали при лагере кафе, где столовались палачи из Берген-Бельзена… Элизабет с мужем были тихие и добропорядочные граждане рейха, которые делали свое дело. Элизабет представляла из себя красивую, здоровую, хорошо упитанную даму, хотя рядом с ней умирали от голода и пыток тысячи… Но эта история вовсе не про Марлен. Эта история про немцев. Руководителей, которых сейчас судят.

 – Ты закончил? – осведомилась Пегги, которая сама любила солировать.

 – В принципе, да. Но есть еще одна история. Она будет очень интересна нашему русскому другу… На днях американскую делегацию со скандалом покинул один из ее членов. И знаете почему? Он заявил, что в американской делегации слишком много евреев, которые стали американскими гражданами совсем недавно – или перед самой войной или даже во время нее. Эти эмигранты из Германии, бежавшие от нацистов, думают не о правосудии, а о мести, заявил этот человек… И поэтому он не хочет участвовать в пародии на суд, где не будет места справедливости и закону.

После небольшой паузы Пегги сказала:

 – Сдается мне, в этой истории чего-то не хватает.

 – Да, – согласился Крафт. – Не хватает фамилии героя. Так вот это хорошая немецкая фамилия. Он сам из семьи немецких эмигрантов.

 – Как и ты, – показала Крафту язык Пегги.

 – Увы, – склонил голову тот. – Не всем же выпало счастье родиться ирландцами.

Постскриптум

«Предлагаю устроить в крыле для свидетелей просмотр фильма о злодеяниях нацистов, чтобы несколько сбить с них спесь перед выходом к свидетельскому барьеру. Я имею в виду таких людей, как секретарша Гесса фрейлейн Шпеер – фанатичную нацистку, упорно настаивающую на том, что нацисты не совершали ничего предосудительного, а все ужасные вещи – лишь происки пропаганды.

Я имею в виду и прочих милитаристов, полагающих, что честь Вермахта осталась незапятнанной их беспрекословным подчинением Гитлеру».

Густав Гилберт, американский психолог, работавший с подсудимыми на процессе