Читать книгу Посох двуликого Януса - Александра Маринина - Страница 2

Машина плавно замедлила ход и остановилась с мягким толчком. Наяна с сожалением вздохнула: фильм пришлось прервать на самом интересном месте.

– Сообщения, – сказала девушка, на ощупь доставая из рюкзачка футляр, который называла «очечник». На самом деле у футляра было совсем другое название, как и у хранящегося в нем прибора, но Наяне нравились слова, где звучали шипящие: очки, очечник. Мысленно она произносила на старинный манер: «очешник». Было в этих звуках что-то успокаивающее, как в шуршании дождя по оконным стеклам. И пусть сами слова считаются старомодными и почти не употребляются в современной жизни, Наяна все равно их использует, потому что ей так хочется. Ну что это за слово «визор»? Сплошные звонкие согласные, от них в голове ощущение визга и истерики. То ли дело «очки»!

На экране очков вместо стоп-кадра из прерванного фильма появился текст: «Освободишься – зайди в Щиток». Наяна нахмурилась. Зачем ее вызывают? Неужели кто-то из стариков не прошел промежуточный тест или просто пожаловался на нее и в отделе распределения решили заменить инструктора? Нет, с тестированием все в порядке, Наяна за этим следит, это входит в ее служебные обязанности. Что она сделала не так? Кому не угодила? В чем прокололась?

Она быстро перебрала в памяти тех, с кем работала в последние месяцы. Их было не так уж и много, все-таки Наяна – молодой специалист, ей не дают полную нагрузку, пока она не докажет свою профпригодность. Первый и второй квалификационные уровни она уже подтвердила, третий получит, когда число подопечных, успешно прошедших Тоннель, достигнет пятнадцати. С третьим уровнем ей разрешат вести одновременно десять человек. Это, конечно, еще не полная нагрузка, но зарплата заметно подрастет. А пока что у нее в работе только пять человек. И отношения со всеми хорошие, никто из них, по идее, не должен был бы на нее пожаловаться. И промежуточные тесты никому из них на ближайшее время не назначались. Или она забыла?

– Расписание тестов, – проговорила Наяна и с неудовольствием услышала, как неуверенно прозвучал ее голосок.

Перед глазами появились строчки:

1. Екатерина Игоревна, 2006 г. р., 31 июля, 11 октября.

2. Александр Олегович, 2002 г. р., 7 августа, 30 ноября. Тоннель – 9 декабря.

3. Тимур Валерьевич, 1998 г. р., 16 августа, 12 декабря.

4. Анна Витальевна, 1999 г. р., 6 сентября, 21 ноября.

5. Сергей Валентинович, 2004 г. р., 22 сентября, 5 декабря.

Ближайшее испытание у Екатерины Игоревны, милейшей старушки 84 лет, которую готовили к Тоннелю на 2007 год. А сегодня только 19 июля. Значит, дело не в проваленных тестах. Неужели все-таки кляуза? Обидно. Все старики казались такими доброжелательными, демонстрировали Наяне свое расположение, старались порадовать ее успехами… Выходит, в ком-то из них она ошибалась.

Обреченно вздохнув, Наяна спрятала визор в очечник и сунула в рюкзак. В принципе, его можно было и не снимать: при выключении поверхность экранов становилась прозрачной, и прибор выглядел в точности как обычные очки. Почти все надевали визоры утром и снимали только перед сном, а оправы рассматривались как элемент украшения внешности, их выпускали самых разных форм и расцветок. Наяне казалось, что оправа ей идет, и девушка с удовольствием носила визор даже тогда, когда прибор не использовался. Но при работе с пожилыми людьми настоятельно рекомендовалось избегать всего, что хотя бы намекает на суперсовременные технологии, за которыми старики не могут угнаться. «Не расстраивать, не нервировать, не раздражать» – вот золотое правило, позволяющее наладить и поддерживать контакт с теми, кто проходит подготовку в Центре.

– Артур, открой дверь, – скомандовала Наяна.

С тихим щелчком дверца автомобиля начала сдвигаться вбок, а голосовой помощник службы такси спросил:

– Вас ждать?

– Свободен. Спасибо Артур, – вежливо сказала девушка.

Вообще-то учтивость в общении с голосовым помощником выглядит довольно смешно, но все знали, что разработчики программы обслуживания беспилотных такси вставили такую фенечку: воспитанный и вежливый пользователь получал определенные бонусы и преференции при вызове такси и обслуживании – накопительные баллы, скидки, подачу более новых устройств и многое другое. Если пассажир пререкался с Артуром и грубо бранился, когда ему казалось, что маршрут выбран неправильно, то при списании денег за поездку моментально видел результат.

Веселые, однако, ребята эти разработчики! Дали голосовому помощнику одно из самых модных и распространенных имен. Лет сорок назад вдруг возникла мода называть мальчиков Артурами. В старой программе помощник носил нейтральное имя Кузя, ни один мужчина в стране такого имени не имел, и никаких проблем не возникало. Но вот внедрили новую программу – и началось! Взрослых Артуров оказалось великое множество, примерно столько же, сколько в прошлом веке было Александров или Николаев. Стоило какому-нибудь пассажиру сесть в такси вместе с живым Артуром и начать разговаривать с ним во время поездки, голосовой помощник принимал на свой счет любую фразу, в которой звучало это имя. Общаться во время поездки по коммуникаторам тоже было небезопасно, если собеседника звали Артуром. Люди сперва смеялись, потом начали раздражаться, злиться. Скажешь товарищу в сердцах: «Ну ты и придурок, Артур!» или еще что похуже, а в конце маршрута получишь списание полной стоимости без всяких скидок, даже если у тебя накатаны тысячи километров и бонусов накоплено на десять бесплатных поездок. Ну а что поделаешь? Пришлось учиться следить за собой и в такси разговаривать с Артурами-человеками, не обращаясь к ним по имени. А заодно и привыкать не спорить с самим голосовым помощником и не выказывать недовольства, если хочешь сэкономить.

Наяна вышла из машины и привычно окинула взглядом огромный комплекс зданий Центра подготовки. Каждый раз у нее дух захватывало от этой картины, хотя работает она здесь уже четыре года. Она мечтала попасть сюда и до сих пор не могла до конца поверить своему счастью. А если на нее все-таки пожаловались? Если уволят? Или переведут из инструкторов в администраторы, бумажки перекладывать? Это будет ужасно…

Надо гнать от себя тревожные мысли. Спину держать прямее, голову – выше, ступать уверенно.

В холле за стойкой работала незнакомая девушка, совсем молоденькая. «Наверное, новенькая», – подумала Наяна и подошла познакомиться.

– Привет, – сказала она, стараясь выглядеть веселой, – я – Наяна.

– А я – Севара, – представилась девушка. – Я тебе отправила сообщение.

– Да, спасибо, я прочитала. Ты новенькая?

– Ага, сегодня первый день. А можно вопрос?

– Конечно.

– Что такое Щиток? Мне велели передать – я передала дословно, но не поняла ничего.

– Щиток – это отдел распределения, – с улыбкой пояснила Наяна. – Кто-то когда-то пошутил насчет распределительного щитка, другие подхватили, вот и прижилось. Так короче. В Щитке распределяют студентов между инструкторами. Правда смешно?

– Смешно, – хихикнула Севара. – Студенты же всегда молодые, а тут одни старики.

Они поболтали еще пару минут, и Наяна отправилась на шестой этаж, где обитал Тимур Валерьевич, самый старый из ее подопечных. Девяносто два года – не шутка. Конечно, за последние полвека и медицина, и геронтология сильно продвинулись, средняя продолжительность жизни значительно увеличилась, а качество этой жизни в преклонные годы очень заметно повысилось, люди стали интеллектуально и физически слабеть и дряхлеть куда позже благодаря новым препаратам. Бурно развивающаяся фармакология активно наступала на старческую деменцию, но… Куда девать характер? Никуда. А характер у Тимура Валерьевича был совсем не сахарным. Он находился в Центре подготовки уже три месяца, и за это время к нему ни разу не приезжал никто из родственников. Похоже, старик изрядно помучил своих близких и те обрадовались, что смогут хоть какое-то время пожить в покое. Вот к Анне Витальевне, например, регулярно приезжают внуки и правнуки, Екатерину Игоревну постоянно навещают подружки, а ученого-историка Александра Олеговича – бывшие ученики и коллеги. Про Сергея Валентиновича и говорить нечего: знаменитый актер, он в свои восемьдесят пять до сих пор востребован, и его снимают даже сейчас, когда он готовится к Тоннелю. Роли, само собой, не главные, но и не маленькие, и в свободное от занятий время Сергей Валентинович отдыха не знает: то читает сценарий и работает над ролью, то общается с режиссерами, то уезжает на съемки. И только старый брюзга Тимур Валерьевич никому не нужен. Наяна даже жалела его, несмотря на несносный характер. Если на нее действительно кто-то пожаловался, то только он. Такие всегда с удовольствием специально ищут повод придраться.

Девушка бросила взгляд на часы, висевшие на стене длинного коридора. До начала занятий с Тимуром еще минут десять. Может, подняться на восьмой этаж и зайти в Щиток, попытаться выяснить, зачем ее вызывают? Лучше уж узнать плохие новости сразу, нежели мучиться неизвестностью. Глядишь – объявят об увольнении, тогда и к Тимуру можно не идти. С другой стороны, в сообщении сказано: «освободишься – зайди», то есть предполагается, что занятия с вредным стариканом Наяна проведет. Зачем же допускать ее до работы, если собираются распрощаться?

На двери с номером 611 висела красивая табличка с именем обитателя: «Верещагин Тимур Валерьевич». Наяна расправила плечи, постучала и решительно шагнула в комнату.

– Ну? Договорилась? – требовательно вопросил Верещагин, не считая нужным ответить на приветствие.

Она отрицательно покачала головой.

