Читать книгу Глазами маски - Александра Сергеевна Васильева - Страница 13

Этим утром щедро светило солнце, тепло его струилось по кронам деревьев. Из модного парикмахерского салона, казалось, вышли их изрядно поредевшие головы. Шелест листьев, опасливый, аккуратный, таил в себе страх рассыпаться, разлететься по остывающей земле. Яркое небо текло, быстро видоизменяясь, перемешивая краски облаков. Азраил вдруг подумал: «Если это небо сравнить с полотном, то его непременно кто-то должен вышивать: стежок за стежком – проглядывает новый рисунок, стежок за стежком – льются небеса. Какие быстрые пальцы, какие ловкие руки…» – Азраилу понравилось это сравнение. – «…И мне хорошо. Да, светло. Прекрасное небо… И даже если будет через минуту плохо, сейчас – хорошо, и не больно, и не грешно… Ужасное слово – «грешно» … Так вот, запомнить бы это «не…» – Азраил!

«Кто-то зовет. Какой родной голос у этого оклика…» Заретта подошла ближе:

– Азраил?

Азраил опустил глаза. По разбросанным на земле листьям пятнилась зрелая осень.

– Мрачное место, – произнес он шепотом. Азраил не любил кладбищ и церквей, не любил сосредоточения людей, мысли которых отданы либо скорби, либо просьбе. Это порождало черные дыры в его душевном пространстве, что затягивали в себя все то немногое светлое и доброе, которое было накоплено за жизнь.

Заретта села на знакомую лавочку под раскидистым кленом и задумалась.

Азраил прислонился к стволу дерева. Он хотел не обнаруживать себя, заглушить взволнованное сердце. Он тонул в ее неровном дыхании, непроницаемых мыслях, в ее мечтах, желаниях. Когда Азраил смотрел на сестру, в его голове возникала мелодия. Начинаясь всегда тихо, она становилась отчетливей и громче, пока он не растворялся в ней совершенно. В такие моменты ему хотелось умереть, но по-хорошему, не со зла, не от отчаянья, просто исчезнуть в выбранном душою едином звуке, исчезнуть безболезненно, незаметно, чтобы никто и не вспомнил после. Под влиянием прекрасной мелодии был остановлен ход его мыслей, жизнеточащая рана сознания затянулась. Не было чувств, только томительное ощущение близости к чему-то недосягаемому, тайному – и от этого страстно любимому. Фонтанирующая мелодия лилась в его душу, на мгновения стирая память.

Посетители кладбища в золотом блеске утра бросали тени. Упав на выпуклый рельеф земли, тени ломались, причудливо складывались, стелясь по ковру пожухлой травы. Азраил набрал в грудь воздуха, ему показалось, что он давно не дышал.

* * *

Лучи осеннего солнца скользили по холодным окнам, издавая что-то похожее на шипение. Гордас открыл глаза, незнакомые стены тотчас принялись разглядывать его необразумившееся существо, находя в том что-то несомненно любопытное. Как только к нему полностью вернулось сознание, Гордас принялся изучать их в ответ, но, так и не разобрав что к чему, совершенно выбился из сил.

Хэпи смотрел на записку, приклеенную к шкафу.

«Семинар молодого исследователя: «Миф как результат пересечения параллельной реальности с реальностью субъективной».

– Пропустил, – со вздохом заметил он. – Да, жаль. Хотя слишком много «реальности» на одно «миф»…

До Гордаса долетел запах только что сваренного кофе. Приятный аромат, наверняка обещающий массу удовольствий, начал хозяйничать в комнате. Гордас сделал еще одну отчаянную попытку подняться, и опять неудачно.

На этой вот, должно сказать, драматической минуте в комнату вошел Хэпи.

– День, – произнес он многозначительно.

– Что «день»? – не понял Гордас.

– Форма приветствия, – пояснил Хэпи и еще раз произнес: – День.

– Добрый… – подсказал Гордас неуверенно.

– Нет, без эпитета, – решил Хэпи. – Пойдем пить кофе, – предложил он. Квентин отправился за противоядием.

– Как я мог пить с вами… – Гордас скривился, в его словах слышались упреки, угрозы, ненависть и даже жалость.

– Не стоит так убиваться, Гордас, – рассудительно произнес Хэпи. – Ну, выпил ты с простыми смертными, ну, перепил, уснул на плечах тебя недостойных тварей. Короли, знаешь, императоры с простым народом хотя бы в жизни раз, но пировали, – все это он проговорил спокойно, просто, без тени насмешки.

Гордас оторопел.

– Издеваешься? – спросил он с подозрением.

