Читать книгу Гламурёныши - Александра Жуковская - Страница 4

Виталя – он, конечно, красивый. Не то, что Мишка. Глаза у Витали голубые, на щеках ямочки – вылитый Гагарин. Как Виталя «солнце» на турнике крутит – даже десятиклассницы приходят посмотреть.

А Мишке физрук, добрейший физрук, который всех старшеклассников зовёт в поход в лесу с палатками и сквозь пальцы смотрит на то, чем они там занимаются, вывел в четверти трояк и сказал:

– Упражнение «сосиска» Михаил, конечно, выполняет на отлично. Ну а за всё остальное, простите, придётся немного срезать балл.

И все расхохотались, потому что «сосиска» – это, по выражению физрука, никакое не упражнение, а просто когда болтаешься на турнике и подтянуться ни разу не можешь. Вики, по счастью, не было в тот день – её вообще почти не бывает – но ей обязательно рассказали, а если и не рассказали, то всё равно она и раньше видела, как он висит.

Виталя квадрокоптер собрал. Хрен его знает, из чего квадрокоптер, из дерьма и палок, пластмасски какой-то да батареек. Физичка, Татьяна Пална, сказала, что Виталя, наверно, вундеркинд и надо его отправить на городскую олимпиаду; отправила, конечно, всё равно своего сынулю, но это всё равно.

А Мишка что? Мишка табуретку на труде сколотить не мог, два раза по гвоздю – четыре по пальцу. Мишке лампочку не доверяют вкрутить – с двух стульев навернётся, с одного не дотянется. У Мишки рост – метр пятьдесят два. Он, конечно, врёт, что метр пятьдесят пять, но сам-то он знает, что метр пятьдесят два, а теперь вот и вы знаете. Но вы же никому не скажете, да?

И ещё – но только если никому не скажете! – Мишка за всю свою почти четырнадцатилетнюю жизнь ни разу не целовался.

Впрочем, даже если вы вообще никому не скажете, всё равно все и так всё понимают.

Потому что Мишка – это вам не Виталя.

***

Мишка – он смазливый, гад. Не то что Виталя. Глазенапы у этого Мишки – на пол-лица. Когда «Онегина» ставили, стали думать, кому Ленского играть, так все девчонки в один голос как завизжат – Мишка, Мишка! Тащатся от него, это факт. А Витале хотели дать этого хмыря, ну который всю дорогу воду мутит, как его там, Задецкий? Хрен его знает или вон Мишка, хотя у него по лит-ре и так пять, потому что Мишкины стихи в газете напечатали. Виталя читал. Половины, правда, не понял – всё про смерть и про то, как Мишка мечтает побыстрее скопытиться, а один стих был про Вику. Ну, конечно, не прямо вот про Вику, а накрутил там туеву хучу, про какую-то богиню победы, что ли. Но девчонки сразу просекли, что про Вику; её в тот день не было, но ей стопудово рассказали. Да если и не рассказали, и так все знают, какой Мишка весь из себя талантливый. И на гитаре он, и курит, причём не как все курят, тайком в сортире, а просто вот идёт по улице и курит, и хоть бы что ему, а почему курит – а потому что мечтает побыстрее скопытиться, и поэтому все девчонки от него пищат, ясное дело. Виталя, может, тоже не прочь скопытиться, ну а кто тогда будет… а, да это неважно.

Мишка, правда, мелкий, но это всё фигня. Пушкин вон тоже был мелкий, ну и чего? Зато он весь из себя бледный, и волосы не вьются, не то что у Витали, кудельками, как у пуделя. Вчера тётя Нина, старая кляча, обозвала Виталю херувимом. Виталя подумал – ну, ещё поматерись мне тут, маразматичка несчастная! Потом погуглил, а это и не мат, а такой толстозадый ангелок, ну, как девчонки на Валентинов день друг другу дарят. Ещё не легче. Надо у Машки стайлер спереть и выпрямить уже эти кудельки к чёртовой матери – вы ж Машке не скажете? Машка – она всем разболтает.

