Читать книгу Свет в Храме - Александра Мурзич - Страница 3

Жрица Белой Богини пристально вглядывалась в таинственные знаки, начертанные на лежащих перед ней деревянных кружочках. Кени-Арнен только что собственноручно вытащил их из полотняной сумки и теперь сидел рядом и ждал, что ему скажут. Конечно, что-нибудь заумное, чего он ни понять, ни запомнить не сумеет. Предсказания всегда такие. Да полно, захочет ли вообще эта чужеземная Богиня помогать ему? Чем, в сущности, Боги от людей отличаются? Много ли их, желающих понять и помочь? То-то и оно.

– Иди в Страну Трёх Земель, – молвила жрица. – Иди на север, через лес, найди горную змею. Открой Храм и впусти в него свет. Тогда ты найдёшь то, чего не ищешь.

Ну вот, о чём и речь. Из всего сказанного Кени-Арнен понял только про Страну Трёх Земель. Так Феррайн называют, он слышал. А остальное… Какая змея горная, какой Храм? И для чего это ему находить то, чего он не ищет? Не ищет – стало быть, не надо, верно? И ведь жрица ничего не разъяснит, даже спрашивать бесполезно.

А может, не бесполезно? Вдруг всё-таки соизволит растолковать волю своей Богини?

Жрица соизволила. Вот только её слова Кенир помнил точнёхонько до той минуты, как проснулся…

Он открыл глаза и некоторое время созерцал потолок. Потом снова зажмурился и попытался вспомнить, что сказала жрица во сне. Потому что наяву он ни о чём её не спросил. Тогда, давно, шестнадцатилетний юнец Кени-Арнен просто усмехнулся, пожал плечами и отошёл. Он даже не собирался разгадывать тайну предсказания. И не разгадывал. Целых восемь лет. И только нынешней весной решился хотя бы съездить в Феррайн. Просто так. Из любопытства. Уже там он услышал и про Северный лес, и про Змеев Хребет; а услышав, не мог больше выбросить из головы предсказанное Белой Богиней. Ведь он уже давно понял, чего не искал.

Не искал и не станет! Но так хочется найти…

Поэтому он и здесь. Поэтому и ведёт его «на север, через лес, до горной змеи» улыбчивый парень по имени Дар. Правда, Храм так и остался загадкой. Если бы там селение какое стояло. Но ведь проводник сказал, что ближайшее – в двух днях пути. Даже если у горцев не принято жилища строить возле святынь, два дня всё равно многовато. И опять же, будь там место поклонения – Храм ли, Алтарь, или ещё что – Дар бы знал. А он говорит – скалы и кедры. Странно.

Тьфу, Тёмные Силы! Всё-то у этих Богов не по-простому, а с закавыкой. Вот даже толкование, услышанное во сне, вспоминаться не желает.

Кенир открыл глаза, сел и принялся потягиваться, разминая затёкшие мускулы. Вчера хозяин постоялого двора долго извинялся перед ним, говоря, что двух свободных комнат нет, но есть одна, рассчитанная «почти на двоих». Что значит «почти», Кенир выяснил быстро. Для двух кроватей места в комнате недоставало, поэтому на случай крайней необходимости к стене была приколочена лавка. Ширины как раз такой, чтобы удобно сидеть, но вот спать… Кенир посчитал, что будет нечестно занять кровать в отсутствие Дара. Вернувшись, тот предлагал поменяться, но Кенир отказался. А потом полночи проклинал невесть откуда взявшееся благородство.

Что и говорить, Дар выспался явно лучше него. Ишь, улыбается.

– Доброе утро, – сказал проводник, натягивая рубашку. И прибавил, лукаво сощурившись: – Если, конечно, для тебя оно доброе.

Кенир не ответил. Тело было деревянным, будто его связывали на ночь и теперь только сняли путы. Нет уж, если им ещё раз предложат комнату «почти на двоих», Кенир ляжет спать на кровати. Или в лесу у костра.