– Вы же знаете, нужен девяносто восьмой год, дефолт и незаконное перераспределение…

– А мне нужен десятый год! – сердито воскликнул старик. – Я хочу в десятый год! У моих родителей все отняли в десятом году, и я хочу знать, как это случилось! Их чуть не посадили, причем безвинно, по навету завистников, уголовное дело завели, обвиняли невесть в чем, они были вынуждены бежать за границу, а меня бросили на бабку с дедом. Мне было всего двенадцать, меня детства лишили, я рос в нищете и теперь имею право знать, кто в этом виноват.

– Тимур Валерьевич, это вопрос вашей частной жизни. Вы могли бы использовать свой личный жетон, – терпеливо принялась объяснять Наяна уже в который раз. – Вы проходите по государственной программе, и вас отправляют туда, куда нужно государству.

– Свой жетон я не трону, – заявил Верещагин. – Я его внуку отдам. Или внучке, я еще не решил. Пусть или сами используют, или продадут.

Внезапно сердитое выражение его лица сменилось печальным.

– Может, хоть когда-нибудь они меня добрым словом вспомнят, – тихо проговорил он.

Сердце у Наяны сжалось. Она не могла всерьез злиться на человека, который знает о своем несносном характере и понимает, что достал членов семьи до самой печенки. Тимур мог брюзжать и ворчать по какому угодно поводу, начиная от погоды и кончая последними постановлениями правительства, но ни разу за три месяца он не пожаловался на то, что его не навещают родственники. Не пожаловался именно потому, что прекрасно знал причину.

– Я понимаю ваше желание, – мягко сказала Наяна. – Но даже если в государственной программе есть две тысячи десятый год, это все равно будет время и место того события, которое интересно государству. Того, что вы хотите узнать, вы таким путем не узнаете.

– А почему это государству не интересно, каким образом, кто и почему отнял у моей семьи бизнес? – снова начал горячиться Верещагин. – Ваша программа как раз этим и занимается: ищет, кто у кого незаконно отнял и присвоил. Ты что, не можешь договориться, чтобы этот случай записали в программу?

– Я пробовала, мне отказали.

Это была, конечно же, ложь. Наяна прекрасно знала принципы формирования государственной программы реституции, и у нее хватало ума понимать, что смыслом этой программы было вовсе не восстановление справедливости, как объявляли официально. Да, в конце прошлого века и в первой четверти века нынешнего огромное число потенциально прибыльных производств перешло к новым собственникам при помощи нарушений закона, взяток, фальсификаций уголовных дел и прочих неблаговидных махинаций. Благодаря изобретению Тоннеля стало возможным выяснить, какие именно нарушения были допущены, доказать их и изъять незаконно присвоенные активы. Считалось, что все будет возвращено либо государству, если нарушения имели место в момент первичной приватизации, либо законным владельцам или их наследникам. Так это или нет – вопрос открытый, но одно Наяна знала точно: программу интересует только по-настоящему крупный бизнес, к которому фирма родителей Верещагина никак не относилась. Поэтому она даже и не пыталась заговаривать с руководством, озвучивая требование старика. Да и кто она такая? Даже если бы речь шла о действительно больших деньгах, все равно она, Наяна, инструктор второго уровня, не имеет ни права, ни возможности влиять на решения, принимаемые на самом верху.

Тимур Валерьевич тоже все это понимал. Но в силу характера продолжал настаивать, сердиться и делать из Наяны стрелочницу. Этот разговор был далеко не первым и наверняка не последним. Возраст, характер, нервная система… Что тут поделаешь?

– Тимур Валерьевич, вы – золотой запас программы, вы родились в девяносто восьмом году и остались сохранным, такие люди, как вы, – огромная редкость. Именно поэтому вам назначен повышенный гонорар. Если захотите, вы на него сможете приобрести жетон и сами посмотреть две тысячи десятый год.

– Еще один Тоннель? Я не выдержу, здоровье уже не то, – угрюмо констатировал Верещагин. – Ладно, давай заниматься. Что там у нас?

Он потянулся было за планшетом, но Наяна остановила его.

– Тимур Валерьевич, ну зачем? Вы же знаете, что нельзя. Вам нужно было всех запомнить. Справились?

– Да уж конечно, – пробурчал старик. – Проверять будешь?

– Обязательно, как всегда.

На планшете Верещагина были загружены фотографии двух десятков лиц, которые могли оказаться причастными к неправомерному подписанию документов о передаче мощного металлургического комбината новому собственнику. Фотографии подписаны, указаны фамилии, имена, отчества, занимаемые должности. И даже прозвища, если у кого-то они были. Те же самые фотографии имелись и на планшете Наяны, но без подписей, и сейчас Тимур должен был без ошибок опознать и назвать каждого. Когда он окажется в конкретном месте в конкретный день 1998 года, то неизвестно, кого из них там увидит. Вполне возможно, всего двух-трех человек из всего списка, но необходимо, чтобы Верещагин с точностью идентифицировал каждого участника сделки и запомнил каждое произнесенное им слово. А для того, чтобы запомнить, нужно хорошо понимать суть происходящего, то есть владеть основами экономических знаний и бухгалтерского учета, а также хотя бы минимально знать терминологию, как официальную, так и разговорные формы.

Первые шесть фотографий Верещагин прошел гладко, без запинок, потом начал сбоить, ошибаться или недовольно ворчать, что не помнит. Наяна знала, что Тимур Валерьевич, каким бы ни был несносным брюзгой, относился к делу ответственно. Значит, за те три дня, которые прошли с предыдущего занятия, он принимался за домашнее задание пять раз в день, как и предписано регламентом. Пять раз по 30–40 минут. Похоже, внимания и памяти у старика хватало минут на 15–20, поэтому начало фотогалереи он освоил и потом каждый раз успевал повторить, а вот дальше дело шло труднее. Он уставал, внимание рассеивалось, ничего не запоминалось. В отдельном окошке экрана Наяна сделала отметку для врача: пусть распорядится насчет препарата, повышающего концентрацию внимания и снижающего утомляемость.

Через сорок минут занятие закончилось. Первое на сегодняшний день. Потом будут еще четыре. Такое у Верещагина расписание: по пять занятий в день, один день с инструктором, три дня самостоятельно. Расписание для каждого студента составлялось в учебном отделе индивидуально с учетом состояния интеллекта и здоровья.

– Я вернусь в двенадцать часов, – напомнила Наяна, пряча планшет в рюкзак. – Будем заниматься бухгалтерией.

Старик сидел в расслабленной позе, устало прикрыв глаза. Наяна уже взялась за ручку двери, когда услышала:

– А что там внизу за деваха? Я вроде ее раньше не видел. Утром иду из спортзала, смотрю – незнакомое лицо. Кто такая?

Ишь ты, углядел! И даже заинтересовался.

– Это новенькая, сегодня только в первый раз заступила.

– Как звать?

– Севара.

– Это что еще за имя?

– Не знаю, я не спросила, – призналась Наяна.

– Погоди-ка, я сам посмотрю, – деловито проговорил Верещагин и взял в руки один из нескольких гаджетов, лежащих рядом на столике.

Потыкав пальцем в экран, торжественно объявил:

– Татарское имя, означает «любимая».

Все это можно было проделать в десять раз быстрее и проще, всего лишь надев визор и задав вопрос голосовому помощнику, но Тимур принципиально пользовался только той техникой, с которой имел дело до своего семидесятилетия. После этого упрямый Верещагин категорически отказывался осваивать все новое и отговаривался тем, что старое ему привычнее и понятнее. Ничего необычного в этом не было, подавляющее большинство пожилых и особенно очень пожилых людей вело себя точно так же.

Но Тимур Валерьевич не был бы собой, если бы и тут не нашел повод побрюзжать.

– Никакой фантазии у людей! «Любимая»! Сплошная пошлость вокруг. Вот твое имя – это хоть что-то, означает «горделивая». Ты, конечно, ему не соответствуешь, но все в твоих руках. Захочешь – станешь, это дело такое. А «любимая» – это что? А вдруг ее никто не полюбит? И будет девка всю жизнь маяться и стесняться своего имени, от нее ж не зависит, будут ее любить или нет. Не найдет себе мужика – и все, кранты. И о чем только родители думали! Вообще не понимаю я эту вашу моду давать детям неславянские имена. Вот как хорошо раньше было: Саша, Маша, Коля, Таня. Все привычно и понятно, легко запомнить. А теперь язык сломаешь и мозги иссушишь, пока усвоишь, кто есть кто.

– Зато не перепутаете, – улыбнулась Наяна. – Однофамильцев по-прежнему много, а вот полных тезок почти не осталось. Так даже проще, можно не запоминать отчества и фамилии, разнообразие личных имен огромное. Между прочим, ваше имя тоже не очень-то славянское. Отдыхайте, Тимур Валерьевич, через час продолжим.

– Отдохнешь тут с вами, – проворчал Верещагин. – Сейчас эти явятся.

«Эти», то есть врач и массажист, действительно уже шли по коридору навстречу Наяне. Тоннель требовал не только знаний, но и соответствующей физической формы: путешествие в прошлое сопряжено с немалыми нагрузками на организм, и к этим нагрузкам пожилых людей следовало планомерно готовить под строгим медицинским контролем. Коротко поздоровавшись с ними, Наяна дошла до лифтов и поднялась на восьмой этаж. Вот сейчас она все и узнает.

Перед дверью в отдел распределения девушка притормозила, ткнула на мониторе в квадратик «по вызову» и произнесла свое имя: Наяна. Тут же замигала надпись: «Ожидайте». Она приготовилась ждать, собралась было достать визор и снова включить недосмотренный фильм, чтобы отвлечься от неприятного предчувствия, но уже через несколько секунд зазвучал механический голос:

– Наяна, пройдите в кабинет номер восемьсот двадцать пять. Наяна, пройдите в кабинет номер…

В восемьсот двадцать пятом сидел начальник отдела Эльдар. Значит, дело совсем плохо. С ней, рядовым инструктором всего лишь жалкого второго уровня, обычно общались такие же рядовые сотрудники Щитка.

