Читать книгу Глазами маски - Александра Сергеевна Васильева - Страница 11

Раннее утро пробивалось в окна свежим дыханием, роняя золотые брызги солнца на стены. Тихий шум проснувшегося города фонил привычно и назойливо, дополняя картину повседневными звуками. Недавний сон еще сквозил в сознании, не давая шагнуть в мир настоящего, но лежащий на столе распечатанный конверт скоро развеял его безмятежность.

Звонили в дверь. Заретта смутилась. Отдаленный лай собаки перебил ее мысли, заставив улыбнуться. Торопливо пройдя в прихожую, она открыла. Вбежала смешная неуклюжая собака, заливаясь приветственным лаем. Следом за ней показался и хозяин, держа в одной руке поводок, в другой – длинную трость. Это был молодой человек высокого роста и замечательной наружности. Светлые волосы обрамляли одухотворенное лицо, немного отрешенная улыбка пряталась в мягкой бороде.

– Илвис! – Заретта ласково взяла гостя за руку.

– Слишком рано для приемов? – спросил он утвердительно.

– Нет, я тебе рада, – выдохнула Заретта с нежностью.

– Джексон сегодня такой беспокойный, все рвался в твою сторону, я не мог ему отказать, – прибавил молодой человек лукаво.

– Правда, Джексон?

Большая собака, слыша свою кличку, вертелась рядом, добрыми глазами смотря по сторонам.

Этот утонченный в манерах юноша был близкий друг Заретты. Когда-то они вместе учились: она – живописи, он – скульптуре. Студенческие годы пролетели, Илвис и Заретта на них не оглядывались. Мелкие разочарования, большие потери, ненужные связи, редкие друзья и частые знакомства. Впереди мерцало многообещающее будущее.

Грандиозные планы носились в их головах, подпитываемые жаждой жизни, жаждой деятельности. Но нет! Ни шага более. Трагический случай лишил Илвиса этого будущего, – он ослеп. Оставшись наедине с талантом, посреди молодости, желаний и недавних надежд, Илвис думал, что, скорее всего, умрет. Но шло время, а смерть так и не приходила. Обладая стойким характером, преодолев страх, весь ужас своей трагедии, Илвис все же нашел в себе силы для жизни. Он был скульптор, не художник, и этот факт смягчал приговор. Задача казалась решенной. Он завел собаку, сам обучил ее нужным командам. Дни напролет посвящал себя любимому делу, интересовался современными мастерами и не замечал времени. Но скоро опомнился, тяжело разочаровался, замкнулся в себе. Илвис так же шутил, рассыпал остроумные мысли, спорил, но смех его изменился, звучал глухо и как будто бы отдельно от души. Еще немного помудрив над исправлением судьбы, измучившись от неудач, казалось, он тихо жил для того, чтобы так же тихо умереть.

– Представь… – Илвис откинулся на спинку кресла, сложил руки крест-накрест. – Недавно читаю в газете… – он намеренно сделал акцент на слове «читаю».

Несмотря на то, что Илвис был абсолютно слеп, чувство собственного достоинства в сочетании с памятью блестящего прошлого не давали ему опуститься до напоминания о своем непростом положении, поэтому он так же делал комплименты девушкам, одевался со вкусом и пользовался тем же набором слов, что и прежде.

Заретта не поправляла Илвиса: она все понимала, все чувствовала.

– Что же? – вежливо поинтересовалась она, разливая душистый чай по чашкам.

– Ограблен модный салон. – Илвис для большей убедительности вынул из внутреннего кармана пиджака аккуратно свернутую газету. – Что же украдено? – Голос его опять облачился загадочной интонацией.

– Интересно, – улыбнулась Заретта отрешенно: было заметно, что она не слушала.

– Можно было много чего украсть… А они? – Илвис, казалось, играл сам с собой: сам себя дразнил любопытством, сам себе задавал вопросы и отвечал на них. – Украли один манекен только! – Илвис беззвучно отпил чай из чашки, медленно опустив ее на блюдце. —…Один манекен… – повторил он. – Или вот еще… – продолжал Илвис, чуть помолчав, и пустился в пространное объяснение причин, побудивших молодого миллионера к покупке древнего замка. Затем последовали эмоциональный пересказ истории об одной уважаемой особе, что великодушно усыновила двоих несчастных детей, доклад о новых вышедших книгах и курсы мировых валют.

