Читать книгу ЭРАтическая эРОДикА. Цикл поэм 2011 года - Александра Барвицкая - Страница 6

если барометр счастья

зашкалит в тональностях вьюг,

и от ядерных зим небесные снасти

крышкой гроба

покажутся вдруг,

не стоит печали множить. —

не вечно горе

ледяные глыбы толкает.

прочти эти сны, мой друг.

ведь, и у тебя тоже,

если поверишь,

вскоре,

сможет сбыться сказка такая.

стонут поэмы слёз,

а поэмы счастья – поют!

музыку неба сном сотворю

ради любимого голоса —

голоса ПГЮ.

– живи, соблюдая мёртвый закон:

музыку счастья храни под замком. —

не будоражь смирившихся и заблудших!

не стоит будить покорных.

так всем, поверь, станет гораздо лучше —

совсем скоро.

– будь с нами! —

Сали и Ери

серыми

буднями

каждое утро твердят,

подливая в брандспойты душителей зарева

звонкости звёзд

до боли знакомый

яд,

заваренный

на помоечной луже,

простуженной

хрипотой разорённых змеями птичьих гнёзд.

– ты нас послушай! —

шипит Сали.

– так будет лучше! —

втирает Ери

в ушную раковину

росой маковой:

– мы так устали

охранять эти двери.

– у прозы

мёртвых —

рек

тьма!

смелей

пей

дозу

реквиема…

…

и, потирая ручки от свершившегося акта,

заботливые

Сали

и Ери,

ноты ни одной не скомкав,

переходят к последнему такту.

прикручивают расшатавшийся болтик,

и запирают счастье за сейфовой дверью.

далее —

валиком

смазывают замок салом,

и с улыбкою тошнотворной

слизывают замочную скважину языком, а

после

уже просто

в караул выставляют дневальных.

и отшаркиваются на запах грехов свальных

в простыни

мёртвых опочивален.

к тем, что молчат безучастно,

совершенно не помня о счастье.

но!

есть

одно

слабое место!

которое Сали и Ери, увы, не известно.

и это НО

всё выворачивает вверх дном!

ведь Моцартам радуг мёртвый закон незнаком!

и эти безумцы – гармонии звонари – странные,

упорные!

протискиваются сквозь поры

нотного стана,

выгибают ключи скрипичными и басовыми,

срывают с амбаров пудовые засовы,

и, пробивая эфир прямой,

прищурами волн раскосых

вылетают свободно, как домой, —

в открытый космос.

надо бы с ними сбежать!

но переизбыток яда

не отпускает Наяду.

и нет для ключа ни ноты, ни точки!

пальцами расшевелю, кружа,

тальную родинку рядом

с изгибами позвоночника.

шелкопрядную

вытяну ниточку,

и завернусь у восточных

окон:

до поры – сублимировать в коконе.

пусть пока

прогуляются Моцарты счастья за облака —

за кучевую ограду.

окинув вселенную взглядом,

присмотрят местечко уютное,

и, примостившись на правом предплечье

пути млечного,

заиграют на лютне

симфонию светлой нови, —

призывая вспыхнуть сверхновой! —

зачехлённую шёлковой змейкой двустрочной

в Сали-Ерином подзамочье.

и я,

в преддверии рая,

задраив

глаза изолентой липкой,

просплю коконовый сезон

вещью в себе (или чьей-то вещью?),

но, всё же, высмотрю вещий

сон —

в симфонии лютни – ведущей скрипкой.

сердечным клапаном —

на рты

аорты —

кляп! —

до весны!

сны

ноябрей и декабрей пусты. —

рушатся, как ледяные мосты.

а сны,

осуждённые на: сбудутся! —

будятся

только мартом,

которым счастье рожаем,

собирая в корзину сентябрьские  урожаи.

ангел грядущих дней!

в летаргию

впасть

помоги мне! —

чтобы вышагать сном:

от пасти

сожжённой Трои – до славности Спарты,

от Красного Яра – к Монмартру,

от анемии – к бурлящести вены,

от плена седин —

до любовного плена,

от три, два, один —

до нуля округлого

вокруг его

единичности! —

вещий в вечности сон пронести!

или, открыв козырные карты,

сразу ворваться в март?

но гласят сонные правила:

так не правильно!

заповедь первая – не обходи преграды.

а вторая —

чтобы подняться до рая,

вначале надо

без оглядки спуститься к аду.

правилам подчиняюсь.

внушаю себе: не боюсь…

я всего лишь снюсь…

про-о-о-ва-а-а-ли-ва-юсь…

глубоко,

на сонное дно,

перебирая

упорно

на ощупь

дрожащей

рукой

в обратную сторону

перекидной

календарь.

февраль.

здесь, оглохнув от взвинченной тиши,

забив рот

глыбой молчанья, приказанной свыше,

сбросился навзничь с заснеженной крыши,

свихнувшийся на расставаньях крикун-урод.

январь.

тут, не выдержав боли грудинной

от скованности нечеловечьей,

застрелился церковной свечкой

шатун вечный,

увязший по самые плечи

в солёной льдине.

