Читать книгу Крушение - Александра Сергеевна Васильева - Страница 7

Примерно тридцать лет тому назад…

Он моргнул.

Прямо перед ним в широком зеркале размером в бо́льшую часть стены отражается стерильно-белая, но потрёпанная временем комната: стол с настольной лампой, два стула (один напротив другого), дверь на магнитном засове и камеры наблюдения, перемигивающиеся в разных концах помещения… а также его худое, усталое лицо, что находится практически в упор к зеркальной поверхности наблюдательного окна.

Разглядывая в нём собственное отражение, он время от времени улавливает короткие еле различимые фразы людей по ту сторону. Иногда ему кажется, что их перешёптывания – голоса у него в голове.

Но все разговоры умолкают, когда из коридора начинает доноситься эхо ударов звонких каблуков. Торопливые шаги становятся всё отчетливее и громче, пока не оборачиваются оглушительными цоканьем, которое обрывается прямо у дверей. Писк электромагнитного замка, щелчок затвора – и в комнату заходит женщина в белом халате, в руках у неё папка с документами и планшет.

– Присаживайтесь, мы здесь надолго, – сообщает она и направляется к столу.

В воздухе повеяло запахом её парфюма.

Яркая, белая люминесцентная лампа противно гудит и, мерцая, похрустывает у них над головами.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает она, когда он сел напротив.

– Вы бы не могли погасить свет? Он слепит меня.

– Гелиофобия?

Он кивнул.

Она подаёт сигнал зеркалу, словно собственному отражению, и, глядя в него, поправляет волосы, собранные на затылке в пучок. Свет потухает, остаётся лишь бледное сияние настольной лампы. В комнате воцарился привычный полумрак.

– Так лучше?

«Приступайте уже, – неожиданно в голове у неё раздаётся голос, – у Нас нет времени тянуть».

– Нам нужно начинать, – произносит она и взмахивает рукой над прибором, встроенным в край стола. В воздухе над ним всплывает тусклая медленно разогревающаяся проекция небольших размеров. Её пальцы касаются эфемерной клавиши «Rec» на ней.

– Здравствуйте, – от её голоса на голографическом экране вздрагивает линия эквалайзера, – меня зовут Доктор Кэрриал Хилл, – так же, как и на бейджике у неё на груди: «Dr. K. Hill». – Наш разговор будет записываться. По результатам экспертизы, – она снова покосилась на отражение, – комиссия вынесет заключение, от которого будет зависеть ваш статус. Вы готовы?

Он снова кивнул.

– Вслух, пожалуйста.

– Да.

– Хорошо…

Она открывает толстую папку и достает из неё медицинскую карту. Её глаза опускаются в текст, отперфорированный на поверхности синтетических листов из мягкого зеленоватого материала.

– Итак, пациент № i129S+1, – читает она на обложке, а затем откидывает её вверх и переходит на следующую страницу. – Вы поступили в изолятор в ночь с пятницы на субботу. Отчёт оперативной группы, прибывшей на место: «Больной в критическом состоянии: не вступает в контакт с окружающими; полное отчуждение от реальности; отсутствие реакции зрачков на свет и физическую боль. Возможны галлюцинации: делирий или онейроид…» Это всё довольно типично, – она заглядывает в следующий лист. – А вот дальше начинаются странности. Следующий комментарий бригады: «У больного наблюдаются серьезные нарушения работы сердца: аномальная тахикардия…». Боже, я таких показателей в жизни не видела «400-450 ударов в минуту…», «…внутривенное введение 0,5 мл 20% раствора Препарата (наименование изъято «защита интересов пациента») нормализовало состояние больного», – закончив со страницей, она перелистывает оставшиеся листы один за другим. – Но в стационаре вы не продемонстрировали никаких отклонений. Тесты и анализы тоже в пределах нормы, за исключением диагностики реакции и мышления, тут вы набрали максимальный результат, – она откладывает медицинскую карту в сторону и заглядывает в планшет, который в реальном времени считывает показатели самочувствия пациента. – Странно, а сейчас ваше сердцебиение снова зашкаливает. Видимо, я вас напугала…

«Мисс Хилл, – в её голове вновь раздается требовательный голос, – в первую очередь Нас интересует информация о звонке. Займитесь этим».

Она находит среди документов другой зеленоватый листок синтетической бумаги.

– Да, по поводу звонка, – продолжает она, – Он поступил в Службу в 2.18 ночи от анонима через удалённый прокси сервер. Голос также оказался зашифрован, анализ не дал никаких результатов, – отрывает глаза от протокола в руках. – Человек один в запертой изнутри комнате. Встает вопрос: кто, в таком случае, звонил? Предположения или комментарии будут?

Он помотал головой.

