Читать книгу Планета Навь - Александра Нюренберг - Страница 5

…Если в третий раз употребить слово «растерянность», то придётся признать, что Энки был растерян. Он сидел на подоконнике третьего этажа. Устроившись на корточках, он смотрел, как расходятся гости. Видел он и ореол лунного света вокруг затылка Нин. Она ушла.

Если бы кто задрал голову, то, пожалуй, мог испугаться. Чёрная фигура в окне опустевшего дома выглядела, как страница из книги сказок про домовых.

Энки вернулся в Гостиную. Он смотрел в огонь, и его быстрый ум метался от одного вспыхивающего огонька к другому, гаснущему в прахе. Мысль к мысли. Не стоит преувеличивать глубину его состояния – Энки был вполне доволен собой. Просто растерянность (четвёртый раз) не оставляла его. То, чего он не понимал, не мог он и чувствовать. Но растерянность (пятый раз)…

И в такую-то минуту внезапное вмешательство обрадовало его. Что может быть приятнее, чем голос молодой девушки? Вдобавок голос свидетельствовал о хорошем настроении. Голос сказал:

– Мистрис Эри и мистрис Антея. Две любви рокового мужчины и обаятельного царя Ану. Они ведь встретились совсем молодыми, я не ошибаюсь?

Энки обернулся из своей лягушачьей позы. На подоконнике сидела одна из тех медсестричек, с которыми так хорошо наплясался Энки.

Энки, не медля ни мгновения, вырос на фоне камина, выпрямился, сложил руки на груди и привалившись плечом к стене, устроил в глазах целое столпотворение световых эффектов.

– Завтра можно выспаться. – Подала кодовую реплику девочка.

От этих слов у каждого трудящегося аннунака срабатывает не условный, а безусловный рефлекс: за этими словами следует потягивание и позёвывание (вне зависимости от степени воспитанности), блеск глаз.

Энки всё это проделал, и девушка тоже, едва не свалившись с подоконника, что было просто очаровательно.

Она была стройна, мила, светловолоса.

– Я стремлюсь из тьмы в свет, ибо рождён в том часу нибирийского утра, когда был сотворён мир. – Сказал Энки, совершив ритуал.

Девочка что-то ответила ему. Энки что-то сказал ей. Вопреки своему заявлению, он потихоньку покинул территорию огня и приблизился к подоконнику. Барышня выглядела фея феей, не хуже духа местности, которого обидел Энки, и внушала самое почтительное восхищение. Разговаривать с ней было чудесно, одно удовольствие. Так с обидой подумал Энки.

Только он так подумал, дверь распахнулась.

Девушка на полуслове замолчала. Оба смотрели на молчаливую и почему-то нисколько не смутившуюся Нин.

Сестра милосердия без малейшего милосердия припомнила что-то виденное сегодня на балу. Но когда она решила найти взгляд Нин, чтобы дать ей это понять, выяснилось, что решения и взгляды следует расходовать не так опрометчиво.

Девушки посмотрели друг на друга. Медсестричка слезла с подоконника, вероятно, в уме отсчитывая до девяти. Она нашла в себе силы снова пробормотать кодовую фразу.

Нин сказала:

– Да, ну. Выходной, значит. Что ж, иди.

Интонация её ясно говорила: «Не привези мы с собой эту профсоюзную заразу, я бы тебе устроила выходной».

– Ну, я это, я туда. – Сказала, испугавшись, медсестра, и показала во тьму и хлад арки выхода.

– Да, да. – Холодно подтвердила Нин.

– Позаботься о себе! – Прикрикнул вслед Энки.

Нин сказала:

– Будь любезен.

И, не оглядываясь, прошла несколько шагов. Энки понял, куда она идёт.

Камин неистовствовал, слегка обиженный, что о нём позабыли. Теперь же он расшевелился. Она сказала так, как обычно начинают долгий разговор:

– Ну, Энки.

Он понурился.

– Да? – Смиренно.

– Вот. – Жёстко.

Показала тонкой белой рукой на вырвавшийся рог пламени, долго, как нарочно, державшийся в воздухе, будто не из огня сделался, а из более плотной материи.

– Что?

– Вот! Ты же сказал?

Энки понял не сразу, но сразу согласился с апломбом и, выпрямившись, посмотрел направо, налево и на неё:

– Я виноват.

– Ты виноват.

– Я страшно, страшно виноват.

– Ты очень виноват, Энки. Потому – делай.

– Что?

– Про огонь ты сказал?

– Ну, да… – Неуверенно.

– И что?

– Ты правильно делаешь, что казнишь меня.

– Конечно, правильно. Прыгай.

Подбородочком показала. Энки неуверенно посмотрел в камин.

– Что, сюда… вот ты то, что я подумал, имела в виду?

– Имела.

– Но?

– Не прыгнешь? А я бы тебя простила.

– Правда? – С надеждой.

И он сделал рукой движение к мягкому потоку горячего воздуха.

Нин спросила:

– Красиво, да? – Протянув руку, щёлкнула задвижкой, и распахнула воротца решётки. Мелькнувшая в пламени головка змеи сказала: «Тс». Нин к этому прибавила:

– И поступок был бы красив. Искупление, Энки!