– Зря ты вчера меняться отказался, – подлил масла в огонь Дар. – Я-то знаю, что такое эти лавки, не первый раз здесь ночую.

– Теперь я тоже буду знать, – проворчал Кенир. – Неужели нельзя пристройку сделать, если комнат не хватает?

Дар засмеялся.

– Донельзя одинаковые мысли приходят в разумные головы! Можно, конечно. Прежний хозяин так бы и поступил. А вот сынок его – лентяй, затеваться со строительством не желает. И сквалыга к тому же, каждую монету считает. Дорого, говорит, постройка выйдет, неизвестно, окупится ли. Хотя ребёнку ясно, что окупится: Сейдан меньше, чем в дне пути, дорога оживлённая. Эх, проучить бы его, скупердяя, да ведь людям всё одно деваться некуда. Ежели у тебя здесь ни родни, ни друзей, куда пойдёшь?

Кенир бросил на спутника внимательный взгляд. Деваться, значит, некуда? Тебе-то как раз было, куда деваться. Что ж ты дома не остался? Но вслух он Дара ни о чём спрашивать не стал. Какое ему, в сущности, дело?

И то правда – какое ему дело, думал Дар за завтраком. Он ждал вопроса. Ведь если человек в родном селении ведёт себя, как приезжий – это, по меньшей мере, непонятно. Дар бы непременно спросил. Осторожно, с оглядкой, чтобы не обидеть невзначай, но спросил бы обязательно. А Кенир молчит.

Да чего ты, собственно, хочешь, проводник? Это ж только тебя всё и вся интересует. Хлебом не корми, дай полюбопытничать. Как мальчишка, честное слово! Вот не буду его ни о чём спрашивать. Не буду и всё! Какое мне дело?

– Кенир, ты ведь из Хорсена, верно?

– Верно, – помедлив, подтвердил Кенир. Разговаривать ему не хотелось. А уж на вопросы отвечать и подавно. Настроение с самого утра было не особенно солнечным, то ли из-за лавки, то ли из-за сна, напомнившего о разном… Когда же он услышал, как Дар перекидывается шуточками с пареньком из местных, настроение почему-то испортилось окончательно, и неизменно довольная физиономия проводника начала вызывать раздражение. Кенир понимал, что спутник ни в чём не виноват, поэтому отмалчивался, чтобы не ляпнуть сгоряча лишнего. Только попробуй тут отмолчись.

– А там откуда? – продолжал расспрашивать Дар.

– Из Бакрáм-Такáра. На северо-востоке, – нехотя уточнил Кенир.

– Кажется, именно там разводят ваших знаменитых скакунов?

– Нет. Там разводят соколов. Для охоты.

– Ого! Я слышал про соколиную охоту. Наверное, трудно обучить такую птицу?

– Не знаю.

– А ты сам когда-нибудь так охотился?

– Нет, – Кенир стиснул зубы. Нет, он так не охотился. Хотя в семьях, где достаток позволял, мальчишкам дарили молодых соколов на одиннадцатый или двенадцатый день рождения. Но к нему это не относилось.

Торен уже давно остался за их спинами. Солнце медленно ползло к зениту, день обещал быть жарким. Копыта коней негромко стучали по утоптанной дороге.

– Любопытно получается, – хохотнул Дар. – Вот купец. Он ездит, чтобы торговать. Воин-наёмник местечко потеплее ищет. Жрецы – о них и речи нет, те по каким-то им одним известным священным делам ездят. Ну или не очень священным. Одним словом – по делам. А путешественники? – он повернулся к спутнику. – Что их по свету гонит?

– Откуда мне знать! – раздражённо бросил Кенир.

– Но ты же сам путешественник. За всех, конечно, знать не можешь, но сам-то, когда в первый раз из дома уходил, о чём думал? О красотах неизвестных земель? О приключениях? Или всё-таки ваш брат в странствиях тоже свою корысть ищет?

