Читать книгу Дао водяных лилий (сборник) - Александра Родсет - Страница 2

Лёха стоял на шоссе с поднятой рукой, и ему ничего не светило – ни дальний свет фар отсутствующих машин, ни солнце, задолбавшееся ждать, когда Лёха поймает попутку, и севшее за горизонт без него. За свою жизнь Лёха объехал практически всю Европу сначала вдоль (Польша – Германия – Бельгия – Нидерланды… о, Нидерланды!), потом поперек (Финляндия – Дания – снова Германия – Австрия – Италия), и даже собирался покататься до самого Гибралтара, когда черт, именуемый чувством патриотизма, не пришел и не сказал ему: «Лёха! Ты видел в жизни многое. Ты ел пиццу в Милане и пил пиво с бюргерами. Ты знаешь, почем колбаса в Дании и фунт лиха в Австрии. Но ты никогда, ни разу в жизни своей не был на озере Байкал, не ездил по Золотому кольцу и даже не бывал в Таганроге. Пойдем-ка, Лёха, за палаткой и спальником, и рванем-ка, дружище, не на запад, а на восток!» Так сказал ему черт, и черта можно было понять, потому что за полчаса перед тем финны отказали Лёхе в шенгенской визе. Чтобы не отаптывать пороги другого посольства, а также по прямому наущению черта, Лёха списался с друзьями из разных городов… и намертво застрял под Рязанью.

Лёха достал зажигалку, некоторое время поизучал карту, а потом решительно свернул на грунтовку в сторону леса. До ближайшего населенного пункта по карте всего-ничего, не больше часа, зато там есть колодец, а если повезет – кто-нибудь приютит голодного невезучего путешественника. Взошла большая, глазастая Луна. «В черном-черном лесу… в черном-черном доме… – бормотал он себе под нос, чтобы шагать было не так скучно, – живет маленький-маленький поросенок!»

Справа по курсу, совсем на опушке леса, показался дом. Черной, пугающей тенью он стоял неосвещенный, окруженный невысоким заборчиком и маленьким садом. В саду, несмотря на позднее время и темень, слышно было, как что-то копают – вонзают лопату в землю на полный штык, отбрасывают в сторону, снова вгрызаются в почву. Самым разумным было бы подойти и попросить помощи прямо тут же, но что-то отталкивало Лёху. Черный дом, черные окна… Поселок-то, в сущности, рядом. Все-таки как-то спокойнее, когда людей вокруг побольше.

Автостопщик не углубился в лес и на сто метров, как впереди, довольно далеко, послышался волчий вой. Лёха встал посреди дороги, не зная, на что решиться. Звук, остановивший его, повторился – теперь уже ближе. Тут уже, наверное, разыгралось Лёхино воображение, но ему показалось, что он слышит треск ломаемых веток. Еще немного, и волк, голодный, очумевший от полнолуния, набросится на него! Лёха сделал шаг назад, другой, третий, потом развернулся, и стремглав помчался обратно к дому. Дом – это люди. Люди – это значит, уже не один. И кто-то же там что-то копал… может, капкан устанавливал? На волка?

Меньше, чем через полминуты, Лёха осторожно стучал в двери темного дома.

– Чего тебе? – раздалось из-за угла. Парень пошел на голос.

– Здравствуйте! Я автостопщик, я тут заблудился немного. Хотел лесом пройти, а там волк воет…

– Переночевать, что ли, хочешь?

– Ну да. Мне много места не надо, мне где бы спальник положить.

– Да не вопрос, – голос был хриплым, низким, скорее всего, прокуренным. – Тебя как звать-то, малец?

– Лёха, – честно ответил Лёха.

– А меня Кабаныч. Ну, друзья так называли, и ты тоже можешь. Да ты садись, я сейчас закончу, в дом пойдем. А то волк… – волк завыл, словно отзываясь, – где-то близко уже.

– А вы где? – молодой человек, как ни всматривался в темноту, а хозяина разглядеть не мог.

– Да тут я, тут, – лопата снова зашебуршала по земле. – Яблони я окапываю.