– Я так и думала, – произносит она и опускает глаза обратно в текст, – У отдела безопасности к вам много вопросов. В рамках расширенного расследования всё ваше оборудование изъято для проверки. Не думайте, что вам удастся что-то скрыть.

– Мой компьютер? – угрюмо переспросил он. – Разве я дал разрешение?

– В таких случаях оно и не требуется.

Он мгновение помолчал, а позже пробормотал себе под нос:

– Власть толпы…

Она посмотрела на него исподлобья.

– Давайте без этого. Экстремистские заявления только ухудшат ваше положение. Вы же тоже госслужащий, должны понимать. Хотя, теперь уже бывший…

«Доктор Хилл, не отклоняйтесь от основных задач Комиссии. Лучше расспросите пациента об импланте».

– И что касается вашего височного имплантата. В отчетах техников говорится, что он изрядно потрёпан, – она роется в бумагах одной рукой, – а также на нём присутствуют следы взломов и нелегальных манипуляций. Что вы с ним делали? Передавали слишком большие объёмы информации? Устанавливали неофициальное ПО?

– Ничего подобного, – ответил он, не поднимая глаз.

Покосившись на наблюдательное окно, она несколько секунд подождала дальнейших указаний, но их так и не последовало.

– Ладно, – она берёт в руки планшет. – Чтобы разобраться с историей вашей болезни и вынести заключение, нам необходимо пробежаться по фактам из вашего личного дела, поскольку некоторые события из прошлого могли повлиять на ваше нынешнее состояние, – она открывает файл и в глубине её опустившихся глаз начинают бежать страницы загружающегося текста. – Здесь нет никакой информации о ваших родителях. Предположительно они были нелегальными мигрантами. Верно?

Он пожал плечами.

– Вы что-нибудь помните о них?

Он помотал головой, отводя взгляд куда-то в сторону.

– Понятно. Зато у нас есть файл на вашего опекуна…

Она открывает его досье и медленно, пальцем по воздуху, прокручивает доступную информацию.

– Подозрительный старик. И очень странный выбор протезов, – она задерживается на биометрическом изображении аугментаций ног, которые больше напоминают конечности какого-то копытного. – Но долго вы с ним не прожили, он умер… О нём у вас остались какие-нибудь воспоминания?

– Только то, что он был добр ко мне, – он поднял на неё глаза, скрытые за линией тени.

– Вы видели его смерть?

– Нет, – мрачно ответил он. – Ко мне пришли какие-то люди, сказали, что его больше нет и забрали меня.

Немного помедлив, она возвращается к планшету.

– После этого вы попали в приют фонда «Капаней». Верно?

Он кивнул.

– Там были зафиксированы акты жестокости с вашей стороны. Можете пояснить?

Он задумался на некоторое время.

– Дети в приюте были жестоки ко мне, – пробормотал он и помолчал ещё немного. – Помню, когда я только попал туда, и меня привели к остальным, все сгрудились вокруг и стали разглядывать меня из-за аномалии, – он провел пальцами у глаз.

– Да, флюоресценция зрачков и радужки. Об этом есть в вашем деле – очень редкое генетическое отклонение. – она отматывает немного назад. – Это служило причиной конфликтов?

– Да. Они обзывали меня уродом… до тех пор, пока я не понял, что могу давать им отпор…

– Вы сломали мальчику спину…

– Точно, – он словно разглядывал что-то в темноте. – Я спустил одного забияку с лестницы. Он пролетел несколько метров перед тем, как упасть. После того раза в младших группах ко мне мало кто вообще подходил.

– И у вас из-за этого не было никаких проблем?

– Нет… Возможно наставники понимали, что он этого заслуживал. Он был старше нас и многих задирал…

«Мисс Хилл, члены Комиссии хотят услышать больше об аномалии.» – всё тот же голос раздается в её голове.

Она бросает недовольный взгляд на тусклое отражение, но возвращается обратно к пациенту:

– Можно ещё несколько вопросов по поводу ваших глаз? Когда впервые была обнаружена светимость?

– Не знаю, – безразлично ответил он. – До того, как я попал в приют, никому не было до этого дела.

– А почему они не флуоресцируют сейчас? – спрашивает она, заглядывая ему в глаза.

– Тяжело сказать. С возрастом они горели всё тусклее и реже, пока сияние не стало пропадать вовсе.

– Когда вы заметили снижение интенсивности светимости?

– Не помню. Я не обращал на это особого внимания. Может быть, где-то в старших классах интерната.

– Это могло быть как-то связанно с вашим психологическим или физическим состоянием?

Он равнодушно пожал плечами, а затем, словно что-то услышав, поглядел на зеркало и спросил:

– А у вас здесь курят? Я обычно не курю, только когда нервничаю. Пристрастился ещё в университете.

Она поворачивается в сторону наблюдательного окна:

– Это можно как-нибудь устроить?