И ещё – но только если не скажете ни ей, никому! – Виталя ни разу за свои четырнадцать лет ни с кем не целовался. Хотя, наверное, все и так догадались.

Потому что Виталя – это вам не Мишка.

***

Ну как же так получилось?

Она ведь даже не целовалась ещё ни с кем…

Эту печальную взрослую мысль сменяет печальная детская – и в Диснейленде не была ни разу… И вообще нигде не была… Только в Милане, но Милан не считается, да?

Как же так…

Даже до выпускного не доживёт…

Даже если после девятого выпускной, всё равно…

Зачем тогда были все эти бесконечные уроки танцев, и верховой езды, и вообще…

А самой красивой девочкой в классе теперь станет Ющенко – эта противная Ющенко!

Большая, идеально круглая – у Вики всё идеальное! – слеза капает на раскрытую страницу медкарты. Вика думает, кого теперь напечатают в апрельском номере каталога, и тяжёлые прозрачные капли падают одна за одной.

***

– Михаил!

Алексей Васильевич, такой же, как сын, маленький и глазастый, сидит за рабочим столом и напряжённо всматривается в экран, когда Мишка, сияя от радости, появляется на пороге его кабинета.

– Да, папочка? – не подумав, выпаливает он и тут же смущается этого идиотского «папочка». Но Алексей Васильевич, судя по всему, не слышит – оторвавшись от компьютера, смотрит куда-то мимо сына.

– В ящике стола, – говорит он, – лежало две пачки «Ротманса». Почему теперь одна?

– Она и была одна, – глядя в пол, заявляет Мишка. – Ты, наверное, спутал.

– У меня, наверное, в глазах двоилось, – развивает эту версию Алексей Васильевич. Потом вздыхает и говорит:

– Мелкое хищение чужого имущества, путем кражи, мошенничества, присвоения или растраты при отсутствии признаков преступлений, предусмотренных частями второй, третьей и четвертой статьи сто пятьдесят восьмой, частями второй, третьей и четвертой статьи сто пятьдесят девятой…

Алексей Васильевич – юрист. Он всегда говорит то, что правильно, и не всегда – то, что нужно.

– Подумаешь, – бубнит Мишка под нос, – я тебе десять таких куплю.

– Купи, – предлагает Алексей Васильевич.

– Не продают, – вздыхает Мишка.

– Правильно делают. Продажа несовершеннолетнему табачной продукции или табачных изделий влечет наложение административного штрафа на граждан в размере от трех тысяч до пяти тысяч рублей; на должностных лиц – от тридцати тысяч до пятидесяти тысяч рублей; на юридических лиц…

– Ну вот именно, – говорит Мишка, – я же не хочу наложить столько тысяч на всех этих вот лиц. Поэтому и не покупаю.

Отец щёлкает зажигалкой, суёт сигарету в рот и наставительно изрекает:

– Курить вредно.

Мишка фыркает, и Алексей Васильевич поспешно добавляет:

– В твоём возрасте.

– На Руси, – замечает Мишка, – в моём возрасте уже женились.

– На Руси, – говорит Алексей Васильевич, – и сигарет не было.

– Отсталое общество, – с видом знатока заявляет Мишка, но Алексей Васильевич уже вновь уткнулся в экран, напоследок ударив по больному:

– Будешь курить, так и останешься низкоросликом!

Мишка хмыкает и, выйдя из кабинета отца, хлопает по карману брюк – проверяет, на месте ли «Ротманс». На месте. А высоким Мишка и так не вырастет, потому что – генетика. Они на той неделе проходили.

А всё-таки отец заметил, что он курит. И месяца не прошло!

***

Машка стоит перед зеркалом и строит разные физиономии, изображает не то Диту фон Тиз, не то Сашу Грей. Похоже, однако, получается всё равно на Виталю – тот же вздёрнутый нос, ямочки и круглые голубые глаза, те же нелепые кудряшки.

– Виталь, – спрашивает она, – я правда как Селена Гомес?

– Полный гомес, – бурчит Виталя, роясь в тумбочке. Он точно помнит, что стайлер лежал именно там – теперь куда делся? Вечно эти бабы разведут бардак. Машка не унимается:

– Виталь, я красивая?