А вдруг… Наяну бросило в пот, ноги ослабели. Что, если вызов связан не с работой, а с тем, что она – «ретро»? В этом не было ничего постыдного и тем более незаконного, за это нельзя уволить. Да, «за это» – нельзя, а вот «поэтому» – очень даже можно. На уровне государственной доктрины провозглашаются взаимная терпимость и уважение к чужой позиции, но ведь люди остаются людьми, и далеко не каждый готов мириться с тем, что рядом находятся те, кто имеет другую точку зрения. Таких называли «нетерпимыми», и ярким представителем этого вида являлся директор Центра подготовки. Фанатичный поклонник технического прогресса, он со всем пылом ненавидел тех, кто исповедовал или хотя бы просто демонстрировал приверженность идеям «ретро». Ходили слухи, что он перекрывал карьеру всем, кто выражал сомнения в пользе все более широкого внедрения в повседневную жизнь новых цифровых разработок. Эльдар сохранял нейтралитет, по крайней мере с виду, но все понимали: директор его не пощадит, если выяснится, что он знал и не принял меры. Начальник Щитка должен отвечать за своих подчиненных и за инструкторов и в корне пресекать инакомыслие в их среде.

Механический голос снова начал повторять вызов в кабинет 825, и Наяна поняла, что от ужаса застыла и не двигается. С трудом сделав несколько шагов, она направилась к нужной двери, попутно успев удивиться своему внезапному страху. Чего она так перепугалась? Она ведь уже предвидела, что ее могут уволить. Какая разница за что, за профнепригодность или за «ретро»? Результат один. Да, результат-то один, но есть нюанс. Увольнение за профнепригодность коснется только лично ее. А если все дело в «ретро», значит либо ее выследили, либо кто-то донес, потому что на работе Наяна никак не проявляла своих пристрастий, ни с кем ничего не обсуждала, никаких мнений не высказывала. Если выследили, то нашли и других. Если донесли, значит, где-то рядом человек, которому нельзя доверять. И то и другое совершенно не смертельно, но очень неприятно. Быть «ретро» – не преступление, но у силовых структур имелась другая точка зрения. Идеологи «ретро» в правительстве и парламенте мешали силовикам, заинтересованным в как можно более широком внедрении и применении всего, что связано с программным обеспечением. Любую программу, как известно, можно поставить на службу контролю, и если давать голосовому помощнику команду «спустить воду», то те, кому интересно, будут знать, сколько раз ты сходил в туалет.

Первое, что бросалось в глаза в кабинете начальника Щитка, – огромный портрет Артема Бояршинова, того самого человека, который разработал и создал Тоннель. Бояршинов стал почти богом, кумиром, на которого все молились, ведь благодаря его изобретению страна сейчас процветала. Государства побогаче купили лицензию за немыслимые деньги и построили свои Тоннели, страны победнее платят огромные суммы за право попользоваться Тоннелями своих соседей по планете. Деньги в бюджет потекли не просто бурным потоком – Ниагарским водопадом. А бюджетные деньги, как всем известно, это социальные программы, пенсии, поддержка материнства и детства, медицины и образования и многое другое, полезное для граждан.

Начальник не выглядел сердитым или озабоченным, и Наяна немного успокоилась.

– Присаживайся.

Она послушно села в полукресло и замерла, не поднимая глаз.

– Как успехи?

– Спасибо, все нормально, – сдавленным голосом проговорила она.

– Ну, не скромничай, – губы Эльдара растянулись в улыбке, – тебя очень хвалят кураторы. Сколько человек тебе осталось до третьего уровня?

– Еще много.

– Ну так сколько?

– Шесть. У меня пока только девять, а нужно пятнадцать.

– Сколько сейчас в работе?

– Пять.

– Вот шестой тебе и не помешает. Частник. Легкий, за две-три недели справишься, а то и быстрее. Заодно и денег подзаработаешь.

– Спасибо! – выдохнула Наяна, не веря своим ушам.

Работать в коммерческом отделении означало получить гонорар, заметно отличающийся от зарплаты, которую платили по программе реституции. Кроме того, на подготовку «легкого частника» действительно уходило обычно совсем немного времени, максимум месяц-полтора, но чаще всего справлялись за пару недель, а то и меньше. Это означало, что к тому моменту, когда пятеро нынешних подопечных Наяны пройдут Тоннель, к ним добавится и шестой. Она сможет получить третий квалификационный уровень. И попутно улучшить состояние своих финансов. Если, конечно, все пятеро пройдут Тоннель успешно, все запомнят, смогут пересказать и ничего не напутать и не забыть. За четыре года Наяна подготовила одиннадцать человек, но в зачет ей пошли только девять: двое провалились. Огромные затраты на использование Тоннеля в двух случаях пошли псу под хвост. На комиссии подробно, в мельчайших деталях изучили по видеозаписям и разобрали всю работу Наяны с этими двумя подопечными, указали на ошибки инструктора, но пришли к выводу, что ошибки эти были не фатальными, потому что решающую роль в провалах сыграли личные качества студентов. Тогда наказали тех, кто проводил первичный отбор кандидатов и не заметил этих качеств или не придал им значения, а Наяне настоятельно рекомендовали поработать над ошибками. Она очень старалась, тщательно готовилась к каждому занятию, при любой возможности училась у настоящих мастеров и повышала квалификацию на курсах. Но все равно не была до конца уверена в каждом из тех пятерых, с кем сейчас работала.

Вопрос в том, действительно ли этот частник – легкий? У практикующего инструктора и руководителя отдела распределения оценки могут и не совпасть. Но каким бы этот человек ни оказался, получить коммерческий заказ – огромная удача. Отправляющихся в Тоннель людей можно условно разделить на три категории. Первые – долгожители, которых выискивают по всей стране, затем проводят тщательный отбор и используют в Госпрограмме для сбора информации о том, что происходило в «лихие 90-е». Вторые «отоваривают» свои личные жетоны, чтобы еще раз посмотреть на какое-нибудь яркое событие в собственной жизни или разобраться в ситуации, которая осталась неясной и вызывает беспокойство. Каждому человеку при рождении выделяется один жетон, по которому он может бесплатно использовать Тоннель. Жетон можно и купить, но стоит это бешеных денег. Государству же нужно зарабатывать!

Третьи – и их очень мало – выполняют чью-то просьбу, удовлетворяют чужое любопытство, если заказчик в силу возраста или иных обстоятельств не может попасть в нужную дату и в нужное место. Тоннель, разработанный Бояршиновым, имеет два ограничения: по месту и по времени. Человек может перенестись только в ту временную точку прошлого, которая находится позже момента его рождения, ни секундой раньше, и только в то место, которое находится в радиусе не больше пятидесяти километров от точки, в которой он действительно находился в тот день, куда хотел попасть. Если кому-то, к примеру, хотелось узнать, чем занималась его жена, пока он был в командировке за тысячу километров от дома, то нужно было искать того, кто согласится полезть в Тоннель и за приличные деньги посмотрит, что там и как. Или человеку захочется узнать, кому его бабушка писала письмо, когда в соседней комнате застрелился дедушка. Да, по месту все проходило, заказчик продолжает жить в том же городе, где обитали его бабка с дедом, а вот по времени – не бьется, личный Тоннель до нужной даты не достает, дедуля покончил с собой за полгода до рождения внука.

Подавляющая часть работы инструкторов приходится именно на студентов Госпрограммы: этих людей отправляют в очень давние времена, когда они сами были младенцами или совсем маленькими детьми, ничего не помнят, а если и помнят, то не понимают смысла. Не говоря уж о том, что есть особенности возраста. Те люди, которые возвращаются в осмысленный период собственной жизни, вообще не нуждаются в инструкторах, они отлично все знают и помнят, с ними работают только медики и тренеры, потому что Тоннель – это ощутимая нагрузка на организм. При хороших физических кондициях подготовка занимает около недели, если есть проблемы со здоровьем – побольше, до нескольких месяцев, но такие инструкторы, как Наяна, в любом случае им не нужны. Тем же, кто готов пройти Тоннель, что называется, «за чужой интерес», требуется и физическая подготовка, и информационная, но, разумеется, куда менее обширная, нежели по Госпрограмме. Заказчик такого мероприятия должен быть готов расстаться с изрядной суммой: приобрести у государства жетон, оплатить работу по подготовке плюс заплатить самому добровольцу. Сумма выходит и впрямь оглушительная, поэтому если у заказчика есть неиспользованный личный жетон, то его могут пустить в дело, чтобы сократить расходы.

Понятно, что при таких раскладах даже в экономически процветающем государстве спрос на работу инструкторов в коммерческом секторе Тоннеля невелик. А инструкторов много. И все хотят коммерческий договор.

Так почему же эту вкусную и желанную работу предложили ей, Наяне? Наверняка не просто так. Частников, как правило, отдают любимчикам. Или тем, за кого попросили. Или тем, кто нужен.

Ей очень хотелось спросить об этом начальника Щитка, но она понимала, что делать этого нельзя. Если бы Эльдар посчитал, что Наяна должна знать о его резонах, он бы сам сказал. Коль не сказал – стало быть, не хочет это обсуждать, и ее вопрос не вызовет ничего, кроме злости, а ответа она все равно не получит. По крайней мере, ответа правдивого.

Да и какая, в сущности, разница? Главное – ей дадут частника. Тем более «легкого». Надо радоваться, а не истязать себя никчемными сомнениями.

– Иди к коммерсантам, подписывай договор, знакомься с частником. Информацию тебе предоставят.

Начальник вдруг уставился на Наяну хитрыми глазками.

– Ты же не возражаешь? Или не хочешь?

– Я хочу, конечно, очень хочу, – торопливо заговорила она. – Спасибо!

– Вот и хорошо. Иди.

Он уткнулся в монитор и принял озабоченный вид, давая понять, что разговор окончен и у него есть дела поважнее.

До начала второго занятия с Тимуром Валерьевичем Наяна успела сбегать в соседний корпус, где располагалось коммерческое отделение, подписала у юристов договор, приятно удивившись прописанной в документе сумме вознаграждения.

