Читать книгу Любовные драмы русских принцесс. От Екатерины I до Николая II - Александра Шахмагонова - Страница 4

Между тем, переселившись в Варшаву, цесаревич Константин Павлович не забыл своего учителя греческому языку и старого друга Ивана Христофоровича Калагеорги. В 1816 г. он принял участие в его судьбе, рекомендовав его начальнику бессарабскому губернатору Бахметьеву как человека, «коего я, по нахождению при мне с малолетства, знаю как отличного, достойного и честного человека…».

В семье Калагеорги хранились письма цесаревича за 1815–1822 годы. Видимо, Иван Христофорович нередко обращался к цесаревичу Константину Павловичу по поводу устройства своих сыновей, особенно старших – Александра и Григория. Иван Христофорович хотел, чтобы они начали службу в лейб-гвардии Конном полку, в котором начинал незадолго до переворота их дед Григорий Александрович Потёмкин и на присяге в котором познакомился с императрицей Екатериной II. Поскольку времена изменились и требовалось образование, чтобы стать офицером, цесаревич определил Александра и Григория Калагеорги в 1-й Кадетский корпус.

Правнук Елизаветы Тёмкиной, Дмитрий Овсяников-Куликовский, литературовед и лингвист, почётный член Петербургской академии наук, с 1917 года Российской академии наук, в своих мемуарах писал, что большое семейство Калагеорги «жило дружно, весело и шумно, но вместе с тем как-то очень беспокойно, ожидая по временам всяких бед и напастей». Что же касается главы семьи, Ивана Христофоровича Калагеорги, то он, по отзывам современников, «добрейший человек и благодетель».

Ожидание же «бед и напастей» оказалось не беспочвенным. Но обо всём по порядку…

Я уже упоминала, что добрые отношения с великим князем Константином, в ту пору цесаревичем, продолжались. Кто бы мог подумать, что именно они принесут беду, причём вовсе не по вине цесаревича или самого Ивана Христофоровича. Беда пришла нежданно и оттуда, откуда её совсем не ждали.

Однажды Константин Павлович пригласил Ивана Христофоровича к себе в гости, в Варшаву, где он, оставаясь генерал-инспектором всей кавалерии, стал главнокомандующим польской армии, точнее, всеми армиями и корпусами, размещенными на территории Польши.

Удивительно, что Елизавета Григорьевна была против этой поездки, словно предчувствовала недоброе.

Великий князь Константин Павлович. Неизвестный художник

Но как откажешь другу детства, да тем более, вполне возможно, будущему императору. О планах передать престол не ему, а Николаю Павловичу тогда ещё никто не подозревал.

Калагеорги уехал в Варшаву отмечать Рождество. Год, к сожалению, не указан, но это было где-то между 1816 и 1819 годами.

Константин Павлович, воспитанный в Гатчине, любил воинский строй, обожал парады. Вот и в тот раз не мог отказать себе в удовольствии пригласить на парад друга детства. Да вот только Калагеорги не рассчитал время и прибыл на строевой плац слишком рано. А погода выдалась морозной, к тому же дул пронизывающий ветер. Целый час пришлось ждать торжеств. Калагеорги на холодном ветру сильно замёрз.

Да и во время смотра не было возможности согреться. Надо внимательно наблюдать за происходящим и периодически вытягиваться в струнку, когда перед трибуной проходят торжественным, в ту пору именуемым церемониальным, маршем войска.

Когда смотр окончился, цесаревич Константин вместе со своим приятелем и со свитой вернулись во дворец. Продрогший Иван Калагеорги едва дождался, когда за ним закрылись двери и он оказался в хорошо натопленном вестибюле. Вот тут и случилась беда… Он хотел ответить на какой-то вопрос цесаревича, заданный по поводу парада, но почувствовал, что язык не слушается. В ответ смог промычать лишь что-то нечленораздельное. Язык отнялся.

Цесаревич обеспокоенно переспросил, заметив неладное, встряхнул приятеля за плечи, мол, что с тобой. И тут же распорядился пригласить немедленно лекаря.

Ивана Христофоровича хотели проводить в отведённые ему покои, но тут он стал опускаться на пол, и его едва успели подхватить офицеры свиты цесаревича. Стало ясно, что вдобавок ещё отнялись ноги.

Отнесли в комнату, уложили в постель. Лейб-медик осмотрел Калагеорги, но тот ничего не мог понять. Решил собрать консилиум. Но ничего не дал. Никто из лекарей ничего не мог понять.

Необходимо лечение, срочное лечение, но какое, где?

Калагеорги написал на бумажке, что хочет лечиться только в России. Решили отправить его в Железноводск. В ту пору курорты Кавказских минеральных вод только начинали свою работу.

