Читать книгу Трель дьявола. Премия им. Ф. М. Достоевского - Александра Окатова - Страница 8

Со второй парой было гораздо проще, потому что ко всему человек привыкает. Когда вторую пару стоптала, то опять к нему пошла. Показаться – вдруг узнает? Маловероятно, конечно, что узнает, а вдруг? Вдруг мне повезёт? Пришла, из горла по-прежнему ни звука извлечь не могу, стою только и смотрю глазами, полными любви, и взглядом просто умоляю, ну посмотри же, это я. Неужели не видишь? Вот уже вторую пару железных башмаков я стоптала, и стою пред тобой, чистая, искупившая все свои прегрешения, и всё также смотрю на тебя с любовью.

Опять не узнал. Посмотрел так, будто никогда меня не видел в жизни, а ведь я все его привычки знаю: и страсть к порядку, как он даже книги на полках по формату ставит, и что самые любимые, Монтень, например, у него в комнате, в которой его мать жила, пока жива была, стоит, и что он спички обгоревшие, когда он газ зажигает, не сразу выбрасывает, а когда одна конфорка горит, а ему вторую надо зажечь, то он эти слегка обгоревшие, не до половины, а совсем немного, использует, чтобы на вторую конфорку огонь перенести, а новую спичку на это дело не тратить. Вот такой он аккуратный, экономный, не любит лишнего тратить, не то, что я, я как раз люблю тратить, с шиком, с размахом, люблю чтобы раззуделась рука, размахнулось плечо, чтобы всё сжечь, всё потратить дочиста, ничего чтобы не осталось!

А когда он меня во второй раз не узнал, я даже не удивилась, после первого раза, после первых стоптанных башмаков железных, уже не так больно было. Одно тело – одни башмаки. Сносила железные башмаки, ничего не добилась, придётся с телом расставаться. Зато из семи пар железных башмаков две уже сносила, пять осталось, пять это уже не семь, в конце концов, да и сноровка появилась, если я первые башмаки два года таскала, чтобы их стоптать, то вторую пару за полгода сносила, но меньше невозможно, не получится, итак, если берём, предположим, по наиболее вероятному варианту: по полгода на пять пар башмаков, то получается два с половиной года, как раз любовный цикл переживётся и можно с чистого листа начинать.

Только теперь, после первой пары железных башмаков я уже знаю, как действовать. Во-первых, надо найти способ ухода, скажем так, помягче, чем самоубийство, и потом, строго говоря, это уже не самоубийство, вот в первый раз, когда я с крыши спрыгнула, это было самоубийство, потому что это была моя душа, моя жизнь, и моё тело, то после второй пары железных башмаков я уже избавлялась от чужого тела и мне было уже не так его жалко, и теперь я знала, как всё это происходит, это в первый раз я прыгнула и не знала, что будет, не знала, что моя сущность не захочет уходить, будет цепляться за этот мир, чтобы увидеть Его ещё раз, поговорить с ним, и это желание будет таким сильным, что моя душа, моя сущность, из разбитого тела ускользнёт и новое тело под свои цели приспособит. Вот тут-то мне и повезло. Не всем так везёт, что звёзды так удачно сошлись.

Что было бы, если бы не она мимо проходила, а какая-нибудь пенсионерка? Повезло мне. Она возвращалась счастливая, вероятно после удачного свидания, ей теперь было легко, только посмотрев на человека, узнать его сокровенные мысли и чувства, она шла в летнем платье на тонких бретельках, хорошо, что шаль была на худеньких, но при этом округлых и гладких плечах, шла, расталкивая, подталкивая тонкую шёлковую волнами лежащую вокруг колен ткань, и наклонилась надо мной, над моим телом, моим разбитым телом, на асфальте, зря она это сделала, зря. Надо было мимо идти, сделать вид, что она меня не видит, не замечает, мимо бежать. А она наклонилась над моим почти трупом, другой бы точно трупом был после такого падения, с двадцать пятого этажа домика на курьих ножках, того, что недалеко совсем от станции ВДНХ, вот выставка давно уже из ВДНХ стала ВВЦ, а метро как было, так и осталась ВДНХ, так и я, тело погибло, а душа по-прежнему жива и к нему хочет, а сердобольная девушка наклонилась надо мной: смотрит внимательно, как я лежу на асфальте лицом в небо, смотрит, будто я её отражение, а она моё. И когда я на её ногах отошла от моего прежнего разбитого тела, её душа, лишённая своего пристанища, как дух божий носилась над Москвою.

А Москва была безвидна и пуста. Я в её теле уносила ноги подальше от места преступления, голова кружилась, но выцарапать меня из нового тела было никак невозможно, пусть простит меня эта девушка, Алёна её звали, но даже выжечь меня напалмом из её тела не получилось бы ни за что на свете! Я шла, чуть покачиваясь, и ни на кого не глядела. Что глядеть-то – никто не поможет, а стесняться некого, кого стесняться – тебе абсолютно всё равно, кто что подумает, мельком посмотрев на тебя.