Корысть, говоришь? Глаза Кенира недобро сузились, а на скулах заиграли желваки. О, да, я искал и ещё какую! Уйти по собственной воле, не дожидаясь, пока меня продадут, как скотину! И приключений я нашёл с лихвой, вот только не много-то о них думал. А думал я лишь о том, как бы не догнали! Я ведь много позже понял, что догонять меня никто не собирался. Зачем? Хотели избавиться и избавились, а как – не всё ли равно? Людям вообще всё равно… И тебе тоже! Так что, заткнись, проводник!

– Заткнись, проводник! Тебя это не касается!

Слова полыхнули такой злостью, что Дар опешил. Несколько мгновений он просто смотрел на Кенира. Кажется, с открытым ртом. Потом сжал коленями бока Искристого, заставляя его выдвинуться чуть вперёд. Туда, где обычно и полагается ехать проводнику.

Остаток дня они провели в молчании. Сперва Кенир мрачно этому радовался. Но постепенно бешенство утихало, и на душе становилось всё паршивее. Скверно вышло. Очень скверно. Если человек тебе не друг, не товарищ, если вас просто ненадолго свела дорога, даже если ты ему деньги платишь – это всё не даёт тебе права срывать на нём дурное настроение. Велика беда, спросил, о чём путешественник думает. Ты ведь, Кенир, сам ему таковым назвался, помнишь? Чего ж теперь злиться? Глупо. Глупо всё получилось. Одно успокаивает: весельчаки вроде Дара вряд ли умеют обижаться надолго.

Но Дар, оказалось, умел. И его самого это порядком озадачило. Ведь, по совести говоря, не обижаться ему надо, а прощения просить. Кто его за язык тянул? Поболтать хотел со спутником, угрюмость его утреннюю развеять, и не заметил, как ударил. Словом неосторожным. Вопросом неуместным. Крепко, надо полагать, ударил, если этакая оплеуха прилетела в ответ. И гляди-ка ты, сам виноват, а всё равно обидно. Скверно. И обида-то – ну совсем детская. Мол, я не знал, я не нарочно, я по-хорошему, а ты… Тьфу! Мальчишка! И вообще, кто-то, помнится, не собирался никаких вопросов Кениру задавать. Кто бы это мог быть? Молчишь, Дар? Вот и помолчи для разнообразия.

Дар открыл рот только вечером. И его слова предназначались не Кениру.

В маленькой деревушке, куда они добрались перед самым закатом, постоялые дворы и трактиры были без надобности. Единственная улица терялась в поле. За ним виднелся сосновый бор. Спать под соснами Кенир бы не отказался, но проводник уверенно направился ко второму с краю дому, спешился и постучал в ворота. На стук открыла женщина в возрасте, позволявшем именовать ее «матушкой». Именно так Дар к ней и обратился.

– Матушка Шенáй, вы не узнаёте меня?

Женщина пристальнее вгляделась в его лицо в сгущающихся сумерках и просияла улыбкой:

– Дар! Наконец-то! Как я рада тебя видеть! – они привлекла его к себе и поцеловала, для чего Дару пришлось наклониться. – Где ты болтался столько времени? А ещё удивляешься, что не узнаю тебя! Совсем забыл меня, старуху! – по лукавым искоркам в глазах было ясно, впрочем, что старухой она себя не считает.

– Матушка, ну какая же вы старуха! Да вы любую девчонку за пояс заткнёте!

– Ой, скажешь тоже, – махнула рукой Шенай. – Подлиза!

От её ритуального ворчания веяло домашним теплом. И вся она была очень домашней и уютной, пропахшей сахарными булочками и молоком.

– Матушка Шенай, я разгильдяй и бесстыдник, – с шутливым покаянием произнёс Дар. – Я два года к вам носа не казал. Обещаю исправиться при первом удобном случае! Хоть прямо сейчас! Вы же в качестве наказания не прогоните меня и моего спутника на ночь глядя в тёмный лес голодных и холодных?