Заретта не могла слышать его: она думала о другом, поэтому эпатирующая пресса с пристрастными комментариями осталась без внимания.

* * *

Азраил вышел из дома. От ярких красок дня в глазах запрыгали цветные кольца. Вдруг что-то задержало его внимание в одной точке. Это была девушка. Копна шоколадных волос и обворожительная улыбка. Азраил невольно забылся. Воображение его, всегда взволнованное, нетерпеливое, начало прилаживать к образу незнакомки, потерянные ею крылья бабочки.

– Азраил! – позвала девушка, приблизившись к нему с недорисованными крыльями шоколадницы.

Азраил вздрогнул, воображение смущенно потупилось и отлетело.

– Азраил, ты не узнаешь меня? – Девушка улыбнулась.

– А-а-а. – Азраила будто бы что-то душило, что-то рвалось с языка, неведомое, тайное, совсем не подходившее для данной минуты. – Сола, – вымолвил он наконец, – я…

– Я вижу. Не совсем понимаю, но вижу. Впрочем, уже обычное дело. – Сола покачала головой. – Но вот что, – добавила она громко, – моя пьеса разрешена к постановке. Послезавтра приступаем к репетициям. Роли, конечно, уже разобраны: тебе, как ведущему актеру, Вальсам отвел одну из лучших, на мой взгляд. – Сола замялась: она хотела что-то добавить, но не решалась. Наконец она выговорила. – Вальсам ждет от меня режиссерского подвига: хочет, чтобы я вами руководила.

– Неудивительно, Сола, это же – твоя пьеса. Никто не сможет распорядиться ею лучше автора.

– Думаешь? – Неуверенно спросила девушка.

– Конечно, – кивнул Азраил. – Когда, говоришь, предварительные читки?

– Азри, ты сделался глух, и не только к словам моим», – произнесла Сола вдруг изменившимся тоном.

– О-о-о, не стоит. Если бы ты знала, какие чувства бродят во мне, пытаются вжиться в мой разум, дерзают освоиться, присмотреться к душе, хотят, чтобы я дал им право на существование… – шептал Азраил страшно.

– Молчи, я все знаю! – Сола с жаром посмотрела на него.

– Знаешь? – Голос Азраила дрогнул.

– Да. Ведь я… Я люблю… – Сола запнулась, словно бы в легких ее закончился воздух, вдохнула снова и продолжала, – я люблю твою душу, слышишь, люблю! – Голос ее сорвался, она едва не плакала.

– Нет, Сола, не знаешь. Ты заблуждаешься. – Азраил на мгновение закрыл глаза. – Заблуждаешься, – повторил он – и неожиданно-бодрым деловитым голосом прибавил: – Еще увидимся, Сола.

Прежде, чем девушка успела ответить, Азраил исчез.

* * *

Звонил телефон. Заретта подняла трубку:

– Да?

В ответ прошумело нечто неразборчивое, но по тону похожее на приветствие, затем более отчетливо:

– Илвиса. Можно?

– Он ушел, – сообразила Заретта. – Только что, – добавила она быстро.

– Верните, – голос в трубке не отличался многословностью, претензии на вежливость в нем тоже не обнаруживалось, однако было в этом неразборчивом голосе что-то притягивающее, не вызывавшее ответной грубости или раздражения. – Важно, – последовало далее, как бы расшифровывая первое слово.

– Попробую, – переняла манеру краткости в словах Заретта.

Она вышла на улицу. Илвис стоял под большой липой, согнувшись над своим четвероногим, и что-то растолковывал ему вполголоса.

– Илвис, – тихо позвала Заретта.

Он обернулся.

– Тебя к телефону.

– К телефону? – переспросил Илвис настороженно. – А-а-а, наверное, это Найт, – рассуждал он, идя обратно к дому.

– Найт? – Удивилась Заретта.

– Я дал ему твой телефон, ну на случай, если что со мной… Заретта не дала ему закончить:

– Ну и прекрасно.

Они прошли внутрь. Верный четвероногий последовал за хозяином.

Илвис поднял трубку:

– Найт? Хорошо, давай.

– Что? – Заретта тревожно посмотрела на Илвиса. Тот, словно увидев это, неуверенно протянул:

– Можно, я посижу у тебя с полчаса? Найт застрял где-то неподалеку со своим мотоциклом…

– Конечно, – согласилась Заретта. – А кто этот Найт? Ты упоминал о нем, но так и не рассказывал.