– А чего ночью?

– Бессонница. Вот, борюсь с бессонницей, как могу.

Волк завыл где-то уже совсем рядом.

– Оп-па, – сказал Кабаныч. – Что-то он шустро. Пошли, Лёха, в дом, пока не поздно.

Хозяин оказался очень низкорослым, Лёхе едва ли по локоть, грузным, но проворным – он быстро отпер дверь, пропустил гостя и закрыл тяжелый металлический засов.

– Я этого волка знаю, – сказал он хриплым басом. – Он каждое полнолуние приходит. Главное, утра дождаться, он тогда сам уйдет. Не знаю, чем он там питается в лесу, но на нас с тобой пусть лучше не рассчитывает, правда, Лёха?

Парень молчал, сердце колотилось. Вот, блин, попал в передрягу. Хозяин почувствовал, что гостю не по себе, и, спохватившись, сказал:

– Ты ж есть, небось, хочешь с дороги. Я сейчас. У меня картофельное рагу есть, кабачки пожарены. Электричества в доме нету, вон там, на столе в комнате, свечка. Ты проходи, не стесняйся. Ужин разогрею и принесу.

Лёха прошел в комнату, нащупал свечу, запалил. Дом был самый обыкновенный, разве что деревенский, да еще холостяцкий – простецкая кровать, очень низкая, широкая, покрытая лоскутным одеялом; стол, который хозяин, видимо, срубил сам; маленькие приземистые табуретки. Единственный элемент уюта – кружевные занавески на окошках – выглядели даже по темноте захватанными и пыльными. Молодой человек хотел выглянуть на улицу и обнаружил, что окна закрыты ставнями. Это успокаивало.

– Ужин несу, – сказал Кабаныч, заходя с тарелками. – Я тут салатик порезал… Можно было б по самогоночке за встречу, но раз такое дело – волк – лучше, я думаю, не стоит…

Лёха повернулся и громко, с дурниной, заорал. В лихой парусиновой кепке, в толстовке, подпоясанной куском бечевы, ясно видимый в свете свечи, на гостя смотрел поросенок, зажавший ложку в копытце правой передней ноги. «Нидерланды, – подумал Лёха, плавно опускаясь по стене. – Нидерланды…» Что он, собственно, хотел этим сказать, оставалось неясным.

– Ты это… – хрипло предложил Кабаныч. – Налегай. Все равно же тут ночевать, не к волку же в пасть идти, в самом деле.

Волк показательно завыл, намекая, что у него есть пасть. Лёха встал, пододвинул табуретку и сел на нее верхом.

– А вы, собственно…

– Я – хряк, – с ветеринарской точностью ответил Кабаныч.

– И вы тут живете…

– Один, – покивал хозяин рылом. – Сначала нас, конечно, было трое, но у нас между собой была психологическая несовместимость. Когда все трое по натуре одиночки, очень сложно планировать проект втроем. Мы разделились.

Лёха взялся за ложку:

– А что потом?

– А потом мы выстроили дома.

– А, знаю, знаю, – догадался парень. – Один из пуха, другой из веток… я читал.

– Да-да, один построил шалашик, другой времянку. Я им с самого начала говорил – место опасное, пока есть запас времени, надо строить на века. Не послушались. Оба. Первого убили практически сразу, второго – чуть позже, когда нашли.

– Убили? – повторил гость. – А я всегда думал, они спаслись…

– Спаслись, – горько усмехнулся Кабаныч. – Чему ты учился в школе? Скорость бегущего поросенка при всем желании меньше скорости бегущего волка. Это Ахиллес не догонит черепаху, а волк поросенка – запросто.

– А вы?

– Смерть моих братьев дала мне время, я тогда об этом еще не знал. Я построил одну-единственную комнату – это теперь терраса – исключительно из соображений безопасности. Волк приходил – я прятался. Волк уходил – я брал раствор, камни – и продолжал стройку. Теперь у меня есть две комнаты, кухня, терраска, флигель во дворе, садик вокруг, яблони. Я посадил деревья, веду натуральное хозяйство. Вот мой нехитрый образ жизни.