а на стыке годин —

визги по рации,

ворвавшейся в дом Клаусами Святыми,

бригады мобильной реанимации:

«стынет тело!

стынет!»

далее – жребием исхода —

по-за-про-шло-годний

иней.

на дне —

в поисках коды —

дна нет.

сон – глубже.

расщелина – уже.

под градусом зимнего

бермудского угла

за-са-сывает в низины

тёмного поддонья,

свалившаяся с ладони,

сонная игла.

и вот

уже – влёт! —

одним щелчком

на тонкий лёд

навозных

метаморфоз

затылком бьёт!

ошалев от удара,

сонный настройщик,

канифоль натирая смычком,

оборачивается к скрипке.

и сразу —

отпрыгивая, как от неизлечимой заразы, —

впадает в кому.

талия скрипки – ах! —

срывает резное платьице,

и на глазах —

провисает,

шерстенеет,

зубатится!

и вот,

уличным сбродом,

зовом прожектора яркого,

скрипка уже скользит по вони,

превращаясь в голодную, бездомную

сторожевую псину.

и с миной

довольно

невинной,

проползая при этом

под турникетом,

навостряя правое ухо

на охраняемую зоофилами

добро-пожаловать-арку,

напарывается брюхом,

как на вилы,

на огрызающийся из асфальтовой кожи шип,

и, уже затылком забыв про недавний ушиб,

от новой болячки воя,

рвёт брюхо, выпрыгивая на волю,

пролетает в испуге мимо площадки с пони,

и врезается, слюнявя и кровоточа,

в стену восточной

секции зоопарка,

заваленной грудой металлолома.

там, отдышавшись, обнаруживает кусок гниющей попоны

и покосившуюся ржавую бывшую волчью клетку.

– вот они – коврик и дом —

мне и моим деткам! —

и засыпает, свернувшись в клетке клубком.

тень привязалась к задним

лапам —

не перешагнуть!

адовой

светит лампою

Стикса путь.

ниже, ниже… —

по горло – в жижу!

и вот уже дно —

накрывает со всех сторон! —

пасть забивает болотной слизью,

раны

задраивает в шрамы,

и, на шерсти играя смертные гаммы,

скрепляет степлером лапы и веки.

говорят, все трупные реки

впадают

в мёртвое море.

но если удастся волку дойти до дна

незадолго до полнолуния,

то окажется вскоре,

что мёртвое море – волчья живая вода.

выдержу!

вылежу

тихо на дне! – не воя! —

до прибоя,

пока не откроются лунные шлюзы

живой беременности толстопузой!

…

о лунных буднях мёртвых волчиц

сон молчит.

луна полыхнула заревом алым?

или это лишь показалось?

…

но…

что-то в мутациях

сна

клацает,

хромая

немного,

усиливает жжение,

и, – о Боже! – я

понимаю —

в коконе начинается цепная

реакция

атомного

брожения!

и приданное

прошлости волчьей

остаётся лишь шрамом. —

под коркой – декабрьский лёд.

воскресенье

осеннее

перед полярной ночью

неизведанной

данностью

настаёт!

медитируя,

кокон в воздухе зависает. он

на барабанные палочки нервов нанизан!

и вот в сон

пробивается эфиром —

сверху ли, сбоку ли, снизу ли —

вызов —

настойчивый телефонный.

ускоряет мутацию, близит!

— Здравствуйте, Александра Владимировна!

Вас беспокоит ООН.

волчицей взволнованно-смирной

по голосу чую – ОН!

и полнолунная речь его

выталкивает волчицу к образу человечьему

уже навечно!

тихо!

забудь, девочка, об этом. —

не выдавай ядерного секрета!

помни! —

нельзя открывать карты

до пробуждения марта.

сентябрь – не твоя осень.

сентябрь не даёт – просит!

но всё же…

терпеть невозможно!

ведь от голоса этого

стратосфера защиты

пробивается кометой —

тунгусским метеоритом

взъерошивает верхнюю волчью оболочку,

создавая зону

адамово-евиного трепетного сезона —

бессрочного

божественного чудачества

с космическим знаком качества.

голос, в миллисекунды обнаруживший впадину

шрама,

тщательно заштопанного в душе.

(кажется, гибну, мама!)

– Прошу Вас, молчите!

(падаю,

падаю,

падаю

в небо уже!)

разрывает всю мёртвую,

годами настраиваемую шкуру-оборону,

превращая шрам в разрез ровный,

вползая через него под тонкую человечью кожу,

разливается вздутыми венами,

подкашивает колени —

на ядерный взрыв похожий

голос! —

Самсонов волос!

нежностью чертополох шерсти на сердце косит!

к обрыву сносит,

штампуя в любовь визу!

стать волчице Далилой? —

отрезать голосу силу,

сбросив вызов?

распотрошить к чёрту мобилу?

сменить засветившийся номер?

сбежать, открутив спидометр?

притвориться мёртвым опоссумом?

или уже поздно нам?

или уже в капкане волчьем

все взращённое одиночеством непорочье?

– У Вас слишком высокий радиоактивный фон

даже для нерядового поэта,

поэтому

с этой секунды Вас контролирует ООН.