Илвис откашлялся:

– Найт – мой друг. Он довольно странный. Замкнутый,

неразговорчивый, как ты, наверное, могла заметить, слова, и уж тем более, улыбки даются ему с явным трудом.

– Найт – необычное имя, – заметила Заретта.

– Не имя – прозвище. Получил в детстве: любил летать на велосипеде по ночным улицам. Он и теперь летает, только уже на мотоцикле.

– А как его зовут на самом деле?

– Никто не помнит… – рассмеялся Илвис. – Нет, конечно, в паспорте об этом что-то написано, да только ему нет до того дела.

– Как же вы познакомились?

– Он чинит и собирает мотоциклы. Но основной его работой была и остается доставка. Однажды Найт должен был привезти мне скульптуру, что я заказал на выставке. По пути ко мне он попал в аварию. Чуть не распрощался со своей свободолюбивой жизнью. Однако, опоздав на приличное время, все же добрался до меня с невредимой посылкой и перевязанной наспех рукой. Сейчас он работает в пяти местах одновременно. И еще… – Илвис понизил голос до доверительного шепота, – Найт заметно влюблен в мою сестру. Хотя они встречались всего несколько раз, думаю, судьбы не избежать.

– Вот как, здорово. История прямо для колонки в газету. Кстати, ты свою забыл у меня. Ту, что читал, – уточнила Заретта, – с красочными новостями.

– Новостями? – Илвис сдержанно улыбнулся. – Да ей уж пара недель, если не больше, я просто тебя повеселить хотел.

* * *

– Первая любовь была, как луч… – Гордас не договорил.

Хэпи иронически прищурился.

– Луч, понимаешь ты? – заметно захмелевший голос Гордаса комически булькал. Его всегда строго зачесанные назад черные в пепел волосы теперь, развалившись неопрятными прядями, съехали на лоб, и что уж было совсем непозволительно, на уши. Гордас их не поправлял.

– Верти сильно опаздывает, – грустно заметил Квентин.

– Я уже говорил, Верти отказался от приглашения, – ответил Хэпи не в первый раз.

– Вот как! – удивился Гордас. – Как бы он в монастырь не ушел послесвоей удачно сыгранной роли… – Он сделал еще несколько глотков.

– Смотри-ка, Хэпи, Гордас пьян! – хмыкнул Квентин.

– Не только он, позволю себе заметить. – Хэпи вежливо отстранился от головы Квентина, собиравшейся, по всей видимости, дружески пасть на его плечо.

– Первая любовь, – Гордас закрыл глаза, – ничего давно уже нет, а образ ее – в душе навеки. Новое чувство – лишь блеклая копия прежнего…

Она – блеклая копия… Хэпи потер переносицу:

– И тебе совсем не совестно такое говорить при Квентине? – Спросил он с легким укором.

Между тем Гордас продолжал рассуждать:

– Образ, что останется с тобой до конца, до последнего вздоха, образ, что сопровождает тебя во снах. Очнувшись наяву, ты готов снова любить, но это лишь воспоминание. Человеческая память – удивительная штука. Не было бы ее, не было бы и нас, как таковых. – Гордас требовательно уставился на Хэпи. – Понимаешь?

– Конечно. – кивнул тот. Его темные глаза с запрятанными на глубине эмоциями смотрели на Гордаса изучающе. – Память формирует в нас личность, характер, диктует привычки и правила, – монотонно согласился он.

Гордас удовлетворенно кивнул.

– Я тебя, Гордас, первый раз в таком… – Квентин замялся, но, прожевав длинную паузу, наконец подобрал верное слово и продолжил, – …человеческом состоянии вижу.

– Может, ты и себя вместе с ним заметишь? – усмехнулся Хэпи.

Квентин не расслышал, шепнув Хэпи на ухо:

– А чего Гордас вдруг о любви заговорил?

– Он влюблен в твою Солу, – ответил Хэпи.

– Что? – Квентин часто заморгал.

– Вот именно, что это ты такое несешь, Хэпи.

– Просто он еще этого не осознал, – так же на ухо шепнул Хэпи растерянному Квентину.

* * *

Вечер опускался на город медленно. Догоравшее солнце еще дразнило слабым теплом. Осенний дождь тихонько всхлипывал. Осыпавшиеся листья лежали неподвижно. Кровавыми ранами земли казались они в блесках слепнущего солнца.

