Читать книгу Война Моря и Суши - Александра Ковалевская - Страница 5

Позже всех в Главное Управление примчался Марк Эйджи: запыхавшийся, взбудораженный, с волосами, перехваченными банданой, сооружённой из чего-то, сильно напоминающего одноразовое полотенце цвета индиго. Модный хлыщ не позволил себе появиться на людях с нечёсаной шевелюрой, а расчесаться Эйджи не хватило времени. Валевский представил, как инсуб, вырванный из чьих-то объятий, не успев принять душ и непритворно страдая от незавершённости своего образа, на ходу набрасывает на плечи китель, по-спринтерски разгоняется на серых, медленно тянущихся тротуарах, обегает редких прохожих, испуганно шарахающихся, чтобы уступить дорогу торопливому пешеходу, перепрыгивает с одной скоростной ленты на другую на перекрёстках, и глаза его мечут злые цветные молнии, пока он нетерпеливо переминается в ожидании служебного лифта…

Через минуту инсуба было не узнать: собранный, сосредоточенный, он выслушивал своего руководителя и отвечал, не позволив себе ни одного жеста – и это непосредственный Эйджи, тело, особенно руки которого всегда готовы дополнить слова выразительным переплясом. Судя по кивкам начальника отдела, отвечал инсуб тоже дельно. И уже никто не обращал внимания на повязку на его голове. Похоже, сам Марк напрочь забыл о внешности.

Арт порадовался за друга: словно два разных человека уживались в этом чудаковатом парне.

Ожидали доклад правительственного чиновника.

Видимо, не только сотрудники Главного Управления прервали свой уик-энд; доклад назначили на послеобеденное время. Подводные Колонии готовились перейти на военное положение. Люди смотрели в будущее с тревогой и непониманием. Как такое могло произойти? Двухсотлетний мир, казавшийся незыблемым, разбился в одночасье.

Дрожали руки докладчика. Человек был на грани срыва и не сумел скрыть своё состояние. Это ещё больше напрягло всех. Разрушительный удар ракетной установки с корабля Моря по гражданскому самолёту, летевшему из Сантьяго в Сидней и, по роковому стечению обстоятельств, слегка изменившему траекторию движения так, что оказался в подозрительной близости от злополучного квадрата КС-19-3, был воспринят с холодным отчуждением. Информация анализировалась, но ещё не затронула чувства. Долгий период благополучия и процветания сыграл злую шутку: сострадание к тому, кто дальше собственной вытянутой руки, – не главная добродетель в рифах.

История повторилась: в конце ядерной зимы, во время Первого Вдоха, новое поколение подводников, родившееся и повзрослевшее в рифах, решало для себя: зачем им принимать деятельное участие в проблемах Надмирья?

Называя количество жертв на «Касатке», докладчик перешёл на фальцет. Он сделал над собой усилие, чтобы выговорить то, что должно прозвучать, а его брови взлетели высоко вверх, да так и остались там, помогая мужчине не моргать и сдерживать слёзы. За этим скрывалось что-то глубоко личное. В конференц-зале повисла тишина. Тихо заплакали женщины секретариата. На них никто не смотрел. Люди впали в прострацию. Гибель тысяч ни в чём не повинных детей – цвета общества, его будущего, его надежды – долгой болью отозвалась в сердцах, не привыкших к страданию.

* * *

С первых дней войны эксперт-аналитик Валевский столкнулся с непредвиденными трудностями. Его работа требовала абсолютной прозрачности всех сведений. Сейчас же приходилось проверять, сравнивать, снова и снова перепроверять поступающие данные. Дошло до того, что он, подключив инсуба с его обширными знакомствами, стал искать дополнительные источники информации в обход правительственных каналов. Неутомимость и целеустремлённость Валевского принесли результат. Правда, настолько неожиданный, что эксперт пришёл в замешательство. Какая-то внешняя сила контролировала информацию, всё больше ту её часть, которая касалась начала военных действий.

Он долго не решался сказать другу о своих выводах.

Эйджи, как всегда, удивил. От беззаботного трепача никогда не знаешь, чего ожидать. Усталый и хмурый Валевский так и заявил ему.

– Чего ты злишься? – фыркнул Марк. – Я свёл тебя с нужными людьми, они свели тебя с ещё более нужными персонами. Да так ты скоро выйдешь на внешнюю агентуру рифов: «Добрый вечер, я из Главного Управления. А скажите-ка, любезные, чем это вы занимаетесь?» Дружище, тогда я отрекусь от нашего знакомства – те ребята не любят, когда суют нос в их дела. И ещё: когда ты сделаешь хоть одну татуировку? Или пробьёшь дырку хоть где-нибудь? Мне важно, чтобы на этом аналитическом постном лице было за что ухватиться взглядом. Кстати, о взгляде. Я не настаиваю украшать линзами радужку, хотя тебе, прижимистый жлоб, можно без вреда для собственного кошелька вставлять не линзы – дополнительную пару глаз: на затылок. Чтобы хоть задним числом замечать девушек. Когда уже я введу тебя, дремучий русский пейзанин, в приличное общество с высоко поднятой головой?