– Комната триста шестая, – сказали ей. – Бочаров Евгений Эдуардович. Пойдешь знакомиться?

– Не сейчас, у меня занятия по программе. Можно после семи вечера?

– Приходи в любое время, у нас нет таких строгостей, как у вас на бюджете. Расписание на Бочарова еще не составлено, так что процессу подготовки ты никак не помешаешь. Файлы с информацией тебе пришлют минут через десять.

* * *

Начальник отдела распределения не был злым человеком, и тихую старательную Наяну ему было даже жаль. Ну, так, совсем немного. Девчонка хорошо работает, учится на собственных ошибках, стремится к профессиональному росту, не скандальная, ни на что не жалуется, в отличие от подавляющего большинства инструкторов, которые крайне болезненно реагируют на любое проявление несправедливости в распределении работы и постоянно обивают пороги кабинетов своих кураторов из Щитка. Такой заказ можно было отдать только ей: Наяна конфликтовать не станет, молча утрется.

Эльдар задумчиво посмотрел на свои руки, внимательно разглядывая ногти, потом легонько щелкнул по вставленному в ухо миниатюрному телефону и произнес имя вызываемого абонента.

– Я сделал, как ты просил, – сказал он, услышав знакомый резкий голос.

– Хорошо, спасибо.

– Но этим проблема не исчерпывается, ты же понимаешь. Я назначил правильного исполнителя, теперь дело за Комитетом.

– В Комитете вопрос решится так, как надо, – хмыкнул собеседник.

– Ладно, я понял.

* * *

Перерывы между занятиями – чуть больше часа, но Наяна твердо усвоила все правила, которые вбивались в голову во время обучения будущих инструкторов. Одно из этих правил гласило: первое знакомство ни в коем случае не должно проходить второпях и впопыхах, на него нужно отвести как минимум два часа, лучше – три, чтобы спокойно и вдумчиво побеседовать. У нового студента не должно возникнуть ощущения, что к нему заскочили как бы между прочим, он не важен и не интересен. Особенно если этот студент – человек немолодой. Старики очень ценят внимание и совершенно не выносят пренебрежения, об этом никогда нельзя забывать. А в Госпрограмме молодых не может быть по определению. Конечно, частник Бочаров совсем не обязательно дядька в годах, он может оказаться даже ровесником Наяны, но правило есть правило, и рисковать не хотелось. Лучше дождаться окончания занятий и спокойно, без спешки, познакомиться с Евгением Эдуардовичем. Хотя… если ориентироваться на имя, то он почти наверняка немолод, привычные для русскоязычной России имена уже лет тридцать как постепенно выходят из употребления. В многонациональной стране полным ходом шло взаимопроникновение разных культур, и началось все с личных имен. В конце концов, какая разница, использовать имена греческого и римского происхождения или имена удмуртские, чувашские, адыгейские, якутские? Зато какое разнообразие!

Девушка надеялась ознакомиться с информацией до того, как нужно будет идти к старику Тимуру. Но через десять минут, конечно же, ничего еще не прислали. Наяна занялась с Верещагиным вопросами экономики и старинной, столетней давности, бухгалтерии и прилагала немалые усилия к тому, чтобы не позволять любопытству отвлекать ее от работы. Какой он, этот Бочаров? Сколько ему лет? Кто он по профессии? Зачем ему Тоннель? Для своих нужд или это чей-то заказ? Чей? И в чем интерес заказчика? Что у Бочарова со здоровьем и сколько времени понадобится медикам, чтобы его подготовить?

Между вторым и третьим занятиями ей удалось все прочитать. Информация оказалась скудной. Ну, это и понятно: если по Госпрограмме досье на кандидата собирали кропотливо и тщательно, чтобы не тратить впустую бюджетные средства, то досье на частников было личным делом того, кто платит деньги или использует свой жетон. Его желание – его и ответственность.

На экране визора появилось лицо симпатичного немолодого мужчины с густыми, хорошо подстриженными седыми волосами и светлыми глазами. Родился в 2023 году, филолог, литературовед, специалист по поэзии стран Восточной Европы середины двадцатого века. Личный бесплатный жетон использован в 2077 году. В 2082 году официально приобрел жетон и использовал в 2083 году. В настоящее время направлен на подготовку по жетону заказчика, Стражалковского Егора Федоровича. Цель подготовки – 2024 год, Москва. Разрешение еще не получено, заявка находится на рассмотрении.

Стражалковский… Фамилия показалась Наяне очень знакомой, но она не смогла с ходу вспомнить, откуда знает ее. Негромко произнесла вслух – и визор тут же показал информацию. Ну конечно! Федор Стражалковский – автор знаменитой книги о загадочных преступлениях двадцать первого века, Егор – его сын, еще есть Альбина – его супруга. Вернее, вдова, поскольку сам писатель давно умер. Егор, конечно, молод для 2024 года, это понятно, но вдова могла бы и сама воспользоваться Тоннелем. Для чего им наемник?

– Альбина Стражалковская, – сказала Наяна и принялась читать сведения о матери заказчика.

Родилась в 2020 году. Так что же мешает ей самой посмотреть 2024 год? Для чего нанимать постороннего человека и платить ему немалые деньги? Ах да, Альбина Ахатовна родилась в Пермском крае, в городе Кунгур, где проживала с родителями до 2038 года. Значит, в 2024 году она была далековато от Москвы. Все понятно.

Так… У Федора и Альбины Стражалковских есть сын и дочь, оба родились в Москве, но, ясное дело, куда позже нужной даты. То есть по месту проходят, а по времени – никак.

На третьем занятии Верещагин быстро устал, количество ошибок зашкаливало, и Наяна сделала перерыв, чтобы старик передохнул и выпил чаю.

– Тимур Валерьевич, вы читали книгу Стражалковского? – спросила Наяна, подав ему чашку.

– Это которую? Про нераскрытые преступления, что ли? Читал, конечно, – тут же отозвался Верещагин. – Да ее все читали.

– Не все, – улыбнулась девушка. – Я, например, не читала.

Верещагин в изумлении воззрился на нее.

– Да ладно! Быть такого не может! Такую знаменитую книгу – и не читала? Это большое упущение, прочитай, непременно прочитай. Хотя…

Он задумчиво пожевал губами, сделал пару глотков.

– Книжка очень тенденциозная, знаешь ли. Написана великолепно, ничего не скажу, как начнешь читать – не оторвешься, в сортир сходить забудешь. Но ненависти там много, так и прет с каждой страницы, так и прет! Дескать, после советской власти милиция и полиция вообще ни на что не годились, все сплошь или тупые идиоты, или продажные твари, ни одного честного добросовестного работника не было. А это неправда, я точно знаю. Но рассказано так убедительно, что поверит любой, кто в то время не жил. Я-то жил и помню, как оно было, а молодые прочитают вот такую писанину и поверят каждому слову. А это плохо. Неправильно это. Нельзя огульно хаять всех подряд, нельзя под одну гребенку…

Те несколько минут, которые Наяна отвела на перерыв, старик ворчал и брюзжал по поводу Стражалковского и его книги, но такое переключение на неожиданную тему пошло на пользу, и вторая половина занятия прошла вполне сносно.

* * *

Последнее на сегодняшний день занятие закончилось, и Наяна помчалась в коммерческий корпус.

– А Бочарова забрали в подвал, – сообщили ей на ресепшене.

– Давно?

– Минут десять назад.

Наяна разочарованно вздохнула. В подземном этаже, который все называли просто подвалом, находилось имитационное оборудование, которое позволяло определить, насколько организм человека готов к перегрузкам в Тоннеле. Тестирование обычно занимало полтора-два часа, и только после этого составлялась программа физической и медицинской подготовки. Значит, личное знакомство придется отложить.

Она занервничала. Ей отчего-то казалось, что личный контакт прочно свяжет ее с работой по коммерческому договору. Пока она не познакомится с Евгением Бочаровым, новая работа будет словно бы не настоящей, призрачной, всего лишь туманно обещанной. Все еще может сорваться… Ощущение было иррациональным, Наяна и сама это понимала, но ничего не могла с собой поделать. Как только она поговорит с Бочаровым, все станет реальным, а до того момента – одни пустые надежды.

– Кстати, его заказчики здесь, – сказала администратор.

– Заказчики?

– Ну да, Стражалковский с матерью. Просидели у Бочарова почти час, а когда его забрали в подвал – пошли в кафе.

– А где у вас кафе?

– Второй этаж и направо до конца.

– Спасибо!

Наяна вскинула на плечо лямку рюкзачка и помчалась к лифтам.

В бюджетном корпусе тоже было кафе, и не одно, но здесь, у «коммерсантов», все иначе. Дороже, роскошнее и даже пахнет вкуснее. Мать и сына она увидела сразу, хотя людей в кафе оказалось немало. Мужчина лет тридцати пяти был до такой степени похож на фотографию Федора Стражалковского, что даже ребенок не усомнился бы в их родстве. Наяна взяла бутылочку тонизирующего напитка со вкусом черной смородины и подошла к заказчикам.

– Добрый вечер, меня зовут Наяна, меня назначили инструктором к Евгению Эдуардовичу, – вежливо представилась она.

Альбина Стражалковская, полноватая дама с ухоженным лицом и красиво подстриженными волосами, окрашенными в модный серебристо-кофейный цвет, взглянула с интересом и, как показалось Наяне, даже с одобрением. Взгляд же ее сына был сердитым и колючим.

– Добрый вечер, – приветливо улыбнулась вдова писателя. – Я – Альбина, а это мой сын Егор.

– Очень приятно, Альбина Ахатовна, Егор Федорович.