– Да если ж я вас сейчас прогоню, ты ж ещё на два года пропадёшь! Я тебя знаю, обормота! – погрозилась хозяйка. – Никуда вы не пойдёте. Вот вам двор, вот вам дом. Привязывайте лошадей – и марш за стол!

– Спасибо, матушка, – улыбнулся Дар и повёл жеребца во двор. Кенир последовал за ним.

Двор был просторным и чистым. Возле ворот лежал старый лохматый пёс, на вошедших он едва обратил внимание. В хлеву протяжно замычала корова. Из дома вышла рыжая кошка, уселась на крылечке и начала мыть лапкой мордочку. Через раскрытую дверь было видно, как матушка Шенай собирает на стол.

Кенир смотрел вокруг, и чем больше он смотрел, тем больше чувствовал себя лишним. Словно его появление принесло в этот маленький мирок что-то чужое, колючее, как заноза.

Его появление или их появление? Но ведь Дар здесь свой. И тем не менее…

Когда Дар потрепал по шее Искристого и всё так же молча направился к дому, Кенир понял. Не они были здесь занозой, а их взаимная обида. В доме, где полы застелены цветными половиками, на столе стоят наваристые щи прямо из печи, и кошка умывается, сидя на крылечке, – в таком доме не место обидам и ссорам. И если они сейчас попытаются войти, дом их просто не пустит. Воздвигнет на пороге невидимую стену – бейтесь лбами, покуда не поумнеете.

– Дар, – негромко позвал он.

– Что? – с готовностью отозвался проводник. Кенир подошёл.

– Дар, ты извини меня. Я не должен был срываться. Просто настроение было поганое… И всё равно не должен был!

Дар покачал головой:

– Это ты меня извини. Не знаю, каким вопросом я тебя обидел, но у меня часто язык быстрее головы оказывается. Ты меня осаживай в случае чего. Только, – он улыбнулся, – если можно, не так, как сегодня.

– Хорошо, – улыбнулся в ответ Кенир. Дар хлопнул его по плечу:

– Пойдём. Есть охота.

Поварские таланты матушки Шенай были достойны любой похвалы. Отсутствием аппетита парни на страдали, но тому количеству съестного, которое пыталась им скормить гостеприимная хозяйка, позавидовал бы великан. После миски щей, такой же миски каши и трёх сахарных булочек с молоком Кенир запросил пощады:

– Всё! В меня больше не влезет ни кусочка!

– Кушай, кушай, – проворковала Шенай. – Вам же, поди, далеко ещё. А с собой много ли припаса возьмёшь? Куда едете-то?

– В горы, – неопределённо ответил Дар.

– Вот-вот, – назидательно кивнула хозяйка. – Это ж какая дорога! Так что кушайте впрок.

– Удивительное дело, – блаженно поглаживая себя по животу, проговорил Дар. – Живёт матушка Шенай одна, а как к ней ни приедешь, накормит до отвала, словно еды на армейский отряд приготовлено. Вы мне растолкуйте, как так получается?

– Да как-то… само собой, – улыбнулась Шенай почти застенчиво. Нежданные гости были ей в радость. Дар, которого она без малого два года не видела. И приятель его. У ворот стоял хмурый, молчаливый, а сейчас – ишь глаза прижмурил, ну точно котёнок. Облизнётся и замурлычет. Отогрелся, сердешный!

– Вот только где я вас двоих спать-то положу, – всплеснула она руками.

– Да хоть бы на полу, – пожал плечами Кенир.

– Зачем на полу, – возразил Дар. – Я здесь получше место знаю.

– Бродяга ты мой! – опять запричитала Шенай. – Лесовик! Всё-то тебе в доме не сидится и не лежится! Одеяла хоть возьмите. Небо видели какое? Ночь холодная будет.

– Мне не привыкать, Кениру тоже, – усмехнулся Дар. – В сено закопаться можно. Но одеяла мы возьмём. Спал когда-нибудь на сеновале? – повернулся он к спутнику.

– Приходилось.

– Вот и отлично.