И дальше инсуб понёс околесицу насчёт очередной грандиозной вербовки в Армию Моря, но аналитик не слушал и только ругнулся в ответ:

– Тьфу, бездна!

Больше всего Валевского волновали несоответствия в документах, с которыми приходилось иметь дело по службе. И противоречия разрастались снежным комом: война Моря и Суши длилась второй год.

А ещё Арт хотел по-настоящему выспаться.

Переступив порог своей квартиры, он пробурчал:

– Общество, понимаешь ли, с высоко поднятой головой! В бездну татуировки, дырки, бородки, стриженые виски, девушек… Нет, девушки пусть останутся. Ещё понадобятся… потом… С девушками всегда приходит мир.

Он сразу провалился в сон.

* * *

«…Колонии задумывались как интернациональные команды добровольцев-интеллектуалов. По мере того как грандиозный по своему размаху и дерзости проект продвигался, стало понятно, что какой-то период рифы будут существовать автономно друг от друга и остального мира. Ничего общего, кроме электрических кабелей, обеспечивающих связь. Под проект были созданы новые международные законы, регулирующие отношения Суши и Моря. Человечество предчувствовало, что техноцивилизация имеет и другой лик: смертоносный и разрушительный, и спешило надёжно изолировать хотя бы малую свою часть. И обратило взор не к звёздам, которые по-прежнему были далеки и недоступны, но в океан, колыбель жизни на Земле.

Пробное погружение не планировалось. Жилые модули должны создаваться под водой, их ввод в строй и энергообеспечение от гидротурбин, вращающихся морскими течениями, становились возможными только на больших глубинах.

Самой трудноразрешимой задачей стала проблема связи подводных мегаполисов с поверхностью. Её так и не успели решить на том уровне, которого требовала безусловная безопасность. Разразившаяся ядерная война привела к тому, что наши прапредки спешно покинули Сушу. Им никто не завидовал. Большинство жителей Земли отнеслись к попытке погружения как к добровольной жертве на алтарь науки.

Несколько недель в океане на плавучих платформах, последние лихорадочные приготовления – и девять миллионов человек ушли под воду в шести точках Южного полушария, чтобы не возвращаться на поверхность тридцать лет. И решать нерешённые технологические задачи, и расширять жизненное пространство. Через месяц после Первого Погружения огненный напалм, вырвавшийся из-под контроля разума, испепелил Азию и вызвал необратимые изменения в биосфере всей планеты».

Электронный экскурсовод закончил первую часть лекции.

Экскурсанты из рифа Новая Россия с благоговением вычитывали имена и фамилии первых смельчаков, выискивая в списках своих предков. Перед каждым, набравшим запрос, миракль воссоздавал предшествовавшие поколения, начиная с изображения далёкой страны, родины прапредка. Рассматривая изображение плоской поверхности с рваными очертаниями границ, с пятнами городов и ничем не заполненной пустотой между ними, молодые ребята не могли отыскать внутри себя ничего, что связывало бы их с родиной прародителя. Названия «Китай», «Америка», «Россия» звучали архаично. Находясь внутри миракля, они видели, как становились рядом с прапредками их избранники и избранницы из разных рифов; в свой черёд дети первопоселенцев и их внуки образовывали супружеские пары, и с каждым поколением в огромном котле народов и рас всех рифов происходило всё большее смешение человеческих геномов. Но за каждой фамилией обязательно следовала национальность прапредка: как девиз на древнем щите, как символ, как дань уважения Первому.

Зал торжества разума позволял любоваться панорамой столичного Союза. Вид открытой местности с уходившей вдаль перспективой бесконечных ярусов вызывал немое восхищение. Колоссальный ресурс мегаполиса, с невероятной, безумной, расточительной щедростью создававшего иллюзию свободного внутреннего пространства, не на всех действовал одинаково. Были ребята, которые отходили от перил с чувством сильного головокружения и прятались в затенённые ниши в глубине зала, обеими руками и лбом упираясь в спасительную твердь стен. Их мучила боязнь открытых пространств, и яркое светило Союза вызывало резь в глазах. Родители умудрились ни разу не отпустить их на учебные базы, настолько сильны были предубеждения насчёт жизни в Надмирье. Некоторые парни поднимались на поверхность лишь пару сезонов. Видеокамеры следили за этими ребятами, чтобы потом специалисты могли уделить их подготовке больше времени: война с Сушей требовала новых солдат, смело глядящих вдаль.

Лена Валевская прибыла в столицу вместе с сыном-новобранцем. Она запланировала повидаться с младшим братом, работавшим на правительство, и заодно наконец-то хорошенько разглядеть этот хвалёный мир под солнцем.