Еще одно правило поведения инструктора требовало официального обращения по имени-отчеству ко всем студентам и их родственникам независимо от возраста. Поначалу этот старомодный этикет изрядно бесил Наяну. Во-первых, отчества давно устарели и в повседневном общении нигде не использовались. Во-вторых, «выканье» осталось в обиходе только для обращения к руководству самого высокого уровня, а так-то все говорят друг другу «ты». Но кодекс делового этикета для сотрудников Госпрограммы реституции разрабатывался с учетом того, что главными действующими лицами являются люди очень и очень пожилые, родившиеся в те времена, когда нормы общения были совсем другими. С этим необходимо считаться, иначе контакт со студентами не наладишь. Отступить от регламента можно только в одном-единственном случае: когда участник программы или его родственник сам предлагает ограничиться только именем и перейти на «ты». Обычно дети и внуки студентов так и поступали, но сами студенты и их супруги предпочитали старые нормы, при этом беззастенчиво «тыкая» молодым инструкторам. Когда в Центре подготовки открыли коммерческое отделение, правила кодекса распространились и на него, хотя никакой логики в этом, в общем-то, не было.

Стражалковская улыбнулась, и морщинки под глазами и вокруг губ стали заметнее.

– Обойдемся без церемоний. Просто Альбина и просто Егор.

– Ты очень молодо выглядишь, – в голосе Егора звучал неприкрытый скепсис. – Сколько тебе лет?

– Егор! – укоризненно воскликнула мать. – Ну как так можно!

– Хорошо, я спрошу по-другому. Какой у тебя стаж? Сколько лет ты работаешь?

– Стаж работы – четыре года, второй уровень, – честно ответила Наяна.

– Второй уровень – это много или мало? – продолжал придирчиво допытываться сын писателя. – Четыре года – это вообще ни о чем, никакого опыта, прямо со школьной скамьи. Не понимаю…

– Егор, прекрати, – теперь мать заговорила уже строже. – Чего ты цепляешься к девочке? Если ей доверили работать с Женей, значит, ее квалификация вполне позволяет. Ты ведешь себя как барин. Наяна к нам подошла уж точно не для того, чтобы ты устраивал ей допрос. Вероятно, у нее есть какой-то интерес. Ведь есть, Наяна?

– Я хотела просто представиться и познакомиться. Евгений Эдуардович будет выполнять ваш заказ, а это означает, что основным массивом необходимой информации располагаете именно вы, а не Бочаров. Нам с вами придется много общаться, чтобы я понимала, к каким обстоятельствам и условиям готовить студента. Речь идет о вашем раннем детстве, Альбина? В двадцать четвертом году вам было всего четыре…

Егор саркастически расхохотался.

– Да она вообще ничего не знает и не понимает, мама! Я завтра же пойду к руководству и потребую назначить другого инструктора. Кто у вас тут главный? К кому мне обратиться, чтобы тебя заменили?

Сладковатый смородиновый тоник показался Наяне мерзко-горьким. Вот и все. Счастье закончилось, не успев начаться. Завтра она получит сообщение о том, что контракт расторгнут. Она, Наяна, – неудачница и всегда об этом знала.

– Егор, у тебя нет никаких оснований сомневаться в компетентности Наяны, – жестким голосом произнесла Альбина. – И твои претензии выглядят глупо. Девочка не может ничего знать, потому что ей ничего и не рассказывали. Что ты от нее хочешь? Какого знания и понимания?

Наяна исподтишка наблюдала за вдовой писателя и ее сыном. Права, ох как права Варвара, когда настаивает на необходимости личного общения! Варвара – гуру личного контакта, ездит по всей стране, проводит очные семинары и тренинги, обучает людей видеть и слышать друг друга, понимать истинные мотивы, улавливать настроение. Варвара Шлевис и ее муж Максим – это люди, на которых Наяне хотелось опираться. Учиться у них, радоваться новым ощущениям и мыслям, а также собственным маленьким успехам, когда удавалось применить на практике то, чему ее обучала Варвара.

Итак, что мы видим? Егор Стражалковский явно не маменькин сынок. У него есть свое мнение, и он открыто его высказывает, не опасаясь нарваться на конфликт. Альбина столь же явно не курица-наседка, для которой сыночек – единственный свет в окошке, он самый умный и всегда прав. Сын сопротивляется – мать эти попытки тут же пресекает. Егор хочет для себя и своих затей самого лучшего и готов за это переплачивать, лишь бы получить тот результат, качество которого его устроит. Он выдает оценки с первого взгляда и не сомневается в их правильности. Альбина больше склонна к принятию, даже если результат не совсем такой, как ей хочется. Она, конечно же, тоже выставляет оценки всему и всем, это нормально, все люди так устроены, но мать, в отличие от сына, помнит, что это же явление или этого человека оценивали и другие люди и сделали, вполне вероятно, совсем иные выводы. Кто сказал, что ее мнение более правильное, нежели чужое? Альбина называет Наяну «девочкой», что вообще-то неприлично в данных обстоятельствах, но поступает так наверняка не от дурного воспитания, а исключительно из желания дать склочному сыну понять, что она берет молодого инструктора под свою защиту. Что ж, спасибо ей за это. Бочарова она назвала просто Женей, значит, он, скорее всего, не случайный человек с улицы, а хороший знакомый. Не исключено даже, что Евгений Эдуардович – любовник Альбины Стражалковской, они ведь примерно одного возраста, он моложе всего на три года. Впрочем, вполне возможно, это всего лишь проявление фамильярности. А вот то, что весь этот миленький скандальчик оба не постеснялись затеять в присутствии Наяны, которую видели впервые в жизни, говорит о… О чем? Что сказала бы на это Варвара?

– Если они так халатно относятся к подбору персонала, то могу себе представить, как они соберут информацию! – продолжал бушевать младший Стражалковский. – Придется взять все в свои руки. Даже если они заменят инструктора, с информацией все равно будет полный швах.

Он говорил так, словно Наяны здесь вообще не было. Судя по выражению лица Альбины, ее это коробило, и она попыталась исправить ситуацию, вовлекая Наяну в разговор.

– Как у вас организован сбор информации? – спросила она. – Кто за это отвечает? Есть какой-то специальный отдел или, может быть, выделенные сотрудники?

– В коммерческом отделении ничего такого нет. В бюджетном – да, есть большое подразделение, которое тесно сотрудничает с Институтом истории. Программа реституции существует в интересах государства, и вся необходимая информация собирается очень тщательно и за счет бюджета. Клиенты коммерческого отделения сами несут ответственность за информационное обеспечение, если оно вообще требуется. Но это бывает редко. Обычно люди прекрасно знают все о том моменте, куда хотят попасть, ведь это их собственная жизнь.

– Вот! Я так и знал! – снова завелся Егор. – Никто ничего не собирается делать!

Наяне стало скучно. Какой смысл слушать эту бесконечную перепалку, если работа с «легким частником» ей все равно не светит? Жаль расставаться с надеждой на гонорар и скорое получение третьего уровня, жаль. Но ничего не попишешь, придется принять все как есть.

* * *

«Курьеры, курьеры, сто тыщ одних курьеров», – напевала вполголоса Наяна, стоя на тротуаре и ожидая, когда мимо пронесется поток машин, почти сплошь состоящий из ярко-зеленых беспилотников курьерской службы. Настоящих «живых» магазинов осталось мало, все делают заказы онлайн и получают доставку со всем необходимым. Так было всегда, сколько Наяна себя помнила. Но за три года обучения и четыре года работы ей пришлось узнать много любопытного о том, как была устроена жизнь задолго до ее рождения. Например, на одной и той же улице длиной в полкилометра могло быть несколько продуктовых магазинов и столько же аптек, и восемьдесят процентов горожан покупали все сами, а не заказывали. Господи, это ж сколько времени приходилось тратить на покупки! Дойти до торговой точки, обойти зал, выяснить, что нужного товара нет, идти в следующий магазин… В те времена даже рынки еще существовали. Ровесники Наяны плохо понимали, что такое «рынок» или «базар», но вроде бы что-то похожее на длинные ряды одинаковых товаров, расположенные в одном большом помещении под крышей, а иногда и на открытом воздухе. Потом нужно было стоять у плиты и готовить что-то из купленных продуктов, потому что еще не изобрели умных варочных комбайнов, в которые достаточно просто забросить ингредиенты и установить программу. Лет сто назад начали пользоваться мультиварками, это, конечно, существенно облегчило жизнь, но мультиварка могла готовить только одно блюдо за раз, а нынешние машинки делают одновременно по три-четыре разных блюда. Не говоря уж о том, что для мультиварки продукты приходилось подготавливать вручную: чистить, резать, мариновать. Какая бессмысленная трата драгоценных минут и часов, которые можно было бы провести куда более приятно и полезно!

Так говорили все, и Наяна добросовестно встраивала свой голосок в общий хор, испытывая каждый раз противное чувство стыда. Стыда за то, что она не такая, как все. Стыда за свою ложь.

Больше всего на свете Наяна любила мыть посуду и делать уборку. Любила покупать продукты в магазинах, любила орудовать поварским ножом, превращая овощи, куски мяса или рыбы в аккуратные кубики, кружочки или брусочки. Любила чувствовать пальцами текстуру. И испытывала восторг каждый раз, когда могла сказать себе: «Было грязно – стало чисто. Было никакое – стало вкусное. И я это сделала своими руками!»

До двадцати двух лет она трепетно и старательно оберегала свою тайну непохожести. Ей не хотелось насмешек. Она стеснялась себя. Поколение не только ее ровесников, но и их родителей привыкло жить в умных домах в окружении умных приборов, которые делали все необходимое по одной только голосовой команде. «Найди творог трехпроцентной жирности от такого-то фермерского хозяйства и охлажденное филе палтуса, пусть привезут домой к семнадцати часам». Голосовой помощник передавал сведения компьютеру, тот производил поиск, оформлял заказ и оплату с привязанного счета. А человек валялся на диване и смотрел кино. Или сидел на работе и трудился для общего и своего блага. Всех забот – оторвать задницу и открыть дверь курьеру. Ну кто, будучи в здравом уме, усомнился бы в том, что это хорошо и правильно? Никто. И Наяна тоже не сомневалась. А то, что ей это почему-то не нравилось, относила за счет собственной дефектности.