Ну не хватало ещё думать, красивая Машка или некрасивая. Машка – она и есть Машка. Вот Вика… да куда же, мать его, подевался стайлер? Но тут Машка замечает его манипуляции.

– Ну не свинство – шариться в чужих тумбочках? – шипит она. – Чего тебе там понадобилось?

– Наркоту ищу, – язвит Виталя.

– Свою купи, – парирует Машка. – Нет, ну серьёзно?

– Стайлер хотел пересобрать, – признаётся Виталя. – А то ты дофига им жрёшь электричества.

Раньше Машка со стайлером не расставалась. А теперь вон опять кучерявая.

– Ты дурак? – Машка закатывает круглые глаза. – Я его продала на авито. Кудрявые волосы – это же трэ-энд!

У Машки это любимое слово – трэ-энд. Вот дура-то, о Господи.

– И гель продала? – Виталя понимает, что выдал себя с головой, но отступать уже поздно.

– Ой, дура-ак, – пищит Машка. – Ну кому я его продам, там полтюбика осталось. Вон стоит. Виталь, а тебе зачем?

– Авиамодели смазывать, – Виталя краснеет до ушей и уходит.

***

Вика рассматривает детские фотографии.

Нормальных детских фотографий у Вики нет – в нелепой шапке, с перемазанной шоколадом физиономией, с нелепым хвостиком на макушке…

Непременно очаровательное платьице, ослепительно белые чулочки, идеально уложенные локоны – это она рекламирует мороженое… От неё требуют сделать довольное лицо – и пока оно получилось, пришлось запихать в себя столько мороженого, что потом три недели болело горло… представляете, целых три недели – никаких фотосессий!

Теперь Вика была бы совсем не против фотосессий. Самых нелепых, самых изнурительных.

Потому что, какими бы они ни были, они всё же лучше сеансов химиотерапии.

***

Видите это здание?

Не считайте, сколько в нём этажей, я вам скажу – тридцать четыре. На тридцать втором находится юридическая контора, где пять дней в неделю работает Алексей Васильевич. Оставшиеся два дня в неделю он работает на дому.

Надо очень много работать, чтобы Мишка учился в престижной школе. Чтобы потом поступил в престижный институт. И чтобы ничем не отличался от тех, кто вместе с ним ходит в престижную школу и престижный институт.

Но Мишка всё равно от них отличается.

Хотя бы тем, что видит отца не чаще, чем раз в месяц.

Трудно, очень трудно объяснить Алексею Васильевичу, что сходить с ним в кино, за грибами, да просто поговорить по-человечески для Мишки гораздо важнее, чем получить увесистую пачку карманных денег и рассеянный отцовский взгляд.

Может быть, для кого-то другого это было бы нетрудно. Но Мишка… Мишка разве объяснит?

Присматривает за ним домработница.

А мама от них ушла.

Такое тоже бывает.

***

У Машки торчит лучшая подруга Диана – на редкость неприятная девица. Из Машкиной комнаты только и слышно:

– Фу, в горох! Ещё бы в цветочек!

– Никто уже не выщипывает брови – ты что, Кару Делевинь не видела?

– Накладные ногти носят – сама знаешь кто!

И самое популярное:

– Ой, ну я не могу! Как в детсадике!

Машка – она только Витале хамить горазда. А тут блеет на последнем издыхании своё «трэээнд», а больше ни слова выдавить не в состоянии.

Сегодня Диана особенно в ударе и бьёт прямо по больному:

– Опять, конечно, на медляк Матвеюшку своего пригласишь?

Это она про дискотеку. У них на Восьмое марта дискотека намечается.

– Отстань, – бормочет Машка и, совсем как брат, краснеет до ушей.

– Ну а кого? Эдика, что ли, из параллельного?

По большому счёту ничего криминального, конечно, нет ни в Матвее, ни уж тем более в Эдике из параллельного. Но это Машка так думает. А Диана – она до того вывернет, что…

– Отстань, – бессильно повторяет Машка. В дверь просовывается любопытная Виталина голова. В эту минуту несносный брат кажется Машке едва ли не ангелом небесным. – Я вон с Виталей пойду.