«Отчего только люди так любят осень? Это же настоящая смерть:

лето медленно умирает, купая нас в своей агонии красок… Да, Квентин бы сейчас сказал: «Зато какая смерть! Красивая, пышная!» Поэты… – Азраил дернул уголком рта.

– Нелепая, говорю я. Если мертвых одеть в роскошь, смерть что, будет радостней?»

Азраил поднял голову, с дерева слетел большой кленовый лист, скользнув по его плечу. Он поднял его.

«Как красиво ты вычертила линии. Природа, все же мы с тобой родственны. Смотри, это же моя рука…»

Азраил приложил кленовый лист к ладони.

«По красоте они равны», – мысль эта развеселила Азраила. Поднявшись с лавочки, на которой сидел вот уже полчаса, он сделал пару шагов по влажной земле и прислонился к старому дереву. Вдалеке замелькал силуэт девушки. Азраил узнал его. Закрыв глаза, он глубоко вздохнул и судорожно улыбнулся.

– Азраил, ты здесь? – позвала Заретта тихо, сев на лавочку с кленовым листом. Азраил не сразу ответил:

– Какое плаксивое настроение у нашего дня… – произнес он полудыша, полусмеясь.

– Прости, что задержалась: провожала друга.

– Друга? – удивился Азраил. – Ты… как? – спросил он, еще не поднимая глаз на девушку.

– Как обычно, – натянуто улыбнулась она. – А ты?

– Похоже. – Азраил сел рядом с Зареттой.

– Вот и славно, – руки ее дрожали.

– Что с тобой, Заретта?

– Я получила завещание отца. Прошло уже полгода, а я до сих пор не могу поверить в то, что его нет.

– Тебе больнее, чем мне, – Азраил наконец поднял глаза на сестру. – Я не знал его. Но я могу понять.

Заретта смотрела на серое небо, обрамленное яркими кронами высоких деревьев.

– Он словно бы чувствовал, что скоро уйдет. Всю жизнь он искал тебя – и вот нашел незадолго до смерти. Последнее время со мной происходят странные вещи.

Азраил насторожился.

– Нет. Пустое. Вряд ли я смогу объяснить. – Заретта испуганно замолчала.

– Попробуй, – тихо попросил Азраил.

– Меня словно не существует. Моя память слоится, делится на множество чужих жизней…

– Когда это с тобой началось?

– Не так давно. Я словно бы потерялась, уступила место кому-то другому. Это сложно описать. Меня нет, есть тусклый набросок неумелого художника. Я растеряна, не образно – буквально. Не могу тебе рассказать всего. Не сегодня.

– Завтра?

– Нет, и не завтра.

– Когда?

– Я еще сама не разобралась до конца.

– «Что ж, я намерен ждать», – произнес Азраил твердо.

Заретта протянула ему конверт:

– Это лично тебе. Там было два письма. И еще, Азраил, я уже говорила: отец завещал квартиру нам двоим, ты…

– Я помню, – перебил Азраил, – но я привык жить один. – Он взял письмо. – Не читала?

– Нет. Я боюсь писем. Послание отца долго не могла прочесть, – грустно ответила Заретта, встала и быстрыми шагами пошла прочь.

Азраил еще с полминуты смотрел на запечатанный конверт, затем поднял глаза. Навстречу ему из противоположного угла парка шел Руфус.

– Руфус! – как-то безжизненно крикнул он, подняв над головой руку.

Руфус подошел:

– Какой ты бледный. Вблизи кладбища все становятся мертвецами.

– Что это у тебя? – кивнул он на конверт.

Азраил криво улыбнулся:

– Завещание.

– Да ну! – угольные глаза Руфуса таинственно заблестели, и прежде чем Азраил успел что-либо сообразить, тот выхватил конверт.

– Ты что… – Азраил растерянно смотрел на друга.

– Денег там нет, – серьезно заключил Руфус, так же серьезно добавив, – ценных бумаг тоже.

– Отдай, Руфус, – устало попросил Азраил.

Руфус вернул конверт, испуганно вглядываясь в лицо Азраила.

– Да что с тобой такое? Не хочешь мне ничего рассказать? – он протянул Азраилу руку.

Тот схватился за нее со старческой беспомощностью и поднялся с лавочки:

– Нет.