Через мгновение раздраженный голос отвечает:

«Я только взял пачку в руки… – И выдерживает паузу: – Минуту».

– Сейчас, – объявляет она.

– Классические, если можно, – добавил он, обращаясь к зеркалу.

Спустя некоторое время в коридоре раздаётся грохот и звук шагов. Дверь открывается и тусклый свет, проникающий в тёмное помещение, заставляет пациента зажмуриться. В комнату заходит санитар. Он подходит к столу и кладёт на край сигареты и электронную зажигалку в пепельнице. Пациент и доктор на мгновение поднимают на него глаза. Санитар уходит. Дверь громко хлопает за ним.

«Прошу, продолжайте».

Она возвращается к планшету, а он достает из полупустой пачки несколько сигарет из полимерных материалов.

– Итак… Вижу, детский психолог отметил что у вас был воображаемый друг, но для того возраста и положения это обычное дело. Значит, несмотря на инциденты, вы учились очень даже неплохо. Ваш общий коэффициент обучаемости просто феноменален, – отмечает она, обратив внимание на проценты в конце копии акта об успеваемости. – Сложно было?

Он покачал головой, прикуривая сам себе.

– Затем вы поступили и с отличием окончили Центральное учебное заведение планеты: «CUOTW», – она быстро отбарабанивает его аббревиатуру. – Как вам это удалось? Обучение там, должно быть, стоит целое состояние.

– Общественная стипендия высшей категории, – ответил он, выпуская остатки дыма изо рта. – Она присуждалась лучшим студентам. Благодаря ей я ни в чем не нуждался на протяжении десятилетий своего ученичества, – пояснил он и снова поднес сигарету губам.

– Какой факультет окончили?

– Разве там не написано? – он кивает на планшет, сбрасывая пепел сигареты в блюдце-пепельницу из темного псевдо-стекла.

– Эти данные изъяты: принцип конфиденциальности пациента. Но вы можете раскрыть информацию, если не считаете её компрометирующей.

– А кто определяет, какие данные оставить, а какие нет?

– Модераторы. Им предоставляют разрозненные куски личных дел и, следуя правилам, они отбирают ключевую информацию и изымают частную.

«Мы здесь не для консультаций собрались, Доктор Хилл».

– «Цифровая архитектура» и «нейропрограммирование», – произнес он перед тем, как снова вдохнуть дым. – Я окончил эти направления.

– В те периоды приступы были?

– В те периоды? – с угрюмым удивлением переспросил он, – Нет… Тогда будущее казалась безоблачным. Я оставил приют позади. Был свободен. Я жил, творил, создавал. И казалось, это только начало… – он замолчал и словно погрузился в воспоминания о тех временах вместе с очередной затяжкой тяжелого табака. Но чуть позже он грузно усмехнулся: – Хмм… – дым вылетел у него из ноздрей, – Помню, в начале университета мы собирались группами и устраивали соревнования: нужно было на скорость взломать счёт какой-нибудь крупной коммерческой организации, потом прикрепить к нему самопополняющийся веб кошелёк в цифровой валюте и отсылать какому-нибудь бедняку из списка неимущих, – он затянулся опять, продолжая смотреть куда-то в сторону. – Должно быть, инфляция сделала из них настоящих богачей. Если они, конечно, нашли способ легализовать доходы.

– Это серьёзное нарушение закона, – недоумевающе произнесла она.

– Да? – переспросил он, разглядывая тлеющий огонек на сигарете. – Думаете, кто-нибудь будет искать пару маленьких дыр в грязных хедж-фондах и нелегальных оффшорных счетах? – он поднял на неё глаза. – Мы хотели изменить мир. И думали, нам никто не помешает…

– Поэтому вы избили преподавателя?

– Я не избивал его, – резко ответил он, – просто оттолкнул.

– Причина конфликта?

– С мистером Сливером у нас произошли, так сказать, концептуальные разногласия. Мне жаль, что всё так вышло…

Она заглядывает в его файл и прокручивает ниже:

– Что? Его уволили? – изумленно спрашивает она, – я впервые в жизни вижу отметку об увольнении.

– Руководство факультета решило, что его методы не этичны. Но, по правде сказать, он был одним из лучших учителей, – произнес он и сбросил пепел, накопившийся за это время.

– А вы опять вышли сухим из воды, – она с подозрением посмотрела на него.

– Я был там практически ни при чём. Мне объявили строгий выговор с занесением в личное дело и отпустили.

– Складывается такое впечатление, что за вами кто-то хорошенько присматривал.

Он недоумевающе взглянул на неё.

– Кто? – словно поперхнувшись дымом. – И кому это нужно?

– Лучше вы ответьте мне.

– Лишь случайное стечение обстоятельств.

Она возвращает к планшету глаза.