Варвара Шлевис вела в институте курс личностной коммуникации. Именно от молодого профессора Шлевис Наяна впервые услышала тезис о том, что повсеместное и постоянное использование айти-технологий приводит к утрате навыка командной работы. Человек прекрасно работает в одиночку за своим компьютером, но уже не умеет согласовывать решения с другими сотрудниками. Согласование, уточнение позиций, поиск взаимоприемлемого компромисса – умения, необходимые не только на работе, но и в частной жизни, а частная жизнь все больше и больше превращается в оцифрованное существование в обнимку с компьютером. Люди перестали скучать и – что самое страшное – перестали нуждаться в общении, они всегда могут развлечь себя самостоятельно и не выходя из дома. Для обмена информацией больше не нужна стала устная речь, ее заменили сначала короткие текстовые сообщения, потом половина слов превратилась в смайлики и эмодзи, потом оставшаяся жалкая половина сократилась до одной трети… И никто бы не спохватился, если бы не хакеры. Взламывая все подряд, в том числе и деловую переписку, они получили доступ к коммерческой тайне. Весь ход предварительных переговоров по любой сделке мог стать достоянием бизнес-конкурентов. Те, кто еще недавно так радовался, что не нужно больше тратить время на поездки и встречи, поняли, что придется возвращаться к старым методам переговоров и обсуждений глаза в глаза. Менеджеры и руководители постарше еще хорошо помнили, как собирались за столом переговоров, а молодежь с неудовольствием обнаружила, что устные переговоры лицом к лицу им не даются. Одно дело – написать письмо, когда можно не спеша обдумать формулировку, подобрать слова, несколько раз перечитать и подредактировать, почистить текст, и совсем другое – быстро отреагировать на то, что говорит собеседник, мгновенно оценить суть сказанного и за секунду найти весомые аргументы за или против. И при этом еще понять, действительно ли этот собеседник сказал то, что думает, или это блеф и ловкий ход. Уловить, собирается ли контрагент стоять до конца или упирается по инерции и готов вот-вот уступить. Правильно почувствовать настроение, вовремя пошутить и разрядить обстановку. В переписке этих нюансов нет, и негде научиться распознавать их и использовать.

Заниматься бизнесом и вести деловые переговоры Наяна не собиралась. Она с самого начала хотела стать инструктором в программе реституции, увлекалась историей постперестроечного времени, но слова Варвары Шлевис заставили ее призадуматься. Наяна понимала, что работа в программе означает взаимодействие с пожилыми людьми, то есть постоянный личный контакт, и очень серьезно готовилась, посещала в медицинской академии платный факультатив по геронтологии, но о том, что навыки живого общения нужны в каких-то еще областях, кроме программы реституции, даже не задумывалась.

Профессор Шлевис также вела факультативные занятия, на которых давала знания, выходящие далеко за рамки учебного плана. Разумеется, Наяна начала их посещать, надолго задерживалась после окончания и забрасывала Варвару множеством вопросов. Спустя год девушка-студентка стала приходить к профессору домой, где и познакомилась с Максимом, мужем Варвары. Изумлению ее не было предела, когда она увидела, как супруги Шлевис в четыре руки готовили ужин при помощи ножей, кастрюль и сковородок, притом что кухня была набита самыми современными приборами. Впервые она почувствовала облегчение от того, что может не врать и не притворяться, а взять в руки еще один нож и с наслаждением присоединиться к процессу.

– Я всю жизнь думала, что как-то неправильно устроена, и ужасно стеснялась, – призналась тогда Наяна.

– Это в тебе говорит здоровый инстинкт, – ответил Максим. – Ты подсознательно почуяла, что мелкие пальцевые операции и вообще мелкая моторика особым образом стимулируют определенные зоны мозга. Чем больше человек использует голосового помощника, чем меньше делает собственными руками, тем быстрее деградирует, можешь мне поверить.

– А как же постулат о том, что богатство общества определяется количеством свободного времени его членов? Нас так учили.

– И нас тоже, – усмехнулся он. – И наших родителей, и наших бабушек-дедушек и их бабушек и дедушек. Весь фокус в том, как использовать это свободное время. С кем-то общаться, чему-то учиться, что-то делать руками, шить, например, или плотничать, ну, ты поняла, о чем я. Это одно дело. А тупо сидеть перед монитором, играть в игрушки или смотреть кино – совсем другое. Руки-то не работают. Координация правой и левой руки не задействована. Навыки живого контакта не применяются. И что толку от этого свободного времени, если нет развития?

Наяна знала о существовании целого течения, которое называется «ретро», но с юношеской наивностью полагала, что поклонниками «ретро» являются старики, не желающие поспевать за бурным развитием технологий и не приемлющие ничего нового. Среди своих ровесников она не знала ни одного поклонника «ретро», потому и стеснялась, делая вид, что она такая же, как все. А с кем ей еще общаться, как не с ровесниками? Ей даже в голову не приходило, что у «ретро» есть целая идеология, в основе которой лежат знания в области нейрофизиологии и многовековые наблюдения. Политикой Наяна не интересовалась вовсе, информацию о дебатах, имеющих место в высших органах власти, не читала, и страшно удивилась, когда Максим Шлевис рассказал о том, что в парламенте идет нешуточное противостояние группировок «ретро» и «технарей». Первых поддерживают медики, педагоги и ученые-гуманитарии, вторых – силовики, бизнес и молодежь.

– Понятно, что ты ничего этого не знаешь, – с улыбкой заметила Варвара. – Кто в молодости интересуется политикой? Только те, кто собирается делать в ней карьеру, а это единицы, поверь мне. Мы с Максом тоже такими были, да и вообще молодые люди лет до тридцати, а то и позже в политику не вникают. О чем там в правительстве дискутируют? Что в парламенте обсуждают? Какие реформы готовятся? Это может быть интересно людям твоего возраста только в остро-революционной ситуации, когда молодежь включается в протестное движение. А в стабильном государстве…

«Ну да, – мысленно согласилась тогда Наяна, – я, например, думала только о своей личной жизни и о будущей профессии. И все мои подружки об этом думали, и их парни. Какая политика, в самом деле? До тех пор, пока наверху принимают решения, которые не мешают нам жить и радоваться, мы ни во что не вникаем».

После близкого знакомства с супругами Шлевис Наяна обнаружила, что поклонники «ретро» есть и среди тех, кому меньше тридцати. Их не так много, но они есть! И точно так же, как сама Наяна, стеснялись себя и старались никак не проявлять своих пристрастий, чтобы не стать объектом насмешек. Лишь очень немногие брали на себя смелость открыто демонстрировать приверженность идеологии «ретро».

С тех пор девушка стала чувствовать себя куда лучше. Больше не нужно было ощущать себя ущербной и неправильной, не нужно стыдиться своих «странных» желаний. Просто следовало быть осторожнее и аккуратнее там, где имела значение принадлежность к партиям «ретро» или «технарей». Например, на работе в Центре подготовки. Вот и все.

Поэтому сейчас она, накупив продуктов в магазине, с удовольствием планировала процесс приготовления ужина. Светофор переключится уже через пять секунд, она перейдет на противоположную сторону и направится домой. Идти придется два квартала, сумка тяжелая, рюкзачок, куда она запихнула часть покупок, оттягивает плечи, но ощущение этой тяжести тоже доставляло радость. За последние полчаса Наяна ни разу не испытала горечи от того, что коммерческий заказ, похоже, сорвался. Она не умела подолгу расстраиваться, зато умела быстро смиряться с неприятным. Подруги называли ее «овцой», готовой покорно принимать удары и не бороться за себя, но Наяна не обижалась. Обидчивость – это вообще не про нее.

Оправа визора легонько завибрировала: пришло какое-то сообщение. Прочитать его, идя по улице, невозможно, стекла должны оставаться прозрачными, но можно прослушать. Наяна дважды прикоснулась кончиком пальца к оправе, что означало «голосовое сообщение», и из встроенного крохотного динамика послышался механический голос:

– Сообщение от абонента Юбер. Ты скоро. Знак вопроса.

– Сообщение для абонента Юбер, – негромко произнесла девушка. – Иду из магазина. Точка. Десять минут.

Юбер. Ее парень. Можно даже сказать, жених. Они живут вместе уже два года. Решили, что если проживут три и не разбегутся – поженятся. Нужно проверить, смогут ли они мирно сосуществовать на протяжении долгих лет. Конечно, разводы никто не отменял, и брак можно в любой момент расторгнуть, но какой смысл в краткосрочной супружеской жизни? Государство всемерно поощряет семейные ценности и стабильные браки, за пятьдесят лет совместной жизни назначаются огромные выплаты. Если потерять время в скороспелом и необдуманном первом браке, то второй брак может по естественным причинам не дотянуть до золотой свадьбы. Тот, кто придумал этот закон, убил разом двух зайцев: с одной стороны, поддержал семейные ценности, с другой – создал мощный стимул заботиться о собственном здоровье. Доживешь до преклонных лет, сохранишь себя, своего супруга и брак – получишь большие деньги, которые сможешь с удовольствием потратить или оставить наследникам. Здоровый образ жизни снижает нагрузку на здравоохранение, страховые компании тоже довольны. А интегральный показатель здоровья населения повышает престиж страны на международной арене. Кругом сплошная выгода.

Юбер – программист, работает не выходя из дома. И, конечно же, он ни разу не «ретро». Пристрастия Наяны он не разделяет, но и не смеется над ней. Ему все равно. Юбер с удовольствием ест то, что она готовит, и с таким же удовольствием поглощает готовую еду, которую привозит курьер.

Сейчас Наяна придет домой, приготовит что-нибудь вкусное, они поужинают. Наяна расскажет о неудаче с первым коммерческим контрактом, Юбер найдет какие-нибудь неожиданные аргументы в пользу того, что «это и к лучшему». Он будет думать, что его невеста нуждается в утешении и поддержке, а она будет делать вид, что расстроена и поэтому благодарна за вовремя подставленное плечо. На самом деле ни в какой поддержке она не нуждается, потому что перестала огорчаться из-за этих несносных Стражалковских и выбросила их из головы, но нужно дать Юберу возможность почувствовать себя опорой, без которой Наяна просто рухнет.