– А волк все приходит?

– Приходит, сам видишь. Для него это вопрос принципа. Даже теперь, когда я превратился в жесткий старый кусок свинины, он все еще планирует меня съесть. А вот, кажется, и он.

На пороге послышалось шуршание.

– Кабаныч! – раздалось оттуда, и Лёха вздрогнул. С мыслью, что разговаривает поросенок, он как-то даже уже свыкся. Но вот заговоривший волк был для него форменной неожиданностью. – Кабаныч, открывай. Дело есть.

– Какое дело, Серый, – устало вздохнул хряк. – Шел бы ты отсюда. У тебя навязчивая идея, тебе лечиться надо.

– Кабаныч, вот уже много лет я веду себя честно. Я ни разу не попытался созвать пацанов и разнести твою хибару всей гопотой. Я всегда рассчитывал на «один на один», на честность и понимание. И что я вижу? Вас двое.

– Это путник, – заволновался поросенок. – Серый, не пойми меня неправильно, но у тебя лунное обострение, и я никак не могу отказать путнику в гостеприимстве.

– Ты подписал себе приговор, Кабаныч, – сухо сказал волк. – Я буду брать измором, силой, как угодно. Сегодня ты умрешь.

– Не выйдет, Серый, – серьезно произнес поросенок. – Я не могу умереть. У меня осталась одна неисполненная мечта.

– Какая еще мечта?

– Это, Серый, не твое дело. Но я буду сражаться за нее с оружием в руках.

– А у тебя есть оружие? – шепнул ему на ухо Лёха.

– Нету, – покачал головой хряк. – В этом-то вся и проблема.

Волк обошел дом по кругу, подергал ставни, дубовую дверь и пришел к выводу, что ставни хлипче. Волк ничего не знал о стенобитных орудиях, юность его прошла среди других волков в глухом лесу, и ничем отвлеченным, кроме, разве что, вязания морских узлов, он никогда не интересовался. Тем не менее до идеи он додумался сразу и побежал по саду в поисках забытого бревна или молотка.

– Что у нас может быть орудием против волка? – задумчиво произнес Кабаныч.

– Нож! – подсказал Лёха и взял в руки нож.

– И сойтись в рукопашной. – Хряк покачал головой. – Нео, блин. Ты пойдешь с ножом на волка? Я? Ты его хоть видел? Он гигантский. Больше тебя раза в два.

– Капкан? Что если поставить капкан?

– Я бы на это не стал рассчитывать, – мрачно предрек поросенок. – Вообще у нас очень мало шансов его убить. Он сильнее, он более подготовлен. Он вооружен своей яростью и голодом. Ах, если бы я успел достроить мансарду… мы забрались бы сейчас наверх и сбросили бы волку на голову что-нибудь тяжелое. Наковальню, например. Мешок желудей или рояль. Знаешь, на мансардах обычно много тяжелых вещей…

«Нидерланды», – некстати подумалось Лёхе.

Волк нашел мотыгу и начал дубасить по ставням.

– А если не убить, то что?

– Победить волка можно только изнутри, в этом я глубоко уверен. Только трещина в самом волке может привести его к поражению.

– А где же у него трещина?

– У всякого волка… у тебя есть сигареты? – перебил Кабаныч сам себя.

– Ты куришь?

– Изредка. Только если накатит депрессия. Так вот… у всякого волка есть трещина. Может быть, он испытывал в детстве жалость к поедаемым ягнятам. Может быть, он хотел бы побывать в Париже или в Дакаре. Если бы только заманить его на этот диван, если бы он полежал и расслабился, если бы он раскрыл мне свою душу, я бы смог одолеть в нем эту навязчивую тягу к убийству, – он затянулся. – Но у меня ничего здесь нет. Ни маятника, ни даже блестящих часов. Как ни жаль, этот вариант придется отвергнуть.

– Ружье? Может, у тебя ружье есть? – с надеждой придумал Лёха.