– Вскоре после окончания университета вы поступили на государственную службу. Название департамента и отдела, разумеется, скрыто. И «по случайному стечению обстоятельств» вы довольно быстро оказались на руководящей должности, – она поднимает на него взгляд. – Люди веками двигаются к подобным постам, а у вас до этого даже не было опыта работы. Как вы думаете, почему выбрали именно вас?

– Потому что лишь взглянув на строчку кода, я уже знал все нюансы программного обеспечения, оказавшегося передо мной, – произнес он, раздавливая потухающий окурок в пепельнице. – Я был лучшим за всю историю министерства…

«Мисс Хилл, сейчас самое время перейти к главным вопросам».

Она коротко кивает, словно соглашаясь про себя.

– Так что случилась тогда?

Он резко помрачнел…

– Когда болезнь впервые проявила себя?

…и опустил глаза.

– Я точно не помню этого…

– Это нормально, – успокаивает она, – люди годами могут этого не замечать, но попробуйте вспомнить хоть что-нибудь. Может быть, навязчивые мысли, чувства, ощущения, какие-нибудь травмирующие события?

Он задумался.

– Да, точно: ощущение… – пробормотал он, уставившись на стол и покачивая головой. – Полагаю, первые признаки этого появились задолго до появления Болезни, и когда тому, казалось, уже не было особых причин. Всё вроде продолжало идти своим чередом, – рассказывал он. – Но в тот период меня стало преследовать странное ощущение… и с Вёрджилом становилось все больше проблем…

Голоса и вопли золотого призрака эхом отдались у него в голове.

– Вёрджил? Кто это? Ваш друг?

– Друг, или демон, – пробормотал он, глядя в одну точку, – трудно сказать....

– Вы общались с демоном? – настороженно переспрашивает она.

– Нет… Нет, – повторил он, пробуждаясь от всплеска воспоминаний. – Я же не сумасшедший. Это мой ИИ. Вернее, искусственная персона, являющаяся неотъемлемой частью хозяина. Я начал работать над ним ещё до университета. Я всегда мечтал иметь друга равного себе, поэтому решил создать зеркало, способное помочь найти истину; отражение, благодаря которому, человек мог бы стать лучшей версией себя… Я построил эту архитектуру на принципе конкурирующих доминант… и первое время, казалось, что всё идет неплохо. Но позже с ним начало происходить что-то не то. Я не раз искал ошибку в его кодах, но так и не смог найти. А может быть, её там никогда и не было…

Он поднял на неё глаза. На этот раз её лицо оказалось очень серьезным:

– Как любой член Единого Общества, я обязана задать вопрос, – произносит она крайне официальным тоном. – Вы когда-нибудь вводили в сеть не сертифицированное программное обеспечение или пользовались незаконными путями выхода во всемирный интернет?

– Конечно нет, – разумеется, он лгал ей. – Я лучше вас знаю все эти законы. Я больше двадцати лет провел в бюро сертификации программного обеспечения и сегрегации искусственных нейросетей.

Внезапно в помещении за зеркалом раздаётся грохот. Их лица тут же поворачиваются в сторону наблюдательного окна. А буквально через пару мгновений голос в голове ей сообщает:

«Нам придётся ненадолго прерваться. У нас тут ЧП… санитар застыл…»

– У нас небольшие технические неполадки, – передаёт она пациенту. – Придётся немного подождать, – она останавливает запись, щёлкнув пальцем по голографическому экрану над краем стола.

Спустя несколько секунд из коридора доносится громкий топот, многократным эхом отражающийся от стен.

– Что-то не похоже на «небольшие технические неполадки», – говорит он, когда в сияющей щели между дверью и полом проносятся чьи-то тени. Она тоже оборачивается на грохот за спиной.

– Не берите в голову. Скоро всё закончится.

Когда суета в соседнем помещении утихает, он берёт ещё сигарету.

– Угостите меня одной? Я тоже покуривала в университете.

– Конечно, – он подталкивает пачку и пепельницу ближе к ней.

– Благодарю, – говорит она, когда он подносит к её лицу зажигалку.

Некоторое время они сидят в полной тишине. Он делает редкие глубокие затяжки и пускает дым во мрак, задумчиво глядя куда-то в сторону. Она делает короткие, неполные вдохи и часто стряхивает пепел в пепельницу перед собой, и лишь изредка приостанавливается, уставившись в противоположном направлении. Но вскоре звук его голоса разрушает воцарившееся молчание:

– Думаю, с этим лучше справились бы нейросети, – произнес он, продолжая таращиться во тьму.

– Простите? – она поднимает на него глаза.

– Я про модерацию, – он поворачивается к ней и взглядом указывает на планшет, лежащий на столе. – Думаю, с этим лучше справились бы нейросети.