Путешествие будущего солдата и с ним одного сопровождающего лица оплачивало правительство, свои сбережения Валевская вряд ли решилась бы растратить таким образом. Ей было неловко признаться себе, что любопытство провинциалки сыграло решающую роль в том, что она уступила сыну и дала согласие на вербовку своего младшего, Серого, в действующие войска. Утешала себя тем, что через год парню исполнится двадцать и её согласия уже никто не спросит.

Прямо с ленты тротуара шагнули под козырёк балкона второго яруса, Арт толкнул прозрачную входную дверь и ввёл своих гостей в общий холл, в дальнем конце которого сияла витриной продуктовая лавочка, заодно освещая замкнутое пространство общего коридора. В другом конце располагались душевые. По словам Арта, там же находилась маленькая сауна, на посещение которой нужно записываться заранее.

Местные старики коротали время не на газонах перед домом, как в Новой России, устроенной по террасному принципу, и не под лучами хвалёного здешнего солнца, а здесь же, в холле, на скамейках, отгороженных вьющейся вокруг вертикальной лампы густолиственной лианой. Из-за ширмы цветущих стеблей доносились их бодрые голоса.

Бокс брата не имел окон. Это было непривычно. Но «ракушка», он так называл своё жильё, оказалась очень даже комфортной.

В первой, полукруглой комнате, служившей гостиной, никакой мебели, кроме стола-трансформера в середине. Вокруг стола хозяин предусмотрительно расставил мягкие сиденья с высокими спинками. Лена не сомневалась, что стулья появились только по случаю приёма гостей.

На пустых стенах сверху донизу выступали штифты: толстые прозрачные стержни.

Серый не смог отказать себе в удовольствии и с радостным «Вот это да!!!» полез по стене, ловко перескакивая с одного стержня на другой и цепляясь руками за верхние штифты. Стремительно, за несколько секунд, прошёл весь периметр комнаты и вернулся на порог, откуда стартовал.

– Свернишею! – Лена беззлобно обозвала младшего сына кличкой всех спортсменов-штифтистов.

– Ма, ведь здорово! Дядь Арт, классно придумано!

Арт кивнул племяннику и слегка порозовел под весёлым взглядом сестры, представившей, как её очень взрослый брат пауком лазает по стенам своей комнаты.

Он нажатием на кнопки пульта заставил все штифты убраться в стены, открыл встроенный шкаф и принялся доставать с полок всё необходимое для приготовления ужина.

Лена между тем любовалась странным фризом, обегавшим гостиную под высоким потолком: там змеились причудливо переплетённые ветви лианы и среди молодых побегов и листьев с лёгким шелестом мелькала яркая шкура зверя, двигавшегося по ходу солнца. Это была территория пятнистого кота Суши – леопарда. Пока она рассматривала необычное украшение, леопард остановился за её спиной и негромко, но грозно рыкнул, а под его лапами расцвёл гибкий стебель орхидеи.

«Часы? – подумала Лена. – Зверь показывает время?»

И сказала, кивая в сторону леопарда:

– Это значит – сейчас восемь часов?

– Угу! – отозвался Арт, мельком глянув на восемь распустившихся цветков. – Каково вам в компании с хищным лео?

Зверь вполне натурально следил за гостями настороженными жёлтыми глазами.

Арт потянулся вверх, поднёс к нему руку, леопард до половины высунулся из ветвей, свесив лапу, и позволил почесать себя.

– Вам его лучше не трогать, – предупредил Арт, – кусает мой лео почти как настоящий зверь.

Леопард, задержавшийся с хозяином, в один прыжок догнал упущенное время и продолжил обход комнаты, выполняя работу секундной стрелки.

С левой стороны проём в стене гостиной вёл во вторую комнату, – что для одинокого парня роскошь. Эта комната служила спальней и, неширокая, огибала гостиную, следуя плавному закруглению стены. Пол здесь был застлан мягким белым ковром, таким пышным, что ноги погружались в него по щиколотку. По ковру разбросаны чёрные с сединой меховые подушки. Одна стена увешана странными украшениями: авангардными, яркими, ручной работы. В дальней части спальной комнаты три ступени вели на подиум. Лена подумала, что возвышение было задумано как уютный альков, но брат поместил сюда электронный рояль. Лена помнила, как маленький Арти, сидя за инструментом, с прямой спиной и напряжённым от старания лицом, добросовестно выбивал гаммы, ставя на клавиши крепенькие, растопыренные крабом пальцы. Он всегда отдавался делу со всей серьёзностью. И не по-детски серьёзно переживал смерть обоих родителей…

Панель, делившая потолок спальной комнаты на две части, выдала расположение встроенной секции для одежды и белья. «Если братец-холостяк вообще пользуется постельным бельём, – подумала Лена. – Что ж, скоро проверим. По местному времени уже вечер».

Серый принёс пульт. Изучая назначение кнопок, вынудил опуститься с потолка гардероб Арта. Удивившись количеству фирменных рубашек, отправил гардероб назад. Затем новыми манипуляциями надул глубокое кресло, в котором поспешил развалиться.