но уже ничто не поможет:

ни крик, ни всхлип!

множится,

множится,

множится,

множится!

под тонкой кожицей

ядерный гриб!

под дробь барабанящих нервов,

перехватываемых саксофоном,

кокон бухнет,

как грудь молодой девицы,

становится безразмерным,

и расширяются створки коконовые

в стены комнаты,

заполняясь свежими лицами.

где от накаляющейся атмосферы —

с зашкаливающим радиации фоном —

взгляду сна открывается мистерия

уже не телефонная.

…

любовь, взрывающая космическим градусом мёртвые сны,

по праву берёт! – не просит! не ждёт весны!

требует – не покорности во спасение!

приказывает: воскресение!

…

светлому воскресенью

начало – смерть.

будет моё – осенним. —

сумёю сметь!

мёртвое море

и мёртвая вода…

я призываю amore.

я говорю – да!

…

– эй, господа!

занимайте места,

попы рассаживайте на балконы, в партер,

но пока не разверзлись ещё небеса —

ждём представителя МАГАТЭ.

разрешите представить вам мистера Пауля.

ему – исключительно в первый ряд!

лишь у него серебрится пуля,

способная обезвредить заряд.

(только бы целился прямо в митральный —

метко!

для воскрешения – смерть актуальная

соседка.)

– смотри!

я ношу внутри

термоядерный заряд

нерастраченной нежности,

и уже не в силах нести.

знаю: вот-вот взорвётся

новым Солнцем.

пожалуйста, будь рядом! —

не отводи взгляда. —

не предай,

не продай,

никому не отдай! —

наблюдай.

разорвёт на клочки землю,

но ты – внемли.

не беги.

сбереги. —

момент скорый.

Momento more.

уже закипает море.

ну, поскорее целься!

на градуснике двести девяносто

по Цельсию.

что там «Иван Большущий ростом»,

где там «Царь-бомба» циркает

(смешная хлопушка из цирка!),

когда «Александра Великая» —

Вседержательница ста тысяч мегатонн

врезанного в голову

тринитротолуола —

на космической скрипке пиликает

воскресный сон.

сбросим на час тела.

в небе расстелим кровать —

спать.

чтобы душа родила

светлую новь вспять!

чтобы проснуться в жизнь,

снами стряхнув старьё!

новь придёт  ворожить

кожу, а не бельё.

новь заставит забыть,

утопит, навесив брус, —

тел заголённых сыть,

слёзы жемчужных бус.

новь прикажет делить

оползни пополам,

и вулканом палить

станет по полу-нам.

март наколдует новь —

парусом алым —

ждать!

новь

потребует кровь —

болью воздаст – немалой —

счастье с руки не даст —

в муках заставит рожать!

(судорожно живот

родами душу рвёт!)

новь запросит калым.

жертв затребует новь:

– будешь любить любым?

будешь любить любой?

не поскупишь добра?

не пощадишь ребра?

Евою сможешь?

– да!

– будет вам сад, Адам!

– только не прекословь!

– делай, что просит новь!

(крови не жаль!

хоть литр

выкачай,

хоть до дна!

чтобы судьбу зачать,

любая цена —

смешна!)

– я заплачу!

– за всё платим не пустяком!

– лишь бы она – в хочу!

– только бы он – влеком!

– лишь бы не стыл очаг!

– только б огонь не гас!

– только бы сад не чах!

– только бы дом у нас!

– только бы прочь – псы!

– только б у нас – сын!

в небе,

опять в небе! —

от аэропорта

до аэропорта —

тебе бы

лететь ко мне бы!

пиано – в форте!

под брюхом лайнера

возгорают и гаснут страны.

а мы – бескрайние! —

влюблённые, странные.

и наша общая на двоих вена

пульсирует вальсом штрауса,

столичной трассой

сквозь всю бессонность

зовёт мендельсоном,

кольцует пленом.

караты сердца

в оправе

платины мяса

приправим специями

любовной отравы,

будем смеяться

над всем, что мимо

прошло, зацепив кожу,

над всеми мнимыми,

бывшими, сопрохожими —

не в анфас! —

над всеми болями,

в исковерканном, пошлом

зеркале прошлого,

которыми были мы

до «нас».

чувствуя облако правой пяткой:

– какое число?

– пятое.

– какая страна?

– наша.

– город какой?

– от любви взорвавшийся.

– всё ещё сон?

– нет, уже жизнь, Саша.

– значит, и вправду:

«мы», а не «я»?

какая луна?

– день новолуния.

прижалась, врастая в его грудь:

– пожалуйста, будь!

только не уходи!..

– не бойся, родная, уже летим!

у будничных снов бывает конец,

а космическим – только начало

спаянных мёбиусом колец

маятником раскачало!

и ленточке этой – вселенной мало! —

с каждым взмахом

всё выше! всё шире круг!

– не упадём? – ахаю.

– никогда! я держу твою руку.

– смотри, уже рядом

звёздные

гроздья!

– нам – туда!

хочешь этого винограда? —

– да!

– люблю, когда ты рада.

а пока…

может, спрячемся от любопытных за облака?..