– Ааа, – задумчиво отзывается она, перед тем как поднести сигарету к губам… – Но вы же понимаете, если бы не принцип обеспечения рабочих мест, напротив вас сейчас тоже находилась бы машина.

Он помотал головой:

– Такого бы не случилось, если человек был бы эффективней машины.

– Ну а кто же, по-вашему, может быть «эффективней машины»?

– Да кто угодно, если бы он этого захотел, – он сделал несколько небольших тяг подряд. – Ещё в университете мистер Сливер говорил нам, что человек – это то, что следует превзойти…

Неожиданно свет настольной лампы замелькал и стал тускнеть, но затем, буквально на мгновение, сияние разгорелось ярче прежнего.

– Не обращайте внимания, – говорит она, тоже уставившись на лампу. – Здание очень старое, поэтому здесь довольно часто бывают перепады напряжения, – она наклоняет светильник чуть ниже. – Значит, вы из тех, кто считает, что 11 пакт – это бред? Но согласитесь, если бы не он, бо́льшая часть населения планеты оказалась без средств к существованию.

Он облокотился на стол.

– Я считаю, что подобного рода запреты – ошибочная политика, поощряющая деградацию всего общества, – произнес он и сжал сигарету в губах.

– Но вы же сами работали на эту политическую модель.

– У меня были на это свои причины.

– Какие?

– Вы очень любопытны, доктор К. Хилл.

– Как я понимаю, с вашими способностями вам была открыта дорога куда угодно, но вы пошли именно туда. Почему?

– Вы были там? – спросил он, стряхивая пепел. – Видели бескрайние поля серверов и вычислительных машин, которые без устали работают и днем, и ночью? Когда-нибудь наблюдали за тем, как их сияние переливается во тьме?.. Все, кто учился у нас на потоке, мечтали попасть в один из отделов министерства информации. Самые современные технологии, доступ к данным и ресурсам, открытый только для госслужащих; беспрецедентная вычислительная мощь – безграничные возможности. Только представьте себе: всё ядро веба у вас на ладони, – он протянул перед собой открытую ладонь, между пальцев которой тлела сигарета.

– Но, а что это было именно для вас?

Он опустил руку. Затем откинулся на спинку и опустил глаза:

– Может, это прозвучит глупо, но в то время я думал, что ещё могу хоть что-то изменить. И я был уверен, что на просторах сети сумею найти нечто уникальное. Пропускная способность серверов департамента – тысячи петабайт в сутки. Я надеялся, что рано или поздно наткнусь на что-нибудь такое, что смогло бы меня удивить… Это одно и то же, что изучать звёздное небо через самый мощный телескоп – в самом тёмном уголке может скрываться целая вселенная…

– Звучит красиво, – сказала она, выпустив перед этим дым, – А что вышло вместо этого?

– А вместо этого я столкнулся с реальностью, – он тоже затянулся. – Неквалифицированное начальство. Месяцы ожидания ресурсов аппарата. Гигатонны системных программ и тупых приложений на примитивных языках, а также куча бумажной волокиты при принудительной изоляции нейросетей, не прошедших повторное сертифицирование. И лишь изредка среди всего этого – любопытный софт и расследования следов подозрительной активности. Мелкий, бесполезный бюрократический аппарат… – пробормотал он перед тем, как снова вдохнуть дым, а потом неожиданно начать озираться по сторонам: – Вы это слышите?

Подняв голову, она прислушивается к звукам, которые напоминают хлопки крыльев.

– Да. Наверно, голуби забрались в вентиляционную шахту, – предполагает она.

– Точно, голуби… – прошептал он, блуждая взглядом по воздуховодам и вытяжкам в тени.

– Вы не любите птиц? – она посмотрела на него.

Он помотал головой.

– Почему?

– Они такие глупые и примитивные создания, – он опустил взгляд на неё, – но им дана возможность парить над миром… И это так несправедливо, что среди всех живых существ на планете остались лишь они, крысы и тараканы.

За дверью несколько фигур проплывает в обратном направлении. Она оборачивается на сияющую щель из-за плеча.

– Док, а почему Болезнь называют Болезнью? – спрашивает он, отводя глаза от бледно зияющей щели.

– Почему Болезнь называют Болезнью? – переспрашивает она, возвращаясь взглядом к пациенту, – Исполнительный совет долгое время не мог выбрать подходящее название для этого явления, – она берёт в руки планшет, – поэтому вместо наименования оно носило номер, присвоенный ей в классификации. Но большинство врачей, имеющее с ней дело, между собой называли её просто: Болезнью, – она тушит недокуренную сигарету в пепельнице. – С тех пор это стало её полуофициальным названием. Всё потому, что болезней много, а для нас она одна, понимаете?

После этого она включает планшет. Загорающийся голографический экран, озаряет ей лицо, а в глубине её глаз стали отражаться показатели пациента.