Лена выгнала сына из уютной полусферы и уселась сама, с удовольствием вытянув ноги.

Серый надул второе кресло, поменьше, так же ласково принявшее в свои объятия долговязое тело новобранца.

Привычного потолка в комнатах не было; вверху голубела имитация неба.

«Это у них в крови: любовь к небу планеты», – подумала Лена. И ещё подумала, что дядя и племянник становятся всё более похожи: одинаковые глаза, у одного – отцовские, у другого, получается, дедовские, и привычка оттягивать мочку левого уха в минуты задумчивости. Они одинаковы в пристрастии к далёкому, и ненужному, и чуждому ей небосводу. Они оба выбрали спортивную игру штифт и их выбрал штифт: за ловкость, за трезвый расчёт и готовность рисковать собой, выручая игрока команды. Словно за покойным отцом, за Валевским-старшим идут, ступая след в след…

На потолке золотистые оттенки вечерней зари чуть тронули прозрачную лазурь и плеснули жёлто-оранжевого на подвижные облака, уплывавшие за пределы комнаты.

– Круто же здесь! Солнце светит всем! – восторженно вздохнул Серый. Он утонул в мягкостях седого с серебром, в цвет подушек на полу, кресла, задрал голову и следил, как поверх украшающего стену пёстрого не пойми чего, увешанного бубенцами и кольцами, на смену сбежавшим весёленьким облакам в комнату вплывают мрачные вечерние тучи.

Из гостиной отозвался Арт:

– Ты не всё сказал, парень. «Солнце светит всем – и Суше, и Морю». Это значит, все люди планеты под Солнцем имеют право на счастье.

Аналитик подумал, что сейчас говорит не то, что должен услышать солдат, идущий на войну.

Он хозяйничал, распаковывая продукты для семейного ужина. Включил взятый взаймы котёл, в котором намеревался готовить экзотический сырный соус.

Лена стала рядом:

– Вижу, кухни для вас – роскошь? – улыбнулась она.

– Это столица Подводных Колоний, здесь не принято отбирать хлеб у любителей стряпать, – улыбнулся он в ответ.

Между ним и сестрой до сих пор сохранялась тёплая привязанность.

Преждевременную смерть родителей Арт пережил не так остро потому, что оставалась Лена, понимающая и строгая. И он принял её как замену рано ушедших родителей – она хранила запах матери. Он утверждал, что ей идут мамины арома, и Лена поверила или сделала вид, что поверила, и изящные крохотные пузырьки, оставшиеся после ухода мамы, так никогда и не менялись на другие… А запах отца вскоре улетучился, и Артемий долго не мог смириться с этой потерей.

Скоропалительное замужество сестры застало его врасплох: мальчишка ревновал. Дружок Лены не нравился Арту. Потом Лена рассталась со своим возлюбленным, родив первенца Ясеня. Отцом Серого стал второй муж Лены, и с ним Валевский хорошо ладил. Тот относился к студенческим визитам шурина как к приезду ещё одного ребёнка, и вскоре всё как будто склеилось в жизни Арта.

– Артемий, ты кого-то ждёшь? – спросила сестра, видя четыре столовых прибора и четыре шпажки для макания в соус. – Надеюсь, будет девушка?

– Нет, придёт мой коллега.

– Почему не девушка? – не смолчала сестра, сноровисто нарезая в невиданных количествах зелень для салата. Прикинула, что за стол сядут трое мужчин, и добавила сочных листьев кунья.

– Твой брат карьерист, – отговорился Валевский. – А всё остальное потом. Когда-нибудь.

«Ну-ну, погляжу я на твоего друга», – только и успела подумать Лена.

Входная дверь уехала в сторону и, театрально задержавшись на пороге, в проёме нарисовался увешанный глянцевыми упаковками Марк Эйджи: в накрученном петлями умопомрачительном шарфе, лоснящемся атласной чернотой; с пирсингом над широкой левой бровью, тоже чёрно-атласной, красивого рисунка; окружённый запахом дорогого лосьона для бритья и сатанинским блеском в больших, с прищуром, глазах.

Лена замерла, не в силах отвести взор от эффектного гостя. Даже невозмутимый увалень Серый вскочил с кресла и забыл, для чего щёлкал кнопками пульта. Потолок с тихим звоном стал гаснуть, по стенам один за другим включались светильники.

Эйджи и тут извлёк из ситуации всё, что можно: каждый светильник зажёгся, сопровождаемый звонким щелчком пальцев инсуба.

Лена рассмеялась.

Серый бросился к коробу в руках гостя – оттуда доносилось отчётливое мяуканье. Полосат Счастливый, не без причины считавший дом Валевского своей второй резиденцией, требовал немедленно выпустить его.

Арт философски вздохнул: необязательно стараться с угощением в доме, где гостям показывают кити, вряд ли теперь его родные заметят, что будут есть.