Оттеснила его к огненному жерлу. У него в ушах зашумело. Последовал пируэт, и Энки, отступив, оказался спиной к огню. Гордость не позволяла ему шевельнуться, хотя сзади грозно накатывал семейный воздух очага Ану.

– Ты заманивал меня три месяца, приглашал сыграть в тучку и дождик, и, когда я отозвалась – ты оскорбил меня, ты меня отверг.

– О Нин.

– Я тебя прощу, если ты прыгнешь.

Обморочное молчание в поисках слов.

– А я бы тебя простила. – Продолжала уверять Нин. – Хотя… пожалуй, нет, точно! Простила бы. А?

Энки проблеял:

– А так?

– Так нет. Хотя бы сунь туда руку.

Поискала глазами, выхватила из ножен на стене кочергу. Сунула во взрыднувший от восторга огонь, разворошила целую новорождённую галактику. Выдернула и поднесла к подбородку Энки. Двойной крюк на конце инструмента был загнут под прямым и острым углами, и раскалён. Железо насытилось огнем, и красные колечки пробегали по двум нервным пальцам чудовища.

– Подержи на худой конец.

Энки с изумлением посмотрел на пыточный инструмент, на кровожадную малютку Нин.

– Такого уговора, вроде, не было.

Нин, глядя Энки в глаза, хлестнула кочергой по воздуху. Остывая и тратя запал, шпага оставила двойной след в воздухе. Энки не шелохнулся. На щеке таяло прикосновение нагретого воздуха в форме двойного крюка.

Глаза Нин так сверкнули, губы так изогнулись, что Энки всё же слегка встревожился.

– Ах, вот как!

Кочерга полетела в огонь. Энки подпрыгнул. Воротца камина качнулись. Огонь презрительно молвил что-то и принялся тихо ворчать. Нин, крутнувшись, пошла к выходу. Похоже, в отличном настроении. Энки с тоской посмотрел на взметнувшийся край платьишка.

– И ты меня не простишь?

– Только если умру, Энки. Я прощу тебя, только если умру.

И только Нин и видели.

Энки сел у огня, тут же испуганно вскочил и с ужасом посмотрел в страшный зев, который больше не казался ему символом семейного единства. Он захлопнул воротца с таким чувством, будто закрыл дверь в волшебный сад. Но чувство ускользнуло.

Нежная Нин! Такая прекрасная, как фея с картинки для маленьких девочек! Бесспорно, самая адски хорошенькая девчонка на свете. И так себя вести! Энки испытывал жгучее возмущение за то, что его оскорбили, облегчение оттого, что уже всё позади и проблема рассосалась, и ужасный стыд за это облегчение.

Значит, я трус, – сказал себе Энки. – Ничего не попишешь. Я вам не Энлиль. Конечно, если б я был командор…

Раздался смех. Энки был истощён морально и с тоской оглядел комнату. Он бы не удивился, если бы из зеркала появилась третья девушка и принялась его пытать. Но она не вышла из зеркала, она вышла из низенькой двери чёрного хода, где кладовые, волоча за собой пылесос.

Он узнал вторую медсестру из тех трёх, с которыми танцевал. Приуныв при мысли, что сцена, где Энки трусливо отказывается подержать раскалённую кочергу, рассекречена, он довольно неприветливо посмотрел на приближающуюся из дальнего конца Гостиной девушку. А зря!

Она была… ух ты… И когда Энки её разглядел, на сердце у него стало легче. Она ничего не слышала. Он кивнул на пылесос.

Она объяснила:

– У меня завтра дежурство по уборке. Испорчен выходной. Вот я и решила расплеваться. Завтра выспимся!

(Рефлекс).

Энки немедленно и щедро предложил свои услуги. Пока они трудились вместе, Энки почувствовал, что влюбился.

Третья девушка, имя которой было леди Лана, вела себя так естественно, так весело смеялась шуткам Энки, – это уж не говоря о внешних достоинствах, которые были чрезвычайно высоки, – что Энки позабыл о своих горестях.

Соломенные кудри девушки, алый постоянно полураскрытый рот, забавное платье, державшееся на петле вокруг шеи – всё это до такой степени пленило Энки, что он вспомнил все приличные шутки. Вспомнив также, что девушкам нравится, когда он выглядит смешным и демонстрирует силу как бы между делом, он испробовал все эти возможности, пока не извлёк из них всё до самомалейшего выкрутаса.

– Мне тут жутко нравится. – Среди прочего сказала Лана. – Дома до ужаса скучно, а тут классно. Просто дивно. Дико весело. И работа меня страсть как плющит.

Энки решил немного её напугать и, вспомнив, как Энлиль в его присутствии передавал сводку в штаб Нибиру, принялся рассказывать о ледовом щите на полюсе.

– Если он свалится в океан, нам крышка. – Уверял Энки.

Глаза девушки расширились, что ей шло. Она тяжело взмахнула ресницами.

– Облом. – Сказала она.

И предложила поискать в Мегамире информацию, чем окончательно восхитила Энки.

Вот это девушка!