– Вам и вправду полегчало, сердцебиение почти выровнялось, – сообщает она. – Скажите, предварительно просматривая ваши документы, я заметила, что вы никогда не были женаты и даже ни с кем официально не сожительствовали. Почему? Неужели вам никогда не хотелось семьи?

Он ответил не сразу и прежде выдохнул дым в поток света от настольной лампы:

– Свобода всегда была важнее для меня.

И тушит окурок рядом с её.

Из соседнего помещения начинают доноситься приглушенные звуки, и голос в голове сообщает ей: «Всё, можете продолжать».

– Мы продолжаем, – объявляет она и нажимает на проекцию в воздухе, возобновляя запись. – До того, как мы прервались, вы упомянули о конкретном ощущении, которое появилось перед Болезнью. Можно поподробнее о нём?

– Да, – он задумался и прошелся рукой по волосам. – Как я уже сказал, в тот период у меня стало возникать странное чувство, словно я не знаю, куда иду.

– Дезориентация в пространстве?

– Нет. Я говорю об этом мерзком ощущении, будто ты заблудился, перестал понимать, что делаешь, к чему стремишься, зачем живешь. Словно ты бродишь по лабиринту, по одним и тем же закоулкам. Снова и снова. И всё чаще я стал вспоминать об отце…

– Вы всё-таки помните его. Расскажите, хотя бы немного.

– Рассказать о нём? Я помню его очень смутно… Он был настоящий великан. У него были большие сильные руки и ослепительно яркие синие глаза. В отличие от моих они горели постоянно. И лишь изредка тускнели, когда он вспоминал о маме… Помню, он всюду брал меня с собой. Постоянно обо всем рассказывал и всё мне объяснял. Говорил, что правильно, а что нет… Но позже он оставил меня…

– А ваша мать? Вы помните её?

– Я никогда её не видел. Только на фотографиях в раннем детстве. На одной она была такая жизнерадостная… Темные волосы, большие красивые глаза, маленький нос и широкая, искренняя улыбка. Она была такая молодая, намного моложе моего отца… а на другой – она смотрела в окно на Башню. Её залитое солнцем отражение казалось таким печальным… – Он замолчал.

…

– Вы знаете, почему отец оставил вас? – она прерывает возникшую паузу.

– Нет.

 «Мисс Хилл, Нас не интересуют семейные проблемы пациента. Мы здесь для того, чтобы изучить Болезнь. Переходите, наконец, к приступам».

– А куда он отправился? – спрашивает она, игнорируя голос.

Он помотал головой:

– Но я очень долго искал его.

– Но так и не нашли…

– Нет. Его след оборвался, когда он покинул планету почти семьдесят лет назад…

– Титаномахия, – пробормотала она.

Он коротко кивнул, подтверждая её слова.

– Когда вы узнали об этом? – спрашивает она, дав ему ещё немного времени. – Задолго до появления первых признаков?

Он подумал перед тем, как дать ответ.

– За несколько лет, или больше…

После этих слов она достает из корпуса планшета стилус и впервые что-то записывает. Он внимательно наблюдает за её рукой.

– Что стало происходить дальше? – спрашивает она, возвращая стилус на место. – Какие ещё симптомы вы стали замечать?

– У меня появилась странная рассеянность. Я стал теряться во времени, путаться в его течении. А позже у меня начались галлюцинации.

– Что вы под этим имеете ввиду?

– Я перестал различать реальность и сновидения. Всё вокруг словно стало оживать…

– А потом?

– А потом начались затяжные приступы, после которых я не мог ничего вспомнить.

– Частичная или полная потеря памяти в таких случаях обычное дело. Попробуйте описать свои ощущения во время первых помрачений.

– Это очень сложно описать словами… – он в очередной раз погрузился в себя. – В такие мгновения ты словно что-то понимаешь, но что именно не можешь объяснить… твои мысли постепенно затухают, а всё тело охватывает паралич… – тусклое сияние настольной лампы вдруг задрожало и стало медленно потухать –  на его лицо опускалась тень. – Ты будто соскальзываешь в какое-то темное место, в котором тебя, кажется, попросту нет… ты настолько не здесь, что твоя личность начинает таять… ты забываешь кто ты, и словно растворяешься в полной темноте… – меркнущий свет почти покинул помещение, – всё становится не важно…

…

–… ухудшатся, верно? эй, пациент? – она несколько раз ударяет по плафону настольной лампы, от чего та зажужжала и разгорелась вновь, – Вы слышите?

– Да, да, – пробормотал он, приходя в себя. – Я слушаю.

– Я спросила: ваше состояние продолжило ухудшаться, верно? – переспрашивает она, поправляя плафон.

Случайный луч света бьет ему в глаза.