Некоторое время Иван Христофорович остался в гостях у цесаревича, а в 1820 году, когда общее состояние позволило сделать переезд, его отправили на лечение в Железноводск. Лечение помогло лишь частично – Калагеорги смог нормально ходить, боли в ноге прекратились, говорить он тоже мог, но тихо, а память полностью не восстановилась. Пришлось подать прошение об отставке. Отставка была принята. Император назначил вполне достойную пенсию.

Известно, что Елизавета Григорьевна ухаживала за супругом в Железноводске. Сначала она вывозила полюбоваться живописными окрестностями в коляске, а затем выводила на прогулки. Сложная местность для прогулок. Ведь все лечебные учреждения, как правило, размещались на склонах горы Железной в Железноводске и горы Машук в Пятигорске. Разве что Ессентуки на равнинной местности. Но там курорты возникли чуть позже. Так что прогулки давались нелегко, но уход за больным был обеспечен самый лучший. Император постоянно интересовался состоянием здоровья. Часто присылал курьеров с подарками и письмами цесаревич Константин Павлович, но Иван Христофорович никак не реагировал на это и не мог уразуметь, кто проявляет о нём заботу.

К сожалению, подробностей о том, что было дальше, не сохранилось. Поправился ли Калагеорги? Вернулся ли к государственной службе?

Ну а что касается самой Елизаветы Григорьевны, то известна, например, история с её портретом, написанным знаменитым художником Боровиковским по заказу Александра Николаевича Самойлова. Об этом портрете я упоминал в начале очерка.

Так вот сын Елизаветы Григорьевны, Константин Иванович Калагеорги, заявил однажды, что на портрете изображена его родная «мать – дочь Светлейшего князя Потемкина-Таврического, а со стороны матери – тоже высокоозначенного происхождения».

Что бы там ни говорилось, но ни сама Тёмкина, ни её дети не могли не знать правды о том, кто была их мать и бабушка. Такое скрывалось от общества, но скрыть от самих детей и внуков вряд ли можно было, поскольку сам Александр Николаевич Самойлов был весьма близок ко двору. Он ведь присутствовал на венчании своего дяди и государыни.

Сын Елизаветы Григорьевны, Константин Иванович, в 1880-е годы решил продать, что поначалу оказалось делом почти невозможным. Купить его тогда никто не решался. Позднее этим занялся внук Тёмкиной, мировой судья Николай Константинович, который снова обратился к Третьякову: «Портрет моей бабушки имеет втройне историческое значение – по личности художника, по личности моей бабушки и как тип красавицы восемнадцатого столетия, что составляет его ценность совершенно независимо от модных течений современного нам искусства».

Портрет Боровиковского интересен тем, что художник, в манере письма которого было уделено особое внимание деталям, особенно украшениям на портретах, цепочка на шее Тёмкиной выписана так, что сам медальон скрыт одеждой. Это говорит о том, что художник указал на какую-то тайну. Тайну же эту он не мог не знать, ведь он столько написал портретов самой государыни. Вячеслав Сергеевич Лопатин отметил, что на двух портретах, написанных Боровиковским, «мы видим молодую женщину, черты лица которой напоминают отца, фигура – мать». То есть черты лица напоминают Григория Александровича Потёмкина, а фигура – императрицу Екатерину II. Боровиковский случайностей в своих портретах не допускал.

Наконец сын написал самому основателю знаменитой картинной галереи Павлу Михайловичу Третьякову, который в 1881 году открыл для народного посещения свою знаменитую картинную галереи, ныне всем известную как Государственная Третьяковская картинная галерея.

«Имея великолепный портрет моей матери работы знаменитого Боровиковского и не желая, чтобы это изящное произведение осталось в глуши херсонских степей, я совместно с сыном моим решились продать этот фамильный памятник и сделать его доступным, как для публики вообще, так в особенности для молодых художников и любителей живописи. Ваша галерея картин известна всем, а потому обращаюсь к вам с предложением, не угодно ли вам будет приобрести эту драгоценную вещь».

Но и тут всё сложилось не сразу. Живопись XVIII века была в то время не в моде. Лишь в 1907 году вдова Константина Ивановича Калагеорги сумела продать портрет видному московскому коллекционеру И. Е. Цветкову. В 1925 году портрет Е. Г. Тёмкиной был передан в Государственную Третьяковскую галерею. А в 1964 году Третьяковской галереей был приобретён и портрет Елизаветы Григорьевны, именуемый «Портрет Тёмкиной в образе Дианы».

Портрет Елизаветы Григорьевны Темкиной. Художник В. Л. Боровиковский

Елизавета Григорьевна Тёмкина умерла на 79-м году жизни 25 мая 1854 года. Дата кончины её супруга неизвестна. В Википедии говорится лишь, что умер он не ранее 1841 года.

По данным Вячеслава Сергеевича Лопатина, «потомство её (Тёмкиной-Калагеорги. – А. Ш.) живёт и по сей день».