Лена потеряла интерес к приготовлению ужина и подставляла ладони стосковавшемуся по вниманию Полосату. Кити осчастливил всех, охотно заигрывая с гостями. Арту пришлось в одиночестве накрывать на стол и посматривать на весёлую компанию, развалившуюся у него на ковре. Вскоре он даже немного заволновался за сестру, очарованную Марком.

– Так у вас семьи предпочитают иметь свою кухню? – спрашивал Марк.

Валевский подумал, что Лене нелегко противостоять обаянию инсуба. «Игривый сатир никогда не замечает возраста женщины, с которой общается!»

– Да, – отвечала порозовевшая от удовольствия сестра, – мы ценим домашнюю еду.

– Арт, ты никогда не говорил, что в доме твоих родителей есть настоящая кухня! Из этого аналитика слова нужно вытаскивать клещами, – поплакался Марк.

– Он всегда был таким… скрытным.

– Молчунам на роду написано взбивать соус, – понизив голос, съехидничал Марк, глянув в сторону хозяина дома, колдовавшего над котелком. – Что же умеет готовить наша прекрасная дама?

– О, легче назвать, что я не умею готовить! – ответила Валевская, польщённая деликатным обхождением.

– Её бренд руллы и пироги, – присоединился к беседе Арт, – моя сестра печёт изумительные пироги.

– У мамы пятьдесят восемь рецептов выпечки с разной начинкой, я считал! – Серый вставил слово, украдкой принюхиваясь к запахам из столовой.

Инсуб изобразил неподдельный интерес:

– Я знаю место, где подают неплохие расстегаи с рыбой: с о-рыбой и иногда с настоящей, морской. Мне жутко хочется твоих пирогов, Лена, давайте вместе заглянем туда и сравним: хоть чуточку похожи?

– Вряд ли ресторанная стряпня лучше моей. И уж точно никто у вас в Союзе не делает шарлотку со сладкой начинкой из клюквы в твороге, залитую мармеладом. И обеденный пирог с мясными бобами и ромовой корочкой.

– Я хочу в Новую Россию! – распластался на ковре инсуб. – Я всегда боготворил женщин, умеющих готовить! А тем более если женщина – высокий специалист?.. – он сделал паузу, желая услышать специальность Валевской.

– Я инженер-гидропоник, класс-10.

– Высший инженерный? Богиня! Флора!

– Что он говорит? – спросила сестра, смеясь и вытягивая кисть из ладони Эйджи.

– Гаер назвал тебя древней покровительницей растительного царства. Гордись.

– Кое-кто забыл про сына и племянника, – пробурчал вконец изголодавшийся младший Валевский, уставший ждать ужин. – А мой транспорт завтра вечером отправляется на поверхность.

– Как завтра?! – всполошилась Лена. – Ещё один молчун на мою голову! Что же ты мне сразу не сказал? – огорчённая женщина выпустила кити.

Полосат облизнулся и немедленно посеменил искать нового обожателя.

– Семья, рассаживаемся, поговорим за столом, – распорядился Валевский, закончив с приготовлениями.

Тонкие ломти синтезированной телятины накручивали на шпажки, макая в кипящий котёл, где через минуту мясо покрывалось запёкшейся сырной корочкой. На гарнир ушёл весь салат, без остатка, – Лена не ошиблась с количеством. Соус у Валевского удался на славу. После мяса Серый стал опускать в котёл овощи, затем хлеб: получилось вкусно, и все присоединили свои шпажки к шпажке новобранца, в последний раз ужинающего с родными.

– Почему так спешно отправляют ребят? – озабоченно буркнул Арт в сторону инсуба. – Серый должен не меньше месяца заниматься в учебке здесь, в Союзе.

– Сколько сезонов ты был на Каса…, гм, на базе КС? – спросил Марк новобранца. После трагедии с островом, приведшей к началу войны между Морем и Сушей, название «Касатка» старались не произносить.

За сына ответила Лена:

– Девять сезонов. Мой младшенький целый год бредил учебкой, приходилось каждое лето раскошеливаться. А потом встречать его с облупившейся спиной, костлявого, прожорливого, перестирывать вонючие шмотки, пахнущие собаками, рыбами и ещё бездна знает чем.

– Ма, на поверхности всё пахнет по-другому.

– Вот. Пахнет! В твоём случае – смердит.

Младший Валевский хмыкнул:

– Ма не верит, что на поверхности запахи просто шибают в нос, поначалу просто теряешься, они текут отовсюду, а потом привыкаешь.

– Да уж! – отмахнулась Лена. – Ещё приходилось слушать его бесконечные сплетни о порядках на базе, россказни о волнах, птицах, животных и ураганном ветре, который унёс было нашего Серого, но передумал и вернул обратно, к мамочке родной.

Лена закончила свою тираду и потрепала сына по спине. Серый не тратил время на разговоры, дожёвывая салат.

Марк ответил:

– Первыми отправляют тех, кто прошёл полный курс обучения и адаптации. Их подготовку закончат прямо на кораблях. Чему ещё можно их научить в рифе?