– Да, – он медленно поднимает веки, – пугающими темпами. Я даже наяву стал сталкиваться с кошмарами. Они как бы переплетались с реальностью… И всё чаще ко мне стало приходить одно и тоже видение…

– Одно и тоже? – изумленно переспрашивает она. – Странно, обычно в галлюцинациях нет никакой последовательности. Что за видение?

– Это сон, который снился мне с самого детства. Но тогда он стал приходить ко мне и наяву.

– О чем этот сон? Вы можете описать?

– Мне снится, что я падаю… Вначале какие-то обрывки: взрыв, крики, шум, а потом абсолютная тишина.., и я падаю… – напряжение в сети неожиданно подскакивает и свечение лампы начинает возрастать. – В такие моменты меня обычно бросает в дрожь: мне холодно, но одновременно очень жарко… Я вижу свои руки, и как звёзды переливаются во тьме… Мне снится, что у меня бионические крылья из-за плеч, но от них остались только обгорелые обломки… – сияние светильника становится настолько интенсивным, что стирает все морщины на его лице и изгоняет из комнаты остатки мрака. – Всё моё тело пылает в ослепительно ярком свете, а позади меня горит огромный огненный шар… Я падаю прямо на солнце.., и оно медленно сжигает меня… – он закрывает глаза и отворачивается под натиском нестерпимого светила.

– Гелиофобия… – звучит её шёпот.

Она поправляет разгорающуюся лампу так, чтобы свет, отражённый от стола, не бил ему в лицо. Он медленно поднимает веки.

– Но у вас не только гелиофобия, – отметила она, возвращаясь к пациенту, – у вас есть и акрофобия – боязнь высоты, верно?

Он подтвердил кивком головы.

– После этого вы покинули башню?

Он снова кивнул.

– Но я был вынужден туда возвращаться снова и снова…

Свет лампы резко потускнел и в комнате воцарился привычный полумрак.

– Как вы думаете, что может значить этот сон?

Он поднимает на неё глаза, укрытые тенью.

– Я хочу выбраться отсюда.

– Не беспокойтесь, думаю мы скоро закончим… – произносит она, а затем меняется в лице. – Вы это видите? – её взгляд устремляется к наблюдательному окну.

Он тоже поворачивается к отражению и замечает – в глубине его глаз разгораются два синих огонька.

– Вы не понимаете, – продолжает он, возвращаясь к ней, – я говорю не об этом. Я хочу выбраться из всего этого…

Он поднимет глаза и обводит взглядом всё темное помещение, а затем переходит на собственное тело, осматривая его словно оно чужое. Грудь, предплечья, ладони и пальцы на руках. Завершив круг, его сияющий взор возвращается к ней. Но блеск в её глазах, кажется, безвозвратно потух.

«Это что? Приступ?» – подумал он и стал приближаться, заглядывая ей в лицо.

Но внезапно планшет вспыхивает и её лицо озаряется – она приходит в себя из-за вибрации в руках.

Он отшатывается назад.

Входящий вызов.

– Прошу прощения, – растерянно произносит она, сперва взглянув на экран и мельком – на зеркало и пациента.

Она принимает звонок и, немного согнувшись, прикрывает ладонью рот:

– Питт, я же просила не звонить сюда.

«Извини сестренка, но я снова влип».

– Что? Как?

«Это снова произошло. Там была куча народу и повсюду камеры… На этот раз меня точно упекут».

– Ты что, перестал принимать их?

«Извини, но под ними – это не жизнь».

– Нет, нет, – повторяет она. – Подожди секунду, мне надо подумать. Нам обоим нужно успокоиться, и мы что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо…

«Зачем ты говоришь все это, Керри? Мы оба знаем, что это не так…»

Она резко встает. Эхо прогудевшего по полу стула на мгновение задерживается в помещении.

– Мне нужен перерыв, – объявляет она и направляется к двери. – Выпустите меня!

Дёргает за ручку, но дверь не подаётся.

– Да что такое… – шепчет она и, пошарив по карманам, достает из одного из них пластиковый ключ.

Писк считывателя карт, щелчок магнитного затвора – и она выходит в коридор. Ещё пару шагов и звук её голоса становится практически неразличим за захлопнувшейся дверью.

Он остаётся в комнате один.

Тук. Тук-тук. Тук… 

Он перебирает по столу ногтями.

Тук. Тук-тук… 

Линия эквалайзера подрагивает ударам в такт. Запись по-прежнему идёт… Он берёт пачку и заглядывает внутрь: там остаётся лишь пара сигарет – достаёт одну и подносит зажигалку.

Щёлк-щёлк

Но перед тем, как прикурить, он на секунду задумывается, уставившись на пламя. Затем переводит взгляд на отражение: там всё ещё переливается тускнеющее сияние его глаз.