– Я похож на охотника? – скептически, с таким выражением на рыле – точь-в-точь Рутгер Хауэр – уточнил поросенок. – Я не держу ружей. Была у меня когда-то гаубица, да я продал ее заезжему коммивояжеру в обмен на репродукцию Моне, – он указал пятачком на стену, и действительно, в простенке между окнами, в рамочке висели «Водяные лилии». – Надо ее оттуда снять, – забеспокоился он. – Будет ломать стену – разобьет ненароком, – он полез на табуретку.

– Так стена же каменная?

– Он будет пытаться. Этого иногда достаточно.

Они помолчали, глядя на «Водяные лилии» на столе.

– Франция. Страна с особой культурой. Красная Шапочка, девочка-победительница волка. Как же я не вспомнил сразу… – хряк побарабанил копытцем по табурету.

Ставни начинали поддаваться. Поросенок соскочил с табурета, решительно подтянул бечеву на толстовке, снял кепку и вручил ее Лёхе.

– Сохрани для меня.

– Куда ты?

– Искать в волке трещину изнутри.

Кабаныч отодвинул засов и крикнул с порога:

– Прекрати ломать мой дом! Я здесь, Серый!

Они стояли друг напротив друга, волк и поросенок, мрачные, непреклонные, решительные.

– Что ты надумал? – спросил волк.

– Распахни пасть. Ты должен меня проглотить.

– Не, мы так не договаривались. Я хочу тебя съесть со смаком, выбрать лучшие части, окорок отнести любимой…

– Только так, волк. Это не обсуждается. Тебе нужна победа или чувство превосходства? Тебе шашечки или ехать?

– А что такое шашечки? – уточнил Серый. Поросенок обреченно махнул копытом.

– Только на моих условиях, – повторил он. – Ты согласен?

– Ну… – волку отчаянно хотелось покончить с этим побыстрее. – Ладно, согласен.

Он разинул пасть, и поросенок юрко ввинтился прямо в пищевод. Волк сглотнул, испытывая в животе неприятную тяжесть, и посмотрел на Лёху.

– У меня к тебе в сущности, претензий нет. Но ради принципа я должен съесть и тебя. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – сказал Лёха. – Но согласиться я с этим не могу.

– От еды редко когда требуется согласие, – пробормотал волк, наблюдая за своим раздувшимся брюхом. Ничего не происходило. Внутренней трещины, на которую рассчитывал поросенок, у волка, похоже, не было. Лёха сел рядом с волком и задумался о жизни. «Если только выживу, – сказал он себе, – никогда, никогда не поеду больше в Таганрог».

– Логичнее было бы не ездить в Нидерланды, – поправил волк.

– Ты читаешь мысли?

– Балуюсь иногда, – волк отрыгнул, вежливо прикрывая пасть лапой. Чтение мыслей делало обдумывание всяких других вариантов бессмысленным.

– Сохрани это, – Лёха протянул волку кепку Кабаныча, очистил свой разум и, подобно поросенку, нырнул в пищевод, стараясь не зацепиться за зубы. Некоторое время было очень темно, потом раздался хлопок. Лёха и поросенок выкатились наружу.

– Неразумно заглатывать целиком, если ты не удав, – зло сказал поросенок, взирая на останки волка. – Видишь, Лёха, оказывается, с Красной Шапочкой все было очень просто. Два существа – это критическая масса для волчьего желудка. Это создает в нем трещину.

– Просто я взял с собой нож, – нехорошо улыбаясь, ответил Лёха. – Там, у Красной Шапочки, были еще дровосеки, которые распарывали брюхо.

Утро они встречали, сидя на крыльце и глядя на восток, в сторону зари.

– А что у тебя за мечта, Кабаныч? – спросил Лёха.

– Да вот, домину я себе отгрохал. Деревья посадил, – закуривая, прищурился хряк. – А одна мечта осталась. Вот поедет когда-нибудь грузовик со свинофермы да перевернется. И украду я себе самую красивую свиноматку. Жениться я хочу, Лёха. Сына вырастить хочу. Пора.