По правде говоря, запах сена вызывал у Кенира не самые радужные воспоминания. Да, ему приходилось спать на сеновалах. Когда подростком он нанимался в работники к владельцам богатых подворий. Но разве же оно так было? Разве кормили его так вкусно? Разве смотрели на него так ласково, как матушка Шенай? Разве лежал с ним кто-нибудь рядом, бок о бок?

Дар повозился, закапываясь поглубже.

– М-м, хорошо как! До чего же люблю на сене спать!

– Дар, а матушка Шенай тебе кто?

– Родственница. Не то троюродная тётушка, не то бабушка. Далёкая, в общем. Своих детей у неё нет, так она меня за сына считает. А я, негодник, дорогу к ней забыл.

Кенир вздохнул. Что бы там ни было в Торене, по крайней мере, здесь Дара любят и ждут. А его? Нет, лучше спать и ни о чём не думать.

Дар тоже закрыл глаза, но уснуть не мог долго. Снова и снова слышал он злое и резкое: «Заткнись, проводник!». И тут же – «Извини… я не должен был». Снова и снова видел в глазах Кенира ненависть, вызванную его вопросами, и радость после их примирения. И то, и другое искреннее, настоящее. Было дело, попался Дару молодчик, который любил обижаться напоказ. Вот, мол, какие мы нежные, слова-то нам не скажи! Дар тогда хоть немногим его старше был, а вразумил быстро. Парой затрещин. Негоже здоровому лбу девицу из себя корчить. А вот Кенир не корчит. И поганое настроение ни при чём, чего бы он там ни говорил. Здесь другое. Но – что?

Во многих сказках, слышанных Даром в детстве, герою в качестве последнего испытания нужно было отыскать ключик и открыть старинный замóк. За дверью его ждала принцесса. Или богатство. Или похищенные и спрятанные в заколдованном доме сестра или брат. Кенир – ни дать ни взять замок из сказки, и ключик-то не враз подберёшь. Да и нужно ли? Что ждёт Дара за дверью, если он её откроет? И зачем её, вообще, открывать? Никакой награды для него там не припасено, это точно. Дар мысленно обругал себя. Сдался ему Кенир! Колючка, дронга пустынная! Как вести-то себя с ним не знаешь. На какое слово в ответ шипы выставит? Тьфу!

Кого же он всё-таки Дару напоминает?

Проснувшись утром, Кенир не обнаружил Дара рядом. Он смутно припомнил, что вроде бы слышал сквозь сон, как проводник встал и ушёл куда-то ни свет ни заря. Наверное, помочь матушке Шенай управиться с хозяйством. Кенир повалялся в пахучем сене ещё некоторое время, потом поднялся и направился в дом, по пути вытряхивая травинки из волос и рубашки.

Хозяйка и Дар сидели за столом и о чём-то вполголоса разговаривали. Дар был раздет по пояс, с русых волос капала вода.

– Тебе тоже советую искупаться, – заметил он, перехватив взгляд Кенира. – Потом такой возможности долго не представится.

– Иди-иди, – кивнула Шенай. – За двором тропинка, она прямо к речке ведёт. Пока искупаешься, у меня как раз завтрак поспеет.

Кенир последовал совету. Он любил воду и отлично плавал. Речка была узкой, он раза четыре перемахнул её от берега до берега, пару раз нырнул и вернулся в дом весьма довольный жизнью.

После завтрака, не уступавшего объёмом ужину, спутники принялись собираться в дорогу. Матушка Шенай собственноручно набила их перемётные сумки провизией. Дар шутил, говоря, что этого хватило бы не только им двоим, но и Искристому с Непокорным, если бы только лошади ели человеческую пищу.

– Мал ещё перечить! – строго оборвала его Шенай. Перечить ей, впрочем, никто не собирался.

На прощание хозяйка расцеловала обоих, взяв с Дара обещание навестить её на обратном пути. Потом она долго стояла у ворот и смотрела им вслед. Обернувшись в последний раз, Кенир подумал, что отныне запах сена будет напоминать ему уютный дом матушки Шенай.