* * *

– Ты знаешь, кого я сегодня видела? Сына Федора Стражалковского! Того самого!

Глаза восьмидесятичетырехлетней Екатерины Игоревны горели восторгом, щеки раскраснелись.

– Я с утра гуляла в парке, смотрю – навстречу идет Стражалковский, точь-в-точь такой, каким я его помню! Молодой, красивый, шагает уверенно, голову несет горделиво. Я прямо обомлела в первый момент: когда я его таким видела, мне было лет тридцать, мы же с ним земляки, жили в одном городе, он был звездой журналистики на нашем местном телевидении. Мы все его обожали! А уж когда он перебрался в Москву и стал писателем – книгу по сто раз перечитывали. Ни одного онлайн-выступления не пропускали, в интернете была куча фанатских сообществ. Ну и вот, иду я по парку и вижу Стражалковского. Первая мысль была: как же так, он совсем не состарился. Потом вспомнила, что он вообще умер. И только потом сообразила, что это, наверное, его сынок. Так похож – просто копия! Я, конечно, подошла и спросила, мол, не родственник ли ты знаменитого писателя, он подтвердил. Но знаешь, Наяночка, – Екатерина Игоревна заговорила тише, – он мне не понравился.

– Чем же? – пряча улыбку, спросила Наяна.

О том, что Егор Стражалковский ей тоже не понравился, она благоразумно решила умолчать.

– Спесивый очень. Высокомерный. Если бы его покойный отец так себя вел, я бы поняла. Все-таки нужен изрядный талант, чтобы написать книгу, которую читают и продолжают читать целых полвека. Это не какая-нибудь однодневка, о которой через месяц забывают. Федор свою славу заслужил, так что имел бы право вести себя как угодно. Но этот-то! Что он из себя представляет? А разговаривает через губу, как будто он царь и бог и все ему должны. Он шел в сторону корпуса коммерсантов, наверное, решил свой жетон использовать.

– Наверное, – сдержанно согласилась Наяна. Она совершенно не собиралась распространяться о том, что ей известно. – Ну что, начнем занятие?

– Да-да, конечно, – торопливо закивала Екатерина Игоревна. – Прости, Наяночка, я разболталась. Меня эмоции просто переполняют!

Значит, не передумал за ночь Стражалковский-младший, с самого утра притащился требовать, чтобы заменили инструктора. Ну и ладно.

Екатерина – бабулька толковая, ей хватает всего трех занятий в день, зато длительность каждого – один час пятнадцать минут. В отличие от ворчуна Верещагина она за это время не теряет концентрацию и не устает. Оно и понятно, ей всего восемьдесят четыре, она на восемь лет моложе брюзги Тимура. И вообще она веселая, оптимистичная и очень позитивная, от нее и сама Наяна подпитывается энергией и заражается хорошим настроением. До рубежного контроля еще одиннадцать дней, но Екатерина наверняка прошла бы тест уже сегодня, она хорошо подготовлена, Наяна в ней уверена.

В перерыве между первым и вторым занятием Наяна навестила других своих подопечных: историка Александра Олеговича и актера Сергея Валентиновича, поболтала с ними, убедилась, что оба здоровы, бодры и добросовестно изучают и зубрят информацию. Она то и дело посматривала в накопитель сообщений, ожидая вызова в отдел договоров для расторжения контракта, но ее никуда не вызывали. После второго занятия с Екатериной Игоревной Наяна купила в буфете две бутылочки любимого энергетика и кусок пирога с рисом и яйцом и вышла из здания, чтобы перекусить на лавочке в парке. Едва выйдя на крыльцо, она столкнулась с Альбиной Стражалковской. Наяна даже не успела удивиться, когда вдова писателя заговорила:

– Я тебя жду. Не знаю твоего расписания, но подумала, что когда-нибудь ты все равно выйдешь.

«А поздороваться?» – ехидно подумала Наяна.

– Здравствуйте, Альбина Ахатовна. Зачем вы меня ждете? Что-то случилось?

Она совершенно забыла, что накануне эта женщина просила называть ее просто по имени. Да и к чему Наяне помнить о таких мелочах? Все равно сын Альбины Стражалковской уже предпринял какие-то шаги и общаться с этими заказчиками Наяне больше не придется.

– Я хотела извиниться за Егора. Вчера он повел себя совершенно недопустимо. Но я прошу тебя простить его и не держать зла.

– Да я и не держу, – пожала плечами Наяна. – Насколько я помню, ваш сын вчера собирался потребовать, чтобы инструктора заменили. Кого вам назначили?

– Тебя.

– Это вчера. А сегодня? Егор сегодня приходил с самого утра, вопрос должен был уже решиться.

– Вопрос решился. – Альбина спокойно и твердо смотрела прямо в глаза Наяне. – Его требование оставлено без удовлетворения. Егору объяснили, что ты – очень квалифицированный инструктор, кроме того, ты – единственная, у кого на сегодняшний день есть окна в расписании. Все остальные инструкторы сильно загружены и в ближайшие три месяца не могут взять ни одного нового студента. Ждать три месяца мой сын не захотел. Так что с Женей Бочаровым будешь заниматься именно ты. И мне не хотелось бы, чтобы между нами возникла неприязнь.

Она дружелюбно улыбнулась и сделала полшага в сторону.

– Извини, Наяна, ты собиралась пообедать, а я к тебе пристаю… Ну так как, мои извинения приняты?

– Конечно, Альбина Ахатовна.

– Просто Альбина.

– Хорошо, Альбина, никаких проблем.

– Точно?

– Абсолютно, – заверила ее Наяна совершенно искренне.

Она же не обидчивая. И память у нее короткая.

Сидя на лавочке, она жевала безвкусный пирог, запивала энергетиком и думала о том, что все это очень странно. Насчет загруженности инструкторов – чистой воды вранье, ведь полностью загруженными бывают только специалисты четвертого и пятого уровней, которым разрешено вести одновременно больше двадцати студентов. У них и вправду расписание такое плотное – вздохнуть некогда. Другое дело, что коммерческие заказы обычно отдают именно опытным специалистам, потому что люди за свои деньги хотят получать услуги высокого качества. Поэтому «четвертые» и «пятые» заняты с утра до ночи, работая и в Госпрограмме, и по коммерческим договорам, это понятно, особенно если заказ поступает не от физлица, а от одного из Фондов, которые пользуются Тоннелем. Но, во-первых, на всех частников не напасешься высококвалифицированных инструкторов. А во-вторых, размер гонорара напрямую зависит от того, какой у тебя уровень. Не у всех ведь есть лишние деньги, поэтому на инструкторов первых трех уровней тоже есть спрос, и немалый. Если уж совсем честно, для частников вообще, как правило, не нужна высокая квалификация. Однако ж заработать лишнюю копеечку дают обычно или «своим», или «заслуженным».

«Четвертые» и «пятые» заняты, «первые» и «вторые» не годятся, рылом не вышли. Наяна точно знала, что среди инструкторов третьего уровня процентов восемьдесят имеют неполную нагрузку, и руководство вполне могло бы отрядить Стражалковским кого-то из них. Но Егора зачем-то убедили в том, что она, Наяна, обладает достаточной квалификацией. Зачем? Она не «своя», мохнатой лапы у нее нет. Так почему же все-таки ее выбрали для этой работы? Да еще и настояли на том, чтобы не заменять…

И, кстати, почему капризный сынок писателя не захотел ждать три месяца? Что у него горит?

Короче, одни вопросы без ответов. «Ну и хорошо, – сказала себе Наяна. – Значит, будем работать. После Екатерины зайду к этому Бочарову, познакомимся. Если он занят – договоримся о времени на завтра».

«Ну и хорошо». Ее любимые слова, они всегда спасают: и когда больно, и когда трудно, и когда непонятно.

* * *

До очередной тренировки оставалось минут двадцать, и Максим Шлевис решил, что успеет просмотреть еще несколько запросов. Так, что тут у нас? Шарм-эль-Шейх, февраль 2019 года, заказчик – женщина 2019 года рождения, исполнитель – женщина 2017 года рождения. Все понятно, дама-заказчица, скорее всего, хочет посмотреть… Когда она родилась? Ага, в ноябре 2019. Значит, в феврале ее как раз и зачали, но самой ей в февраль никак не попасть, она еще не родилась, поэтому пришлось нанимать исполнителя. Такие заявки попадались часто, многим на склоне лет хотелось узнать, какими были их родители в разгар романтических отношений или вообще выяснить, кем же был их биологический отец. Тут и проверять ничего не нужно. Максим поставил в соответствующую графу буквы «БП», которые означали, что разрешение на Тоннель можно давать без предварительной проверки, и открыл следующий файл.

2015 год, Красноярский университет, заседание Ученого совета, защита докторской диссертации каким-то политологом. Заказчик – Фонд исторических исследований. Максим поискал информацию об этом политологе. Оказывается, на защите разгорелся нешуточный скандал, докторанту накидали черных шаров, его теории разгромили и на много лет признали несостоятельными. Спустя два десятка лет уже совсем другой политолог полностью содрал текст той диссертации и успешно защитился, потому что государственная доктрина изменилась и идеи, признанные в 2015 году никуда не годными, оказались очень даже правильными. Никто тогда не вспомнил о событиях 2015 года, докторант-неудачник уже умер, самые маститые члены Ученого совета тоже скончались, а прочие присутствовавшие на защите люди отошли от науки и занимались своими делами. Фонду исторических исследований нужно было восстановить весь процесс зарождения и развития теории, описать ход научной мысли родоначальника, в общем, обычный запрос от историков. Здесь, пожалуй, тоже можно ничего не проверять.