За столом повисла тишина. Впервые почувствовали по-настоящему: этот юнец отправляется на войну.

– Ещё не поздно отказаться, Сергунчик? – в тайной надежде произнесла Лена с потухшими глазами.

Арт не стал обнадёживать:

– Отказ будет рассматривать Высшая военная комиссия. Дело сделано, сестра. Надеюсь, парень, это было твоё решение?

Серый кивнул:

– Всё в порядке!

Грустная Лена молча ушла в спальню.

– Помоги матери устроиться с ночлегом, – велел Арт, подбросив племяннику пульт.

Серый скрылся в полутьме спальни. Тихо зажужжал спускающийся с потолка матрац, заполняясь лёгкой ортопедической пеной.

Арт глянул на Марка пытливо и тревожно. Выражение лица инсуба не сулило ничего хорошего.

Валевский сдержал глубокий вздох.

– Эй, солдат, служба началась! – позвал он Серого.

– Чего? – племянник вернулся к столу, опустив экран, закрывший вход в спальню. Артемий протянул ему пакет для мусора. Серый принялся сортировать посуду со стола, между делом макал оставшиеся ломти хлеба в холодный соус и один за другим отправлял куски в рот.

Валевский подумал, что на войну идёт совсем ещё мальчишка.

– Печенье здесь очень даже ничего, – сказал Серый, заправившись напоследок сдобными колобками с ореховой посыпкой, – не мамина выпечка, конечно, но тоже вкусное. Спасибо за ужин, дядь Арт!

– Служи достойно, младший Валевский! И ещё, пацан, сделай так, чтобы твоя мать не волновалась.

– Кое-кто в курсе, что мне до совершеннолетия остался год? Может, я обнаружу в своём багаже подложенные памперсы?

Марк, наблюдая со стороны семейную сцену, сурово произнёс:

– Мы в курсе, птенец. Завтра ты закажешь себе галет. Чтобы клюв не зарос. Галеты будут не детские, требуй антарктические. Четыре фунта закажешь в четырёх разных местах, оплати доставку курьерами. Понял?

Серый едва не подпрыгнул:

– Четыре фунта галет? Это почти сорок фунтов жратвы!

– Антарктические потянут больше. Упакуй их, как пакуют личные ценности, по одному фунту, и сдай на хранение старшему офицеру. Сделай, как я сказал, если не хочешь, чтобы в твоём белье ещё перед отправкой транспорта порылись патрули.

Серый притих.

Арт сунул племяннику кредитки.

Через месяц электронка от обезумевшей от горя Лены сообщила: взвод Серого, едва сойдя на аргентинский берег, пропал в полном составе при таинственных обстоятельствах.

* * *

– Ты знал?! Что, что ты знал? – шипел в лицо Марку Валевский, долго искавший возможности поговорить с тем с глазу на глаз, но вынужденный дождаться конца рабочего дня. Инсуб, по его признанию, мотался безвылазно в сети подконтрольных транспортных омега-каналов.

– Я знал, что твой племяш любит точить всё подряд. Потому и посоветовал запастись галетами. А теперь клан Валевских объявляет мне вендетту?

– Поручи соседям досмотреть Полосата, сегодня мы идём по всем злачным местам! – пригрозил Арт.

Эйджи недоверчиво хрюкнул.

За предложением Валевского, не способного без Марка найти даже обычную пивную вечеринку, скрывалась решимость устроить ему допрос с пристрастием.

В последнее время не только под глазами Валевского легли синие тени от недосыпания, Арт заметил: у инсуба тоже черты лица стали суше и твёрже.

– У тебя уши отросли, что ли? – опередил его Марк, критически рассматривая осунувшуюся физиономию аналитика.

Арт не в первый раз подумал, что между ним и инсубом, как в сообщающихся сосудах, перетекают одни и те же мысли. Но глазастый чёрт всегда успевает высказать их первым.

Для разговора по душам решили угнездиться в кафе-мороженом. В поздний час детей, главных потребителей сладкого льда, не было, но кафе не закрывалось, и непонятно, кого ждала хозяйка за стойкой. Скоро всё объяснилось: здесь торговали ещё и молочными продуктами. Редкие покупатели заходили сюда принять вечернюю дозу соевого йогурта и запастись творожной пастой.

Тишина, безлюдье, низкие столики и уютные полукруглые диваны, на которых удобно развалились оба приятеля, располагали к разговору.

После порции льда с сиропом к Валевскому вернулось его обычное благоразумие, и он отказался от попытки вывести инсуба на чистую воду. Судя по всему, Марк знал о положении в зоне боевых действий не больше его самого и про галеты сказал безо всякой задней мысли.

Завтра с утра предстояло заняться пропавшим взводом племянника.

Артемий раздумывал: кто в ГУ может навести на след несчастных, оставшихся на Суше?

Лена с ума сходит от горя.

Бездна!

Как позволили потеряться целому взводу новобранцев?