Свой меч Дар, как и Кенир, возил за спиной. Когда, миновав поле, они оказались в сосновом бору, Дар снял его, положил поперёк седла и принялся развязывать ремешок, стягивающий рукоять.

– Мы уже в Северном лесу? – спросил Кенир, проследив за его действиями.

– Ещё не совсем. Но до ближайшего жилья, не считая той деревни, откуда уехали, уже далеко.

– Ясно, – коротко ответил Кенир, снял перевязь и тоже распустил ремешок. Ещё за завтраком он приметил на загорелой груди Дара тонкую белую полоску шрама. Старого. А лет-то проводнику… Ремесло это, надо понимать, не из самых безопасных.

Прохладное утро обернулось ветреным днём. Высокие сосны раскачивались над головами путников. К полудню стало холодно настолько, что пришлось достать из сумок куртки. Свою Кенир покупал ещё в Хорсене. Она надевалась через голову и не застёгивалась, а завязывалась, при этом шнуровка оказывалась почти сбоку.

– Наверное, не очень удобно? – предположил Дар. Кенир похлопал себя по груди:

– Зато не продувает. В Хорсене знаешь какие ветра.

Куртка Дара ничем особенным не отличалась. Обычная куртка, разве что карманов много, на охотничий манер. А вот затейливая вышивка слева на груди привлекла внимание Кенира. Извивающаяся лента дороги терялась в густом лесу, справа от неё поднимались горные пики, слева текла река, и склонялся под ветром камыш. На синем небосводе застыли рядом солнце и луна. А над ними сверкал остро отточенный кинжал. Мастерство вышивальщицы было достойно восхищения. И вряд ли столь своеобразный пейзаж появился на куртке проводника просто ради украшения.

– Это что-то означает? – поинтересовался Кенир.

– Это знак гильдии.

– Гильдия проводников? Да, Феррайн любопытная страна.

– А как ты думал? Если уж это занятие признали ремеслом, надо им как-то управлять, надзирать. Представь, что сапожников стало больше, чем людям требуется сапог. Что тогда будет?

– Добрая часть из них останется не у дел, – понимающе кивнул Кенир. – Как и проводников, если их станет слишком много.

– Да. Только людей, которым нужны сапоги, всё-таки больше, чем людей, которым нужно попасть в горы обязательно через Северный лес, – ввернул Дар. – Поэтому глава гильдии строжайше следит за числом тех, кто носит такой знак. Новый проводник может появиться только взамен отошедшего от дел. Или погибшего. Чаще всего сын сменяет отца, племянник – дядю. В общем, дорога – это наследственное!

– Судя по тому, как отзывался о тебе тот трактирщик из «Домашнего очага», ваше ремесло уважают.

– Как и любое другое. Если ты обратишься к первому встречному с просьбой проводить тебя до нужного места, то даже зная дорогу, он тебя не поведёт, а отправит к одному из гильдии.

– Чтобы не отнимать чужой хлеб. Справедливо. Хотя, когда я искал дорогу на Север, мне не сказали ни о какой гильдии проводников.

– С кем же ты пришёл в Сейдан?

– Он назвался Диэром. Я спросил его, как добраться до Северного леса, он ответил, что сам доведёт меня до Сейдана, а там уж, мол, другого ищи… Слушай, может, мне просто повезло, и он оказался одним из вас?

– Он выше меня примерно на полголовы, носит налобную повязку, а на правой щеке у него шрам? – описал Дар.

– Да. А ещё меч на поясе. Потяжелее наших с тобой обоих.

– Тебе повезло, ты в самом деле наткнулся на одного из проводников. Диэр бывший воин. В гильдию он пришёл вместо дяди много лет назад, но что его заставило сменить занятие, никто до сих пор не знает. Он не особенно разговорчив, как ты, наверное, заметил.

Заметил – и до чего же это было удобно! Впрочем, сожалеть о молодости и словоохотливости Дара сейчас вовсе не хотелось.