Ну не будет же Диана критиковать Виталю прямо при Витале, верно?

– Щаззз, – Диана закатывает глаза, – он с Викочкой своей потащится. Виталя у нас на Викочку запал, да?

Но Виталя только стоит, как истукан, и хлопает глазами; вид у него в эту минуту ненамного умнее Машкиного. Чёрт знает, почему эта Диана так на всех действует.

– А чего она в школу не ходит, а, Виталь?

– Ходит, – бурчит Виталя.

– Может, она того? – Диана хлопает себя по впалому животу, – в декрете, а?

И хохочет, как будто это очень весело.

Ну, должно же кому-то быть весело оттого, что Вика уже два месяца не появляется в школе.

***

Перед двадцать третьим февраля девчонки три недели шушукались. А подарили знаете что? По дезодоранту! Отличный подарок. Так сказать, с намёком. Ну ничего, пацаны тоже какую-нибудь гадость выдумают. Вон, в магазе приколов продаются гадкие конфетки со вкусом ушной серы, подгузников – и откуда авторы знают, какие на вкус подгузники? – и всякого другого прочего. Надо только завернуть покрасивее, и вперёд.

У Мишки проблема посерьёзнее.

Каждый год он подкладывал Вике в портфель большое шоколадное сердце и стихи собственного сочинения. Ну хорошо, не из года в год. Ну хорошо, только в том году и собирался в этом. Но всё равно традиции, даже не очень древние, надо хранить, верно?

Но это легко сказать – надо хранить. А на деле – как, если Вика пропала?

Набравшись смелости, Мишка подходит к классной руководительнице, которая Мишку терпеть не может. Чёрт его знает, почему. Не может, и всё. Но ведь не у девчонок же спрашивать – они-то сразу почувствуют, что дело здесь нечисто.

– Ирина Ивановна, – робко спрашивает Мишка, – а Вика Белова в другую школу перешла, да?

– Нет, – сухо бросает Ирина Ивановна.

– А почему она не…

– Севостьянов, – классная руководительница фыркает. Никакая она не классная! – тебе что, больше всех надо? Так бы об учёбе думал.

Это уже вообще не в тему. Мишка нормально учится. Ну, кроме физкультуры. Просто, когда таким людям, как Ирина Ивановна, нечего сказать, они обычно говорят гадости. Ответ же, наверное, может дать только один человек.

Виталя.

***

Юридическая контора «Юрк», в которой работает Алексей Васильевич, находится на тридцать втором этаже.

На двадцать восьмом находится онкологический центр, в котором работает Екатерина Сергеевна.

На четырнадцатом этаже однажды в среду утром остановился лифт, в котором Алексей Васильевич ехал на тридцать второй этаж, а Екатерина Сергеевна – на двадцать восьмой.

И как-то они разговорились.

А а следующий день, хотя лифт больше не застревал, встретились и ещё больше разговорились.

И ещё.

Ну и так далее.

Всё же довольно понятно, да?

Но Мишка, наверное, не поймёт.

У Мишки переходный возраст. Он и так, кажется, курит.

Поэтому пусть уж лучше думает, что Алексей Васильевич работает до двенадцати.

Раньше ведь так оно и было.

***

Зрение у Мишки – минус пять с половиной, поэтому сидит он на первой парте.

Виталя сидит на четвёртой и напряжённо всматривается в Мишкин затылок.

Естественно, он знает, что с Викой. Но вопрос в том, скажет он Витале или не скажет. И ещё другой вопрос – сдаст он Виталю или не сдаст. Диана, чёрт бы её побрал, и так уже догадалась. Но это ладно, у неё мозгов как у курицы, только и интересов, кто на кого запал; можно и не заморачиваться. А Мишка – ну его в задницу, ушлый он какой-то. Хрен поймёшь, что на уме.

И тут Витале – бумс! – прилетает записка:

«Ответь, пожалуйста, что с Викой. Аноним».