У него складывалось впечатление, что неизвестная третья сила столкнула Надмирье и Подводные Колонии. «Не надо множить сущности без необходимости», – ответил он себе изречением Оккама. Следом его посетила мысль, что до сих пор он собирал сведения, делая срез информации в настоящем времени. Что, если имеет смысл вернуться в нулевую точку, ко времени Великого Погружения? Что, если культурные отличия, накопившиеся за двести лет, привели к войне?

В выборе тем Эйджи оказался парадоксален, как всегда. Валевский ничуть не удивился, когда инсуб завёл разговор о том же:

– По-твоему, сколько жителей Моря помнят настоящую причину Великого Погружения?

– «Для любого события существует пять причин», – пословицей отозвался Арт. – Причин и было пять. А может, шесть или тридцать шесть… Думаю, историей Погружения вплотную интересуются три процента населения, не больше.

– Не маловато ли, аналитик?

– Добавим сюда процентов двенадцать тех, кто представляет в общих чертах, какая идея двигала первыми колонистами, но не вникает в тонкости. А вот три процента, о которых я сказал, – действительно знают, почему предки решились уйти в море.

– Я думал над этим. У меня тоже выходит примерно так. А остальные?

– Принимают всё как есть, не задумываясь. Общество Подводных Колоний – самая эффективная форма человеческой самоорганизации.

– Самоорганизации, ты сказал! – Эйджи осклабился и затряс пальцем в направлении Валевского. – Марк, кончай дурачиться. Той самоорганизации, которая немыслима без направленного контроля. И мы с тобой – винтики системы контроля.

– Нам нужно больше доверять друг другу, приятель, времена сейчас непростые, – теперь инсуб говорил загадками. – Мне интересен этот разговор, и я хочу начистоту и до конца.

– «Крепка ли вера твоя?» – как говорили древние?

Эйджи улыбался.

– Ну, типа того. Или мы смотрим в одну сторону и видим одно и то же, или есть отдельные расхождения, или у нас разные мнения о путях Суши и Моря. Всё просто. Итак, мы оба в теме. Задай мне вопрос, аналитик, – серьёзно закончил он.

– В чём причина войны Моря и Суши?

– Хорошо, что ты не спросил, кто в ней победит.

– Есть сомнения?

– У меня – нет.

– И у меня тоже. На кой она нам нужна, – вот что меня мучает… И куда отправили Серого – тоже. Очень.

Марк промолчал. Вопрос Валевского был скорее риторический.

Вместо ответа инсуб задумчиво произнёс:

– Что было бы, если бы человечество не разделилось?

Валевский внутренне поёжился.

Сменилось несколько поколений со времени Великого Погружения, но путь, который выбрало Надмирье, как и предсказывал предтеча Погружения, русский церебролог Савельев, действительно вёл в тупик. Это ясно любому в Подводных Колониях. Но каким-то уму непостижимым образом внешних не волнует, что их цивилизация близится к закату. Или они не желают признать очевидное.

– Я думаю, сколько столетий осталось внешним? В смысле, когда они начнут снимать скальпы друг с друга и есть печень врага?

– Без инъекций наших технологий – лет триста, – ответил Арт.

– Ты не слишком щерд?

– Я верю в них, – вздохнул Валевский. – Но триста лет – это максимум. Запасы угля и нефти исчерпаны, а внешние не спешат совершенствовать работу с даровыми источниками. Технологии добычи ветровой и солнечной энергии у них не продвинулись со времён Третьей мировой. До поедания друг друга, надеюсь, они не докатятся, но эпоху перегретого пара эти ребята себе устроят.

– И при таком раскладе война с Морем не нужна Надмирью. Уж кому-кому, но внешним остаться без помощи Колоний – значит уверенно отступить назад.

– И это только самый поверхностный прогноз, – буркнул аналитик. – Если завтра мы уберём космодромы в Танзании, закроем научные базы в силиконовых долинах и перестанем поставлять высокие технологии, да ещё лекарства, то уже послезавтра последствия для Суши будут непредсказуемые. Университетскую профессуру и высококлассных медиков с первых дней войны отозвали, и внешние сразу ощутили эту потерю. Хотя, может, мы недооцениваем внешних? Учти, мы с тобой патриоты моря и не свободны от предубеждений насчёт Надмирья.

– Хе, и это говорит правительственный эксперт? Если уж ты не свободен от предубеждений, то что говорить обо всём нашем обществе?

– Ничего хорошего, сэр. В аналитике принято делать поправку до десяти процентов на человеческий фактор: культурные, межэтнические, индивидуальные и прочие заморочки…

– Но это же напрочь сметает точность прогнозов! – удивился инсуб. – Ребята, да вы же врёте. Ткнуть пальцем в небо – это очень плохая наводка!

Валевский двинул бровью. Формально Марк прав. Но в аналитике свои секреты, и их достаточно, чтобы добиваться правильного результата с максимальной вероятностью. Главное – чистота исходных данных. А вот с этим сейчас действительно проблема.