– Ты так и не сказал, что означает твой знак, – напомнил Кенир. – Есть у этих рисунков какое-нибудь толкование?

– Есть, разумеется. Дорога… ну это понятно. Куда она уходит – это те места, которые проводник знает лучше всего, обычно это его родина. Я родом с Севера, поэтому у меня там лес. Солнце означает день. Это обязательные части знака, они есть у всех. Эти и ещё самый верхний. У меня кинжал, а бывает меч или посох.

– И какая между ними разница?

– Меч означает, что проводник хорошо владеет воинским искусством и сможет защитить. Сейчас из всей гильдии меч на знаках носят два человека. Один из них Диэр, второй – его младший брат.

– А кинжал?

– Проводник неплохо дерётся и сможет помочь защититься, – весело оскалился Дар; над собой он умел шутить не хуже, чем над другими. – А тот, у кого на знаке посох, вообще не боец. Но от всяких дурных мест, вроде тех, о которых я рассказывал, он своего спутника убережёт.

– Хорошо, а остальное? Хотя подожди, я сам догадаюсь. Справа и слева – это те места, которые ты знаешь помимо родины, верно?

– Верно, – немного смутившись, подтвердил Дар. Хвастать он не умел и не любил.

– А вот луна… Если солнце – это день, то луна – это ночь… Мол, ты и ночью не собьёшься с дороги, так что ли?

– Так. Если надо, я могу вести и ночью. Это многие могут.

– Кому понадобится бродить по ночам?

– По-разному бывает. Случилось что-то, время потеряли, а дело срочное – вот и навёрстывай.

– Ты и правда чудо ходячее! – восхитился Кенир. – Когда только успел всему научиться?

– Я с десяти лет ездил с отцом и другими проводниками. Было время.

День прошёл – не в пример предыдущему – за непринуждённой беседой. Кенир услышал такое количество легенд и баек, что не запомнил и половины. Сам он рассказывал главным образом анекдоты, большинство из которых Дар, как выяснялось, знал, но всё равно хохотал, до ужаса заразительно.

Вечером они нашли удобное место для лагеря, развели костёр и заготовили дров с изрядным запасом на ночь, поскольку погода улучшаться не торопилась. Потом сели к огню и принялись уплетать пирожки матушки Шенай.

– А ловко ты управился с моим злосчастным имечком, – усмехнулся Кенир, когда Дар в очередной раз зачем-то окликнул его.

– Да что тут такого? – пожал плечами Дар. – Так ведь удобнее. Короче.

– В том-то и дело, что короче. В тех краях, откуда я родом, имена сокращать не принято. У меня даже воображения на это не хватает. Разве только отбросить конец либо начало. Но что «Кени», что «Арнен» – звучит как-то… – он поморщился. – Нет, «Кенир» куда лучше.

По мнению Дара, имя «Арнен» звучало вполне прилично, даже красиво. Но его обладателю, конечно, виднее. Дар и сам лет в четырнадцать перестал называться полным именем, считая его «девчоночьим».

– У вас там все имена двойные? – полюбопытствовал он.

– Большинство. Обычай такой, древний. Кошмарный, по-моему.

– Что за обычай? В смысле – откуда он?

– В древности считалось, что, давая ребёнку имя, родители тем самым определяли его судьбу и характер. Не просто влияли, заметь, – определяли! Не помню точно, какая часть имени к чему относилась, но набор этих составных частей был строго ограничен, и все его знали. Назвать ребёнка каким-либо другим именем, заимствованным или придуманным, было попросту недопустимо.

– И что же? – изумился Дар. – Все так и жили? По своим именам? И ни разу ошибок не случалось? Ну когда дитё вырастало и характером под имя не подходило?

– Я же говорю – кошмарный обычай, – согласно кивнул Кенир. – Наверняка случались. Понятия не имею, как их объясняли. Сейчас, конечно, всё не так. И имена добавились, и значения доброй половины никто уже не помнит. Но сокращать всё равно не принято. Вроде как ты у человека что-то отнимаешь, частичку его самого.