Виталя думает, как ответить поостроумнее, но ничего особенно остроумного в голову не приходит, поэтому он просто зачёркивает последнюю букву последнего слова и пишет сверху:

«СТ».

И кидает запиской обратно в первую парту.

***

Виталя моет отцовскую машину. Ну как моет – размазывает тряпкой мокрую грязь. Ну как машину – видавшую виды ядовито-жёлтую «Ладу-Калину».

Сейчас вы, конечно, возразите, что Валерий Павлович не может ездить на видавшей виды ядовито-жёлтой «Ладе-Калине».

Ну а я скажу вам на это – может. И ездит. Потому что Валерий Павлович – самый спокойный человек в мире.

Надо быть очень спокойным, чтобы преподавать математику бесконечным оболтусам, которым она ну вот совершенно в рог не упёрлась, вместо того чтобы заниматься научной деятельностью, к которой у Валерия Павловича есть и склонности, и способности. Но когда Валерий Павлович учился на четвёртом курсе, он совершенно неожиданно для себя влюбился в Анну Викторовну, которая тогда училась на третьем.

А когда Валерий Павлович учился на пятом, то совершенно неожиданно для себя услышал от Анны Викторовны, которая тогда училась на четвёртом, что очень скоро станет отцом. И не каким-нибудь обыкновенным отцом одного или там двух младенцев, а сразу – троих.

– Ну, – сказал на это пятикурсник Валерий Павлович, – с кем не бывает.

– Ни с кем! – возмутилась четверокурсница Анна Викторовна. – Ни с кем не бывает!

– Значит, – ответил Валерий Павлович, – должно же с кем-нибудь быть.

И, закончив свой пятый курс, пошёл преподавать математику в гимназию номер тридцать. Учёной степени он, конечно, не получил, но зато получил Виталю, Машку и Сеньку. И, может быть, будь у него учёная степень, но не будь Витали, Машки и Сеньки, он был бы гораздо несчастнее, чем с Виталей, Машкой и Сенькой, но без учёной степени. А может быть, как раз наоборот. По Валерию Павловичу трудно догадаться, потому что Валерий Павлович – самый спокойный человек в мире.

– Похвально, Виталий, – говорит он сыну, видя, как тот оставляет старой губкой на старой машине новые разводы. – Мыть отцовскую машину – грязный, но благородный труд.

Виталя решает, что пора взять быка за рога.

– Пап, а ты не мог бы тоже проявить благородство?

– Странный вопрос, – замечает Валерий Павлович. – Чего тебе, чудище?

Чудище – обыкновенное ласковое слово, которым Валерий Павлович нередко называет не только Виталю, но также Машку, Сеньку и Анну Викторовну, и дело совсем не в том, что сейчас Виталя, разлохмаченный и весь перемазанный грязью различного происхождения, в самом деле подходит под это определение.

– Денежек, – робко просит Виталя.

– Ты циничен и меркантилен, – вздыхает Валерий Павлович. – Хоть раз попросил бы: отец, ты не мог бы посвятить меня в волшебный мир математического анализа… на что тебе деньги?

Виталя краснеет и бурчит под нос:

– На всякое.

– Не понимаю, – говорит Валерий Павлович, – что значит «всякое»? Некачественный алкоголь? Тяжёлые наркотики? Падшие женщины? Ну, признавайся!

Но тут, как чёрт из табакерки, выскакивает Сенька и вопит во всю мощь своих юных голосовых связок:

– Пап, а пап!

– Ну а тебе чего, чудище?

– Мне там это… одна девочка нравится. Отсыпь денежек на шоколадку, а?

– Вот это я понимаю, – радуется Валерий Павлович. – Вот этот вот мой сын, Арсений, растёт настоящим джентльменом. Возьми, ещё в кино её сводишь.

Никакая там это одна девочка Сеньке не нравится. Полученные деньги он переведёт на счёт одной довольно идиотской игры – ну не глупость? Но тем не менее из всей троицы он если не самый интеллектуально одарённый, то уж, во всяком случае, самый предприимчивый.

– Пап, – робко шепчет Виталя, – мне тоже… одна девочка в классе нравится…