Посидев так ещё немного, он гасит зажигалку и кладет вместе с сигаретой обратно на стол. Но как только он встаёт, чтобы подойти к подозрительно тихому окну, в коридоре снова раздаётся звук шагов, щелчок затвора, и дверь открывается.

– Сядьте, нам надо закончить. – говорит она и шагает к столу.

– Всё в порядке? – спрашивает он, когда она опустилась на стул напротив.

– На чём я остановилась? – она растерянно уставилась на документы, разбросанные по столу. – Точно. Нам осталось выяснить причины вашего состояния в тот вечер, – она поднимает на него красноватые, опустошённые глаза. – У вас есть какие-нибудь предположения, чем могло быть это вызвано?

Он неуверенно помотал головой.

Её пустой взгляд опускается обратно на документы и некоторое время бесцельно блуждает, но позже он возвращается к пациенту:

– Давайте прямо, – предлагает она изменившимся, жёстким голосом. – Ваши симптомы напоминают пагубные последствия приема сильнодействующих веществ. Вы когда-нибудь приобретали специализированные медицинские препараты без назначения врача?

Он вновь отрицательно помотал головой.

– Превышали рекомендованные дозировки?

– Может быть, употребляли психотропные вещества? – не дожидаясь ответа пациента.

– Диссоциативы, стимуляторы, – продолжает она, – галлюциногены, психоделики?

– Вы когда-нибудь пробовали плоды?

Он нервно сглотнул, но, как и прежде, ничего не ответил.

– Что случилось тогда? Кто был с вами в тот вечер?

По-прежнему нет ответа.

– Вы думаете, что самый умный, да? Такие как вы всегда считают себя умнее остальных. Только взгляните на себя. Сколько вам лет? – она смотрит на номер пациента на обложке медицинской карты, в котором зашифрован год его рождения без последней цифры. – И у вас до сих пор нет ни близких, ни друзей, ни родных. Вы всю жизнь отталкивали от себя всех, кто приближался… Скажите честно, вы когда-нибудь думали о ком-либо, кроме себя? Или заботились о ком-нибудь другом? Вы хоть раз в жизни пытались сделать счастливым кого-нибудь, кроме себя самого? – он отвёл глаза. – Это и видно. Такие как вы всегда думают только о себе. Признайтесь, до этого момента вы даже не подозревали, что мир крутится не только вокруг вас? Но даже после всего этого… этот поиск отца, история об искусственном друге и детские кошмары… правда в том, что вы до ужаса боитесь остаться один. Сколько вы уже сидите на препаратах?.. Слишком долго, правда? – она несколько секунд пристально смотрит на него. – Вы злой, одинокий, глупый, зацикленный на себе человек с подавленным синдромом жертвы; вы всю жизнь считали себя особенным и думали, что вы такой один… – она откидывается на спинку стула и замолкает ненадолго. – Ладно. На этом я закончу, у меня ещё много дел, – останавливает запись и начинает собирать документы. – Включите свет!

Но в комнате по-прежнему остаётся гореть лишь настольная лампа.

– Вы там что заснули все? – она кидает взгляд на отражение.

– И что всё это значит? – спрашивает он. – Я болен?

– Разумеется, – она прерывается на секунду, – и у вас целый набор сопутствующих расстройств. Мания, депрессия, диссоциальность, ряд фобических расстройств, возможно биполярное, шизоидное расстройство. К тому же вы наркоман, хотя и умело это скрываете.

Она берет в охапку вещи и идет к выходу.

– Что со мной будет?

Писк замка и щелчок затвора.

– Что с вами будет? – она остановилась в дверях и обернулась, но не подняла на пациента глаз. – Думаю, вас отпустят. Вам назначат поддерживающую терапию, купирующую симптомы расстройства, и отпустят. Все изоляторы уже давно переполнены больными, чьё состояние намного хуже вашего… Когда-то на таких как вы можно было построить карьеру, но теперь до вас нет никому дела… – произносит она и добавляет: – До нас всех больше нет никому никакого дела…

Она замирает, словно глубоко погрузившись в себя…

Некоторое время он сидит и просто смотрит на неё. Позже – встаёт, но на полпути к ней останавливается, посмотрев на смотровое окно. Недолго думая, он делает шаг и, прислонившись к зеркалу, заглядывает внутрь. А там, по другую сторону, в небольшом тёмном помещении в полном безмолвии сидит десяток неподвижных фигур…

Осторожно, не касаясь доктора Кэрриал Хилл, пациент протискивается между её оцепеневшим телом и дверным проёмом.

Когда И. выходит в коридор, он осматривается по сторонам. В одном конце длинного пролёта горит красная надпись «EXIT аварийный выход», ниже значок – человечек, выбегающий в дверь. Но И., пораздумав, разворачивается и идёт в другую сторону – обратно в крыло, где находятся палаты для больных.