– Да нет. Пытаюсь войти в твое положение, – с тем же спокойствием отвечал Хэпи.

– Ты же меня ненавидишь, – по-прежнему растерянно, но уже с резкой интонацией произнес Гордас.

Хэпи вздохнул:

– Опять – враги, соперники… Что с тобой делают амбиции… Это уже похоже на манию. – В голосе его послышалась заботливая интонация.

Однако Гордас не был настолько тонок, чтоб различать интонации:

– Ты здесь живешь? – наконец спросил он с брезгливым выражением лица. – Ты живешь один: ни родных, ни даже девушки?

– Совершенно верно, – кивнул Хэпи.

Отыскав наконец то, на чем можно отыграться за свое испорченное настроение, Гордас возликовал:

– Знаешь, я что-то такое подозревал. Я сразу понял, что ты одиночка, герой с тяжелой судьбой, противопоставленный всему миру.

– Если ты не заметил, эпоха романтизма уже прошла, – ответил Хэпи холодно.

Гордас не услышал:

– Да… бедновато живешь, герой…

– Я просил у тебя адрес, но вы с Квентином так сильно путались в мыслях, стихах и молитвах, что мне пришлось отступить. Гордас постарался проглотить упрек и замолчал.

* * *

Эль открыл глаза – никогда он еще не видел такого света. Обессиленный, лежа в белых лучах, он старался превозмочь неприятные ощущения. Черные птицы пропали, вместе с ними исчезла и книга. Наконец Эль поднялся, сделал несколько шагов. Посреди болезненной белизны сидел ребенок. Что-то неодолимое, прежде неведомое потянуло Эля к нему. Неприятные чувства на мгновение исчезли. Эль смотрел на странно сложенные губы ребенка. Он сделал над собой усилие, но собственная мимика ему не подчинилась. Глаза ребенка смотрели кротко и ласково, и под воздействием этих глаз Эля переполняли совершенно незнакомые чувства. Он вдруг ощутил невероятную легкость. Ему захотелось приблизиться к подобному себе, прикоснуться к похожей плоти. Эль шагнул навстречу ребенку, как вдруг почувствовал сильную резь в глазах – по его лицу потекли прозрачные капли.

– Любую игру можно назвать войной: в ней проигрывают и побеждают, – у ребенка был взрослый голос. – Война бессмысленна, зачем нужны бессмысленные жертвы?

Эль не отвечал. Его ног коснулось живое тепло. Он посмотрел вниз: распушив длинный хвост, вокруг него терся мягкий комок света.

– Но если жертву выбрать правильно, она станет осмысленной и остановит войну. Нужна всего одна жертва, всего одна. И ты принесешь ее мне.

– Нет, – воспротивился Эль.

– Понимаю… – кивнул ребенок. – Козырная фигура черного поля уже получила свое задание. Но ты станешь моей козырной фигурой и получишь новое. Я не смогу отменить прежнего, однако, когда ты выполнишь то, о чем я прошу, игра просто остановится, и остальное будет уже неважно. – Итак, слушай. – Ребенок поднялся. Идя к Элю навстречу, он говорил властным, подчиняющим себе, тоном. – Ты должен убить его.

В сознании Эля возник отчетливый образ того, кого ему приказывали убить.

– Твой прежний путь я подменю своим. О, не волнуйся, ты не останешься один. Там будут мои белые пешки, – ребенок улыбнулся. Невероятная сила повеяла от этой улыбки, нарастающим вихрем закружилась она по белому пространству, подхватила Эля и унесла с собой.

Когда вихрь развеялся, сияющий ребенок был уже далеко. Не понимая себя, Эль еще долго стоял на месте, рыжеволосый, бледный, с невыразимой красотой на лице, на котором вдруг ожили, засияли глаза. Раздались знакомые крики. Эль огляделся – вернувшиеся черные птицы сидели на книге. Он согнал их, взяв ее в руки. Над его головой возник круг, похожий на основание колодца: каменная оправа и недвижимое зеркало воды.

* * *

После встречи с сестрой Азраил поехал в большую городскую библиотеку. Там он провел несколько часов. Войдя наконец в квартиру с принесенной стопкой книг, Азраил поспешно разделся. Затем устроил себе чай, разложил книги на полу. С невыразимым чувством схватил одну из них, но не успел открыть ее, как позвонили в дверь. Азраил отвернулся от доносившегося звука, будто не заметив. Однако гость был настойчив и позвонил еще раз, теперь длинно, и еще раз, так же длинно.

– Этакая острая необходимость… – пробормотал Азраил, направляясь к двери. За ней, как на подбор, стояли Хэпи, Квентин и Гордас.