– А я у тебя, часом, ничего не отнял? – усмехнулся Дар.

Кенир посмотрел на него так, будто он заявил, что хлеб растёт на деревьях.

– Ну если трёхлепестковая вельветка вправду счастье приносит – тогда, конечно.

– У нас ищут белый марис, – рассмеялся проводник. В любом краю, у любого народа обязательно найдётся такое поверье. Про необычный цветок, который счастье приносит.

– Белого мариса не бывает, – возразил Кенир.

– Бывает, только очень редко. А про трёхлепестковую вельветку я вообще не слышал.

– Попадается иногда. Так же как и счастье.

Последнюю фразу Кенир произнёс с беззаботной усмешкой, но в глубине его глаз вспыхнул чёрный огонь тоски. Дар был уверен, что это ему не показалось.

– Почему… – начал он, и замолчал, не договорив. После его вопроса разговор едва ли хорошо закончится. К тому же лицо Кенира снова приняло прежнее благодушное выражение, и напоминать ему о плохом Дар уж никак не желал.

Кенир тоже не желал вспоминать. О том, что его, в отличие от Дара, нигде не ждут. Не ждут настолько давно, что даже нынешнее путешествие – это просто попытка обмануть самого себя. Он не верит – ну или почти не верит – что, открыв двери таинственного Храма на Змеевом Хребте, найдёт то, чего не искал. Ведь для этого должно случиться чудо, а чудес не бывает.

И счастье – это тоже чудо. Со всеми последующими выводами. Хорошо, что Дар не стал ни о чём спрашивать. Какое ему дело? Никакого, верно?

Проводник рассеяно бросал тонкие веточки в костёр. И глаза его улыбались меньше обычного.

– Давай спать, – зевая и потягиваясь, сказал Кенир. – Ночь уже. А за имя всё-таки спасибо.

Задорные искорки вернулись во взгляд Дара.

– Знаешь, я ведь ничего не собирался с твоим именем делать. Я просто… – он виновато улыбнулся, – собрал то, что смог вспомнить утром.

От этого бесхитростного признания стало почему-то легко и хорошо.

– Хорсенские имена часто забывают с непривычки, – утешил Кенир. – Я бы и сам забыл, впервые такое услышав. Но ещё никому не приходило в голову наделить меня новым именем вместо позабытого. Ты первый.

Последний раз с такой искренностью он говорил… Да. Вчера вечером. Во дворе у матушки Шенай.

Положив приготовленные дрова так, чтобы они были под рукой, спутники улеглись возле костра. По тёмному небу плыли тучи. Изредка в рваных дырах между ними сверкали звёзды, и показывалась луна. Дар смотрел в небо и вспоминал свой незаданный вопрос. Почему счастье должно быть редким? Разве вот так лежать у костра и считать звёзды – это не счастье? Разве заседлать коня и отправиться в путь – это не счастье? Конечно, Дар предпочёл бы приезжать в Торен не на могилу матери, а в стены родного дома. И занять место отца в гильдии хотел бы не в пятнадцать лет, а несколько позже. И дорожные вёрсты мерить плечом к плечу не с теми, кто его нанимает, и не с приятелями, которых у него полным-полно, а с другом. Верным, единственным, чтоб навсегда…

Нет его, такого друга. И отца нет, и матери. Даже Найдёныша.

Зато есть лес, горы и реки, солнце и ветер, снег и дождь – разве это не счастье? Почему же ты, Кенир, делаешь его невозможным? Ведь тебе хочется, чтобы оно было. До чёрной тоски в глазах. Но какое же счастье до тебя доберётся, если ты никого близко не подпускаешь! На шажок лишний подойти не даёшь, сразу рычать начинаешь.

Обидели тебя, видать, и крепко. Кто-то… когда-то… Обидели и бросили.

Дар тихонько засмеялся. Он понял, наконец, кого напоминает ему Кенир. И как себя с ним вести, тоже понял.

Кажется, добрые Боги полагают, что у него это неплохо получается.