– Ладно, дружище, я больше не лезу в твои профессиональные тайны, – Эйджи вернул разговор в прежнее русло и пристально вгляделся в плавные обводы потолка над головой.

«Клянусь, знаю, почему ты любуешься потолком, – подумал Арт. – Небось за моей спиной сейчас нарисовалась смазливая молодая мамаша. Неутомимый сатир вертит зрачками, чтобы блеск глаз был ярче, но при этом ему обязательно нужно делать вид, будто бы невзначай…»

Арт, ища подтверждения своей догадке, оглянулся. В молочном баре по-прежнему не было никого, кроме скучающей мадам за стойкой в дальнем углу, пялившейся в настенный о-визор, транслирующий концерт.

Эйджи рассмеялся:

– Ты подумал, не завлекаю ли я кого? Да-да, ты так подумал! Заодно решил тоже взглянуть на ту, которая вошла… Нормально! Я тебя проверял. Знаешь, я на днях вернулся к постулатам профессора Савельева. Перечитал на досуге… Иногда интересно снова открывать для себя то, что вроде бы знал, но отложил на дальнюю полку. Тезис о доминировании сексуальных инстинктов на любом этапе эволюции и всё такое…

Валевский сконфуженно потряс головой.

– Интеллектуальный манипулятор!

– Я? Или Савельев, идейный отец нашего мира?

– Ты, – буркнул Валевский. – И профессор тоже. Без манипуляции сознанием не обходится ни одна новая идея. А он в своё время сумел здорово встряхнуть учёных.

– И в результате мы – седьмое поколение общества с узаконенным церебральным сортингом населения. На Суше отбор по медицинским показаниям отвергнут как антигуманный метод, нарушающий права человека. Мы – потомки беглецов, пожелавших в обход всех законов воплотить его в жизнь.

– И ушедших от правосудия.

– И потому у внешних к нам особое отношение.

– Они уверены, что Подводные Колонии – общество беглых преступников. Знаешь, Марк, а ведь внешние должны нас бояться! Почему раньше я об этом не задумывалcя?

– Ну, возможно, тебе не повезло с преподавателем сравнительной истории. Или кафедра психологии у вас была укомплектована старыми мшистыми пердунами с трясущимися ручками и жиденьким кисельком в черепушке…

А ведь я тоже не сразу пришёл к этой мысли. И она меня, хм, взволновала. Я как будто увидел Подводные Колонии глазами внешних. То, что для нас разумно и правильно, для них – диктатура учёных, насилие над человеческим естеством. Преступление против природы. И одновременно мы для них – существа иного порядка, и отнюдь не низшего, так как наши возможности превышают возможности человека Суши.

– Мы – нечто вроде злых демонов, – отозвался Арт.

– Ага, как это ни смешно. Сидят два морских чёрта на глубине трёх миль, мило беседуют, потом вылезают, мутят воду… – Эйджи заразительно расхохотался. Затем, став серьёзным, добавил: – Они считают нас преступниками, Арти! Преступниками, творящими беззаконие с мозгами собственных детей. Если прочувствовать это как следует, становится понятно, что они скоро будут есть не чью-нибудь, а нашу печень… извини. Я не должен был это говорить: Серый сейчас на Суше.

Аналитик грустно покачал головой. Сказал:

– Внешние и люди Моря: у них сотни вымыслов о морских, у нас – не меньше предубеждений о людях Суши… Мы отдаляемся друг от друга, как будто населяем разные планеты, как будто между нами увеличиваются космические расстояния. Возможно, настала пора Морю и Суше воссоединиться, иначе проблем с каждым годом будет больше. Вот только как?

– Знаешь как, – промолвил Марк, проницательно глядя в лицо аналитика, – но боишься признаться самому себе.

– Ну, боюсь, – согласился Арт, подавив неприятное чувство обнажения истины. – Это кощунство: считать войну наилучшим способом сблизить две цивилизации.

Валевский, занятый одной внезапной догадкой, спросил:

– Ты специально затеял этот разговор?

С недавних пор Арта стало удивлять то, что мысли его и инсуба не просто идут в одном направлении, они возникают в унисон.

– Ммм… Ну, типа того, – вильнул Эйджи и поёрзал, ища более удобное положение на диване. – Иногда мне для хорошего самочувствия нужно высказаться, ты же меня знаешь. Полосат никудышный собеседник, а Лили уехала на гастроли. Впрочем, с девушками никогда не говори на подобные темы. Если, конечно, не хочешь, чтобы они от тебя сбежали, а потом, во время случайной встречи, гордыми ставридами проплывали мимо, не поворачивая головы.

– Ты поэт! – улыбнулся Арт.

– Из нас двоих поэт – ты, Валевский. Это ты изрёк о женщинах шедевральное: «Отнимите у мира его половину – и поймёте: другая не стоит прощенья!» А я просто инсуб. Но знаю жизнь. И девушек, – вздохнул Марк.