Следующий запрос: ноябрь 2024 года, Москва, указан конкретный адрес. Максим вывел на экран карту города 2024 года. Обычный жилой дом, многоквартирный, ничего особенного. На всякий случай проверил список жильцов на предмет депутатов, министров, чиновников высшего ранга. Никого из них не обнаружил. Да и откуда бы им там взяться? Птицы высокого полета в таких домах не жили. Хотя… Возможно, они к кому-то приходили, например к любовнице или к родственнику. И что с того? Кого спустя почти семьдесят лет интересуют подробности личной жизни депутатов и министров? Их официальная позиция, их речи на заседаниях и совещаниях, составленные и подписанные ими документы – совсем другое дело, тут нужно быть крайне аккуратным и непременно проводить предварительный контроль, а частный визит вряд ли таит в себе какую-то опасность для современной идеологической доктрины. Тем более запрос не от Фонда исторических исследований, а от физического лица. Кстати, что это за лицо? Ага, вот, Стражалковский Егор Федорович, 2053 года рождения. Ого! Сынок того самого Стражалковского, что ли? Интересно, что ему понадобилось в 2024 году в заурядной московской многоэтажке? Какая-то старая семейная история?

До тренировки еще семь минут, обработка правильно сформулированного запроса заняла меньше секунды. В 2024 году отец заказчика, Федор Стражалковский, родившийся в 1995 году, еще не стал знаменитым писателем. Будущий автор бестселлера о нераскрытых преступлениях мирно жил со своей первой женой и маленькой дочкой в Саратове, занимался журналистикой, работал на местном телевидении. Разумеется, ничто не могло бы помешать ему находиться в Москве в ноябре 2024 года, но информации об этом не нашлось. В 2039 году Стражалковский перебрался в Москву, в 2041 году познакомился с Альбиной Шакировой, в том же году расторг первый брак, через год женился на Альбине. В 2047 году во втором браке родилась дочь Эльнара, в 2053 году – сын Егор. В 2050 году Федор Стражалковский выпустил книгу «Забытые тайны», которая до сих пор пользуется популярностью, это первая и единственная его книга, больше он ничего не написал, занимался только журналистикой и преподаванием, проводил бесчисленные платные семинары, вебинары, встречи с читателями, очень неплохо зарабатывал на всем этом. Был великолепным рассказчиком, его выступления собирали толпы поклонников, а видеоверсии имели миллионные просмотры. Скончался в 2072 году… Может, сына интересует не отец, а мать? Да нет, не получается, Альбина Шакирова родилась в 2020 году в Пермском крае, далековато от Москвы, да и было ей всего четыре годика. Кстати, Альбина жива-здорова, так что если дело действительно в ней, то она вполне сама могла бы посмотреть, что там и как, а не нанимать постороннего исполнителя. Значит, дело в другом…

Сигнал к началу обязательной тренировки прозвучал одновременно на всех устройствах в просторном зале отдела первичного контроля заявок. Сотрудники потянулись за наушниками, и Максим видел, что некоторые делали это с явной неохотой. Он невольно улыбнулся: хоть какая-то польза от силовиков с их настойчивыми требованиями насовать камеры видеонаблюдения во все щели. С одной стороны, противно и нервирует, с другой – невозможно отлынивать от тренировок, ты на виду в течение всего рабочего дня. Хотя один давний приятель Максима, служивший в Министерстве внутренних дел, сообщил по большому секрету, что в МВД издали негласное указание «не выявлять и не сообщать о тех, кто пренебрегает тренировками памяти». Что ж, их можно понять. Зачем полиции люди, которые хранят важную информацию в голове, а не в компьютерах? Любой цифровой носитель можно дистанционно взломать, а нет – так просто изъять по ордеру. А в голову как залезешь, если человек сам не захочет говорить? Применение насилия, запугивания и прочих грязных методов в нынешнее время уже не комильфо. Вот то-то и оно. Чем больше забывчивых и рассеянных, которым нужно все записывать, – тем лучше для полиции.

Тренировки памяти. Спрос на них появился лет двадцать назад, когда количество хакеров на планете достигло поистине запредельного уровня. Люди стали понимать, что самым надежным хранилищем информации являются их собственные головы. Бумажные носители тоже хороши, но только при одном условии: данные должны содержаться в полном беспорядке. Никакой алфавитной или хронологической последовательности, никаких разделений по темам и так далее. Только хаос. И разобраться в этом хаосе смогут лишь те, кто держит в памяти сложный порядок распределения документов, а ни один посторонний не сможет найти то, что ему нужно.

Стали появляться специальные программы тренировок памяти, а со временем такие тренировки были включены в ежедневное рабочее расписание почти всех государственных учреждений. В Комитете по контролю за использованием Тоннеля они проводились дважды в день: сотрудники имеют дело с информацией ограниченного распространения, проще говоря – секретной, и чем меньше они будут доверять сведения разным внешним носителям, тем лучше. По результатам тренировок начислялись бонусы к зарплате: чем больше объем долговременной памяти – тем выше доплата. Молодые сотрудники тренировались серьезно и сосредоточенно, для них работа с памятью была привычной частью повседневной жизни, вроде чистки зубов. А вот старая гвардия, те, кому за сорок, делала это большей частью неохотно, ведь все их детство, юность и молодость прошли с гаджетами. Эти люди привыкли ничего не запоминать, кроме паролей, потому что нужную информацию можно в любой момент найти в интернете, во внутренней сети или в своем компьютере. Да и пароли они, как правило, использовали одинаковые для всех аккаунтов и гаджетов, чтобы не заморачиваться.

В наушниках оглушительно грохотала какая-то какофония, а на экране один за другим появлялись названия, имена и числа, которые следовало запомнить. Во второй части тренировок звуковой фон менялся на спокойный и негромкий, велась проверка запоминания информации полугодовой давности. В этом была своя логика: человек далеко не всегда работает в идеальных условиях, чаще всего вокруг него масса отвлекающих факторов, мешающих сосредоточиться. Кто-то разговаривает, кто-то ходит мимо, кто-то подошел с вопросом… Все это отвлекает. Тебе кажется, что ты все запомнил, но на самом деле уже через минуту помнишь хорошо если десятую часть.

Программы тренировок постоянно совершенствовались, в них вводились какие-то новшества, нейрофизиологи и программисты работали не покладая рук, и никогда нельзя было угадать заранее, как будет выглядеть очередной блок упражнений.

Через тридцать минут Максим Шлевис снял наушники и вернулся к своей работе. Так что там с 2024 годом? Он ведь так и не принял решения, нужно еще подумать.

В течение нескольких минут он мысленно перебирал возможные варианты, потом обратился к коллеге, работающему в соседнем отсеке за пластиковой перегородкой.

– Ты что-нибудь знаешь о Федоре Стражалковском?

– О писателе?

– Ну да, о нем.

– Так он помер давным-давно, – удивленно приподнял брови коллега.

– Я понимаю. У меня запрос от его сына на двадцать четвертый год. Есть какие-нибудь идеи?

– Идеи… – коллега задумчиво поскреб подбородок. – Может, что-нибудь судебное?

– В смысле? – недоуменно переспросил Максим.

– А, ну да, ты можешь не знать, ты же тогда сидел на нулевых, а я на десятых. В общем, где-то лет пять-шесть назад один деятель подал в суд иск о возмещении морального ущерба. Он утверждал, что в книге Стражалковского его отец выведен совсем уж нехорошим человеком, а это, дескать, неправда, очернение памяти и все в таком роде. Речь шла о загадочном убийстве четырех человек в Псковской области в восемнадцатом году, и отец истца был там каким-то крупным полицейским чином, который плохо руководил и провалил все расследование. В книге написано, что по его вине преступление не было раскрыто и виновный не понес наказания. Сам-то писатель к тому времени уже на кладбище покоился, так что иск предъявили к правообладателю рукописи, то есть к сынку.

Да, действительно, пять лет назад Максим Шлевис отвечал за обработку запросов, касающихся периода с 2001 по 2010 год, а его коллега, как он сам выразился, «сидел на десятых», то есть занимался периодом с 2011 по 2020 год. Два года назад зоны ответственности перераспределили, периоды сделали длиннее, но по каждому теперь работали не по четыре человека, а по восемь. Как объясняло руководство, в целях полной взаимозаменяемости. В самом деле, если из четверых «ответственных за период» один уходил в отпуск, а второй неожиданно заболевал, то двое оставшихся просто не справлялись. Теперь Шлевис и его коллега трудились в рамках одной группы и обрабатывали запросы, касающиеся периода с 2011 по 2030 год.

– И что было дальше? – с интересом спросил Максим. – Суд рассмотрел иск?

– До этого не дошло, пожар притушили при помощи мирового соглашения. Но истец был, как я помню, очень агрессивно настроен и даже пробился в Фонд «Правосудие», пытался добиться, чтобы они выделили деньги на Тоннель в восемнадцатый год, хотел, чтобы независимый наблюдатель своими глазами увидел, какой папаша истца благородный праведник. Но с Фондом у него не вышло, там денег – кот наплакал, сам знаешь, они вечно побираются, существуют в основном на пожертвования. Иногда им везет, получают гранты, но тратят их на свои программы, а не на всяких обиженных детей. Все дело прошло незаметно для общественности, там уж постарались. Я бы тоже ничего не узнал, но истец был совершенно уверен, что дожмет Фонд, и заблаговременно подал заявку на восемнадцатый год, она ко мне попала. Так что если хочешь совет, глянь книжку Стражалковского.

– Спасибо.

Максим вернулся за свой стол и выгрузил на экран текст книги. Что ж, похоже, коллега не ошибся, тут действительно есть расследование преступления, совершенного в ноябре двадцать четвертого года в Москве. Дело Пашутина и Золотаревой. Но почему инициатором является сын писателя? Неужели ему грозит очередной судебный иск, и Егор Стражалковский хочет заранее подстраховаться, чтобы получить информацию, нужную для обоснования своей позиции в суде? Выглядит как-то глупо. В заявке указано, что к использованию предъявлен жетон, приобретенный две недели назад, то есть не бесплатный личный. Покупка жетона – удовольствие весьма дорогое, сумма компенсации в иске о возмещении морального вреда наверняка намного ниже, в разы. Так не проще ли пойти в суд, проиграть, заплатить и успокоиться? Выйдет куда дешевле.

Нет, что-то тут не так.