– Вы ко мне?

– Да, – лаконично ответил Хэпи.

– Что ж, входите, – пригласил Азраил.

– Войдем, – обрадовался Квентин, проходя вперед. Азраил уже с порога приметил, что Гордаса и Квентина странно пошатывало.

– Что это с ними? – шепнул он Хэпи.

– Бунт, – предложил тот, пожимая плечами.

– Сколько книг… – удивился Гордас, когда вошел в полупустую мрачную комнату с разложенными на полу томами сочинений.

– Гордас, – одернул Азраил, – нам в другую сторону. Я тебя сюда не приглашал, – проговорил он раздраженно, увлекая гостя за собой.

Гордас неохотно приземлился на отведенное ему место за столом, за которым уже сидели Хэпи и уставившийся в газету Квентин. На затянувшееся мгновение воцарилась тишина.

Хэпи, как всегда первым, по причине невыносимости им пауз, постарался ее сломать:

– Ну и… что пишут в твоих книгах?

– О! – Оживился Гордас.

– Оставьте! – взмолился Азраил.

– Да что с тобой? – с жалостью посмотрел на него Квентин, откладывая газету. – Может, расскажешь?

– А с вами? Что это вы так дружны?

– Вчера пили вместе, – отмахнулся Хэпи. – Но не переводи темы, что с тобой?

– Яду б выпить… – прошептал Азраил.

– Надоело! Репетиции пропускаешь, играешь скверно, никто в лицо тебе этого сказать почему-то не может, видимо, ждут, когда с тебя слетит меланхолия, и под ней обнаружится прежний талантливый, живой Азраил. – В словах Гордаса не оказалось ни капли пафоса, ни нотки игры. – Надоело! Имей мужество, останься и объясни, в чем дело, или уйди со сцены. Поверь, найдутся короли и помимо тебя.

– Что это? Участие? Ты ли это, Гордас? —удивился Азраил.

Гордас смутился, потупился, заглянулв любезно предложенную ему хозяином чашку чая, Квентин опять взялся за газету. Азраил молчал, напряженно ожидая чего-то.

– Да с Гордасом все понятно: он хочет быть королем вместо тебя, – пояснил Хэпи. – Тут дело не в нем – в тебе, и, если честно, нам всем уже поперек горла твое скорбное состояние.

Газета в руках Квентина не шевелилась, по всему, он был сильно увлечен чтением.

– Быть может, Азраил влюблен? – ядовитые глаза Гордаса вновь ухмылялись.

– Змеи! – зловеще прошипел Азраил, с такой неконтролируемой ненавистью посмотрев на гостей, что их заметно передернуло.

Опять пауза, громкая, больная, обидная.

– Не счастливо, как видно, – сам себе отпарировал Гордас с комическим вздохом.

– Видел бы вас сейчас Вальсам! Не актеры, а балаганная свора, – заметил Азраил.

– Да-да, и станем мы скоро, вот как в этой статье, на стезю воровства и позора, – почувствовав неуместность своей реплики, Квентин тотчас смутился и покраснел.

Хэпи это заметил и не преминул воспользоваться:

– Молодец. Все-таки закончил рифмой. Ты точно из балагана будешь.

Квентин от стыда глубже запрятался в газетные строки. Гордас на это только покачал головой, отчего готический крестик в его ухе немедленно пришел в движение. Он не знал, куда деть глаза и потому отобрал газету у Квентина.

Азраил нахмурился:

– Вы пьяны?

– Хэпи не пьет, – зачем-то уточнил Гордас, не отрываясь от газеты.

– Дело не в том, в каком состоянии мы, а в том… – Хэпи недоговорил.

– Я понял, – сдался Азраил.

– Так посвяти нас в тайны своей души, – предложил Хэпи. – Мы выслушаем и…

Его перебил заинтересованный голос Гордаса:

– Странная эта твоя стезя позора, Квентин! Ты дочитал до конца?

Они только манекен украли, а все остальное оставили. Надо же… Хэпи взял газету из рук Гордаса:

– «Читать новости такой давности – дурной вкус», – произнес он утвердительно.

В ответ Гордас лишь отвернулся к окну.

Хэпи упрямо возобновил допрос:

– Азраил, мы хотим знать, что происходит?

– Что с тобой творится? – поддакнул Квентин.

– Оставьте, – Азраил обессиленно смотрел перед собой. – Вы многого не знаете, да вам и не следует. Никому не следует. Это – мой позор, мой грех, моя боль. – Азраил побледнел, зажал голову руками.